Пять лет учебы в университете. Пять лет лекций и практических, конспектов и учебников. И вот он, долгожданный момент: в руках аттестат. Новый, пахнущий краской и блестящими перспективами. Мне, молодому филологу, так хотелось попробовать свои силы в работе. Но я еще не представляла, какие трудности меня ждали. По своей сложности они легко могли бы переплюнут даже «Голодный игры». Самая первая проблема, с которой я столкнулась – найти эту самую работу своей мечты.
Решено было работать учителем русского языка и литературы. Воспитывать новое поколение – вот призвание для настоящего человека. Зашла на сайт вакансий, отметила необходимые пункты и начала просматривать результаты. Через пару часов просмотров бросила это «удовольствие»: для большинства работодателей необходим стаж работы от трех лет. Где взять этот самый стаж от трех лет оставалось загадкой. После похода в центр занятости в своем городе я совсем опустила руки, там мне дали один (!) адрес по нужным параметрам. Зашла на официальный сайт того же центра. И, о боги, нашла более-менее подходящие объявления. Выслала резюме и стала ждать.
День, два, неделя. Ответа на мои письма так и не последовали. Зато последовал звонок от тети с вопросом: «Ты работу ищешь? Есть тут одна школа…». Как потом оказалось, в школу требовались вовсе не учителя русского, а педагог-организатор. После короткого собеседования с директором по телефону (ибо школа находилась далеко на севере) было решено, что я устраиваюсь на открытую должность, плюс беру класс по своему профилю.
Вот я, с чемоданом и кучей сумок, сажусь в самолет полная светлых надежд и радужных перспектив. Приезд и обустройство не стану описывать. Настал день «Х». Я пришла в условленное время, познакомилась с директором и пошла красить двери. Да-да, пошла красить двери. Ибо на улице был август, почти все учителя в отпуске. Лишь я и несколько несчастных, которые тоже были отправлены на каторжные работы. Потихоньку народ прибывал, начинал готовиться к урокам, а я и все те же несчастные продолжали красить с омерзительной монотонностью. Становилось все интересней. Когда все было покрашено и побелено, нам (мне - педагогу организатору старшей школы и педагогу-организатору начальной школы) было велено составить сценарий на первое сентября. Сценарий был составлен, но не утвержден. Утверждать его должна была завуч по воспитательной работе, которая находилась в отпуске и активно не хотела брать трубку. В итоге этот вопрос решила директриса. Начались репетиции и подготовка.
Первое сентября прошло в актовом зале, куда вошли не все ученики. Поэтому линейка была только для избранных: выпускников и первоклассников. Остальные были удостоены классного часа. Казалось бы, стоит насторожиться и рассмотреть предложения из других школ (директора которых абсолютно неожиданно начали звонить мне), но я со свойственной мне энергией двинулась в бой.
Следующий сюрприз – класс, в котором я должна была преподавать. Мне, человеку профессионально ориентированному на среднее и старшее звено, дали 4-й класс. Завуч по учебной части мотивировала это совсем как Гуф в своей знаменитой песне: «четвертый – это же как пятый, только на класс меньше». Потом последовал изматывающий этап написания рабочих программ. В процессе были предприняты попытки обращения к старшим собратьям по работе, но все это заканчивалось предложением работать самостоятельно. Когда мозг был вымотан, а планы написаны – на горизонте появилась моя наставница, которая все это время, оказывается, должна была помогать мне, как молодому специалисту. Меня, конечно же, переполняли эмоции. Но это были еще цветочки.
В школе все с придыханием ожидали появления «ягодок» (тех самых, которые впереди): приезда завуча по воспитательной работе, в чье непосредственное подчинение должна была входить я. Уже заранее мои коллеги с сочувствием смотрели на меня и вздыхали так, как будто провожали на скотобойню. Директриса смущенно отводила взгляд. В мой измученный трудами мозг начало закрадываться подозрение. Апокалипсис начался ранним осенним утром. Завуч грациозно ворвалась в мой скромный кабинет. Дверь жалобно скрипнула, но не рискнула препятствовать такому внушительному сопернику. Ярко-красный маникюр и ярко-красный пиджак – все говорило, нет, кричало об опасности.
Проблемы начались почти сразу. Эта женщина обладала просто феноменальной памятью. Она феноменально забывала вещи, которые только что говорила и также феноменально помнила о всех проблемах окружающих. Ее «нежный» голос будил утром учеников по громкой связи и заставлял съеживаться в праведном страхе даже бывалых вояк. Начались расстрелы.
Так потекла моя жизнь. Директриса ушла в отпуск. В школе царил хаос, именуемый нормальной рабочей атмосферой. Со мной вместе в школу пришли еще двое молодых преподавателей. Как-то сразу мы сдружились. Видимо сработал инстинкт самосохранения. Они тоже прилежно писали программы, вели уроки и тихо вздыхали, мечтая вернуться на малую родину, или хотя бы не на малую. Или хотя бы просто свалить с сей обители, просвещающей молодые, неокрепшие умы. В день зарплаты я, подходя к нашему кабинету, услышала тихий вздох. Меня осенила догадка. Так и есть, открыв дверь, я застала своих молодых коллег, рассматривающих расчетные листы. Слов говорить было не нужно. По глазам было видно, что хоть они и работали как папы Карлы, получили они с этой работы ровно столько, чтобы денег хватило только на еду и не хватило на обратный билет домой. Это была безысходность и жестокий пинок под то место, которым нормальные люди сидят, а некоторые умельцы еще и умудряются думать. Зарплата не оставляла выбора. Пришлось работать.
Среди нас особо выделялась новая учительница по английскому. Поскольку она была новенькой, да еще и молодой (что еще больше усугубляло ее вину), на ее хрупкие плечи была взвалена вся тяжелая работа. Видеть ее мы стали реже. Всегда в мыле, с горой учебников и щедрыми пожеланиями к руководству школы и хитрожопым учителям почить где-нибудь в неприятной позе с чем-нибудь изощренным в месте, которым нормальные люди сидят. С каждой новой расчеткой было понятно, что несмотря на то, что пашет она уже как десять «папов Карлов» при содействии бригады стахановцев, цифры не очень-то и спешили меняться в большую сторону. Безысходность росла, маразм крепчал.
Шел цатый день шоу «Остаться в живых». Каждый день приходилось наблюдать, как конфликтующие группировки учителей борются за главный приз в этой программе. Нет, это не миллион долларов, как могло бы показаться многим, и не поездка на Канары в сопровождении красавчика Бреда Пита. Это было нечто иное, во много раз превосходящее всякие пределы мечтаний обычных людишек… это был высокий балл по фнд. Как объяснили нам, молодым неумехам: фнд – это такая крутая вещь, из которой учителя могли закалачивать миллионы. И они закалачивали… большой и жирный крест на работу. Самые усердные учителя старательно носились со справками в руках и деньгами в глазах, сбивая на ходу детей. Нам молодым специалистам показалось слишком мало адреналина в наших скучных, серых буднях. И мы решили тоже принять участие в этом реалити-шоу. Проще было сразу сделать себе харакири и не обременять несчастный мозг новыми муками. Найти точную и верную информацию было невозможно. Ее скрывали как великую божью тайну. Было понятно, что ни под какими самыми изощренными китайскими пытками нам ее не выведать. К счастью в школе нашлись люди, которые поделились с нами этим страшным секретом. Итак, игра началась…
На собраниях по фнд наши милые старушки старательно грызли горло друг другу. Море пота и реки крови хлынули в школьные коридоры. Оценив масштаб бедствий, и грозящих нам люлей от воинствующих и почитаемых тружеников школы, мы трусливо ретировались, оставив при себе минимальный балл и переставая опасаться, что какой-нибудь конкурент на тихой улочке решит отправить тебя на заслуженный отдых к праотцам. Когда приблизилось время подтверждения честно вырванных с плотью и кровью баллов, в глазах каждого участника появился странный блеск. Пощады ждать было неоткуда. Сыграв так один раз, мне начисто отбило желание лезть в этот ужас снова. Возвращалась я лишь изредка и по чуть-чуть, когда становилось совсем скучно. Из этого веселого периода я вынесла много интересной информации и новую фобию. Я стала шарахаться от пожилых женщин. Ибо память о жестоких расправах с их стороны была еще свежа. А жить хотелось. Пусть недолго и не очень счастливо. Но все-таки.
Скоро закончится год моего добровольного заточения под чутким оком Саурона. С каждым днем моя надежда на отпуск растет, а желание вернуться сюда – тает. За это время я поняла главную мысль: самая тяжелая профессия – это воспитывать новое поколение. Нет ничего ее беспощаднее и страшнее. И непонятно, кому говорить за это спасибо: детям, министерству образования или учителям. Кто знает?