В о с п о м и н а н и я. Дорогие читатели. Последняя моя книга является «Взглядом в будущее». Но прежде, чем туда заглянуть хоть одним глазом, мы с моим старым знакомым занялись воспоминаниями всего того, что, после нашей окончательной разлуки, я описала в прежних 10 книгах.
Как мы с ним встретились – это чудо из чудес, счастье, которое подстроил, подозреваю, сам Аркадий – человек Космоса, как я его часто называю. В первом же санатории, в моей жизни, куда меня Бог послал (как я вправе думать), я встречаю человека, который был в моей жизни всегда. Иногда невидимкой, иногда проявляясь в какой-то тяжёлый момент моей жизни. Аркадий был послан мне Богом. И эта встреча в санатории была назначена нам, чтоб попрощаться. Поэтому мы и увлеклись с ним воспоминаниями.
Описать я должна была нашу последнюю встречу тогда, когда он отправится в Космос, а по земному понятию - умрёт. Умрёт вдали от меня – я даже не знаю, где он находился на тот момент. Но известно мне то, что через пару лет, может раньше, может позже, моя жизнь прекратится. Прекратятся мои боли, терзающие меня очень давно – но хотелось бы, чтоб нашёлся добрый человек или организация, кто побеспокоится напечатать мои книги-предсказания. Чем больше людей сможет прочесть мои книги, тем больше сможет научиться лечить себя, как это делала я, буквально с детских лет, а заодно лечила людей, которые были мне дороги.
Итак, издание моих книг – всем в лечение, а мне освобождение от земной жизни.
Надеюсь, Аркадий заберёт меня в тот мир, где уже был (о том Мире в третьей части этой книги, в его стихах). И куда вернулся, где люди воскресают, продолжая жить ещё долго – иногда спускаясь на Землю. Или отправляются на другую планету. Если Вы поверите в мои писания, может и вам тоже светит судьба быть оживлёнными и оздоровлёнными, как Дед мой Пушкин, после смерти. Об этом сказывала я в стихах, будто с неба приходивших мне ночами, что заставляло меня подниматься, и записывать их. И которые я пристроила к первой книге потому, что они не противоречили тому, что я уже написала прозой. Было приятно, что и Пушкин мне кое-что подсказал про «те миры», в которые люди устремляются после смерти или убийства. И жить ещё в иных мирах можно долго, ощущая себя полноценным человеком, даже навещая Землю в любой стране, и помогать людям, на которых укажет Бог или его Архангелы. Правда при условии, что голубую нашу планету не размолотят на мелкие кусочки войнами.
С уважением к терпеливым и давним моим читателям. РИО, а остальным долгие ЛЕТТА – так оканчивается моё имя. Как ни странно РИО – по-испански река, ЛЕТТА – река в загробном мире.
Часть ПЕРВАЯ.
Глава 1.
Ранней весной – едва распустились цветы на черёмухе - уехали её постояльцы, однако и недели не отдохнула Реля после них, вымывая и протирая везде до блеска, как объявились другие. Новые квартиранты были тоже из авиации, и почти ровесниками её сына, даже чуть младше – двое 1963 года и одного месяца рождения. По месяцу же парни считали себя Львами, а кто по году рождения вроде «не помнили» – хитрили, небось. Год рождения её сына -1961 - был по Гороскопу годом Быка, эти же юноши появились на свет в год Зайца или Кота, как было написано в тетради Калерии, которую завела она ещё в первый год жизни в Симферополе, когда девушек переселили из неудобных каморок, в новое общежитие.
Реле, в те молодые годы, интересно было сравнивать, совпадают ли люди в реальности с теми характеристиками, что расписаны в её тетради? Сын совпадал полностью с характером Быка–труженика, но в том, что Быки-Волы могут выходить из себя, и в ярости не знают границ неясно – с гневом сына Реля ещё не встречалась. Наблюдая за сыном и его друзьями 61-го года рождения, мать установила, что на Быках держится Земля-матушка. Недаром в этот памятный для России год полетел в Космос Гагарин – человек из Руси. И слетал в Космос в год Быка благополучно. Вспашут и посеют, труженики Волы своим трудом себе на корм, а людям на хлеб с маслом зарабатывая. Жаль, конечно, что таких тружеников на Земле мало.
А Зайцы живут как волки - их ноги кормят. Правда, в отличие от хищников Зайцы щиплют травку, грызут что попало, например кору с деревьев, да так лихо, что те потом порой гибнут. Проникая в огороды, уничтожают морковь, репу. И, тем не менее, зайцы вредные для растений, высаженных людьми, сами являются пищей лесных хищников. Диких зайчишек могут съесть волк, лиса или охотники, как дичь. Дичь, особенно в голодные послевоенные годы, очень спасала людей от вымирания. Кролики же – их приручённые братья - живут возле людей в клетках, о еде не беспокоятся, их кормят, ухаживают за ними. Ни моркови, ни турнепса им не жалеют, но потом им приходится быть украшением стола, а меховую шубку превращают в шапку.
И вот молодые люди, «зайцы» по гороскопу, заглянув в холодильник хозяйки, отметили, что живут в Москве бедно. Потому что в том сибирском городе, где они теперь прописаны, и откуда летают в разные концы Союза, в магазинах тоже не густо, как и в столице, но у некоторых хозяев, кто связан с продавцами из магазинов по блату – у них холодильники забиты съестным товаром самым разнообразным.
- «Видимо ребята не знают матерей невест, приходя в гости, к девушкам. А там уж матери, ради таких видных женихов, в лётной форме, старались, кормили их хорошо. Они не догадываются, что почти по рассказу Чехова им потом скажут: - «Ходил, ел, пил, девушку целовал, а может, позволял себе больше – теперь женись». Реля была довольна, что её сын ради тарелки борща – раз в месяц, или ещё каких вкусностей не ходил поесть к девушкам, которые ему не очень нравились. Могли и в постель эти девушки уложить, или на травке себя предложить, а потом женить, имея в чреве своём ребёнка от другого (местного) парня или мужчины в возрасте.
Сколько несчастий уже пережили некоторые курсанты – вылетевшие из училища из-за беременных девушек. Была даже трагедия, когда дева, не сумев убедить парня, что ребёнок его, была убита отчимом, который ей дитя и сделал. Всё это могла бы сказать хозяйка своим жильцам, но не стала. – «Ребята хваткие, - подумала, - и без меня знают все хитрости девушек, желающих быть замужем за летунами. – «Лётчик высоко летает, много денег получает», - так поют, не думая каким трудом эти деньги достаются. И сколько здоровья теряют лётчики, штурманы и стюардессы, пересекая разные пояса земли нашей матушки, порой не высыпаясь, как следует перед полётом. А теракты – о них редко сообщают, или об авариях, как случилось у Олега на втором году учения с его товарищами – об этом почти никогда не пишут в газетах или сообщили бы по радио, не говоря о телевизоре».
- Что делать, парни, - отвечала своим жильцам Реля, по поводу её полупустого холодильника, - в Москве давно уже плохо с продуктами. Мы с моим сыном жили в Центре, пока он школу заканчивал и поступал в своё взлелеянное училище. Так мне приходилось носиться по магазинам в свободное время, чтоб в этом холодильнике, куда вы сейчас заглянули, были продукты. И в Центре можно было достать что-то из продуктов, больше всего полуфабрикатов, - вздохнула она, - довольно дорогих, деньги летели как птицы из кошелька. Но когда сын поступил и уехал, мне уже приходилось не мясо, рыбу и колбасу покупать, а сухие продукты, или консервы, чтоб сообразить посылку ему с товарищами. И так все почти четыре года, потому что в училище кормили, не заботясь о здоровом питании курсантов.
- Ну, у нас было так же – в наших училищах тоже кормили неважно – так что посылки от родных мы получали чуть ли не каждую неделю. Простите, что мы заглянули в ваш холодильник, это мы на предмет того, что если купим что-то, то будет ли куда положить. А сейчас мы отправляемся гулять, посмотреть ваше красивое Строгино и, может, завести знакомства в ваших магазинах, где, думается нам, полно красивых девушек, которые могут подкинуть ребятам в форме продуктов.
- Тут, действительно, много работает привлекательных девушек, приезжих с разных концов Союза, - сказала Реля. - «Правда, мне у них ничего не выпросить, а парням могут дать».
- Вот! Возможно даже найдём своих землячек, и те не оставят нас без вкуснятины и вас покормим, в случае чего. Мы, знаете, Калерия Олеговна, не привыкли голодать даже в детстве, хотя многие наши ровесники в городе Таганроге, где мы родились и жили прежде, кто не имел садов и огородов, кто не разводил кроликов, поросят, те голодали. Да, тут должен прийти ещё один наш из Таганрога – так вы примите его.
- Как договаривались – приму троих. Ну, идите, гуляйте. А я повспоминаю своё детство. Душу вы мне разбередили, говоря про сады, огороды и живность, которую вы растили в своём Таганроге, - говорила Калерия, закрывая за парнями дверь.
В детстве Рели всё это, о чём говорили её гости, было. И огороды, и сады и животные которых выращивала она, почти одна. Выращивала овощи, животных, а мясо их, почти не ела, живых когда-то кроликов, телят и поросят. Ей было жаль пушистых животных – она крольчатину не ела, даже вкусно приготовленную – быстро уходила из того дома, где её пытались угостить мясом маленького зверька. Когда в их дворе резали свинью или поросёнка, которых Реля приходилось выхаживать (Гера – сестра – себя не утруждала этим), она убегала, боясь услышать визг своих друзей, которых она и кормила и мыла, почесывала за ушами, переглядываясь с ними, потому и мясо их старалась не есть. Разве мать-барыня сварит вкусные щи или испечёт блинов с печенью, и то не от их поросёнка, которого вырастила Дикая, как её часто звали в школе и дома, а другие люди, под видом подарка, угостят зоотехника или председателя колхоза – мать и такую должность когда-то имела, лишь тогда Реля могла что-то съесть.
– Иначе,- пугала дочь Юлия Петровна, - тебя ноги носить не будут, и помощи от тебя ждать не придётся. А не будешь помогать мне по дому и за девчонками следить – заставлю отвезти отца тебя в степь подальше, и оставить тебя там, на съедение волкам, как в сказках Пушкина, которые ты так любишь рассказывать своим подругам. - Последними словами матушка пыталась смягчить дикую дочь – любя стихи Пушкина, не станет, «Чернавка», из тех же сказок, спорить со своей красивой родительницей:
- «Жаль только, что Релька похожа на меня, а вырастет, будет ещё красивее, со своими кудрявыми волосами, каких у меня в жизни не было», - думалось Юлии Петровне. Но ей и в дурном сне не могло присниться, что мысли эти, которые по частям будет цедить из себя она, подрастающая «Дикарка» сможет «прочесть» - даром таким наградила девочку природа, а может мудрые люди, с которыми Реля ещё крошкой встречалась в войну, нет скорее всего Космос. Ясно это станет позже, когда Дикая девчонка не раз припомнит мысли матери, да на людях, да так дерзко, что уж никак не отопрёшься. Можно, конечно, посмеяться, заявив, что дочь у неё такая фантазёрка…
Ещё более удивится мать, когда Реля родит ей первого внука. Олежка будет похож на Релю – такой же кудрявый, такой же смуглый, как дочь. Реля сама не пряталась от солнца, и сын у неё родился смуглый. Юлия Петровна могла бы считать, что внук похож на неё, но не смела – Олег перенял умение матери: – «У Вас очень плохие мысли, когда вы с тётей Верой обсуждаете мою Белку» - хотя сам признался, что был в это время далеко от «сплетниц» – так и сказал. Где услышал это плохое словечко – не говорил. И выговаривал бабке, едва научившись читать, найдя детские записи Рели (печатными буквами), что не успели сжечь они с Верой. Строго выговаривал за несчастное детство своей «Маймунки и Белочки» - так называл свою он родительницу. Проводил лето у бабушки два раза – с перерывом в два года, но привычек своих не оставлял.
Глава 2.
Юлия Петровна, в свою очередь, тайно от внука, выговаривала дочери, когда Реля приезжала за Олегом, что та настраивает сына против бабушки, но дочь возражала:
- Никогда плохого слова ни о вас, ни о своей бывшей свекрови не говорила, тем более против отца его, Николая, но этот пострелёнок умеет читать мысли, как и я в детстве и юности. Этот дар, мама, обременительный, потому что знать, что тебя ненавидят или обманывают – «не очень хорошо», как говорят господа иностранцы. Дар этот иной раз помогает избежать беды, как у меня случилось, когда вы хотели оставить при вас рабыней, а я в одном платье и без копейки денег от вас сумела уйти из дома. Иначе бы вы извели меня до такой степени, что я руки бы на себя наложила, и не было бы сейчас у меня такого прекрасного сына, который глубоко сочувствует мне и не очень любит вас. Но если вам не нравится ваш разумный внук, то я не стану привозить его больше к вам.
- Чего вздумала. Чтобы срамить меня. Чтоб люди у меня спрашивали: - «Петровна, а чего это ваш умненький внучок из Москвы не приезжает? Такой же интересный мужичок растёт!»
- А вы отвечайте, что требуете от его матери столько всяких вкусных продуктов из Москвы, потому что здесь вроде тушёнка, сгущёнка и прочие продукты не такие вкусные в ваших магазинах. И в магазинах Херсона и Берислава – куда вы часто ездите в командировки, продукты тоже «дрянь» - по вашим словам, хотя это совсем не так – украинские колбасы вкуснее. А дочь из Москвы не может столько везти с маленьким сыном – на ваше с Верой объедание, а сама в Москве голодать. Я там голодаю от нехватки денег на еду, а вы тут с Верой соревнуетесь, кто больше денег на сберкнижку положит. Так вот, пока здесь живёт Вера, с которой вы если не воюете, то обсуждаете меня и наслаждаетесь сгущённым какао, которое тоже Релька привезла. Но сыну её это какао мало достаётся. Поэтому я Олега больше к вам не привезу.
- Как это не привезёшь? А я по Олеженьке скучать буду. Сама в Москву приеду!
- Приезжайте, но только без трёхлитровой банки вина, чтоб самой пить каждый день, а везите продукты, как я вам везла, чтоб сын мой в Украине не худел, пока вы толстеете с Верой.
- А кроме вина ничего больше привезти не могу. Где я возьму вам окорок или колбасу, и довезу ли? В вагонах-то летом жарко, сама знаешь, а зимой холодно.
- Вспомните в 1950 году мы всей семьёй убегали от посадки вас в тюрьму – хотели ехать на Дальний Восток, но в Москве нас задержали, потому что мне и Вере надо было закончить те классы, в которых мы учились. И пришлось нам на четыре месяца ехать к родным в Родники. И мы в тот маленький город, голодающий после войны, привезли половину поросёнка – мясо и сало – как все родные ваши обрадовались такой еде. Так почему вы в Москву не можете привезти тоже самое, если выращиваете поросят каждый год, кур, уток. Мне в дорогу с Олежкой, когда уезжаем от вас, не только яиц не даёте, но и курочку не зажарите. То, что другие пассажиры едят, нам на зависть. Потому что вести Олежку в вагон ресторан сложно, да и денег не особо остаётся.
- Так, Реля, у меня этих курочек и уток, даже индюшек в позапрошлом году, как вы уехали, все поворовали алкоголики, которые работать не хотят, а выпить и закусить им хочется вкусно.
- И получается, что вы, жалея нам с Олежкой курицу, берегли её для воров? Короче, мама, захотите приехать, везите больше вкусных продуктов, как я везу. Вино не надо, выпивая, вы устраиваете мне скандалы, как здесь, где вы прижились в прекрасном селе, так и в Москве, где мы с сыном живём в коммуналке, и соседи с удовольствием слушают ваши «культурные» вопли.
- Хорошо. Я не буду к вам с Олежкой ездить. Есть у меня ещё дочь в Москве – ты устроила младшую сестрёнку. Вот, как еду к Ларисе то везу много – и домашнюю колбасу, и окорок, птиц разных, но у неё же есть холодильник, не как у тебя – между рам закладываешь иной раз продукты зимой, где и украсть могут, стекло разбив. Живёте же на первом этаже; хоть и высоко ваши окна и с решётками, а всё же я не советую держать между рамами продукты. Тоже алкоголики могут захотеть их украсть.
- Видите, Лариса холодильник приобрела. Хоть и живёт в Москве меньше меня, но получает больше. Как ни странно в Москве на строительстве платят гораздо больше, чем я получала в Симферополе.
- Так Москва не Симферополь. Там могли обманывать рабочих, а попробуй в Москве – живо забунтуют. Лариса мне рассказывала, как им наряды закрывают. Бригадир у них крепкий мужчина – может и пригрозить прорабу, если тот мудрит, в угоду начальству.
- Вот видите – Ларисе Бог послал с хорошей оплатой работу, потому что она выучилась и не простой рабочей трудится, как у меня было. А когда у меня жила полгода почти что, и мы по всей Москве носились, место ей искали – жила за мой счёт, хоть и бедно, но мне денег, что вы ей посылали тайно, не отдавала. Копила деньги, как и Вера, себе на будущую жизнь. Быть может, и на болезнь, как старшая сестричка, с которой она узоры снимает.
- Что ты, Реля! Что ты! Уж Лариску ты пожалей, не дай Бог ей болеть, как Вера. Ты же её от смертей спасала и от болезней всяких, а теперь хочешь, чтоб она заболела. А что она деньгами с тобой не делилась, так это я ей скажу, чтоб отдала.
- Мама, не будьте наивной. Даже уезжая в прекрасное общежитие, где они жили, пока учились на всём государственном, она хороший костюм у меня «увела», в котором я в театры ходила, и шарф из Польши – чудный, мне подаренный. Через неделю я обнаружила пропажу, и поехали мы с Олежкой к ней, но костюм был ушит на фигуру Ларисы, а всё лишнее отрезано, чтоб я не могла его одеть. А красивый мохеровый шарф «добрая» моя сестрица разрезала пополам и с подружкой сделали себе удобные шапочки. Я бы могла заявить в милицию и Лариску либо заставили бы оплатить то, что она украла, либо выслали бы из Москвы немедленно…
Глава 3.
Юлия Петровна сделала вид, что о проделках своей самой маленькой и самой любимой теперь дочери поражена. Она, то любила самую старшую, теперь она любила самую маленькую – середин у матери не было. С её натурой ей всегда надо было кого-то обожать, а кого-то угнетать. По идее ей теперь надо было угнетать Валю, если любила Ларису. Но Валя жила с ней в одном селе и жаловалась на мужа, который её бил, и грозил убить. Валя же, в свою очередь могла накричать на мать, а потом упасть в ноги, и просить прощения и денег, которые никогда не отдавала. Видимо, Валю мать тоже жалела. Реля же уже была в опале у матери и, хотя она жила гораздо тяжелей, чем Валя и Лариса, но никогда не жаловалась, ничего не требовала. А не жалуешься, не падаешь, матери в ноги – получай, что заслужила. Тем более, что язык без костей у Рели с детства – болтает, что хочет, себе в угоду, матери в раздражение.
Но сейчас Юлия Петровна зауважала дочь, что не посадила младшую в тюрьму за воровство. А скорей всего – выслали бы Ларису из Москвы – на материну шею. Хотя с профессией строителя, Лариса могла работать в Херсоне, где сейчас много строилось, и мать могла бы ездить к ней чаще. Но это было бы хуже, чем доченька осталась в Москве. Характер у малышки её был гораздо хуже, чем у Веры – будто чувствовала, что когда-то мать не желала, что малышка жила. Гордая Калерия ей точно сказать об этом не могла, а Вера, наверное, пожаловалась на мать таким образом: - «Она меня загоняет в гроб, а тебя маленькой похоронить хотела». Хотя о себе – что не раз желала избавиться от малышек – наверняка не проговорилась.
- А ты пожалела сестру – спасибо тебе, - сказала, вздохнув, Юлия Петровна Реле. - Поэтому я и еду сначала к Ларе – она меня хорошо принимает – в отдельной комнате мне кровать поставила – у них же домик на снос идёт – соседей всех выселили. Ты ей не жалей, что она у тебя украла. Её обокрали в прошлом году – знаешь? – рублей на сто. Всё унесли – швейную машинку, которую она у меня взяла, вилки, ложки, посуду, одежду её и бельё постельное, вместе с матрасами. Видимо бомжи потрудились, что в полупустом доме прижились. Но после заявления подруги её, с которой сестра твоя живёт, в милицию, воров выловили, и часть украденного Ларисе и подруге её возвратили, но в каком виде – пришлось многое на помойку снести. Так что я и еду сначала к ней, чтоб помочь.
- И продукты вы ей везёте то, чего я от вас даже летом не вижу, потому что вы требуете везти из Москвы. А вы в Москву везёте, но только Ларисе. А как продукты съедите, да деньги, что привезли, на Ларису истратите, так с легким паром она вас ко мне отправляет, потому что вы по Олежке «скучаете». И приезжает порхающая бабушка с пустыми ручками к внуку, подрастающему, а дать ему покушать ничего не может и купить из вещей внуку, тоже денег нет. Ничего у вас для нас нет, а как я везу Олежку, такое в письмах заказываете, что мне всё это полгода надо закупать – что я и делаю – а уж везти-то с маленьким ребёнком…
- Какой же он маленький? Вон как с бабушкой и тётей Верой разбирается.
- Хватит, мама, с вами говорить, что воду через сито лить – и воды не станет и сито мокрое, а то ещё заржавеет.
- Научилась в Москве говорить гадости матери. Впрочем, ты и когда со мной жила много мне нервов портила. Язык у тебя, Реля, что помело был в детстве, а уж подросла…
- Говорю, что думаю и не только в Москве. Мало я вам рассказывала о Вере, что эгоистку растите, за мой счёт? Её все деньги шли в Одессу, чтоб диплом смогла получить, положив их на сбережение – жизнь себе дальнейшую обеспечивала. И толку, что выучилась – место другого или другой студентки занимала. А теперь диплом на стенке висит в рамочке, деньги, что собирала за счёт меня и других людей, стала наша модница тратить на мужиков-ловеласов, когда в больнице здесь, в Москве прохлаждалась. Вот удивила меня Вера. То сама собирала деньги, а в больнице, что врачам отдавала, чтоб группу сделали, а остальное пропивала с неработающими больными.
- Это тунеядцы, которые живут за счёт женщин? Как Витька – муж Вали?
- У Вали хоть муж висит на её шее, который иногда да работает. Да к вам она приходит часто поесть и денег занять – значит, и вы Витьку кормите. А Вера кормила и поила сладко рыжего, женатого мужика в больнице, который врал, что не женат, а как выписался, то привёл к Верочке действительно холостого журналиста, который рад был прописать «девушку», на свою жилплощадь, но кормить её не собирался, потому что алименты платил. И потом, чтобы сделать фиктивный брак московские «женихи» берут деньги за это. А Вера уже всё пропила с рыжим вруном, и не только на фиктивный брак, у неё вообще денег не было. Но надо кушать и пить, пока бы она стала получать пенсию за инвалидность. Пыталась через меня прописаться в Москве, но я, помня старые обиды, если бы даже могла это сделать – не сделала бы. Потому что сестрица и так мне досадила, что полгода с малым ребёнком носила ей каждую неделю продукты, которые могла достать, лишая себя подработки, а значит и получала меньше денег, и кушали да одевались мы с Олежкой хуже, чем могли бы. Опять она на моей шее каталась, наша «умирающая». Купила бывшую рабу жутким словом, что «умирать» приехала, я, глупая, все её бывшие проделки забыла. А «погибающая» наша вон, что творила в больнице – мужей пыталась от жён отбивать. Но с врачами у неё ничего не вышло – так она с алкашом сошлась, и все деньги на него истратила. Потом говорит: - «Купи мне билет к маме, заодно я и Олега прихвачу. Деньги тебе с первой же пенсии пришлю». Но разве же я, презираемой мной женщине доверю своего сына? Я ответила: - «Тебе только доверять ребёнка. Ты его на первой же остановке потеряешь». И привезла, как вы знаете сама – отпросившись на работе – зато душа спокойна.
- Она тебя лишь полгода мучила, а мне достанется жить с ней долго, если какой мужчина польстится на Веру. Погулять с заезжей красавицей многие хотят – даже женатые – а брать в дом не решатся. Вера же ни поесть сварить, не прибраться в комнате даже за собой не умеет.
- Вот, мама, с кем вы мечтали жить в старости – так вам судьба и подкинула. И мне вас не жалко, хотя я и рыкнула на Веру, что если будет издеваться над матерью, то я вас к себе возьму.
- Возьми, Реля, меня к себе. Я буду за Олежкой смотреть – в садик из садика его забирать. А уж как в школу пойдёт – то в школу провожать. Там у вас в Москве, как мне Лора говорила, с ребятками одиноким матерям трудно жить.
- Трудно или легко, а Олега я буду воспитывать сама. А вас же, за ваши услуги надо вином поить, что я по деньгам не смогу делать, да и желания нет. А с вином вы ужасной бабушкой будете. Нет, мама, решительно, своего сына я буду воспитывать сама. А то ещё вырастет вторая Вера, хоть и мужского пола.
- Жестокая ты, Реля.
- Жизнь заставляет, мама, отрекаться от родных, как вы и Вера. Живите себе – обе любите выпить, а там хоть ругайтесь, хоть деритесь, кто больше за квартплату платит, кто чаще в магазин ходит за продуктами, хотя у обоих деньги и немалые на сберкнижках есть.
- Я коплю, чтоб к вам с Ларисой ездить в Москву. И останавливаюсь у Лары, потому, что у неё и кровать для меня есть. А у вас же с Олежкой жилплощадь малая, то к вам приезжаю после Ларисы, чтоб лишь посмотреть, как вы тут живёте с соседями.
- Да спешите к нам, когда окорок, домашние колбасы все съедены, что вы привезли. А к нам с Олежкой, как бабочка – налегке. Мне пишете, что «везёшь Олежку, вези продукты», а провожаете – жадность вас душит, чтоб курочку или уточку зажарить в дорогу. Испортится? Что же у людей не портится? И Лариске, хоть она и зарабатывает больше меня и живёт одна, в дорогу еда всегда есть, «от мамы», и деньги на билет, а может больше, чтоб дочь, которую вы не желали, чтоб жила, а я выходила, купила себе что-нибудь. Откупаетесь от Ларисы и Вали деньгами теперь? Едой? – Калерия прочла мысли матери, хоть и запрещала себе это делать. Но, как говорится, мысли некоторых людей и матери – иногда просто искрились – как не узнать их?
- Жалею сейчас, что хотела избавиться от Вали и Ларисы. Может быть, и подкармливаю их, что виновата я, перед ними. Перед тобой тоже виновата я, Реля – сколько раз в войну хотела от тебя избавиться и Вера мне в этом помогала, но у тебя была зашита, какой не было у Вали и Ларисы. Это мне кто-то из твоих защитников сказал. – Придумывала Юлия Петровна. Но Релю трудно обмануть.
- Здравствуйте! А кто же их выходил, как ни Релька, сама не доедая. И сколько раз спасала и Валю, и Лариску от рук Геры, которая их жизни пыталась прервать. Это не защита?
- Ты наговариваешь на Геру, которая вопреки своему отцу – жуткому проходимцу - взяла имя Вера. То имя, которое ей дали при крещении. Старшую назвали Верой, а тебя Надеждой.
- И сказала бабушка Домна вам, когда вы пришли домой, что зря назвали Геру Верой – имя она своё не оправдает. И правда, какая из Геры – Вера? Живёт себе, как её отец – все под себя гребёт. Не сомневайтесь – отца Геры я знаю – он часто являлся мне во снах, в 10-11 лет. Но я его крестила и он исчезал. А видела отца Геры – «своими глазами», как говорят, когда с больной ногой ехала в отпуск – без денег почти - да повстречала Артёма – капитана в дороге. Мы с ним много говорили об его матери, которую он ехал хоронить. Когда-то Артём сбежал от её и дядиной черноты, как я от вашей. И вдруг выходим из вагона, и встречает нас дядька Артёма. Но он-то знал, что племянник приедет на похороны. А рядом вы стоите, как старые знакомые. Но вам-то я не сообщала, каким поездом еду, и в каком вагоне. Значит, вас вызвал дядька Артёма, как вы проговорились - ваш старый любовник – он-то знал, что нас в один вагон заселил, Чёрт рогатый.
- Поносишь Геру и её отца. И знаешь, что он дядька моряка Артёма, который тебя платье в Залиманском привёз? Что? Артём – светлый человек, говоришь? Что же он на тебе не женился, когда Люфер или Люцифер – не помню – дядька Артёма свёл вас в одном вагоне и полки рядом, когда Артём ехал на похороны матери? – Юлия Петровна в гневе не замечала, что повторяет слова Рели, сказанные совсем недавно. Дочь улыбнулась, но сделала вид, что впервые слышит, что их сводили с Артёмом. Не сами они догадались, что Релю подлавливают в ловушку и все планы дядьки Артёма они расстроили. Но язык наш – враг наш – Калерии хотелось показать матери, что они с Артёмом довольно развитые люди, чтоб их мог кто-то обмануть.
- Вот где открываются тайны. Значит, дядька Люцифер свёл нас со светлым Артёмом, чтоб мы поженились – тогда бы он мог командовать мной как родственник – в болото своё затаскивать меня? Но мы с Артёмом догадались о его желании и не поженились, хотя расстались друзьями – он, уплывая на корабле, мне дал денег, чтоб я приехала в Одессу и познакомилась с городом.
- Видишь, не Вере дал денег – кузине своей – девушка в этом городе училась, а тебе, - мать даже не вспомнила, как она нажала на Веру, чтоб деньги она сестре отдала. Это примирило Релю с Юлией Петровной на тот момент – она увидела Одессу и познакомилась со светлой тётушкой Артёма, которая ей Одессу и показала – где сама, идя с Релей к морю, где с экскурсиями.
Тёплые воспоминания о Жемчужине-Одессе и не менее доброй тёте Виктории смягчили сердце Калерии:
- Хватит, мама, говорить о Чёрте и его дочери. Главное, что мы с Артёмом их раскусили. К сожалению, Вера сумела меня обмануть, когда явилась – нежданно-негаданно – в Москву. Думаю, что это в последний раз. Больше их шаловливое «чёрное душой» Величество меня с Олежкой не будет беспокоить. А Олежку я к вам больше не привезу, пока Вера не выйдет замуж и не уйдёт от вас. Вы удивлены, что я ей пророчу замужество? С её напором и наглостью она найдёт мужа.
- Спасибо и на этом. А то она меня затравит совсем своей жадностью.
- Как вы меня когда-то травили, так она вас сейчас. И я вам это тоже предсказывала.
Глава 4.
Но чтобы так разговаривать, с надменной своей родительницей, Реле надо было пережить с ней детство и юность. Поэтому она сейчас, разменяв пятый десяток своей жизни, не первый раз возвращалась в те годы, где ощущала бы себя самой несчастной в мире, если бы много людей, которых Реля не видела и не слышала, не давали ей такой силы, что она могла сопротивляться матери и Вере. Конечно, у неё кроме этих «некто» был Дед, её во снах и солдат Степан в поезде, защищающей её и других пассажиров от бандитов, а потом являющийся иногда Реле – уже взрослой – в виде доброго старичка. А раньше бабушка Домна в эвакуации, которая, как говорили люди, ждала её, когда начнётся война: - «Вот приедет девочка на огненном коне, так ей передам все свои способности лечить людей». И сибирячки Марьи в эвакуации, к кому они перебрались после смерти Домны. Марья и вся её большая семья верили, что Реля может лечить людей. Наверное, Реля и лечила, когда она, столкнутая сестрой Герой с печи, покалечила ногу, как думал врач-старичок; - «ходить не будет», а она летела в ту же ночь во сне – в красивейшем платье, как ракета - спасать ногу отца в лазарет, где он лежал. Ногу отцу не ампутировали, но лечили полгода, после Победы и явился он за ними в Сибирь на двух ногах, но хромая. Забрал хромоту у Рели: - «Не надо хромать, доченька, расти без хромоты».
Забрал отец у неё хромоту, а потом сердился, когда Реля стала спасать от смерти маленьких своих сестрёнок, в голодные годы. Отец ждал сына и готов был уморить, как и мать, как и Гера, двух девочек. Реля не могла сказать отцу, что жена его любимая, с которой они усердно дрались после войны, не может уже рожать мальчишек. Она загубила двоих до встречи с ним, а потом родила ему дочь от плохого человека. Этого человека, который дал своей дочери имя Гера – Калерия это знала от самой матери. Юлия Петровна гордясь своей нагулянной Герой, объясняла её имя так: - «Отец пожелал, чтоб доченька так звалась». А кто отец не говорила – по крайней мере, Реле, но она и так догадалась – отец Геры-Веры часто снился ей во снах, с рожками, говоря, что она будет вечной служанкой у Юлии и его доченьки. Маленькая девочка крестила Чёрта во снах и говорила: - «Никогда. А ты, рогатый, уйди с моего пути, не то мой Дед раздавит тебя». Дед потом – тоже во снах – хвалил за храбрость и готовил, что никогда Чёрту рогатому не сделать из Рели служанку для матери и тёмной её сестрицы. Тёмной Гера была не волосами, «что как песок возле рек» - жаловалась матери, а душой своей была тёмной старшая сестра. Дед был защитой мощной и наводил на Релю людей – вроде Артёма – моряка, который в украинском селе привёз ей платье заморское издалека. Кстати, Артём оказался племянником отца Геры, которого тоже не любил. Артём был светлый человек, и когда Реля подросла, собирался на ней жениться, при случайной встрече, в поезде. Но вспомнили они оба о дядьке и поняли «жених» с «невестой», что если это произойдёт, то Артём в море по полгода, а дядя захочет на правах родного человека опять управлять Релей – завлекать её в своё общество злых людей, в котором уже состояла дочь его – Гера. Геру – хоть она ему была кузиной – Артём не любил, и подставлять Релю опять этой, как он говорил «гидре» - не хотел. Они расстались, но Артём в виде подарка преподнёс ей Одессу и немного – на его деньги и деньги его тётушки Виктории, Калерия в тот год, посмотрела лучшую часть Крым, как ей казалось.
Калерия вздохнула: – «Крым – мой полуостров золотой, но как же трудно было до тебя добраться. Впрочем, и там я покалечила ногу – в который раз! - работая на стройке. И хоть мне не заплатили даже по больничному листу 100% - из-за головотяпства на производстве, зато пару раз свозили в закрытый тогда город Севастополь, где мне незнакомый парень, не показываясь, подарил книгу о Пушкине, о которой я давно мечтала, потому что знала о ней. А потом мы гуляем с Женей-подругой по окрестностям, ожидая поход в разбитую тогда Панораму, книга эта божественная летит в овраг. Жене спустилась, чтоб достать книгу, а возвратилась с конвертом, где лежали деньги мне на плащ. О плащах заморских мы с Женей обе мечтали, но у Жени были деньги на него, а мне кто-то прислал не через почту, через овраг. Чудеса. И книга и плащ в один день и плюс Севастополь – это был такой же подарок как от Артёма – капитана, но сделал это не он, а кто-то другой – Реле знакомый или незнакомый. Но опять же всё шло от Пушкина, но надо возвращаться в детство, где было, не так сладко, хотя Пушкин, незримо, присутствовал и там».
Всё это впереди, а пока дикая дочь, зная наизусть не только сказки Пушкина, но и некоторые части из его поэм, умела огрызаться, не трогая великого поэта, с которым по ночам, во снах часто беседовала. Так жаловалась матери Гера:
- Бредит своим Пушкиным! Зовёт его дедом. Прыгают они с ним по деревьям, чуть ли не летают куда-то.
– Это сны, Гера и от нас не зависит, кого мы увидим во сне и о чём будем разговаривать. Но ты сестре не рассказывай, что ты слышишь её слова и разговоры с кем – то. И никому больше, только мне.
- А что я слышу? Лишь отрывочные слова нашей Дикарки. А вот что дед ей втолковывает – ничего не знаю. А Релька не признаётся. Однажды рассказала мне свой сон, очень чудной, а потом вычеркала его из моей памяти.
- Она может это делать? – удивилась мать. – Может, ты просто забыла?
- Может, забыла. Ведь мы с вами винца выпили из бутылочки, которую вам подарили.
- Вредно тебе вино, наверное, пить, хотя ты большая девушка.
- Ну, уж нет! Сами говорили, что вино полезно для крови. А раньше, в дворянских семьях мне кто-то рассказывал, вино пили, как взрослые, так и дети в обед и вечером – для здоровья.
Знала ли Реля об этих разговорах или только догадывалась, но иногда так намекнёт, что у Юлии Петровны злость на неё лишь разгоралась. Правда, в тот день, когда мать пообещала, что Релю отвезут в степь, к волкам, они перекидывались фразами мирно. Если бы кто услышал и не догадался бы – подумал, что мать с дочерью просто шутят.
- Хорошо, отдадите свою «бледную мышь», «Чернавку», - как Герка меня обзывает, считая себя красавицей – пускай папа отвезёт меня в степь, подальше от дома. Отдадите на съедение волкам – так они же не тронут такую маленькую и худую. Я от голода погибну в той степи, если это не будет летом.
- Летом ты, как дикарка, - подхватила почему-то, насмешливо мать, - пропитание себе найдёшь и до села или города дойдёшь? А дальше притворишься глухонемой, и тебя отдадут в детский дом? На это ты рассчитываешь? Так хочешь оторваться от семьи?
- Мечтаю о детском доме. Думаете, я просто так в Одессе, при переезде нашем в другое село сбежала? Хотела найти детский дом – бегала по незнакомому городу, искала. Но и меня вы тоже, оказалось, искали, через милицию. И стоило молодой паре отвести «голодного ребёнка» в ближайшее отделение милиции, вечером, как я узнала, что меня разыскивают. Раба сбежала.
На самом деле Калерия, в тот раз пошла, искать «туалет», как это называли в городе – одна из маленьких сестрёнок захотела туда. И ей сказали, что туалет за углом такого-то дома – пальцем показали. Но ничего подобного за углом не было, и в другом квартале тоже. Реле казалось, что она шла по прямой улице – также и возвращалась назад. Но семьи своей на лужайке, перед вокзалом, где оставила, не нашла. Она даже в вокзал зашла, и обошла все его залы – нет никого из её родных. Уехали что ли? Девочка помнила, что поезд будет только вечером, но в кутерьме ей не удастся найти семью. Выходит, её послали искать туалет, а тем самым бросили, прячутся от неё? Что ж, Реля не будет искать их ночью, на вокзале – она пойдёт искать детский дом, где её, наверное, примут, особенно если Реля притворится немой и не умеющей писать. А потом в детском доме разговорится, признается, что в семье ей живётся плохо, покажет, как она пишет, как читает, ещё немного рисует и стихи сочиняет. Вот это Юлия Петровна угадала и теперь торжествовала.
- Видишь, искали мы тебя в Одессе, значит, мать тебя любит, вопреки твоим словам.
- Не меня вы любите, а побоялись бы отчитываться, перед своей Партией, что у вас дочка пропала. И отец не повезёт меня, на корм диким животным, помня, как вы его колотите с Геркой – две откормленные коровушки, за счёт моего труда в семье. А я заступаюсь за него – бывшего воина.
- Заступайся, но вспомни, как он тебя излупил в селе, где я в больнице лежала. Потом мне говорили, что на спине у тебя живого места не было. А всё почему? Я Олега натравила на тебя, что ты в больницу к маме не могла дойти. Конечно, не имея денег, ты и принести ничего не могла матери, как Гера. Но люди мне говорили, что у тебя лечебные глаза и руки – могла бы полечить.
- Я отцу лечила ногу, когда ему хотели отрезать её в госпитале, в конце войны – летала во сне и что-то у меня получилось. Хоть он хромой за нами приехал и с язвами, но на двух ногах. И дальше я бы лечила у папы, не затянувшиеся раны, если бы он не избил тогда меня, в девять лет. Мою спину, с множественными кровавыми ранами, помыла чем-то бабушка моей подружки, и помазала, как она сказала, «божественной мазью» и у меня раны быстро затянулись. Но у папы с тех пор всё ухудшилось – вы же знаете, даже брезгуете отцом и гуляете с другими мужиками, - Реля немного испугалась, так блеснули гневом материны глаза.
- Закрой свой рот, мерзавка. Если я от вашего отца гуляю, как ты говоришь, то и он находит везде себе любовниц – в каждом селе, где бы мы, не жили. И уж открою тебе тайну, не из-за меня тебя Олег избил, когда я в больнице лежала. А из-за любовницы, которую поджидал, а ты всё возле дома крутилась.
- Ну, кто это среди рабочего дня побежит к многодетному отцу в его большой дом, который стоял на центральной улице. И против нашего дома как раз текла струйка целебной воды, к которой выстраивались в очередь жители этой улицы с вёдрами и женщины всегда судачили, не забывая, поглядывать, что в каком дворе происходит?
- Ух, какая ты умная – всё знаешь, что происходит возле дома, где мы жили. Значит, люди должны были слышать, как отец избивал тебя по спине ремнём? Особенно женщины.
- Никто не слышал – я молчала как партизан, даже губу себе прикусила. Это потом бабушка-соседка рассказала женщинам у колонки, так меня потом все жалели, без очереди пропускали набрать воды.
- И тебя эти женщины не научили, как отомстить отцу?
- Я могла бы отомстить отцу, да и Геру вашу опозорить, потому что отец ждал не любовницу, а падчерицу. Герка к нему ластилась, чтоб денег выпросить. И была она в доме, как отец меня позвал, чтоб ремнём по спине моей похлестать – видимо в угоду ей.
- Чтоб Олег играл в такие игры со своей названной дочерью? – Удивилась Юлия Петровна, - Она ведь у него в паспорте вписана как старшая дочь?
- Так вот старшая дочь, - Реля усмехнулась с иронией, - решила мамочке любимой помочь, чтоб он не водил в дом любовниц. Но с тех пор, как я это просекла, уж лечить его не стала ни глазами, ни руками, а вас тем более, даже в больнице. И как, подумайте сами, я бы добрела до вашей больницы, по палящему солнцу и голодная. Гере – вашей любимице вы оставили денег на двоих, как она сама сказала, но ходила обедать в столовую одна – мне хоть бы в судках принесла что-нибудь горячего. И в магазине сестра покупала себе всякие сладости и радости и если я пыталась что-то у неё попросить, то получала в ответ, что это для мамы, а мне можно есть крошки из пакета, но они отравленные её гремучей слюной. Вот такие издевательства я получала от вашей любимой дочери.
Юлия Петровна продолжала удивляться:
- Чем же ты питалась? Ведь я всё лето пролежала в больнице. Неужели, у бабушки – нашей соседки? Внуки у неё уехали на лето к родителям, в город, так она тебя кормила? Ты же с её внучкой дружила и в школу вместе и уроки делать вместе с той Тамарой Мороз. Вот же фамилия была у твоей подруги – прямо холод по спине у меня бегал, как встречала её.
- Тамара чувствовала, как вы ко мне относитесь, хотя я никогда никому не жаловалась. Тамара и Геру ненавидела и сказала однажды, что она заболеет от своих приставаний к богатым мужикам. Ведь кроме как к отчиму – о чём Тамара не знала - Гера и по чужим мужьям стреляла – это не мои слова – так сплетничали женщины возле колонки. Говорили, что деньги выманивает, а вот чем расплачивается коровушка наша, не догадывались.
Глаза матери опять налились гневом, но не против старшей дочери, а пронзали Релю:
- Вот ещё, будешь мне сплетни, задним числом передавать. Я раньше тебя знала, что дочь моя любимая взяла характер своего отца. Тот никогда ничего для людей – лишь о себе думал. Но, чтоб прервать эту неприятную для меня тему, отвечай, соседка тебя кормила, пока я в больнице лежала? Может, она же тебя научила, к больной матери не ходить, потому что солнце головушку напечёт? Так дала бы панамку свой внучки – я думаю, была у неё такая штучка в доме.
- Насчёт походов к вам, в больницу, я, кажется, вам уже говорила, даже если бы я была сыта я не пошла бы вас «лечить», своими «глазами и руками», как вы сказали. А что касается еды, то бабушка Тамары кормила меня лишь по утрам – кружку молока и кусочек хлеба. Она шла на работу, в детский сад, я приходила к ней возиться с малышами – одевала тех на прогулку. Раздевала с прогулки, ножки-ручки – умывания всякие. Там же и сестрёнки мои – Валя с Ларисой находились круглосуточно. Поэтому заведующая «работницу - хорошую девочку» не гнала, и даже разрешала поесть. Детям варили много супов и каш и мне доставалось. Потом поспел виноград буквально возле нашего сада, который в год, когда мы там жили, не плодоносил, потому что мы приехали летом, и я ему помочь не могла, как в следующем селе, где вы, были председателем, куда мы попали зимой. И у меня до весны вызрела мысль, как помочь деревьям, которые, мне говорили, много лет, стояли без фруктов – давали лишь тень людям, жившим в том доме, куда мы потом поселились, - Калерия замерла, поняв, что сказала лишнее.
Глава 5.
Матери не надо было говорить, что она поколдовала над деревьями, которые умирали, но листья зелёные выдавали, и тень от них летом была. Их надо было подтолкнуть к тому, чтоб и цвели, и плоды бы наливались солнцем, чтоб подкормить ослабевших после войны людей.
- Ладно уж, хвастаться, что ты когда-то оживила сад, который накормил, благодаря тебе – так любящей простых людей, почти всё село, немного и нам досталось. И то если бы я не заставила тебя и твоих подруг собирать фрукты и сушить их – нечего нам было бы везти с собой в городок Родники, куда мы заехали, при поездке на Дальний Восток. Но вернёмся к тому саду, который ты не могла оживить. Тот большой сад – 86 деревьев, «отдыхал», а виноград выспел в том году раньше, когда я лежала в больнице. И охранница – любовница твоего отца сумела покормить дикую девочку виноградом? Хоть бы мне прислала с тобой виноград, в виде платы, что пользуется твоим отцом, - говоря это, мать не подумала, что словами напоминает Геру.
Юлия Петровна специально заговаривала дочь, чтоб Реля не проговорилась, чем занимался отчим с её любимой Герой наедине. Эта ведьма могла знать о том, хоть и мала была.
– Глаза у твоей Рели, как янтарины из моря. - Сказал Юлии один из любовников, сердясь на неё, за невнимание к нему, а заодно и к средней дочери. – Выкатились две большие янтарины и достались девочке, которая много знает не только о глубине морской, но и о жизни на земле ей многое известно. Зря ты, Юля, любишь старшую дочь, которая того не достойна, а этот Янтарь гонишь в воду, чтоб она утонула. Но она уже хорошо плавает, а ты о своей ненависти горько будешь жалеть, потому что жить с тобой Янтарь не захочет ни сейчас, ни в старости.
- Я всем говорю и даже детям, что в старости жить буду лишь с Герой.
Кто бы знал, да Юлии подсказал, что этот неисправимый бездетный романтик приедет, когда его жена покинет этот мир, свататься к ней, когда Релька будет оканчивать школу, а Юлия Петровна будет совсем одна, в смысле поклонников, и в возрасте. Но почувствовав, что Иван приехал не только, чтоб забрать Юлию с младшими детьми в Херсон, но и помочь Калерии с дальнейшей учёбой, она отказала завидному жениху, только потому, что Вера, (дочь сменила имя), писала ей в каждом письме, чтоб мать не пускала «Чернавку» учиться после школы далее. И не так Вере угождала – мать уже чувствовала, что в старости старшая дочь её на порог не пустит, как удивлялась способностям Дикой дочери. «Дикая», а людей к себе притягивает с невероятной силой – лечатся они, что ли, от соприкосновения с ней? Вот и Иван захотел полечиться, предложив «Чернавке» возможность учиться в институте или Университете. Знал от знакомых из Чернянки, как учится его «девочка с глазами-янтарями».
Эти хитрые чувства, вызывала Релька не только у мужчин, но и у женщин – русских или украинок, евреек, но даже – вот, пожалуйста, Иван стеной стоял за девчонку – это её раздражало.
Но надо забыть, что Юлия – по женской глупости, отказала Ивану и вспомнить, как нелюбимая дочь, в свои 9 лет, ответила, на то, что, у её отца, жестоко побившего её, было много любовниц? При этом – мать была уверена, что насчёт Геры у Рельки пропали все мысли, что сестра, как и прочие деревенские вертушки, льнёт к отчиму из-за денег.
Юлия Петровна не догадывалась, что пока она раздумывала, Дикая дочь усердно следила за её мыслями. Насчёт Ивана думает мать, который когда-то был влюблён в неё, но почему-то отрёкся от нехорошей матери, из-за Рели: - «Почему? Непонятно». Особенно последние мысли чётко прочла – насчёт Геры. И вздохнула – мать не переубедишь. Но надо вспомнить, что она думала по поводу любовниц отца в 1949 году, когда её возраст подбирался к 9 годам.
- Тётя Тоня – кажется, так звали женщину, которая стерегла виноград. Но она не была подружкой моего отца, как вы думаете. А узнав, что он меня избил – грозилась ему «личико разукрасить». И однажды отец пришёл с синяком такого размера под глазом, что думаю, там не рука тёти Тони постаралась.
- Видишь, как тебя чужие люди любят. За тебя заступаются, тебя подкармливают.
- И что! В следующем году – когда вы были председателем большого колхоза – я, как люди говорили, и вы теперь подтвердили; - «оживила, с божьей помощью, сад», который также как в предыдущем селе хотел погибнуть от невнимания к нему, и половину «Центральной усадьбы» кормила от ожившего большого сада. И даже – можете сердиться, отдавала людям кусочки сала и мяса от нашего поросёнка, которого зарезали весной – подкоптили немного мясо, а сало засолили и хранили в холодном подполе.
- Как ты посмела! Раздавать людям то, что тебе не принадлежит? – Взъярилась мать. – То-то я, бывало, кинусь что-то приготовить для семьи, а выбрать не из чего – одни рёбра.
- Во-первых, вы, будучи Председателем колхоза, не очень готовили дома. А из рёбер, где самое вкусное мясо, можно было и суп хороший сварить и солянку, не говоря о плове, который меня научила готовить одна старая женщина.
- Всё это хорошо и я иногда ела твою солянку или плов. Но всё равно, как смела ты, давать чужим людям куски мяса и сала? Я-то всё на Олега грешила – думала, отец ваш любовницам таскает.
- И брал папа куски мяса или сала, когда шёл куда-то выпить вина. Но он же поросёнка этого кормил иногда, по вечерам, когда я, намаявшись днём, уроки делала поздно ночью.
- Сговорились, да? Ты отца покрываешь, он тебя, потому что чувствует свою вину за ту порку, которую устроил тебе в другом селе, где ты голодная сидела тоже по его вине. Думаешь, у него денег не было, чтоб тебя накормить? Так нет – всё любовницам тащил, а дочь чтоб не ныла – отлупил, как следует. Так вот, когда он сейчас возвращается от своих Дашек и Машек, а мы с Герой его бьём, чтоб не лезла за бродягу этого заступаться. И чтоб не смела больше, приводить мне сестрёнок в то сельцо, где я откармливаю ревизоров, чтоб они мне хорошие оценки ставили за работу всего колхоза. - Юлия Петровна думала, что окончательно вывела Геру из-под подозрений Рели, по поводу её диких измышлений.
Мать не догадываясь, что перед тем, как привести голодных малышек, где мать пировала с «ревизорами», её ненормальная Дикарка спасала не только малышек от смерти, сняв их из-под потолка, откуда они могли свалиться и разбиться, но и отца от тюрьмы. Реля вытащила его из маленькой комнатки Геры, которая заводила с отчимом не девичьи игры из-за денег, которых мать ей давала, но мало – как казалось Гере, а ради денег она готова была завлечь своим телом отчима, чтоб потом шантажировать его всю жизнь. А не будет давать денег, она маме пожалуется, и они обе будут его, выпившего, бить.
Калерия хорошо поняла, что мать старается спасти честь старшей сестры, но повторять про выходки Геры не стала. Зачем? Это всё равно, что стучать головой в очень крепкие ворота. Кроме того, Дикая дочь всегда догадывалась – она и сама мечтала так сделать – настанет день или час, когда отец вырвется из-под ига матери и его падчерицы. Иначе они его забьют своими «нежными ручками», которые трудиться ни по дому, ни по огороду не желают, а убить или изувечить, готовы, как фашисты, бывшего защитника Родины. Реля желала отцу уйти из семьи, где для неё тоже не жизнь, а каторга. Но её каторгу всё же смягчает кто-то свыше – так Реле казалось – и она молилась иногда, чтоб отцу тоже помогли и он бы пожил ещё хотя бы двадцать или тридцать лет, после тяжёлой войны, где его ранило в одну и ту же ногу семь раз.
- Мы с отцом не смей то делать, не смей это, - возмутилась Калерия. - А как посмели вы гулять в селе староверов, и есть с вашими «ревизорами» вкуснейшие, изысканные блюда, как вы еду называете. А ведь на ваши посиделки, все продукты заработали люди, которые в это время голодали. Вы пируете, объедаете народ, а я людям, в бедные семьи отдавала сало и мясо от поросёнка, которого вырастила и от которого ни кусочка сама не съела.
Юлия Петровна оторопела от такой наглости дочери и немного смягчилась:
- Ни куска от своего поросёнка не съела и посмотри на себя – в чём душа держится. Вот Гера не растила Борьку твоего, а всё ела с удовольствием и печень, и мясо и сало – так люди на неё засматриваются – такая красавица, - хотела успокоить Дикую мать, но упоминанием о Гере – её любимице вызвала ещё большую критику со стороны непокорной, какой-то чужой девчонки: - «Настолько чужая, будто не я её родила. Но похожа на меня – вот в чём беда. Но не будь её в доме и семье – давно бы всё рухнуло. Не прочитала бы Релька моих мыслей, а то возгордится».
Но Дикая дочь и не думала читать мысли матери – она зацепилась за старшую сестру-бездельницу: - Что ж ваша красавица, наевшись мяса и сала от моего поросёнка за водицей к колодцу не сходит? Все в нашей семейке любят мыться и плескаться в воде, которую несёт, сгибаясь от тяжести дикая «Чернавка». Правда, дружелюбные мне люди, зовут Золушкой и сочувствуют. – Реля вспомнила, как ночью мать её послала за водой, когда она разогнала всех «ревизоров» матери, придя на их сборище, и девчонок малых привела с собой. В отместку мать, когда вернулись домой на машине, послала Релю за водой после 12 часов ночи. Реля могла погибнуть тогда – чуть не ввалилась в могилу, вырытую накануне. Кто-то её спас – Калерия долго не могла знать кто. Но когда-нибудь узнает – это ей подсказал Дед во сне. Но прошло уже иного времени, а тот, кто сохранил Реле жизнь, когда ей исполнилось 10 лет, ещё не появился.
глава №6 - http://www.proza.ru/2016/10/28/1077