- Не будет одна, будет другая, - продолжал меня утешать один из приятелей.
- Ты сейчас про работу или женщин? - отозвался я заплетающимся языком, вызвав дружный хохот у своих друзей.
- Да при чем тут женщины? – продолжал тот же приятель, собирающийся уже уходить. – С ними, вроде, у тебя никогда проблем не было. Вешаются на тебя гроздьями. И что они только в тебе находят?
- Это не они на него вешаются. А он их меняет, как перчатки, - сказал вместо меня другой приятель, и обращаясь уже ко мне: – Как ты вообще еще не запутался в именах своих любовниц?
- А я и не запоминаю их имен, - криво улыбнувшись, ответил я.
- Неужели ни одна из них не была тебе хоть чуточку ближе, чем другие?
- Да все они были ближе некуда, - сказал я. – Давай уже напьемся, как следует. Что мы все о женщинах. Черт с ними!
- Извини, друг, но мне тоже пора. Желаю тебе, напиться в свинью, - сказал мой приятель, приподнимаясь со стула.
- Что ты сказал? Подцепить свинью? – повторил я вопрос, действительно его не расслышав. – Да, за каким мне …
- Если только в свинарнике, - перебив меня, нашелся, что ответить он. – Маловероятно, что они сюда заходят. А у тебя мысли все об одном.
- Хотя, может, тебе повезет, забредет сюда какая-нибудь одинокая, со свиным пятаком, - бросил он уже на ходу и рассмеялся собственной шутке.
На часах было без нескольких минут двенадцать, когда мой последний товарищ, попрощавшись со мной, поспешил домой.
- Еще одну, - попросил я бармена за стойкой, приподнимая пустую рюмку.
«Вот как всегда, беда не приходит одна. Супруга узнала про одну из любовниц, с работы уволили, и даже не с кем выпить», - подумал я.
Мрачное настроение вновь одолевало меня, и я желал быстрее его заглушить водкой. Но бармен стоял, не шелохнувшись, и глядел куда-то позади меня. Я перехватил его взгляд и повернулся в ту сторону.
В конце длинной барной стойки пристроилась молодая, стройная девушка, грациозно изогнув спину и положив ногу на ногу. Она была в лакированных остроконечных туфельках с высокими, тонкими каблучками и обтягивающем длинном платье с боковым разрезом. Вся такая ухоженная и с виду неприступная. Никогда я еще не встречал здесь столь аристократичных девушек!
Она сменила положение своих точеных ножек, отчего платье приподнялось, и в разрезе слегка показалась ажурная полоска чулок. Встряхнув густой копной смоляных волос, она склонила голову набок и подарила бармену свою шикарную белозубую улыбку. А потом часто-часто заморгала ясными глазками с каким-то необыкновенным васильковым оттенком.
В ее приподнятой ухоженной ручке была зажата сигарета. В общем, мне стало понятно, что вначале бармен обслужит ее.
Я дождался, когда она докурила сигарету, выпустила последнюю витиеватую струйку дыма, и только тогда решил подсесть ближе.
- Что привело сюда такую красавицу в столь поздний час? – начал я разговор.
- Наверное, то же, что и вас, - произнесла она таким тонким, нежным голоском, будто льющийся ручеек.
- А вы знаете, что меня сюда привело? – поддержал я эту игру.
- Одиночество, - ответила она, - если я не ошибаюсь.
- Не ошибаетесь, - ответил я, радуясь ее прозорливости. Впрочем, большого ума не нужно было, чтобы это понять.
- Так, может, - начал я, уже более осмелев, - мы и должны были здесь встретиться? Присмотритесь внимательнее, не меня ли вы поджидаете?
- Вас, конечно же, - ответила, явно бойкая девица.
От такого ответа я даже опешил.
- А что вы так растерялись? – продолжала она, видимо, наблюдая за моей реакцией. – Может быть, прогуляемся?
"Ничего себе! Вот это мне подфортило сегодня! А с виду аристократочка, ё-моё", - подумал я, окончательно сраженный ее предложением. Я лихо соскочил со стула и молча подал ей руку, не способный в тот момент что-либо произнести.
Мы покинули питейное заведение и отправились неспешно гулять по ночной набережной. Несмотря на то, что было еще не столь поздно, ни одного прохожего нам не встретилось. Тишина была такой, что казалось, будто все вокруг вымерло. В портовой гавани стояли корабли, слегка покачиваясь на волнах, но не доносилось ни единого плеска от воды. На верхушках деревьев поблескивали в бликах луны резные листочки, покачивались от ветерка тонкие веточки, но не доносилось ни единого их шелеста. Казалось, что и шагов наших не было слышно. Все будто растворялось в ночном мраке. Даже уличные фонари вдоль дороги светили, но не освещали.
Мы все шли и шли. А темнота все больше и больше сгущалась…
Я оглянулся и, кроме черной завесы, ничего не увидел позади. Впрочем, такая завеса уже была со всех сторон. Только впереди простиралась сужающаяся лунная дорожка.
«Куда мы идем? И откуда взялось во мне это подлое благородство?», - подумал я.
Обычно от таких легкодоступных девиц я быстро получал, что хотел. А тут не то, что прикоснуться, я и заговорить не мог. Да и ото всей столь загадочной ситуации по спине пробежал предательский холодок.
И в тот момент, когда я готов был обратить ее внимание на необъяснимую тишину и темноту, она вдруг ускорила шаг, оказалась впереди меня и тут же стала снимать с себя платье.
Я замер на месте, будто прирос к земле и наблюдал, как она медленно обнажалась, как входила на носочках в воду, как плавно водила руками по ее поверхности. В сизом свечении луны ее кожа отливала мраморной белизной. А фигура… Какая у нее была фигура! Умопомрачительная. Нет, не то слово. Она была просто воплощением совершенства. Когда же округлости ее безупречных ягодиц коснулись воды, она развернулась вполоборота и многозначительно улыбнулась.
- Что же ты медлишь? – томным голосом спросила она.
Но я сам не знал причину своей скованности. Быстро раздевшись, все в той же нерешительности я подошел к ней. Она коснулась моего живота и заскользила руками вверх по торсу к плечам. А меня окатила, будто неизведанная до сих пор, волна блаженства.
Я смотрел в ее глаза, которые теперь были ярко изумрудными.
«Странно, а мне они казались до этого голубыми», - пронеслось в моих мыслях.
Но чем дольше я смотрел в эти пронзительные, глубокие глаза, тем больше в них наливались и чернели зрачки, пока полностью не скрыли своей чернотой прекрасный оттенок.
Я чуть было не закричал, когда увидел, что и белки ее глаз заволакиваются чернотой. Но в тот же миг, она жадно впилась в мои губы. И этот поцелуй оказался столь великолепным, что ноги перестали чувствовать под собой твердости почвы.
А дальше… Дальше все закружилось в каком-то безумном, диком танце. Круглая полная луна оказалась где-то внизу. Я больше не чувствовал прохладу воды и рассыпчатой легкости песка, в который до этого слегка погружались ноги. Только она. Только ее тело с совершенными изгибами и формами. Я прикасался к ней, и мои руки то обжигались, то немели от холода.
Она вскинула голову, оторвавшись от моих губ, и мне показалось, будто волосы ее приобрели стальной оттенок. На миг мне даже почудилось что-то зловещее и омерзительное в ее облике. Когда же я хотел оттолкнуть ее от себя, она вновь резко приблизилась, и мы наконец-то слились воедино. И с этого момента я вообще перестал понимать, что происходит.
Совершенно ненормальные мысли вспышками приходили в мой воспаленный, затуманенный от спиртного ум. То мне мерещилось, будто я лечу, оседланный и подгоняемый ею. То будто я увязаю в песке и, оплетенный по ногам водорослями, чуть ли не с головой ухожу под воду. Но когда хоть капля моего вожделения пропадала, она начинала вытворять со мной что-то чудесное. Я вновь возгорался к ней пылкими чувствами. И это было что-то необыкновенное, неизведанное и совершенно неописуемое! Мое тело содрогалось в бесконечных, непроизвольных судорогах и затем ослабевало в упоительной истоме.
Я не знаю, откуда во мне взялось столько страсти и столько сил, но наше иступленное соитие длилось бесконечно долго. А в редкие моменты моего отвлечения и вольнодумия, она набрасывалась на меня с отчаянным остервенением и вновь разжигала во мне из искры вожделения всепоглощающий огонь страсти.
Но вот мне подумалось, что мы испробовали уже все возможное и невозможное, и я все-таки почувствовал, что силы мои на исходе. И в этот самый момент стало происходить нечто более необъяснимое.
Вокруг нас закружились самые настоящие черти со свиными пятаками, рогами и копытами. Они то жутко смеялись, то свирепо, угрожающе скалились. И стоило мне оттолкнуть ее или повернуть в сторону голову, как черти обматывали мои руки длинными хвостами и начинали тянуть в разные стороны. Один раз я оказался подвешенным вниз головой. Кое-как освободившись от цепкой хватки чертей, я почувствовал, что падаю, судорожно барахтаясь руками в воздухе. Я закричал, но так и не расслышал собственного крика. Мысленно я распрощался со своей жизнью. Но в самый последний момент, когда до земли оставалось меньше протянутой руки, я вновь перевернулся в воздухе и мягко приземлился на ноги рядом с ней.
Теперь я боялся отводить от нее свой взгляд. А она явно чувствовала мой страх и пользовалась своим преимуществом. Дождавшись наивысшего моего предела, когда я чуть ли не терял сознание, она приближалась и буквально вдувала в меня новые силы и безумные идеи. Находясь под ее пленительной властью, я позволял ей делать со мной все, что ей было угодно. А ей было угодно такое, что сейчас и вспоминать стыдно…
В скором времени силы окончательно меня оставили. Я уже давно ничего не желал, не представлял и даже ни о чем не думал, хотя вокруг меня творилось безумие. А ночь была, словно нескончаема.
Когда же свет луны стал меркнуть, а темнота рассеиваться, и первые лучи солнца показались из-за алеющего горизонта, я в последний раз взглянул на бестию, наконец-то оставившую меня в покое. Я видел ее со спины, когда она удалялась, и с отвращением осознавал, что вижу самую настоящую старуху. Седые взлохмаченные волосы топорщились во все стороны и свисали паклями. Руки, покрытые многочисленными бородавками, с длинными ногтями, тряслись от немощи. Она еле-еле переставляла свои кривые, истощенные ноги и прихрамывала. Когда же она повернула свое изборожденное старческими морщинами лицо ко мне, я готов был провалиться под землю, лишь бы забыть, как страшный сон, проведенную с ней ночь.
Она взглянула на меня бесцветными, глубоко посаженными глазами, поводила неимоверно длинным, изогнутым носом, утробно, грубо засмеялась и подарила мне на прощание улыбку с чрезмерно обнаженными деснами и редкими, почерневшими и выпирающими вперед зубами, которую вовек мне теперь не забыть. Как и всего остального… Никогда еще мне не приходилось видеть столь омерзительной старой женщины, женщины, которая меня насильно извела до такой степени, что больше я не мог стоять, рухнул в какую-ту хлюпкую жижу и так уснул на этом самом месте.
Во сне я проваливался в бездонную черную яму, а перед глазами стояла ее ужасная лошадиная улыбка, и слышался дикий хохот.
Проснулся же я оттого, что заслышал рядом с собой визг и хрюканье, а в нос ударил резкий запах помоев. Тут же открыв глаза, я увидел перед собой свиней. Крупные, грязные животные копошились возле меня мокрыми розовыми пятачками. А один хряк лежал у меня под боком и посапывал. Я хотел прогнать их и крикнул: «Брысь!», но услышал, что вылетел из моих уст свинячий визг.
Поспешно выбравшись из свинарника, я пустился бежать, испугавшись попасть под раздачу сторожу, которого заметил в будке. Ноги мои заплетались, отчего пару раз я падал и катился кубарем с пригорка. Но сторож все-таки заметил меня и стал догонять со словами: "Стой! Стой, тебе говорят! Куда тебя нечистая понесла?!"...
«Надо же! Не зря говорят – допиться до свинячьего визга и до чертиков. Ох, ну и верны же поговорки", - размышлял я, подавляя в себе чувство брезгливости, которое тут же возникало, стоило мне подумать о моем сне. Да, так я все себе объяснил.
Только одного я не мог себе объяснить – как я оказался в этом свинарнике на окраине города?