Поиск длиной в два года. эпилог

             

      Когда я слегка подрагивающими от волнения руками открыл это злополучное дело, до которого добирался так долго, то первое, что увидел, была фотография. Она приколота к «Анкете арестованного», заполненной им самим. Фас и профиль, как это обычно делается в тюрьмах. На меня смотрел изможденный человек с бородой с проседью и с потухшим, уже неживым взглядом. И выглядел он не на свои сорок восемь лет, а на все шестьдесят.

     Я много в различных источниках видел подобных тюремных фото, в том числе и Мейерхольда и Мандельштама. Все они по своим антропологическим данным совершенно разные, но при этом у всех изображенных на них лиц есть одно сходство, сразу бросающееся в глаза: некая потусторонность. Они уже не здесь и сами, похоже, знают это.

     Светлана Семеновна, наш «куратор», сказала, что фотографию можно взять сразу, а кроме этого каждый может заказать  копии не более чем с десяти листов дела.

     Забегая вперед, скажу, что обошелся девятью, сделав упор на «казенные» документы, которые на бланках. Таких в моем деле оказалось пять.  А содержание допросов и прочих следственных мероприятий, проведенных следователем Маталыгиным, просто конспектировал, благо во времени нас не ограничили. Светлана Семеновна и вообще вышла часа на полтора или два. При этом в комнате стояла тишина, которую так и хочется назвать гробовой. Лишь изредка семейные пары (их было три) обменивались между собой короткими репликами, да и то едва ли не шёпотом.

     Отметил листы, с которых хотел бы получить копии. Нам было сказано, что она сама позвонит каждому, когда копии будут готовы. Мне такой звонок последовал дня через два. Теперь Светлана Семеновна не стала собирать всех «до кучи», и я с ней оказался один на один, в ее рабочем кабинете. На этот раз она была в форме с погонами старшего лейтенанта, и она ей очень шла. Невольно вспомнилось, что и следователь Подольского лагеря «спец-назначения» Маталыгин был в том же звании.

     Спросил, можно ли как-нибудь узнать, где похоронен Д.П.Кокорин. Мне казалось (и до сих пор кажется), что Глебу это важно: наверняка захотел бы приходить на это место.

     Получил ответ, что таких мест массовых захоронений известно три: одно на территории Донского кладбища, где крематорий. Но оно самое немногочисленное по сравнению с двумя остальными. Порывшись в своих собственных анналах, она сообщила, что там Кокорина нет.

     Позже я видел это место, оно совсем рядом со зданием крематория, - немного левее, если стоять к нему лицом.

     Потом она позвонила еще куда-то:  -«Паша, посмотри у себя, нет ли там Д.П.Кокорина или Какорина».  Тот, видимо, ответил, что ему для этого потребуется некоторое время. И пока это время шло, у нас возникла вполне доверительная беседа. Я и был-то тогда ненамного ее старше, так что разговаривали мы отнюдь не как следователь, коим она и являлась, с подследственным (каковым я, к счастью, не был)

     Я поинтересовался, много ли через нее проходит подобных мне людей, желающих узнать о судьбе своих родственников. Оказалось, что подобные группы она собирает по две-три в месяц. Спросила, какой номер у моего дела. Напомню, что он пятизначный, а точнее 44850.

     - Ну вот, прикиньте сами. Конечно, не все дела в нашем архиве подобны Вашему, да и далеко не все родственники занимаются поисками. Как давно Вы этим занялись?

     - Через две недели в аккурат будет два года.

     - Вот. Но Вы не опустили руки и довели этот поиск до конца. А у многих не хватает на это сил, нервов и даже здоровья. А некоторые и вовсе не знают, куда надо обращаться, и следственные дела их отцов и дедов пылятся в нашем архиве без движения.

     Наконец, последовал звонок от вышеуказанного Паши (на поиски у него ушло не менее пятнадцати минут), который сообщил, что ни Кокорина, ни Какорина среди «подведомственных ему лиц» не обнаружено.

     - Значит, на Бутовском полигоне его тоже нет. А там самое большое захоронение. Теперь там что-то вроде мемориала.

     Позже случилось самому проезжать мимо этого места. Это большой лесной массив сразу за кольцевой автодорогой. На воротах бросающаяся в глаза надпись: «Здесь находятся массовые захоронения жертв сталинских репрессий 30-х – 40-х годов». Цитирую по памяти, возможно в чем-то неточен. Но смысл именно такой.

     - Выходит, остается последний вариант. Это овраги около Старообрядческого кладбища, знаете, где это?

     Я приблизительно знал, хотя сам там ни разу не был.

     - Там были такие глубокие овраги, куда трупы расстрелянных сбрасывались прямо с машин. А потом бульдозер  елозил (так она и выразилась – н.пр.) прямо по телам, разравнивая землю и подготавливая место для следующего слоя. Только там учет не велся и сколько их туда сбросили, неведомо.

     Мы с Глебом сообща порешили, что его отец именно там. Пусть будет хотя бы такая иллюзорная ниточка.

     И пришлось мне сделать еще один, самый последний шаг. Когда мой приятель на основании справки о реабилитации по совету знающих людей стал оформлять положенные ему как сыну репрессированного льготы (а они оказались весьма существенными), от него потребовали еще справку о смерти, о которой ни он, ни я даже не думали. Возможно, он и сам бы мог ее получить, но я, назвавшись груздем, решил довести это двухгодичное дело до самого конца.

     Уже не помню, в какую инстанцию пришлось для этого обращаться, но только  такую справку выдали в обычном ЗАГСе по месту моего проживания. Она тоже с водяными знаками и под определенным номером, вот только в графе «причина смерти» стоит стыдливый прочерк, а о месте захоронения и вообще ни слова.

     ...Когда я описывал все перипетии моих поисков, снова пришла та же мысль, которая не раз посещала и до этого: послужили ли мои многочисленные хождения по инстанциям (а их насчитывается шесть) реабилитации отца моего друга? Ведь может статься, что он рано или поздно так и так был бы реабилитирован. Вот только это «рано или поздно» могло бы растянуться на долгие годы, когда уже не стало бы представителей следующего поколения, то есть в данном случае сына. Для справки: льготы распространяются только на детей репрессированных

     Да и не в льготах дело. Важно, что мой друг узнал обо всем, что случилось с его отцом. А вот это уже точно с моей помощью.

     Может за это мне и спишутся в «небесной канцелярии" грехи-то мои? Ну хотя бы часть.
 

     PS.  Звезды так сложились, что дата расстрела Кокорина-старшего открывает мое пребывание на этой земле. Только дата, но не год (сам я родился значительно позже). Понятно, что он бы годился мне едва ли не в деды. Но каждый раз, когда мне случается отмечать день рождения, я об этом помню. И выпиваю лишнюю рюмку. Все собравшиеся друзья знают об этом поводе, да и жена в этом случае не возражает.