СОСЕДИ
1
Так у нас повелось - с тех пор, как в этот дом переехали, кто-нибудь из соседей обязательно приходит вечером в гости. Не люблю я одна за столом сидеть, кусок хлеба в рот не лезет, надо разделить его с кем-нибудь, да и «запить» разговором. За тридцать лет они, соседушки мои, состарились, но, слава Богу, все живы, кроме одной - бабушки Тани.
Нина Ивановна часто приходит к нам в гости, а если засидится дотемна, то мы её провожаем. С тех пор, как её покусали собаки, она боится ходить вечером одна.
Тогда она засиделась у подруги. За разговорами и не заметила, как время прошло, а вышла за ворота - темно, ничего не видно. А тут ещё нога - не гнётся! Палочкой проведёт впереди себя, да так, шаг за шагом, потихоньку и продвигается. Всё лето дождей не было, а тут зарядили, льёт и льёт дождь. Расстояние от дома подруги до её дома было чуть больше километра, а ей тогда показалось, что все десять. Шла, а сама думала о своём, вспоминала прошлое...
Детства у неё, считай, и не было. Мать в совхозе работала, а по хозяйству она управлялась, как старшая. Козы окаянные замучили, много их было, по очереди пасли. Попробуй не выгнать на пастбище, так их крик на всю округу будет слышен.
Когда школу закончила, уехала в Сухуми, на ткачиху учиться, там и будущего мужа встретила. Привезла жениха - матери показать, да так и остались здесь. Жила - не жила... Пропал он без вести. Одна растила ребятишек, а потом и они разлетелись. Как удержать было? Каждый себе пару ищет, а куда половинка, туда и другая за ней следом. Раз уехали, значит, те половинки сильнее оказались. Не смогла привязать детей к дому, вот и живи одна...
Из подворотни выскочили собаки, и все воспоминания сразу улетучились. Сколько их, определить было трудно, если судить по лаю, так много. Она прибавила шаг, а ноги в калошах скользили, а когда замахнулась палкой, то и вовсе потеряла равновесие и упала. Попыталась отбиться, но палка выскользнула из руки, и собаки накинулись на неё. Хоть лицо и закрывала руками, но вскоре почувствовала, как, содрав платок, одна из них грызёт её голову... От боли потеряла сознание. В доме напротив, видимо, услышали шум, на улице загорелся свет. Люди выскочили из дома и отбили её от собак. С тех пор она по темноте одна не ходит, только с провожатыми.
На стол собрали быстро, да и много ли ей надо? - чайку, да поговорить.
Сегодня она свою маму поминает, а одной как-то не по-людски, вот и принесла нам пирожков. Откусила я кусочек и, как положено, говорю: «Царство небесное вашей матушке, пусть земля ей будет пухом». Она встала из-за стола, перекрестилась и только тогда села есть. Перекреститься надо было обязательно, без этого она за стол не садится. Ну, раз уж разговор за её маму зашёл, то и рассказ её был про мать и своё детство.
- Ой, Наденька, что она, бедная, пережила, да не дай бог никому такого! На её руках была мать больная и нас, детей, двое. Отец с войны не вернулся, хоть и ждали его, и надеялись до последнего, ведь сосед, хоть израненный, но вернулся с войны.
Сорок седьмой год был самый тяжелый, все тогда голодали, а о нас и говорить нечего. Бывало, наедимся, чего попало, а потом катаемся по полу, так живот схватит, что и разогнуться не можешь. Пока коровка была, ещё терпимо было, но, видно, не покрылась она тем летом. Молочка давала мало, а налог платить надо было. В правлении колхоза так сказали, раз нет молока, тогда двадцать килограммов масла сдайте. А откуда его взять - маслице это, если корова не доится? Покупать у людей? А на что?
На всё был введён налог. Хозяева, чтоб под перепись не попасть, коз уводили в лес - на всякий случай, хоть козы налогом не облагались, но так спокойнее было. Свиней в подвал прятали - шкуру надо было сдать обязательно. Яички, если куры есть, тоже отнести надо было. Вот и живи, как хочешь.
Сейчас только коров пасут, а мы тогда и коз, и свиней пасли, целое стадо свиней было. Мы свою свинью сами пасли, пока ест - отдыхаешь, а как наелась, то бежит, выпучив глаза. Она бежит, и я за ней, еле успеваю. Быстро свиньи бегают, не смотри, что они такие толстые да неповоротливые, это они только в хлеву такие. Толстыми они тогда не вырастали: кормов таких не было, на траве росли, паслись, как коровы, всё лето, а осенью на жёлуди переходили.
В тот день нас предупредили люди добрые, что приедут и заберут у нас корову за недоимку. Хоть и теплилась надежда, что пожалеют сиротинушек, но этого не случилось. Приехали вечером мужики на «линейке», не знаю, как тебе объяснить, что это такое - телега, не телега, - начальство на ней ездило.
Привязали они нашу коровку к телеге этой, да и тронулись. А мы с сестрой бежим за ними, кричим, чтоб не уводили нашу Тамарку. Глупые были, кто бы нас слушать стал. Тут один из них соскочил с «линейки», а в руках у него палка была длинная, откуда она взялась? Да как начал он нас с сестрой по спинам лупить... А что там тех спин было? Худоба была страшная. Мать как увидела, бежит к нам, кричит, упала на нас, собой нас прикрывает. А тот мужик вошёл в азарт, видно, остановиться не может и продолжает палкой бить, только уже не нас, а мамку... До сих пор помню их лица.
Тяжело было. С самой весны на травах сидели. Знаешь траву – «пьяница»? Её ещё болиголов называют. Наедимся мы трубочек травы этой и, как пьяные, ходим, смеёмся... А мать смотрит на нас и плачет. Только, бывало, и скажет: «Не ешьте её много-то...» Ещё молочай ели, трём его в руках, пока сок не останется на ладонях, а сок у него липкий да горький, - трём, трём, а что осталось, то едим. Ещё одно лакомство было - цветки акации. Понизу дерева все съедали, только на макушках оставались, что уже достать не могли. Тяжелое было время.
Она вздохнула, что, мол, теперь об этом вспоминать, и перевела разговор на другую тему:
- Сын приезжал, зовёт в город жить, что я тут, мол, одна, а там и удобства, и внуки. А я уж, было, и решилась на переезд. А, что, продам дом, думаю, к сыну поеду. Объявление даже повесила, что дом продаю, да всё страшновато как-то, а вдруг не уживусь с невесткой?! Да и шумно в городе. У меня же здесь раздолье - спустись по тропочке вниз, и вот она - речка, а водица в ней - студёная. Ничего, что берег каменный, летом камни раскаляются, а я пройдусь босиком, и ноги перестают болеть. В городе босиком не пройдёшься... Воздух тут свежий, легко дышится, а в городе разве такой воздух? А весной, как зацветет всё кругом, - все пчелы на моем подворье, а запах-то, запах какой! Особенно, когда акации цветут. Мне и забора не надо, вон какие акации выросли. Пчёлки издалека прилетают, своих нет. Стояли и у нас улики, давно это было, ещё мама живая была. Украли их у нас, не углядели мы. Мужиков в семье не было, мама тогда и придумала навязать ниточек с колокольчиками, да и протянула ниточки в кухню, если кто тронет, то услышим, мол. Услышать-то услышали, да что толку, их и след простыл. А ведь как умно придумали, шельмы, - чтоб пчёлы их не покусали, они крышку улика и рамки вилами поддевали, а потом пополощут рамки в реке, пчёлы и поплыли вдоль берега. Сколько раз мамка их собирала, если поймает матку, то ещё сохранится рой, а так - нет, все пчёлы разлетаются.
На улице засигналила машина, мы вышли, оказывается, искали нашу гостью, Нину Ивановну, дрова ей привезли. Она поднялась, и мы с ней вышли.
- Вот тебе и работа, чтоб не скучала!
Она улыбается и достаёт из кармана платочек с деньгами.
- Продам, не продам дом, там видно будет, а зима на носу. Утречком уже подмораживает. А печку протопишь, и тепло сразу. Теперь мне трактор найти бы, огород пахать надо. Руки две, а работы - непочатый край. Сыну всё некогда. У него один разговор: всё бросай и к нам! А как бросать? На кого? Вся душа изболелась. Вот теперь надо дрова убирать. А кто это там машет рукой, покупатели, что ли?
Мы с ней подходим к её дому, и действительно, у дома стоят чужие люди.
- Здравствуйте, мы по объявлению, Вы дом продаёте?
Я смотрю на Нину Ивановну и жду, что она им ответит. А она подумала немного и согласно кивнула головой:
- Продаю, милок, продаю...
- А посмотреть можно?
- Да, пожалуйста, за смотр денег не беру.
- Дом-то старый, а отопление у вас какое? Газ? - вон, вижу, трубы по огороду идут.
- Старый дом, да и я ж не молоденькая, а газ, какой у меня газ... да охапковый у меня газ, сколько дров кину, столько и тепла будет. А что трубы идут, так, кроме труб, сколько ещё всего надо, чтобы газ в дом провести, а пенсия одна...
- Бабушка, сколько Вы за дом хотите? Забор - менять надо, да и сараи скоро завалятся. А земля у Вас в собственности? А то ещё землю оформлять надо...
- Всё, что ты мне сказал, милок, я и сама знаю. В зиму-то уж не стану домик свой продавать, посмотрим, что весной будет... Иди сынок, иди с богом.
Присела она на пенёк...
- Вот так каждый раз. Как подумаю, что надо уезжать из родных мест, сердце кровью обливается. Мамка иногда приходит ко мне - во сне ли, наяву ли, уж не знаю... А продам дом, - куда она придёт?!
Заиграл телефон у неё в кармане, поясняет, что это сын звонит...
- Здравствуй, сынок, приходили твои покупатели, только я передумала продавать, ты уж, сынок, не серчай. Старая я, чтобы место менять. Все родные здесь похоронены, ты не забыл, что бабушке година? Что мне в вашем городе делать? Кому я там нужна?
Изведусь вся у вас! Лучше бы ты мне с дровами помог управиться! Что ты говоришь, не слышу, болеешь? И Людочке неможется? Ну да, ну конечно, у нас только я здоровая, а все остальные - больные. У одной меня всегда всё хорошо.
Она убрала телефон и нагнулась за орехом. Как она его увидела в траве?
- Орехи надо подобрать, все листьями завалило. Вот всем хороша осень, только уж больно хлопотная пора - работы много. А когда вся в одних руках, и тем более. Иди домой, ждут тебя там, небось.
2
- Добра, Добра! - Нина Ивановна звала свою собачку, но та не откликалась.
Сколько же времени? Ещё темно. Что ей не спится? Куда могла деться её собака, она никогда не отцепляла её на ночь. Как отравили её прежнюю собачонку, так она больше и не отцепляет. Днём собачонка бегает, а ночью всегда на цепи, вреда от неё нет. Эту собачку ей принесли какие-то мальчишки, они всем предлагали. Щенков было несколько. Она взяла у них одного, самого пушистого, оказалось, взяла девочку. Кутёночек был слабенький, может, поэтому она его и выбрала, мол, всё равно пропадёт у них, а она молочком выпоит, глядишь, и выходится. Не только молочком выпаивала, а и детскую смесь ей покупала, соседи посмеивались над ней, мол, из ума бабка выжила, собаку смесью поить.
И вырастила... ребёнка, а не собаку. Совсем не злая собачонка была: ко всем ластится, руки лижет. Маленькая, толстая, на коротеньких ножках - смешная такая собачонка. Поэтому и назвала она её Доброчкой.
- Добра! Добра!
Видно, не нашла ещё соседка свою собачку. Что там случилось? Куда могла убежать эта собачонка? Я вышла во двор. Надо сходить к соседке, а то как-то неспокойно на душе. На улице ещё тихо, да и рано ещё, спят люди. Улица у нас сама по себе тихая, последняя улица у самой реки Белой. А Нина Ивановна на самом спуске живёт. Хатка у неё старенькая, живёт одна, а из живности у неё только птица.
Иду по тропочке, стараясь не сойти на траву, а то ноги сразу станут мокрые. Впереди виднелась фигура женщины с лопатой, тихонько идёт. Она! У неё ноги болят, и быстро она не ходит.
- Куда это Вы с самого утра ходили? - Я показываю глазами на лопату...
- Доброчку свою хоронила... Вернее, то, что от неё осталось...
Она стояла передо мной, держась за лопату двумя руками. По её щекам текли слёзы. Руки вздрагивали, а вены на руках, и без того выпирающие и синие, казалось, вот-вот лопнут. Она подняла глаза, и я испугалась: глаза у неё были пустые, потухли...
Я не тороплю её. Пусть поплачет. Потом сама расскажет, что произошло. Я обняла её, а потом осторожно, поддерживая под руку, подвела к пенёчкам, что стояли у забора и заменяли лавочку. Мы присели. Она так и продолжала держаться за черенок лопаты, видно, не отпускают его её рученьки. Так бывает, рада бы разжать пальцы, а не получается. Сидит она, покачивается из стороны в сторону... А меня как будто и нет рядом. Это ничего, пусть посидит, главное, что не одна и есть кому рассказать.
Вот уже и отошла чуть... - видно, вернулась душа её, заговорила:
- Сон у меня чуткий сейчас, не спится мне, особенно в последнее время. Всё думаю, продать, что ли, дом и к сыну уехать? А всё жалко, мамкина хата рядом, как ходила к ней при жизни, так и хожу, проведываю. Уберусь там, зимой печь протоплю - это уж обязательно. Поговорю с ней... - с мамкой! А может, и с хатой. Что я берегу эту хату? И сломать её не дала. Думаю, пока жива, и она пусть живёт со мной...
Так о чём я? Шум во дворе услышала. Приподнялась я, даже в окно выглянула - никого. Слышу, собачонка моя радостно так завизжала, она всегда была рада гостям, так же, как и я. Мы с ней хорошо понимали друг друга. Только выйти хотела, приоткрыла, было, дверь, а мне этой дверью и в обратную... Услыхала крик, потом рычание собаки. И всё! Не помню ничего больше. Сильно меня дверью ударили.
Как очнулась, вышла, а Доброчки на цепи нет. Может, ещё чего нет, не смотрела я... Вижу, кровь во дворе, до калитки тянется. Думаю, если укусила кого, так крови уж больно много... Как рассвело, я её по следу и нашла, а так след в траве не видно было. Нашла у речки... то, что от неё осталось. Закопала в саду под деревом... - далеко ходить не надо, каждый день видеться будем. Не возьму больше себе собаку.
3
А недавно приезжала к ней дочка, за ней она приезжала, забрать к себе хотела, но не получилось у неё уговорить мать уехать в Германию.
Нина Ивановна последнее время часто болела, но иногда выходила за ворота. Сейчас во дворе цветут акации, и она всегда, выходя из дома, спешит сюда. Но как спешит - тихонько идёт, опираясь на палочку. Она садится под ними, вдыхает их нежный аромат и слушает, как гудят пчёлы. Эти акации выросли сами, никто их не сажал, разнесло ветром семена по земле, вот они и выросли. Она их с детства помнит, они росли вместе с ней и стали частью её самой, частью её мира. Без них она не мыслила ни своей улицы, ни своего дома. Она уже давно не уходит далеко от дома. Ноги совсем не слушаются её: то одну подвернёт, то - другую, посидит под акациями и назад - в дом.
Всё её окружение составляли утки да десятка три кур, которые сами по себе бродили по всему огороду, неслись, выводили потомство, умирали от старости. Когда-то был у неё большой огород, сейчас всё заросло травой, и только на пятачке вскопанной земли она ещё что-то сажает. Картошку в этом году посадила сама, без посторонней помощи; петрушку и укроп посеяла да небольшую грядочку морковки.
«Совсем не двигаться нельзя, - думала она, - а то сляжешь и больше не встанешь, а мне ещё дочку дождаться надо».
Вот она и шевелилась потихоньку. Дочку в гости ждала. Хоть ненадолго, а каждый год приезжала Лариса из своей Германии. И дождалась. Нина Ивановна сразу ожила, повеселела, но чем ближе подходила дата отъезда дочки, тем хуже она себя чувствовала. То ли лень на неё навалилась, то ли усталость, но совсем не хотелось ей ничего делать, так бы лежала и лежала. И мысли плохие в голову лезли, что лучше бы сейчас уйти из жизни, пока Лариса не уехала.
«Не приедет дочка на похороны, - думала она, - только раз в год она приезжает, больше не получается. А год ещё прожить надо». Сядет она на диванчик и смотрит на дочку, а глаза почти ничего не видят, как плёнкой какой их заволокло. Капает капли, да толку от них нет. Я к ним тогда пришла, с Ларисой повидаться. Лариса от матери не отходила.
- Мама, давай я тебе волосы расчешу, они уже высохли. Да садись к столу, ужинать будем. Я курочкам насыпала зерна. Ногу свою давай, ставь её на стульчик, натру какой-нибудь мазью и тёплые носочки тебе надену, мёрзнут ведь ноги, вон какие холодные. Какой мазью ты натираешься? У тебя тут целая аптека, сразу и не разберёшься. Ты хоть срок годности смотри.
- Доченька, ты не балуй меня, а то разбалуюсь, тяжело отвыкать будет. Сама я причешусь и ногу сама натру. Что выписывают, то и беру в аптеке. Не вижу я никакого срока годности. Ты на похороны ко мне приедешь?
- Мама, прекрати сейчас же! Не говори об этом, живи, - она сказала это бодрым голосом и отвернулась, чтобы мать не догадалась, что она плачет.
За эти две недели, что она жила в родном доме, мать как-то сразу сдала и всё больше лежала - не хотела вставать с постели, не ела, не разговаривала, чуть посидит у стола и засыпает на своём диване. А дочке так страшно становится, кажется, что мать уснёт и не проснётся. И она время от времени подходит к дивану и тормошит мать, а та обижается на неё за это. Вот и сейчас Лариса подошла к ней, а та похрапывает и не просыпается. Сердце больно сжалось в груди. Она наклонилась над матерью, вглядываясь в её бескровное лицо, и осторожно потрогала за плечо...
- Мама, вставай! Не спи! Что ты постоянно спишь? Поговори со мной...
- Что тебе надо, я только задремала, а ты будишь меня. Мне почти восемьдесят, а мой Иван уже слёг в этом возрасте. Не трогай меня, сил у меня нет, - сказала несколько слов и снова захрапела.
Лариса присела на стул возле матери и слушала этот булькающий храп. Раньше мать никогда не храпела. Вот она уедет, скоро уедет, и что мать будет делать без неё, совсем одна? Вчера приезжала «скорая», померили давление и уехали. Кому нужны старики? И она скоро уедет в далёкую Германию, из дома - домой. Что говорить, отвыкла она от деревенской жизни без удобств, а как мать всю жизнь так живёт? И уезжать никуда не хочет. А о ней мать подумала? С каким сердцем она оставит её здесь одну? До чего же она упрямая.
А Нине Ивановне в это время снился сон, будто она собирает дочку в школу, заплетает ей косички, повязывает красный галстук и любуется ею - какая она у неё красивая. А вот уже она взрослая, тоже у неё в гостях, держит на руках маленькую дочку. А она суетится и помогает собирать им вещи. Только уехала Лариса, а внучку оставили ей: девочка заболела, и её не взяли в самолёт. Лариса улетела, пообещав скоро вернуться, а их тогда положили в больницу...
Ей снилось то, что уже было когда-то, но она не понимала, что это только сон. Она снова ходит по длинному больничному коридору и ищет свою палату. Вот она находит её, но там только одна кровать, им дали одну кровать на двоих. Детского отделения в старой больнице тогда не было, и их с внучкой положили во взрослое. Поступили они на выходные, и никто не принёс девочке кашу, а ей всего-то восемь месяцев было. Внучка плачет, есть хочет, и она жуёт ей свои макароны. Долго жуёт, а потом суёт в ротик, кормит её и плачет... Наверно, поэтому она всхлипнула во сне...
- Мама, проснись! Что с тобой, мама? Да не спи же ты! Открой глаза! Мне страшно...
Но Нина Ивановна не слышит её. Она потерялась в своих воспоминаниях и спит, спит...
4
- Учат нас, учат, а мы всё туда же, как дети малые. Наденька, подойди-ка сюда... Сказать что-то хочу...
На тропинке стояла соседка, Нина Ивановна. Она опиралась на самодельный посох - палочку, выстроганную под её руку. Кто строгал, я не знаю, но речь сейчас не о том. Там давняя любовь, а здесь - ближайшие события, только произошедшие...
- Наденька, не знаю, говорить ли кому об этом и, если говорить, то кому? Звонок мне сегодня был. Странный такой звонок, во-первых, с незнакомого номера...
Сидим мы с Егоровной, чай пьём... А тут телефон заиграл, красивую мелодию заиграл... - сын мне такую поставил. Я никогда сразу не нажимаю на зелёненькую, а сначала песню послушаю - про любовь, потом разговариваю с сыном, больше мне никто почти не звонит. А голос услышала не сына, незнакомый голос был, и так грозно мне говорит: «Вам звонят из полиции, вашу дочь задержали с наркотиками, если не хотите доводить дело до суда, то приготовьте тридцать тысяч. Вы меня поняли? За деньгами к вам приедут. Хотите поговорить с дочерью?» Руки у меня затряслись, сердце забилось. Конечно, говорю, хочу поговорить с дочерью, очень хочу. И тут же голос её слышу: «Ма-а-а-а-ма... Мам-ма-ааа...», а дальше ничего нельзя было понять из-за рыданий моей девочки. Что это голос Ларисы, я даже не сомневалась. А телефон снова уже у мужчины: он предлагает встретиться, мол, приедут ко мне люди, кому я должна деньги отдать. Приготовьте, говорит, деньги и ждите.
Нина Ивановна вздохнула и продолжила свой рассказ:
- Сказал он это, и снова Лариска моя в телефоне плачет. А Егоровна рядом со мной плачет, не поймём мы с ней, зачем Лариса полезла в этот бизнес? Что нам делать? Где взять эти тридцать тысяч? Егоровна моя побежала доставать свои сбережения, плачет и твердит, что не оставит подругу в беде, но у неё только двадцать тысяч, но они займут деньги под пенсию, будут потом на одну пенсию жить, а вторую, хотя бы и её, отдавать. Но ведь Лариса только что уехала. Правда, я сама не провожала её, после операции ноги почти не ходят, а вот сын с женой посадили её на самолёт и она уже должна быть в Германии. Может, рейс отменили? И всё равно не понятно, откуда взялась у Ларисоньки эта гадость, может ей подкинули?
Нина Ивановна, с этим звонком так расстроилась, что совсем забыла, где живёт её дочь. Если бы сказали за сына, то другое дело, он здесь живёт, но Лариса уже давно в Германии. В голове не укладывалось, ведь звонок был от капитана полиции. Какой же номер у того телефона, последние цифры - шестьдесят, она точно видела, но сейчас их нет. Может, ей показалось? Тут не такое покажется...
- Наденька, я позвонила Валерке, а он - сестре. Зять ответил, что у них всё нормально: жена его дома, пьёт кофе. А такое и у них, в Германии, случается... Дурят глупых бабушек. А у меня, Наденька, даже после Валеркиного звонка сомнения были. Может, они от меня что-то скрывают, не хотят расстраивать. А тут опять эти, что из полиции, перезвонили. Тот же грозный голос меня спрашивает: «Что вы решили? Или будем решать в суде?» Только и успела у него спросить: «Где моя дочь сейчас?» А телефон уже замолчал, но теперь звенело у меня в голове, ничего не понимаю и ничего не помню, кроме молитвы. Молюсь, Господи, спаси и сохрани её! Господи, услышь молитву матери... Услышал Бог мою молитву, вернулась ко мне память. Наденька, может, мне в полицию пойти?
5
Сколько я помню, Нина Ивановна всегда кур держала, и неслись они у неё круглый год. Может, она какой секрет знала, не знаю, но когда бы я ни пришла, яйца у неё были.
С этими яйцами произошел у нас один забавный случай... Моей подруге понадобились яйца, и я пообещала вечером сходить к Нине Ивановне и купить ей яиц, но закрутилась с делами и забыла. А сама подумала, что утром, часиков в шесть, я схожу к ней и возьму яйца. Я уже давно заметила, что если человеку куда-то надо прибыть к определённому времени и, ложась спать, он подумает об этом, то будильничек, который есть внутри каждого из нас, обязательно срабатывает, и в нужный момент нас будит.
И вот, рано утром мой будильник сработал, и я проснулась, сама не понимая зачем? Хотя точно знала, что мне надо было встать в шесть утра. Посмотрела я на часы, и, действительно, на них было шесть утра. Ещё подумала: «Что я сегодня так рано?» Мужа рядом не было, он всегда уходит тихо и меня не будит. Солнышко разбудило? Нет, не солнышко - занавески плотно закрыты, здесь что-то другое. С вечера твердила себе: «Не забыть!» И забыла! Что же за дело у меня сегодня такое раннее? Вспомнила! Подруга просила купить ей домашних яиц. Звонок был поздний. Утром соседка рано уходит на рынок, и мне надо было успеть до того, как та уйдёт. Я быстренько встала, накинула халатик и - вперёд...
Странно. Дверь закрыта. Никто не выходил. Обычно Нина Ивановна, как только встанет, первым делом калиточку отпирает. Осторожно, сквозь сетку просовываю руку и снимаю крючок - это и есть её замок. Другая дверь не закрывается совсем. Боится бабушка, что если помрёт ненароком, так не зайдут к ней люди и належится она. Зашла в дом, смотрю: лежит она на кровати, то ли спит, то ли дремлет, непонятно.
- Что с Вами случилось? - спрашиваю у неё, а она открывает глаза и удивлённо смотрит на меня, не поймёт, как я здесь оказалась? Не привиделось ли ей это?
- Нездоровится мне что-то, Надя. А ещё на рынок собиралась. Какой уж рынок?
- А яичек у Вас нет?
Она кивнула, что есть, и попыталась встать, но не смогла.
- Не выбирала я из гнезда, хочешь, иди сама и возьми.
Как она пробирается к своим курам? Сарай - не сарай, какие-то закуточки, завешанные кусками старой плёнки и тряпками. Куры у неё часто ночуют прямо на деревьях, но кормит она их хорошо, и яйца потому крупные с ярко-желтыми желтками. От покупателей отбоя нет. Кур много. Она их не считает. Бывает, какую и собака утащит или ястреб унесёт. А цыплят чужие коты таскают, но и ей остаётся.
- Нина Ивановна, взяла яички, вот денежка...
- Иди. Я попозже загляну, тогда и отдашь.
Что это я вся чешусь? Такое ощущение, что по мне кто-то ползает. Точно ползает, но ничего не вижу.
За яйцами подруга прислала мужа и передала мне пакет с разными сладостями, но мне было не до сладостей, по телу реально кто-то бегал. Сходила в душ. Но ощущение, что по мне кто-то ползает, не проходит, и, сколько ни смотрела, ничего на себе не увидела. Такое ощущение, будто ветерок пробежался по телу или когда мошка сядет.
Достала шоколадную конфету из пакета, который подруга передала, пью чай и почёсываюсь. Заходит муж, а я сижу у «компа» и почесываюсь. Подозвала его и говорю:
- Посмотри, что по мне ползает?
Он подошел, долго смотрел мне на шею, куда я показывала, потом говорит:
- Только здесь ползает?
- Не знаю... У меня такое ощущение, что по всему телу кто-то ползает. Ничего не было, вот буквально несколько часов назад это и началось.
- Откуда это? - он показывал рукой на стол, заваленный пакетами со всякими вкусняшками...
- Это? Так Людкин муж приезжал, за яйцами. Денег я не взяла, это презент... Отблагодарили. Люда занята, вот мужа и прислала. Она же знает, что я деньги не возьму, как говорится, чем могли...
Смотрю, что-то мой муж в лице поменялся. Хмурый какой-то стал, или мне показалось? Говорит, что прилечь хочет, рано встал, устал наверно. Да что я вся чешусь? Поймала какую-то букашку на шее. Странно.
- Можно к вам? Не дадут мне умереть! Во дворе кто мяукает, кто кукарекает - всех кормить надо.
Это к нам пришла Нина Ивановна.
- А твой где? Мне бы в ветлечебницу съездить. Может, свозит меня?
Муж вышел из спальни. Какой-то помятый. Постарел как-то сразу...
- Отвезу. Что у Вас случилось?
- Да отраву надо взять какую-нибудь... Вши на кур напали, может от жары? - Она повернулась в мою сторону: - А ты не нахватала на себя, когда яйца выбирала из гнезда? Это запросто. Они, вши эти, за секунду на тебя перелезут, потом сбегут, ты ж, не курица.
Мы с мужем посмотрели друг на друга, и он посветлел...
6
Каждое воскресенье на соседской лавочке было настоящее собрание всех живущих поблизости пенсионеров. На лавочке и пенёчках, кем-то бережно составленных в кружок, раскладывали книги с яркими картинками о конце света или о жизни вечной, это уж кому как больше нравится, представители различных религиозных общин. Они, сменяя друг друга, неустанно ведут здесь свои пропагандистские беседы.
Сегодня, по-видимому, была очередь «свидетелей Иеговы». Стараются их пионеры, доводят до умов старушек прописные истины. А те и рады! Хоть поговорить есть с кем. А потом поспорить между собой, какая всё-таки вера лучше.
Тётя Катя всегда против всех. О чём бы не зашла речь, она занимает противоположную позицию. Особенно интересно слушать её высказывания по поводу сильной половины человечества - мужчин. Не единожды побывав замужем, тётя Катя вдруг стала мужененавистницей. В последнее время она особенно рьяно отстаивала свои взгляды, когда разговор касался любовных отношений между мужчиной и женщиной. Мне даже показалось это подозрительным.
Но вот собрание разошлось. На лавочке осталась одна тётя Катя. Я подошла к ней, присела рядом, почему бы не послушать о жизни. Тётя Катя всегда объясняет доходчиво...
- Любовь должна быть чистой. Платонической. Любовь душ, а не тел. Физические тела грязны и несовершенны. Грязь - она везде грязь! Мне даже думать об этом противно, сразу появляется неприятное ощущение и приступ тошноты. Как ты не понимаешь, общение с человеком должно доставлять радость, чтобы посмотрел он на тебя, и от одного только взгляда тепло разлилось бы по всему телу. Есть особая теплота и свет особенный, проникающий внутрь. Свет, а не тьма! - Потом посмотрела, что я улыбаюсь, и недовольно закончила:
- Да что ты в этом понимаешь? Вам телевизор и компьютер показывает совсем другие картинки. Пошлые! И говорить с тобой на эту тему - только зря время тратить.
Я не спорила с ней - зачем? И о том, что платоническая любовь получила своё название от имени известного философа Платона, который считал женщин грязными созданиями и, похоже, был другой ориентации, тоже не спорила... Не спорила, потому что понимала: именно такая любовь ей сейчас и необходима, какая была в ранней юности; любовь, которая помогает жить в одиночестве, которая согревает холодными ночами в старом, поникшем с годами доме, где не пахнет мужчиной уже много лет.
И только я собралась уходить, как на дороге показался Владимир Иванович. Тётя Катя сразу приободрилась, расцвела, поправила непослушную седую прядь и стала ждать...
- Добрый день, девочки. Погодка сегодня хорошая. Присесть с вами, что ли? Подвиньтесь...
Подвинулась я, пусть посидят рядышком. Рука Владимира Ивановича легонько коснулась руки тёти Кати, будто бы это случайно произошло. Было видно, что я здесь лишняя, в этой, платонической... Я встала и, сославшись на дела, ушла, оставив их одних.
7
За Владимира Ивановича разговор особый. Жил он недалеко от нас, но видела я его редко. Иду я однажды по своей улице, тихо так вокруг, не слышно ни мычания, ни хрюканья, теперь редко кто держит скотину.
Смотрю, на дороге стоит Владимир Иванович. Останавливает он меня и спрашивает:
- Доченька, вот скажи ты мне, старику, почему мы так жить стали? Кто и зачем вдалбливает нам в головы, что не выгодно стало сельским хозяйством заниматься - и скот разводить не выгодно, и зерновые сеять тоже не выгодно.
Я тогда очень удивилась, он как будто мысли мои прочитал!
- Наверно, кому-то очень надо, чтобы мы так думали. Свою продукцию продать нужно, а тут конкурент - сельский труженик. А с конкурентами что делают? Не знаете? Вот и я не знаю. Скорее всего, убирают со своей дороги. Или объясняют доходчиво, что не выгодно им это.
То ли ему хотелось поговорить со мной, то ли его действительно интересовала эта тема, но он не отпускал меня.
- Доченька, вот объясни ты мне, непонятливому такому, а почему раньше было выгодно? Помню, брали кадушку деревянную, в неё рубленую крапиву кидали и чуть зерна, для затравки, - вот и готов корм. И поросёночку, и курочкам, и уточкам - всем подойдёт такая мешанка. Может, и не с такой скоростью вес они набирали, как сейчас, с химией этой, от которой все наши болезни, но и вкус у мяса другой был. Откуда диабеты эти взялись? А вот откуда: столько лет приучали организм к одной пище, а тут, на тебе, - совсем другая, не можем перестроиться, вот и болеем. А ты как думаешь?
- Как я думаю? Никак не думаю. За нас есть, кому думать. От наших с Вами думок ни холодно, ни жарко. А кем Вы работали, если не секрет? Он задумался, потом отвечает:
- Да вот и сам не пойму, кем я работал, кем-то вроде фельдшера на селе был. А так, санитаром у ветврача работал, а уважали меня, как и самого ветеринара: не меньше его знал. Это за жизни людей не отвечают, ну помер человек и помер, а вот возьми, к примеру, свинью или корову... Не дай бог, что с ней случилось бы! С тебя три шкуры сдерут. Да, такое было время...
Со стороны дома послышался женский голос. Молодая женщина звала его домой. Он извинился, что задержал меня, и суетливой походкой поспешил к дому.
8
Недалеко от Владимира Ивановича жила тоже одинокая женщина, тётя Оля. Иногда она приходила к нам и предлагала купить выращенные ею овощи. Я покупала, даже когда мне это было не очень нужно. На рынок она не ходила, её, как и другую нашу соседку, Егоровну, согнула болезнь пополам.
В один холодный, осенний вечер, я проходила мимо её дома. Неожиданно налетел сильный ветер и мне в лицо полетели сухие листья и мелкая пыль. Дождя ещё не было, но я подумала, что, скорее всего, такой ветер надует дождь. Стало быстро темнеть, и я тороплюсь побыстрее прийти домой. А на обочины дорог ветром уже нанесло сухих листьев и веток, а так же, непонятно откуда, всякого другого мусора, но скоро спрячет ночь всё раскиданное ветром и ничего не будет видно, но спрячет она и дорогу, по которой я иду.
На этой улице дома стоят только на одной стороне, а на другой - огороды. Проходя мимо дома тёти Оли, я услышала стон. И остановилась. Может, мне почудилось? Да нет, опять стон... Из-за зарослей бузины и орешника мне ничего не было видно. Похоже, за этим домом никто не следит. Но из этих кушарей слышался слабый человеческий голос, и я не смогла пройти мимо. Подошла поближе, смотрю, на земле лежит женщина, я её знаю. Наклоняюсь к ней и пытаюсь поднять, тяжёлая, не смогу одна поднять. Она протягивает мне исцарапанные руки, видно, пробовала встать сама, цепляясь за кустарник, но не смогла. Я не осиливаю поднять её и опускаюсь рядом с ней на землю.
- Что с Вами, тетя Оля?
- Спину прихватило, не поднимусь никак, Наденька.
- Подождите немного, я сейчас, может, кого найду или вызову «скорую».
- Не надо! Побудь со мной, скоро отпустит, и дойдем с тобой потихонечку...
Хотела быстрее дойти домой, но видно, в чьи-то планы это не входило, и мне придётся задержаться. Ищу в сумочке телефон, но его нет, как всегда, забыла дома, прав муж, зачем мне телефон, если я его с собой никогда не беру. Я приподняла её, положила под спину свою сумку и сижу, жду. А что мне ещё остается делать?
Все знают историю тёти Оли...
Муж объездчиком был - жестокий да похотливый, ни одну юбку не пропускал, говорил, что это ему по службе положено. Все женщины, что на теплицах работали, на себе его власть испытали. Как поймает кого с огурцами или ещё с чем, сразу начальству докладывает, а тогда с работой прощайся или собирайся в тюрьму. Можно было и по-другому договориться - послушной быть и молчать. А что им оставалось? А он усмехался лишь в усы, куда, мол, денетесь!
Знала тётя Оля, что такой грех за мужем водится, но слова ей никто не давал! Бил он её сильно, а ведь она троих сыновей ему родила. Да только три вора выросли! А начиналось всё с игрушек: принесут дети чужое в дом - она гонит, мол, отдать надо, где взяли, туда и отнесите. А муж на неё: не суйся не в своё дело - всё в дом, а не из дома, мужики растут! А чем дальше, тем больше: то колесо от велосипеда приволокут, то железяку какую от мопеда, а потом - и сам мопед. Тюрьма их ожидала. Всех троих и посадили за очередную кражу. Старший сын так и умер в тюрьме, кровью кашлял, туберкулёз у него был. Второй уже дома умер, после отсидки. А вот недавно и последнего сыночка похоронила - наркотики проклятые... Вся её пенсия на них уходила, а не даст денег, так бил её. Умер - отмучилась!
Кое-как мы с ней дошли до лавочки, я хотела уже уйти или проводить её в дом, но она вцепилась в мою руку и не отпускала.
- Посиди со мной. Не хочу я туда идти. Что мне там одной делать?
Я сажусь с ней на лавочку и молча слушаю, как она плачет. А чем я могу ей помочь? Вот и дом у неё большой, добротный, а никто не идёт в него, как проклятый этот дом. Внуки есть, может, объявятся? Вот и текут её горькие безутешные слёзы, вот и рада она любому слушателю. Хоть таким образом поговорит с живыми людьми, ведь в доме только со стенами разговаривать можно, а они молчат...
9
А с тётей Катей у нас были довольно странные отношения - то она была необычайно доброй, то приходила к нам ругаться, но дергала она меня постоянно.
Однажды пришла чуть не с самого утра... Я сидела у компьютера и просматривала сводку о погоде на ближайшие дни. Если верить Интернету, то двадцать восьмого мая будет дождь с градом, но с утра было солнечно и ничто не предвещало резкой перемены погоды. На звонок из Адлера и предупреждение родственницы, что у них прошли сильные ливни, ответила, что у нас пока всё спокойно.
Мигнул свет, и компьютер отключился, и тут же грянул гром, или сначала грянул гром, а потом отключился компьютер, но всё произошло быстро и неожиданно. И вот уже крупные градины застучали по окнам. Дождя почти не было, через несколько минут всё стихло. А свет так и не дали. Ближе к вечеру терпение у сельчан лопнуло, и посыпались звонки в энергосети. Ответ был один: бригада выехала.
После дождя воздух стал чистым и свежим. Небольшие лужи на гравийной дороге да сломанная ветка яблони - вот и всё, что напоминало о прошедшей стихии. Тётя Катя тоже вышла на улицу. Увидела меня и машет рукой:
- Подойди-ка ко мне поближе!
Я нехотя иду, сейчас буду слушать длинные речи, что во всём виновата власть. Годков бабуле много, - столько руководителей поменялось на её веку, а она всех помнит, и зрение у неё - любой молодой позавидует, книги и газеты без очков читает.
- Что Вы хотите? Я ненадолго, дети сейчас придут.
Чтобы подойти к ней, мне пришлось идти напрямик, и мокрая трава неприятно цепляла ноги, а тут ещё козы сцепились рогами и перекрыли дорогу, всего-то несколько шагов осталось пройти. Так бы и пришлось нам разговаривать на расстоянии, но тётя Катя подняла с земли сучковатую палку и погрозила своим любимицам, как ни странно, но бодливые создания её поняли и разошлись в разные стороны.
Я проводила их взглядом, и с сожалением смотрела, как чёрная коза доедает нашу вишенку, но ругаться с соседкой не хотелось. Толку от этого никакого, как паслись у дороги козы, так и будут пастись. А со старухи, какой спрос?
- Ты мне скажи, когда это безобразие закончится? А кто виноват? Правители наши виноваты, они это допускают!
Я отвела взгляд от докучливой козы и повернулась к старухе.
- Что случилось у Вас?
- У меня «что случилось»? Это у вас случилось! У тебя внуки малые, что с ними будет? За них бояться надо!
- Что не так с моими внуками? И чего мне нужно бояться?
- Вот, смотри! Ты эти картинки видишь? Читай!
Я взяла из её рук скомканные листы старого журнала, где было написано: «Секс во время беременности: позы, страхи и новые ощущения». К написанному прилагались картинки с изображением того, как это всё нужно делать.
- Ну и что? Очень полезная информация, ведь много молодых семей из-за этого расходятся. Будущая мамаша боится за своего ребёнка и отказывает мужу в интиме. Он ищет замену на короткое время, и, зачастую, маленькая интрижка заканчивается семейным скандалом и разводом.
Тётя Катя, услышав это, покраснела, сжала в кулак узловатые пальцы и стала кому-то грозить им в воздухе. Довели страну! Это что это? Какие такие позы? Бесстыдство одно!
Я вздохнула, ну что я могу сказать...
- А от меня Вы что хотите? Я эти журналы не выпускаю, и у меня таких нет.
Она махнула рукой и пошла к своему дому.
Я улыбнулась, не получилось у старой разговора. А картинки-то она унесла с собой. Ещё кому-нибудь покажет. А внуки, что внуки? Они по телевизору столько всего видят, что на эти картинки и внимания не обратят.
Любит тётя Катя будить меня по утрам. Но я понимаю её, старые люди рано встают, это молодым поспать хочется. Как-то слышу, ругается она у наших ворот, вышла я...
- Понаехали тут всякие! Житья от вас нет!
- На кого Вы так, тетя Катя?
- Да на вас, на кого ещё, вон твои мальчишки мне забор поломали, пусть заделывает дыру твой мужик, на «мотике» ваш сынок в забор въехал!
- Да не может быть, у Вас же за забором козы! Может, козы и поломали? И деревья - вдоль забора, перелетел он их, что ли?
- Говорю, въехал, значит, въехал, а кто ещё? Только их тут черти носят! У-у-у пропасть, чтоб вас..! Водоплавающие...
Почему «водоплавающие»? Вот это мне было не понятно. Только ушла она, снова слышу стук в ворота. Опять она...
- А ты слышала, Ленка ночью вора поймала?!
- Нет, не слышала. А что у неё украли?
- В том-то и дело, что ничего! Ночью её собака залаяла, Ленка и вышла. Посмотрела, а козла Яшки во дворе нет! Всегда домой сам приходил, а тут - нет! Что она должна была подумать? Украли! Она, да за ворота, а тут на дороге - мужик с мешком за спиной... Что за мужик? Да кто его знает. Она - к нему! Стой, кричит, паразит эдакий, стой, говорю!.. Мужик, не будь плох, бросил мешок, да бежать! А она и рада, хвать мешок, а в нём не мекает, а хрюкает! Поросёнок там! Стащил где-то, зараза!
- И что с этим поросёнком?
- Как «что»? Да в сарай кинула! - не догонять же антихриста...
- А что с Вашим забором-то?
- Да ничего с забором, права ты, коза загуляла, вот и бесится, заделала я дыру в заборе, а она опять рогами пробила. Что того забора?! Забор этот подгнил уже, его ещё мой отец делал. Тамара сделала забор, и мне надо делать. А, кстати, ты Тамару не видела? И вчера её не видно было, может, приболела?
Я хотела сказать, что вчера видела тётю Тамару, но она уже повернулась ко мне спиной... Видно, просто так спросила.
10
В тот день внучка пришла со школы раньше обычного. Слышу её звонкий голосок у наших дверей: «Бабушка! Выйдите кто-нибудь, к вам пришли!»
Я вышла, у ворот стояла наша соседка, Тамара Ивановна. На её руку была намотана верёвочка, а на той верёвочке привязана маленькая собачка, которая пыталась освободиться и при этом жалобно скулила. Сердце моё заныло от нехорошего предчувствия, а когда начались причитания, то я ещё раз убедилась, что предчувствие меня не обмануло...
- Наденька, возьми собачку! Приблудилась бедненькая, а у тебя внуки, приглядят за ней. Я бы себе оставила, да у меня и так уже три, а мне скоро уезжать в Адлер, кто за ней присмотрит, ведь она с непривычки-то скулить будет, ей надо особое внимание уделять, пока привыкнет к дому. - Мне сразу стало нехорошо, а она продолжала меня уговаривать: - Да ты посмотри, какая она хорошенькая! И глазки такие, ну чисто дитя на тебя смотрит! Так ты возьмёшь собачку?
- Нет! Простите, но не могу! У нас две уже есть, и, если помните, тоже Вы мне привели.
Пусть хоть обижается соседка, хоть - нет, но больше я на её уловки не попадусь. Знают, как на меня надавить - жалостью! Хоть бы первый раз, а то... И всё мне не даётся.
А что прошлым летом было? Пришла она ко мне с подругой, мол, чья-то коровка потерялась... Как это, говорю, потерялась? Трудно корову не заметить, это же не иголка в стоге сена. Точно потерялась, говорит, ходит по косине и мычит, то в один забор сунется, то в другой, бедненькая, а ведь люди всякие бывают: прикроют в сарае или того хуже - под нож пустят. Наверное, ищут её, а может там деточки малые, в той семье, как они будут без кормилицы? Они с Григорьевной подумали и решили: пусть корова у меня постоит. Ну, кто, кроме меня, согласится её у себя поставить? У вас, мол, сарай большой, пусть пока в нём постоит коровка, а как найдутся хозяева, так и отдадим её.
И так они мне обе голову заморочили, что я согласилась оставить у себя бедную кормилицу, но только - до утра. Привели они мне эту корову, привязали её в моём сарае и обе быстренько так удалились.
А корова та была дойная. Стоит в сарае и орет: время пришло - доить её надо, а то молоко перегорит, тогда уж точно бедные деточки, о которых мне тут пели соседушки, без молока останутся. К тому же животное и напоить, и накормить надо. Поставила я перед коровой ведро с кормом, а она задрала голову и орёт на всю улицу: и корм не ест, и доиться не даётся. Куда мне её девать? А к дому уже любопытные сходятся, что, мол, там с животиной делают?! Я - к соседкам, что коровку мне привели, а их дома нет!
Провозилась я с этой коровой полночи... А утром её пасти надо... Думаю, выпущу - не поймаю. Да так три дня у меня и стояла, пока хозяева не нашлись... И траву ей косили и, корм покупали. Корова, и правда, потерялась, с хутора пришла. Поблагодарили хозяева, «спасибо» сказали.
А этой осенью опять поддалась на её уговоры! Тамара Ивановна прибежала ко мне, вся мокрая, дождь на улице лил, как из ведра. Говорит, утка с утятами чья-то ходит у нашего двора. Утята совсем маленькие, собака какая на них кинется или коршун, и всё. Может, говорит, пока у тебя они посидят? А потом, как узнаем, чья утка, тогда придут хозяева и заберут. Говорю ей, а что же вы их себе не возьмёте? У вас много уток, пусть и эти с ними посидят. Оказывается, нельзя этого сделать, побьют они друг друга, а у меня никого нет и сарай пустой, а утята такие маленькие, жалкие, беззащитные комочки.
Оставила она мне эту утку с утятами, а сама пошла на рынок, чтобы поспрашивать у людей, не пропала ли у кого утка, а то у соседки, у меня, то есть, чужая утка в сарае сидит. Люди идут и идут ко мне... А как узнать, чья она? Так хорошо, что муж догадался собрать всё это семейство да отнёсти в дом Тамары Ивановны! Как уж они там разбирались, не знаю... И теперь вот эта собачка! А внучка подошла, стоит сзади и уговаривает: «Бабушка, может, возьмём собачку? Она такая хорошенькая...».
11
Тётя Тамара - ещё крепкая старушка. В свои восемьдесят лет она целый день на ногах, и всё куда-то ей надо бежать. И о здоровье своём она заботится, все новинки медицины пробует на себе...
Был такой чудный денёк: солнышко светило, пчёлки так и гудели на цветущих деревьях. А какой запах стоял в воздухе, не передать словами. Вот она - жизнь! Наслаждайся и радуйся каждому денёчку. Спешить мне было некуда. Это у работающих людей постоянная нехватка времени, а пенсионерам куда спешить? Хотя моя соседка так не считает, она-то как раз вся в движении. Вон, опять куда-то собралась: в церковь спешит или на рынок. Запах кинзы, казалось, въелся в её тонкие, искорёженные полиартритом пальцы. Нет, ко мне повернула...
- Надя, ты уходишь? Я тут денежку тебе принесла.
Куда мне идти? На одной ноге далеко не ускачешь. Хоть гипс и сняли, а нога ещё не чувствует. А денежку за колечко принесла, но я и не торопила её с отдачей. Наверно, пенсию получила, вот и спешит отдать. Мой муж никак не мог определиться с подарком на восьмое Марта, из двух колец не только ему, а любому мужчине выбрать практически невозможно. И он не придумал ничего лучшего, как купить оба кольца и притом одного размера. Вот одно из этих колечек Тамара Михайловна и купила у меня, для своей невестки. Она купила то, что дешевле, но и десять тысяч были для неё крупной суммой. Но очень уж ей хотелось угодить своей невестке. Поэтому меня и удивило, как она могла с такой лёгкостью отдать деньги за свои следующие покупки...
Мы зашли в дом. Она села на диванчик и достала из кармана лимон, а я пошла налить нам чаю. Лимонами она баловала меня постоянно. Она жила на два дома: здесь - дом и огород, а в Адлере у неё - квартира. Сейчас ещё не сезон, и отдыхающих нет, поэтому она живёт здесь, но иногда наведывается в Адлер, оттуда привозит мне эти лимончики. Я заварила чай, нарезала лимон, а запаха его не чувствую - одной кинзой пахнет, всё перебивает, и долго ещё будет так пахнуть. Муж не любит этот запах, а мне нравится.
- Надя, мы с Галиной купили себе по керамическому поясу. И Тоня, что живёт в Адлере, тоже купила. Хочешь, я принесу этот пояс, ты попробуй, может, он тебе понравится?
Галина - это её подруга, живёт она на соседней улице. Они не просто давние подруги, но ещё и дальние родственницы. «Так, опять бабулечки во что-то вляпались, - подумала я. - Они уже покупали чудо-капли для глаз, по Федорову, которые им продали по две тысячи рублей за пузырёк. Как же они все эти новинки находят?» Оказывается, все очень просто, сначала в почтовом ящике старушек появились газеты «Вестник Здоровья», где черным по белому было написано: «Вестник здоровья» сообщает: «С помощью этих капель уже сотни тысяч людей избавились от близорукости, дальнозоркости, астигматизма, глаукомы и катаракты. Не имеет аналогов!» Как же этому не поверить? Конечно, они купили эти капли, но Тамара Михайловна побоялась ими пользоваться, купила, скорее, из солидарности с подругами, а вот её подруги попробовали их на себе. У одной из них почти сразу капли стали странно пахнуть - они протухли. Вот так новости, а вроде и хранила их по инструкции... Правда, потом они прочитали за эти капли, что вообще-то капли эти являются БАДом, а они в принципе не могут лечить, избавлять от болезней, но могут быть и опасными, вызывая аллергические реакции. Но после драки кулаками махать бесполезно.
Как и где их уговорили купить эти пояса - для меня было загадкой, она молчит по этому поводу, но три подружки, две здесь и одна в Адлере, купили их по цене двадцать тысяч за штуку. Ну, купили бы один на всех, если уж им так захотелось и деньги девать некуда, так нет же, каждой свой пояс понадобился.
- Ну, несите свой чудо-пояс, вы-то сами им пользовались? Мне уже интересно стало, что он из себя представляет.
- Нет, Наденька, всё лежит в целости и сохранности, коробочку брат открыл, и то я его отругала - на коробке ручку беленькую, пластмассовую поломал, пока открывал. Там и инструкция есть. Галя своим уже пользовалась, говорит, толку нет от этого пояса. Чего же я доставать его буду? Может, ты пока попробуешь? Пусть он у тебя побудет.
Принесла она мне этот пояс. Читаю: «Пояс германиевый керамический тепловой...» Интересно, что они купят в следующий раз? Бабушка с соседней улицы недавно и не такое купила...
12
Егоровна в тот день стояла у ворот своего дома и смотрела на кусты калины, кусты разрослись и мешали открываться калитке. Просто так смотрела, обрезать их она не собиралась, да и мысли её были далеко отсюда. Племянница должна была приехать, а всё нет и нет её. Сколько ждать ещё, и дождётся ли она её? Возраст уже не тот, день прожит, и то ладно, скоро восемьдесят исполнится. Но, нет-нет, да и возвращалась она из своих дум к действительности: надо оборвать калину, связать пучками и повесить в веранде, может, когда захочется кисленького. Ветер сам наклонял к ней веточки - бери, рви... «Кого ветер гнёт, а кого жизнь сгибает, - подумала она. - Вон как спину согнуло, и не разогнёшь».
Села она на лавочку и ждёт, когда кто из подруг выйдет. Все они примерно одного возраста и живут одни.
А по дороге в это время шли два молодых человека. На вид им было лет по двадцать пять, одеты они солидно, с большими сумками. Может, в гости к кому едут? Молодые люди останавливаются напротив её дома. Они оглядываются по сторонам и направляются прямо к ней.
- Бабушка, Вы не хотите купить утюг? Акция такая, если сейчас покупаете, Вам скидочка будет, а если еще и машинку для стрижки волос приобретёте, то еще скидочка. И чайники посмотрите, вот они. - Черноволосый паренёк говорил очень быстро, и она не улавливала смысл сказанного; второй говорил медленнее, а она только переводила взгляд с одного на другого, но ничего не понимала.
Тот, который повыше - черненький, с хриплым голосом, всё пытался ей объяснить, что ей сейчас просто необходим этот электрический утюг: сию же минуту надо его брать! А второй, что пониже, белобрысый, своими манерами больше похожий на девушку, тот совал ей под нос машинку для стрижки волос.
У неё закружилась голова. Она встала с лавочки и попыталась скрыться от них за воротами, но не тут-то было! Оба проскользнули за ней.
И вот они, уже втроем, сидят у неё на кухне... Пареньки всё говорят и говорят, почти без остановки. Где только они этому научились, а ей становилось всё хуже и хуже. Она уже готова была купить всё, что угодно, только бы они ушли и оставили её в покое. У неё всё поплыло перед глазами, и она чувствовала, что вот-вот упадёт.
Кое-как она встала и пошла в другую комнату. Оглянулась, не идут ли они за ней следом, но нет, они сидели на месте. Один из них достал телефон и положил его рядом с собой. Она же подошла к шкафу, ещё раз обернулась, всё спокойно, и стала шарить рукой под одеждой. На средней полочке, на уровне груди, были спрятаны все её сбережения. В сберкассу идти далеко, как и все, она по-старинке хранила деньги дома. Пенсия копилась, особо некуда было её тратить. Одежды на её век хватит, а продукты? Много ли ей надо, если супчик какой приготовит, и то хорошо. Достала она тряпочку с деньгами... Сколько они сказали? Восемь тысяч? - вся её пенсия. Ну да бог с ними, с деньгами, только бы эти двое ушли и оставили её в покое.
Она отсчитала деньги, кладёт их себе в карман, а остальные аккуратно завернула в платочек и положила на место - похоронные, их трогать нельзя.
Когда вышла - парней на кухне не было, они дожидались её во дворе. Тут она совсем успокоилась. Отдала им деньги, взяла коробку с электроприборами и уже собиралась закрыть за ними ворота, как один из парней вдруг вспомнил, что оставил у неё свой телефон, и быстро пошёл в дом. Почти сразу он вышел. Они с другом переглянулись, поблагодарили её и ушли.
Она закрыла за ними ворота. Тихонько, с коробкой в руках, поднялась по ступенькам, открыла дверь и вошла в дом. Там она поставила коробку на пол, открыла её, чтобы убедиться, всё ли на месте, и удовлетворённо кивнула головой - всё на месте, только зачем ей всё это? Тут она обратила внимание на сбитый половик, и у неё тревожно заныло сердце. Она поспешила в ту комнату, где лежали деньги, - шкаф был открыт! Дрожащими руками она перебрала всю одежду - до единой тряпочки, но платочка с деньгами там не было. Как верить людям?
13
- Наденька! Ты где?.. - Она прошла в дом и остановилась, ждала хозяйку.
- Тётя Тамара, проходите! Что Вы в дверях стоите? Хоть невест в доме и нет, всё равно присаживайтесь.
Тамара Ивановна проходит в комнату и осторожно больными замёрзшими пальцами расстёгивает пуговицы старенького выцветшего пальто, а потом устраивается поудобнее в мягком кресле. Обводит глазами кухню, удовлетворённо кивает, как бы соглашаясь со своими мыслями, и переводит взгляд на меня.
- Чай будете? Свежий заварила, и блинчики ещё горячие. Наливать? Откуда Вы идёте такая уставшая? Что-то случилось?
Тамара Ивановна вздыхает и отводит взгляд. Берёт чашку с горячим чаем, а рука дрожит, и она ставит чашечку на место.
- В церковь ходила. Большой праздник сегодня, Сретение Господне. Сорокоуст «Об Упокоении» заказать хотела. Надя, ты не займёшь мне тысячу до пенсии? Не хватило у меня денег.
Черный ажурный платок сдвинулся немного набок. На глазах слёзы появились. Она недавно похоронила сына, а самой почти восемьдесят. Тяжело ей сейчас. Говорит, что сыночек каждую ночь снится, вот и решила заказать Сорокоуст. Только у неё денег не хватило.
- Сколько Вам надо денег? Там, в церкви, прейскурант, что ли, на все услуги?
Тамара Ивановна кивает головой, да, мол, так и есть, указаны цены.
Она вздыхает и виновато прячет глаза, как будто это она такие цены установила. Потом продолжает...
- Наденька, чудо-то какое! Батюшка наш не разрешает со своими свечами в церковь приходить - надо их в храме покупать. А я уже давно купила, подешевле. Сейчас самая тонкая свеча в храме десять рублей стоит, а я в Адлере по шесть купила... И просфоры в Адлере нам батюшка так раздавал, а здесь - по пять рублей... Так ты мне займёшь? До пенсии...
Я смотрела на её трясущиеся руки, на слезящиеся глаза и думала: «Ну что же это такое! Что за издевательство над стариками! И ещё хотят, чтобы люди посещали их храмы... А ведь это святое место - для души! Только всё сейчас продаётся...» Я достаю сумочку и вынимаю кошелёк...
- Вот, возьмите, здесь две с половиной. Отдадите, когда сможете.
Она взяла деньги. Виновато улыбнулась и медленно пошла к выходу. Платок с головы упал, и седые пряди рассыпались по плечам. Я подняла платок, повязала ей его на голову, и она заплакала... Рука разжалась, и деньги упали на пол.
Она ушла, а я думаю, как тяжело жить старому человеку одному...
Мои дети чаще к другой бабушке ходили, она хоть и болела, но была такой доброй...
14
Звали её Татьяна Яковлевна. Она жила рядом с нами, ходила по нашей улице, водилась с нашими детьми. Бывшая фронтовичка и просто хороший человек.
Я всегда с опаской смотрела на её домик, вернее хатку, которую она строила из того, что бог послал... Мне казалось, что хатка вот-вот рассыплется, но нет. Хатка стоит, а хозяйки уже давно нет с нами. Долго не было покупателей на её домик. Поживут недолго люди на квартире и съезжают...
У меня было такое ощущение, что душа бывшей хозяйки ещё здесь. И она сама выбирает новых хозяев своему дому. Почему мне так казалось? Не знаю. Иногда я даже слышала её голос. Выйду, посмотрю - никого нет. Но ведь слышала! Точно слышала! То почудится, что зовёт она своих индюков...
Ни у кого на нашей улице не было индюков, только у неё, такие большие, важные. Они расхаживали по всему двору и чувствовали себя полноправными хозяевами. А как она выхаживала индюшат! Каждого сохраняла, это какое терпение надо иметь, ведь индюшата такие слабенькие и требуют особого ухода. Этот домик и индюки - самое дорогое, что у неё было.
Я была уверена, что её душа не могла уйти, пока не придут сюда люди, такие же, как она сама.
И вот к кому-то в гости приехала с крайнего Севера одна молодая семья. Почему они выбрали именно этот домик? В это время продавалось много разного жилья. А они остановились на этом стареньком, полуразрушенном домике, а в саманных стенах были сквозные дыры, которые проделали грызуны и через которые были видны комнаты. Ещё бы немного, и стены рассыпались. А они купили этот дом. Но не сразу... Сначала попросились на квартиру. И почти сразу же завели индюков! Я не поверила своим глазам! Думала, что мне это кажется. Нет, не показалось, по соседнему двору важно расхаживали индюки. А голоса моей бывшей соседки я больше не слышала. Успокоилась её душенька! Всё на месте! А главное - люди живут хорошие. И дом её помолодел, ожил.
15
«Тебе горшок не нужен?» - голос соседки заставил меня вздрогнуть, я никого не увидела из-за забора, хотя он был у меня за спиной и невысокий. Спокойно привязывала собаку, и вот тебе - на! – «горшок не нужен»?
Тётя Аня стояла на тропинке и держала в руках большой чугунный горшок. Это был мой горшок! Я его сразу узнала. Мой! Точно мой! Да и как я могла ошибиться, если мой муж просверлил в нём дырочки для дужек, когда всей семьёй собрались поехать на рыбалку. Сколько же лет прошло с тех пор?! Двадцать семь! Точно, двадцать семь, как и моей дочке. Ей три месяца было, когда мы купили этот дом. В тот день этот горшок и пропал. А сейчас - нашелся. Я взяла его в руки, повертела, посмотрела со всех сторон и отдала назад. Нет, не нужен он мне. Соседка тяжело вздохнула и пошла с ним обратно.
Как же быстро прошли эти двадцать семь лет. Вроде только что это было... Мы с мужем купили дом и, оставив детей у знакомых, поехали покупать посуду. Проходя мимо «дикого» рыночка, который расположился прямо у проезжей части дороги, обратили внимание на этот горшок. Что подтолкнуло нас купить его? Не знаю, но мы, не сговариваясь, подошли к продавцу и оба потянулись к этому предмету. Ностальгия? Может, и так...
Воспоминания у нас были одинаковые, мы помнили детство, проведённое у бабушек в деревне, где в русских печах готовили еду себе и животным вот в таких же чугунках разного размера. В маленьких - каши, побольше - щи или похлёбку, в ведёрных чугунах варили мелкую картошку и парили брюкву для скотины. Доставали чугунки ухватом - такая железная рогулина с деревянной ручкой. И вот у нас так неожиданно появился свой дом, и нам захотелось наваристых щей из нашего детства... А может, в это время мы были очень голодны, но так или иначе, а чугунок этот мы купили.
Купили мы этот чугун за целых восемь рублей, как сейчас это помню. Когда приехали домой, то поняли свою ошибку. Во-первых, печи в доме не было, вообще никакой, было паровое отопление. Во-вторых, чугунок был большой, хотя на вид вроде бы и не очень... Варить в нём, на самом дне, не имело смысла. Тогда и задумались, куда бы его приспособить? Муж проделал дырки в верхней части чугунка, просунул в них железную дужку от старого ведра - на рыбалку пойдёт! Но когда мы надумали испытать его на деле, то он пропал! А вот сейчас нашёлся! Только зачем он мне?
Она жила в доме напротив. Очень интересная была женщина. Жила одна - ни семьи, ни детей. Да и не привечала она никого. С возрастом жадная стала. Чаще такое случается с мужчинами к старости, они становятся очень экономными. Но, оказывается, и у женщин такое бывает. Хозяйка этого домика, Анна Трофимовна, была старой девой. А меня всегда интересовало, почему женщина не хочет встреч с противоположным полом? Ведь быть вместе - естественное желание. А тут всё наоборот - нежелание жить в паре. За двадцать с лишним лет я даже близко около неё не видела ни одного мужчины.
Говорят, у неё была несчастная любовь. Отец её работал лесником. Властный и жестокий человек, к тому времени уже вдовец, он не разрешил дочери выйти замуж за того парня, нищим был женишок. А со временем у неё в душе всё перегорело... Так и осталась одна. А может быть, причина была другая? Она видела жестокое обращение отца по отношению к матери, да и к ней - единственному ребёнку, а это тоже могло вызвать отвращение ко всему мужскому полу.
Хотя многие женщины одиноки из-за своей нерешительности. Они ждут своего принца, ждут годами, пока не станет поздно. Это не значит, что такая женщина не хотела выйти замуж, возможно, даже больше других хотела, но ждала именно своего и не дождалась.
Не секрет, что все женщины от природы - актрисы. Но игра игре - рознь! А когда её затевает пожилая женщина, да ещё с такой изощренностью, это и смешно, и непонятно, по крайней мере, для меня. А эта женщина играла в опасную игру, ведь она могла пострадать физически. Она редко выходила из дома по причине своей нездоровой полноты. Тяжело ей было ходить. Но иногда всё же выходила вместе с маленьким стульчиком и кучей тряпок, которые здесь же, на улице, и зашивала. Она медленно перемещалась к проезжей части дороги, садилась на обочину и ждала свою жертву. А так как мы жили напротив, то часто просила меня вдеть нитку в иголку, и чтобы нитка была подлинней, а иголок с нитками - побольше, чтобы часто меня не звать.
И вот она, устроившись поудобнее на своём стульчике, а делала это она долго и неторопливо, но уж если села, так села, терпеливо ждала свою жертву.
А дальше начиналось представление... Идёт себе человек, ничего не подозревает, а тут - она! И обязательно его затронет, но не по-доброму, мол, как здоровье твоё или как дети? Нет! С какой-то особенной, злой изощренностью она цепляется, как репей, к этому прохожему и начинает говорить ему гадости. Больше всего доставалось от неё старожилам, с которыми они вместе учились и росли и о которых она больше знала.
Допустим, идёт дядя Ваня, а она ему: «Воры вы! И ты вор, и дети твои - воры!» Тот, разумеется, начинает с ней ругаться. И тут она быстренько, а где так такая неуклюжая, хвать стульчик с тряпками и - за ворота! А он, этот дядя Ваня или кто-то другой, уже до такой степени распалится, что долго ещё камни и гневные слова бросает в её сторону.
Пройдет какое-то время, все успокоятся, забудут прежнее происшествие, а тут снова она со своим неизменным стульчиком! Сидит посреди улицы у знакомой дорожки и ждёт новую жертву! Ведь все знают, чего от неё ожидать, но каждый раз кто-то ловится на этот крючок.
Умерла она, и, как ни странно, всем стало её не хватать. Вместе с ней ушла и часть нашей жизни. И дом её, вслед за хозяйкой, медленно умирает...
16
Там, где заканчивается наша улица, начинается поле. Раньше это были колхозные поливные земли, на которых выращивали сладкий перец, капусту, огурцы... Но сейчас поля заросли кустарником и дикими деревцами, да ещё настырный золотарник отвоёвывает себе территорию, ох и трудно будет его вывести: сильные у него корни. А ведь и этому растению есть применение...
В старину маленьких детей купали с добавлением отвара из этой травы. Настой или отвар золотарника хорошо кожу очищает, лечит разные экземы, простату. При ангине - полощут горло. А пчелкам - какое раздолье! Медоносная травка! На земле ничего не растёт просто так, у всего своё назначение, ничего ненужного нет.
Смотрю, у соседки окно светится, не спит Валентина. Дочка домой вернулась, побыла замужем и со слезами к маме приехала. Прежде чем замуж выходить, на семью жениха надо смотреть - кто такие, чем живут, работящая семья или лодыри, есть свой угол или нет. А наши дети разве слушают родителей? Вот и Татьяна не послушалась родителей. Замуж выйти спешила.
Избил её муж, да так, что серёжка в ухе согнулась! Распрямили... серёжку-то, да и отправила мать дочку назад. И то сказать, больно языкастая девка, вот и учит её муж, впредь умнее будет. Если бы не дети, тогда другой разговор, а так, раньше надо было думать. А Валентина так рассудила: поругаются, подерутся, а спать вместе лягут.
Вон, Нюрка забрала дочку, и что? Мать и обвинили... А дочь пожила одна, да к мужу под бочок и вернулась, а мать - врагом стала. Нет, всё правильно сделала Валентина, что не оставила дочь у себя. А чтобы зять ничего не заподозрил, собрала она дочери две полные сумки, мужики любят поесть... Скажет дочка супругу своему, что за продуктами в деревню ездила, он и успокоится. Пусть живут...