Во дворе, где летом цвели клумбы и возилась в песочнице малышня, всю зиму дворник набрасывал снег. Ближе к весне получалась большая–пребольшая куча. Целая гора. А когда снег становился плотным и уже не проваливался под ногами, мальчишки начинали строить снежную крепость.
Внутри горы прорывались тайные ходы и лазы. Там можно было укрыться хоть вдесятером. Особая пещера именовалась штабом и была излюбленным местом пацанов.
По краям крепости возводились стены с бойницами из снежно–ледяных кубиков.
Как только строительство крепости заканчивалось, во дворе начиналась тотальная мобилизация. Все мальчишки от мала до велика зачислялись в военные отряды.
Отрядов набиралось два. Один, чтобы оборонять крепость, а другой, чтобы её штурмовать и захватывать. Тут начинались споры.
Почти всем хотелось оказаться в крепости. Ещё бы! Там столько всего понастроено–понарыто, что даже волчья яма есть — западня.
Сиди спокойненько, да обороняйся себе сколько хочешь. Постреливай в противника из–за крепостной стены или из бойниц.
А штурмовать означало влезать на обледенелую кручу, с которой тебе навстречу летят твёрдые, крепко слепленные снежки.
Доберёшься доверху, тут–то тебя и толканут так, что полетишь вверх тормашками. Кому это понравится? А крепость строили, между прочим, все вместе. Поэтому, в конце концов, договаривались, что держать оборону отряды будут по очереди. Да и перемешивались эти отряды почти каждый день. Кто–то заболеет, кого–то на улицу за очередную пару в дневнике не выпустят.
Но прежде чем начинать боевые действия, отряды вооружались. Снежки снежками, но какой же боец без настоящего оружия?
Тогда не так–то легко было купить автомат, даже игрушечный. Но пацаны не отчаивались. Мастерили сами. Из подходящих дощечек, из палок и веток. Выпиливались и выстругивали винтовки и карабины, сабли и кинжалы, простейшие пистолеты — пестики, на что хватало умения.
Старшие — командиры, обзаводились аккуратно сделанными с помощью лобзиков и наждачки револьверами из четырёхслойной фанеры. Мелюзга и лентяи могли при желании стрелять даже из какой-нибудь палочки, но ведь это только людей смешить.
У Вани ещё с лета был приготовлен карабин. Может, и не очень красивый, зато стрелявший гнутыми проволочными пульками.
И надо же такому случиться, в первом же бою, во время рукопашной схватки, он его уронил под ноги, и его сломали. Потом он скрепил и склеил две половинки, но как–то неудачно. Ствол карабина искривился, и пульки перестали выстреливаться. Вот Ваня всё ходил по двору и думал, чтобы ему такое сделать новенькое. И главное, из чего бы? Зимой с подходящим материалом совсем фигово. Тут как раз к нему подошёл его приятель Серёжка Марьясов и сказал загадочно:
— А у меня что–то есть. Спорим, не догадаешься! — И сам держит руки в карманах пальто. — Увидишь — закачаешься!
Что же он такое интересное мог спрятать в карманах? — стал думать Ваня. Что-то маленькое. Наверное, перочинный ножичек с пятью разными лезвиями или...?
Но Серёжка не стал мучить приятеля.
— Ладно. Гляди, пока я добрый, — сказал он и вытащил из левого кармана пустую, голую катушку от ниток, к которой была приделана резинка, как у рогатки.
Ваня сразу догадался, что это какое-то новое оружие, но не сообразил ещё, чем и как оно стреляет, и спросил об этом Серёжку.
— Хочешь посмотреть, как стреляет? Тогда пошли к сараям, — сказал Сергей — чтоб никто не видел.
Укрывшись за сараями, Серёжка достал из другого кармана коротенькую палочку с острым металлическим наконечником. Засунул её в отверстие катушки, оттянул резинку вместе с палочкой и, нацелившись в стену ближнего сарая, резко разжал пальцы.
Палочка вылетела, как коротенькая стрела, и вонзилась в доску. И не упала.
— Видал? — спросил Серёга.
— Здорово! — сказал Ваня, — сам придумал?
— Не–а. Пацан один показал, когда я к бабушке в деревню ездил. Здесь ни у кого таких штуковин нет.
— А как называется эта штуковина?
— Ну, как? Сергей задумался, потому что и сам не знал. — Самострел катушечный, наверное, а палочка — дротик. Главное, что это сделать — проще простого.
— Точно, — согласился Ваня, — катушки у меня дома валяются, я из них вездеход собирал, а дротик из обыкновенного карандаша можно сделать.
И они договорились, что сегодня же Ваня займётся этим самым самострелом катушечным, а завтра они вместе проведут испытания.
Дома Ваня вырезал из крышки от компота жестяную пластинку, накрутил её на карандаш, обжал наконечник плоскогубцами.
Поискал резинку — не нашёл. Тогда взял в комоде трусы, надрезал нитки, вытащил и отрезал сколько нужно резинки. Прикрепил её к катушке крепким шнурком, и самострел был готов.
Испытания решено было провести сразу же после школы, пока остальные будут ещё заняты уроками. Оружие — это всё–таки вещь секретная. Особенно если новое.
Сначала Ваня пару раз стрельнул из своего самострела, а Серёжка только смотрел. Убедившись, что вещь получилась прочная, они решили посостязаться и стали стрелять одновременно. Стреляли они на крепости и самострелы задирали вверх, чтобы дротики не улетали далеко и не потерялись под снегом. Но стрелять вверх им показалось неинтересным, так как не видно, чьё оружие стреляет сильнее и дальше.
Тогда, высунувшись из–за крепостной стены и осмотрев двор, они решили пальнуть разок на дальность. Во дворе как раз никого не было. Мальчики отошли к самому забору и направили самострелы в сторону дома. Там на очищенном от снега тротуаре дротики не потеряются. Серёжка сказал:
— Стреляем по моей команде! Поднимай под сорок пять градусов. Тогда дальше всего улетит. Так физика учит. Смотри, как у меня. Приготовились... раз, два, три!
И дротики понеслись к дому. Ваня следил за полётом своего до самого конца. Как он перемахнул крепостную стену, перелетел двор, и ...
и попал в голову девочке, вдруг оказавшейся во дворе. Вернее, она ещё только выходила из подъезда и стояла на ступеньках крыльца.
Тут-то и угодил в неё Ванин дротик. Девочка резко вскинула руки к голове. А Ваня сразу же опустился на корточки, чтобы его нельзя было увидеть со двора из-за сугробов. Ему стало страшно, а Сергей продолжал стоять, будто заледенел. Ваня зашептал ему:
— Садись! Чего ты торчишь, как столб? Хочешь, чтобы нас увидели?
Но тот всё также неподвижно и молча смотрел в сторону девочки. А Ваня не видел ничего, и на всякий случай жалобно затараторил:
— Ты не выдавай меня. Не говори никому. Я же не нарочно. Я же не хотел. Её же не было даже. Никого не было. И чего она выскочила? — Он немного помолчал, снова глянул на дружка снизу вверх. — Она что там делает? — спросил он.
— Да она уже давно убежала домой, — ответил Серёжка, — кажется, у неё кровь бежит.
Услышав про кровь, Ваня понял, что случилось что—то ужасное, и испугался ещё больше.
— Бежим отсюда, Серёга! — крикнул он и, не оглядываясь, кинулся со двора.
Ваня бежал долго, не соображая куда, лишь бы подальше. Остановился только у парка за Домом культуры. Там никого не было видно, и он одиноко устроился на скамейке у самой ограды, вдоль которого тянулось Первомайское шоссе. Там он и сидел, терзаемый страхом и надеждой, что, может быть, ничего страшного и не случилось. Ведь эта девочка, кажется, её звали Наташей, была в шапочке, а дротик — он же совсем лёгкий, а голова — вон какая твёрдая.
И он приподнял свою шапку и постучал согнутым пальцем по темечку. Через шапку–то, наверное, совсем и не больно.
Эх, зря я сделал такой острый наконечник у дротика! — подумал Ваня.
Только ведь Наташа совсем далеко стояла. Может, Серёжке только показалось, что у неё кровь.
И тут только до него дошло, что его приятель не побежал с ним.
Тоже мне друг называется! Сидит уже, наверное, дома, чаёк попивает. А я мёрзну тут из-за него! Ведь это он принёс самострел свой катушечный, он устроил испытания. Вот и доиспытывались. Держи выше! Под сорок пять градусов, так дальше полетит. Вот и полетел — дальше некуда. А он чай сидит пьёт, а я мёрзну тут голодный.
Обидно Ване стало. И так жалко себя, как было ещё только однажды до этого.
Тогда он в гостях был у бабушки и обезьянничал на стуле перед зеркалом. Рожицы строил разные самому себе. А стул вдруг резко накренился и ударил спинкой в большое зеркало шифоньера так, что по нему снизу во все стороны разбежались глубокие трещины. Бабушка сильно рассердилась, и ему здорово досталось от неё тогда. Ему объяснили, что зеркало – это вещь дорогая. А сам шифоньер своими руками делал мастер, которому заплатили немалые деньги. И все эти причины значительно усилили бабушкин гнев и утяжелили её шлепки.
Ваня долго лежал потом под обеденным столом и ревел. Наверное, целый час, до икоты, пока не пришла мама.
Она очень расстроилась из–за его слёз, потому что он уже просто весь вздрагивал, а не плакал, и ни за что не хотел вылезать из–под стола.
Да, тогда он был самым несчастным человеком на свете.
Потом он всё–таки выполз, и мама не ругала его вовсе, а даже стала утешать. И ещё, оказалось, что она купила ему новую игру—викторину с очень красивыми картинками и с электрической лампочкой, которая загоралась от батарейки. Только надо было для этого подвести проводок к контакту картинки с правильным ответом. И они вдвоём долго играли в эту викторину, меняя картинки. На картинках было много такого, о чём Ваня ещё не знал ничего, а мама поэтому рассказывала ему. И Ваня от этого совсем–совсем успокоился.
Потом пришёл дедушка, он долго думал, что делать с зеркалом, но так и не придумал, а позвал того самого мастера, который сделал шкаф.
Мастер всё осмотрел, обмерил и вставил через несколько дней сверху зеркала аккуратную рамку, которая совсем закрыла разбитое место. Оно оказалось и не столь уж большим. И всё улеглось после этого и забылось.
От таких воспоминаний ему сделалось ещё горше, и он начал всхлипывать.
Может, пойти домой? И мама уже, наверное, потеряла меня, волнуется. Да с Наташей ничего и не случилось! Она давно забыла про случившееся, а я как дурак сижу, замерзаю.
Совсем собравшись уходить, он поглядел на дорогу и вдруг увидел, что мимо парка медленно едет милицейский «газик», и кто–то из машины внимательно смотрит прямо на него.
Ваня сразу вскочил и пошёл от ограждения вглубь парка, а потом побежал.
Конечно, они ищут меня! Им уже позвонили Наташины родители, или кто–нибудь из соседей. Увидел всё в окно и сообщил о хулиганском поступке по телефону «02». Сообщил мои приметы, чтобы меня поймали и посадили в тюрьму! — так он думал на бегу.
Однажды на улице мимо них с мамой проехали несколько грузовиков, в кузовах которых стояли какие–то похожие на металлические гаражи будки. С боку у будки были узкие щели, в которые таращились чьи–то чёрные зрачки и торчали пальцы.
И ещё в кузовах сидели солдаты с карабинами. Ваня спросил у мамы, кого это везут? И мама ответила — Кого? А бандюг разных, да хулиганьё всякое! — Она сказала как–то так, что Ваня понял сразу — плохо быть хулиганьём всяким. А теперь получалось, что он сам таким вдруг и стал.
Что же мне теперь делать? Идти домой всё рассказать самому маме? Или лучше куда–нибудь сбежать? Чтобы меня не нашли и не посадили в тюрьму. Может быть, поехать к бабушке? Нет, она сразу догадается, что я что–то натворил. Сейчас же не каникулы, мне в школу надо.
В таких раздумьях он пробродил до темноты и всё–таки направился домой. А куда ж ещё!?
Во дворе, у подъезда никто его не ждал и не ловил. Когда Ваня поднялся на свой этаж и позвонил, то уже почти совсем успокоился.
Может, всё обойдётся?
Послышались быстрые мамины шаги, дверь отворилась, и мамина рука звонко шлёпнула Ванину щёку. Другая рука тут же втащила его за шкирку в прихожую. Здесь, в прихожей, мама учинила и следствие, и суд, и приведение в исполнение.
Мама обо всём знала. Она негодовала.
— Вот дождалась, вырастила сыночка на свою голову! Опозорил на весь дом!
Ты зачем в девочку стрелял? Где твой самострел? Давай его сейчас же. Кто тебя научил? Говори! А я гляжу, валяются трусы без резинки!
А это он вот что удумал — в живых людей стрелять, паршивец этакий!
Она кричала и успевала давать затрещины, а Ваня глотал слёзы и думал: Это Серёжка выдал меня. Откуда бы мама узнала про самострел. Друг называется!
А мама немного успокоилась и сказала:
— Давай сейчас же свой самострел и пойдём к Наташе. Будешь в ногах валяться, прощения просить.
Ваня порылся в карманах, но никакого самострела не обнаружил. Где–то выронил, наверное, и сам не заметил. Мама не поверила и сказала:
— Ладно, тебе же хуже. Будешь сидеть дома, пока не отдашь!
И они отправились к Наташе. Ваня еле передвигал ноги. Ему было ужасно стыдно. Мама тащила его за руку. Дверь открыла Наташина мама.
— А–а, наш герой нашёлся! Ну, заходи–заходи. Они втроём стояли у двери. Ваня мусолил шапку и молчал, а обе мамы смотрели на него строго–престрого.
— Ну?! Что стоишь, как истукан! — подтолкнула Ваню его мама. — Натворил дел, а теперь и язык проглотил? Извиняйся, проси прощения.
— А где Наташа? — спросил Ваня.
— Наташе надо полежать немного, — ответила ее мама. Мы совсем недавно из больницы приехали.
— Можно мне к ней?
Но в это время из комнаты вышел Наташин папа, а следом, держась за его руку, и сама Наташа. Её голова вся до самой шеи была забинтована. Этого Ваня никак не ожидал увидеть! И он снова заплакал и, запинаясь, стал что–то говорить, говорить.
Ему было по–настоящему стыдно и жалко Наташу. Видимо, его слова, а скорее всего жалкий вид, убедили и Наташу, и её родителей, что это произошло случайно, и что Ваня никогда бы не посмел ни в кого стрельнуть специально. Тем более в девочку. Тем более в Наташу.
— Ну что? Простим его? — спросил папа.
И по его голосу Ваня понял, что, может быть, он и не зря убежал так далеко и не появлялся так долго. Досталось бы ему, попадись он сразу под горячую руку.
— Простим. Я знаю, он не нарочно, — сказала Наташа и ушла обратно в комнату.
Остальные ещё немного потоптались в прихожей.
— Ростишь их, ростишь, — сказала Ванина мама, — и когда только толк будет?!
И ушли наконец.
Наташа несколько дней не ходила в школу, а когда Ваня её вдруг встретил на перемене, то поздоровался. И она тоже поздоровалась.
Молодец она всё–таки. Никто в школе так и не узнал, что это я ей пробил голову, — думал Ваня.
И они потом даже подружились.
Она, вообще, оказалась очень хорошей девочкой, очень. И красивой. А Ваня раньше и не замечал этого почему–то. И пусть бы кто–нибудь попробовал теперь ей что–нибудь плохое сделать — он бы ему показал!
А с Серёжкой Ваня долго не разговаривал, считал его предателем. Будь он младше, он бы ему дал хорошенько, и они бы помирились.
Но Сергей был старше и сильнее, и сам к Ване не подходил. Уже весной, когда мама разрешила Ване гулять во дворе, то он не утерпел однажды и сказал бывшему приятелю:
— Предатель ты всё–таки, Серёга! Зачем меня выдал?
Но тот покрутил пальцем у виска и ответил:
— Дурак ты, понял! Никто тебя не выдавал. Наташка сама тебя видела и меня тоже.
Если бы я убежал, то она и на меня подумать могла. Мне, думаешь, очень надо за твои промахи отвечать. Соображать надо, когда стреляешь и смотреть, а не палить куда ни попадя — по прохожим.
Так он сказал. Может, он и прав?
Потом они с ним помирились. Между прочим, самострел Ванин у Сергея оказался.
И дротики он оба подобрал. Только Ваня не взял ничего. Пусть всё остаётся у Серёжки, если ему это сильно нужно.
А мне они не нужны, — так и сказал он Сергею.
Ваня после того случая и карабин свой, стрелявший пульками тоже выбросил. Да ведь он и не стрелял уже толком.
Обойдусь как–нибудь без оружия в мирное время, — так теперь думал Ваня.
А вы?
на фото Анатолия Тетеревлёва
основной состав нашего двора