В период перестройки я написал статью, в которой помянул Павлика Морозова. Почему-то в Грузии его имя воспринималось не без юмора. С чего бы это? Сотрудники острили, кто надоумил меня писать об этом несмышлёныше. Потом я вспомнил, что некогда, в моём детстве марка, посвященная этому парубку, была первой в моей коллекции. Коллеги посмеялись и этому обстоятельству...
Городок, где я жил, охватила страсть к филателии. Азарт своих чад разделяли родители. Тогда, в 60-е годы народ редко ездил в Москву. Там бывали в основном спекулянты (негоцианты), которые привозили дефицитные товары. Одному из них мать моего соседа Мосе заказала марки. Я был свидетелем того, как она причитала: «Шалва будет свиньёй, если не привезёт для моего мальчика марки!» Шалва - имя того негоцианта. Тот их привёз и долго ворчал, что его уели из-за «каких-то картинок».
Родители Мосе во время поездок в Тбилиси сами регулярно тратились на марки. Не исключено, что иногда они ездили туда именно ради этих "картинок". В городке их можно было купить только на почте и то не всегда.
Таким образом Мосе довольно быстро набрал заветное количество марок – одну тысячу. У него был альбом с закладками. Другие филателисты по старинке марки вклеивали. Были даже такие, кто вместо альбома использовали обычные тетрадки. Коллекция у моего соседа получилась яркая. Но, как мне заметил один местный умник, она не представляла собой ценности. Никаких тебе редких экземпляров!
- Обрати внимание, - продолжал он, - этот пацан (Мосе) не разложил марки ни по тематике, ни по странам происхождения. Не коллекция, а бардак!
Этот тип обращался ко мне и рассчитывал на солидарность. Я холодно заметил ему, что всеобщие треволнения не для меня.
Дело в том, что филателией я в тот момент не занимался. Корчил из себя нон-конформиста, демонстративно не следовал моде. Между тем, в Тбилиси у бабушки хранилась коллекция моего покойного деда. Я ждал момента, когда можно было ею козырнуть.
Как-то я просматривал альбом одноклассницы. Она показала мне марки для обмена, на одной из которых красовался Павлик Морозов.
- Можешь себе оставить, - неожиданно предложила девочка, - никто эту марку не разменивает. Я купила её на почте. Видимо, она у всех имеется.
Именно в этот момент меня настигла страсть к филателии. В тот же вечер я срочно составил письмо к бабушке с просьбой прислать мне коллекцию деда. Утром встал спозаранку, поспел к почтовому поезду и бросил письмо в его ящик. Через неделю нарочный доставил мне два старых-престарых альбома и коробку от шоколадных конфет, в которых тоже находились марки. Причём, лучшие. Видимо, мой дед специально не вклеивал их в альбом. Из-за клея старые марки желтели. Я вооружился пинцетом, как настоящий филателист. Кажется, в городке никто не ведал, что с марками надо работать с этим инструментом, а не «лапать» их жирными пальцами.
Мама умилялась тому, как весь вечер напролёт я занимался марками, являя саму аккуратность и сосредоточенность. Даже пропустил футбол по ТВ. Пока все смотрели матч, я считал марки. Их оказалось более двух тысяч. Разом мне довелось стать обладателем самой крупной коллекции в городке. Мои марки не отличались яркостью рисунка, но среди них были экземпляры, выпущенные ещё в 20-30-40-е годы.
Успех был оглушительный. Ко мне зачастили филателисты. Среди гостей было немало совершенно незнакомых мне людей. Интересной была реакция отца Мосе, когда я ему рассказал о посылке моей бабушки.
- Я вижу, филателия у вас дело наследственное! – заметил он и неожиданно рассмеялся. У меня сложилось впечатление, что всё, что передаётся по наследству, постыдно. «Это он так позавидовал!» - пояснила мне мама.
Безусловно, коллекционирование марок – явление прогрессивное. Но не обошлось без перегибов. Не знаю, как в других городах, но ленинский принцип "Укравший книгу - не вор!" был распространён у нас и на собирание марок. Их умыкание не считалось респектабельным деянием, но и особенно не порицалось.
У меня был приятель, который, конечно, тоже собирал марки. В народе его звали «Вовиком». Вова был несуразно высоким подростком, напоминал гуманоидов, каких можно было видеть в научно-популярных журналах - бледный, тощий, с длинными конечностями и вытянутым черепом. Ещё его огромные роговые очки. Чем не инопланетянин в очках! Его сильно опекали родители. Где бы и с кем бы Вова не находился, сколь неожиданно, столь же ожидаемо появлялась парочка – отец в военной форме и угрюмая мать. Они ревниво осматривались, даже принюхивались. Потом удалялись. Среди грузинских домохозяек бытовало мнение, что "порядочные мальчики" послушны, хорошо учатся и не интересуются женским полом. «Ботан» Вова соответствовал этим представлениям.
Но вот однажды вместе с ним я наведался к парнишке по имени Серго. Тот с гордостью продемонстрировал нам свои марки из Сан-Марино, посвященные римской олимпиаде. В городке мало кто знал о существовании такого государства, что прибавляло маркам ценность. Особенно прельщала их треугольные и ромбовидные формы. У Серго не было альбома, поэтому всю свою коллекцию он держал в пакетиках. К концу нашего визита хозяин обнаружил пропажу именно этих экспонатов. У меня после обыска и некоторых комментариев изъяли болгарскую марку с рисунком лани. На Вовика Серго только покосился. Я был давно знаком с Серго, Вова же пришёл в гости в первый раз. Хозяин проявил деликатность. В кои веки раз к нему заглянул столь примечательный субъект.
Увидев новинку в коллекции Вовика, его отец состроил серьёзную мину и впал в морализаторство. Он потребовал, чтобы сын немедленно вернул марки, и при этом направлял почему-то свой раж на меня, присутствовавшего при этой сцене. В этот момент Вовик находился за его спиной. Он подмигнул мне, мол, пусть выговорится батяня. Через неделю мы просматривал его коллекцию. Марки из Сан-Марино находились на видном месте.
Местные филателисты говорили после этого, что Вовик поступил, как «наглый фрайер». Повезло ему, что на Серго напал, а то... Я же доказывал, что такой поступок как раз свидетельствует о его порядочности. Будь он не таким наивным, стянул бы болгарскую марку с рисунком лани (здесь я слегка покраснел).
- Ты присмотрел бы за своим приятелем. Того гляди, на твою марку с Гитлером покусится, - предупредили меня.
На самом деле, марку с изображением Гитлера, в которой он на красном фоне, я считал самой приметной в моей коллекции. Не было уверенности, что она была таковой. В моём сознании одиозность персонажа связалась с её редкостью. Безусловно, весь городок узнал о ней. Кто одобрительно реагировал. Несколько раз даже прозвучало: «Молодец!» Я хотел переспросить, кто «молодец», но воздерживался. Были и другие мнения. Отец Мосе посмотрел на меня, криво усмехнулся и спросил:"Ты любишь фашистов?" Учитель по физкультуре, который марок не собирал, услышав, как я хвастался в компании одноклассников, встрял в разговор и категорически потребовал, чтобы я марку уничтожил. Если папаня Мосе ещё раз позволил себе позавидовать мне, то физкультурник был по-настоящему искренним. Его глаза излучали праведный гнев. Потом его выражение лица приняло ядовито-гадкое выражение. Он что-то смекнул. Донёс директору школы о моей марке. Директор позвонил моему отцу, с которым был в приятельских отношениях и всё рассказал. Оба посмеялись, но марку с фюрером мне пришлось припрятать. Потом выяснилось, что не совсем надёжно...
Я гостил у бабушки в Тбилиси. На обратном пути только и думал – поскорее бы домой, к моей коллекции. Бабушка нашла затерявшийся альбом, в котором, кроме других редкостей, я обнаружил ещё одну марку с Гитлером (на этот раз на сиреневом фоне). Прямо с дороги я ввалился в спальню, выдвинул ящик тумбочки, где находилась коробка с марками, и обомлел – фюрера на красном фоне нигде не было. На мой крик сбежалась родня. Началась бурная разборка. Брат рассказал, что к нам домой в моё отсутствие заходил Вовик. Он долго изучал мою коллекцию. По простоте души брат оставил гостя, сам же ушёл по делам. Моё волнение передалось матушке, она обеспокоилась моим душевным состоянием. Отец отчитал брата за разгильдяйство. Со щекотливой миссией родители собрались навестить семейку моего приятеля. Уже одев макинтош, мама вдруг вспомнила. Как-то вернувшись домой, она не застала моего брата, но в спальне находился Вовик и в весьма необычном положении. Голова и плечи гостя находились под низкой кроватью, длинное тело и ноги торчали. На её испуганный вопрос, что с ним происходит, Вовик, вставая на ноги, красный, как рак, то ли от стыда, то ли от напряжения, ответил, что уронил денежку и показал полтинник. Потом он ушёл. Я заглянул под кровать. Какое облегчение – в дальнем пыльном углу покоилась вожделенная марка!
- Зачем он полез под кровать? – спросил меня с каверзой брат. Я пожал плечами и ответил:
- Видимо, рассматривая марку, Вовик уронил её, она упорхнула под кровать. Он хотел вернуть марку на место.
- В любом случае нет доказательств, что "твоего Гитлера" хотели украсть, - урезонил всех папа.
Через несколько дней, я, как ни в чём не бывало, заглянул к Вовику и естественно сообщил о новом приобретении. Отец моего приятеля принялся за своё, дескать, в самом слове «филателия» заложено понятие любви. Марка с изображением убийцы противна сути филателии. Сам Вовик хранил гробовое молчание.