Шаркая ногами в дырявых тапочках, английский джентельмен Тревор подошел к холодильнику, достал готовый салат «Marks&Spencer» и, сев, привычным движением оторвал тонкую пленку с коробочки. Он никогда не готовил сам, никогда ничего теплого не ел ни на обед, ни на ужин. Горячим был только дежурный растворимый кофе. Обычно англичанин утыкался в бесплатную газету «Evening Standard» и, скрючившийся над желтоватой газетной бумагой, читал весь вечер.
Это был человек очень вежливый, всегда с чисто английской интонацией говоривший о погоде, умеющий вовремя произнести элегантную подбадривающую фразу. Тревор всегда хорошо отзывался о людях всех национальностей. День ото дня я встречала его то беседующим с испанцем-полицейским, то с полячкой-официанткой, то с филиппинкой-горничной. Всегда он заискивающе смотрел на собеседника, прекрасно вил нить разговора, был безукоризненно учтив и дружелюбен.
Правда, Тревор был совсем одинок. Жены у него не было, только в каком-то далеком прошлом была некая женщина, которую он называл «моя партнерша». Про их совместную жизнь я знала только, что у них был попугайчик. Детей не было у старичка, зато были родственники, и жили они близко, но никогда его не навещали, а он-их. Было жалко Тревора - такой положительный во всех отношениях человек и никто его по достоинству не ценит.
- А вы, Елена, что думаете о вежливости? - оторвавшись от газеты, спросил меня джентельмен.
- Я люблю, когда вежливость происходит не от долга, а от внутреннего уважения к людям, - ответила я привычной фразой, которую мне приходилось много раз изрекать в обществе англичан.
- Несомненно, конечно. Вот мне всегда говорили, что я вежлив. Я очень этому рад. Я люблю все нации, всех людей. Лондон открыт для всех. Англии надо учиться у других стран. Вот и в статье так же пишут.
Обычно я старалась уйти от такого разговора, потому что он мог длиться хоть два часа, а о чем говорили потом и не вспомнишь. Впрочем, это тоже чисто английское умение - делать искусственное дыхание потухающему пустому разговору, но не остановить его. Ушла я от разговора и на этот раз.
На следующий день я в хорошем настроении вернулась домой, поздоровалась с Тревором - но смотрю, что на лице его будто бы не написана любовь ко всему человечеству. Став ко мне боком, чтобы не смотреть в глаза, он ломающимся голосом вдруг как прокричит:
- Кто выбросил мой просроченный лимонный пирог???
Я вообще не поняла, что это за номер. Я сразу стала уверять его, что это была не я, что меня вообще дома не было. Он не унимался, кричал, стал совсем неадекватным. Но потом успокоился, извинился.
С тех пор у меня появилось ощущение какой-то двойственности этого человека. Я начала внимательнее присматриваться к нему. Он продолжал быть вежливым, даже подарил нам целую банку местной вкусности, крайне подобострастно расспрашивал про Россию и ее традиции. Но вдруг бросилось в глаза, что он ходит в очень старой куртке с дырками. Она замаслилась по швам, обвисла и выглядела по-бомжовски. Никогда Тревор ее не менял- причем был он человеком не бедным. Старик жил с нами в одном доме в хорошем районе. Пару раз он говорил, что продал свой дом в Лондоне, положил деньги в банк и вот на них и существует. Во всяком случае, Тревор был сильно богаче «наших» пенсионеров.
Потом вдруг оказалось, что он страшно боится, чтобы мы к нему в комнату не проникли. Джентельмен подкладывал свернутые бумажки в дверную щель, чтобы проконтролировать, не ходили ли мы по комнате в его отсутствие. Обычно Тревор всегда всем делал замечания, что они в обуви ходят по девственно-чистому бежевому ковролину, пачкая его. А однажды, вернувшись домой ранее обычного, я увидела, как он грязными ботинками вышагивает по тому самому всеми оберегаемому ковровому покрытию. Я заметила также, что по телефону он кроет на чем свет стоит всех своих собеседников. Просто кричит на них, высказывается по-хамски и с издевкой.
Мне стало казаться, что чем вежливее Тревор говорил со всеми на людях, тем больше росла и ширилась его тень. Чем улыбчивее он был днем, тем громче кричал по телефону на кого-то за закрытыми дверьми вечером.
И однажды мы встретились с его тенью.
Был вечер. Целых девять часов, что в Англии время «приватной» жизни. Все магазины закрыты, на улицах жилых кварталов уже нет прохожих, тишина. Тут в дверь звонок. Мы с мужем открыли — стоит немолодой китаец и что-то совсем непонятно говорит. Потом до нас дошло- он хочет посмотреть сдающуюся в доме комнату прямо сейчас. Мы стали ему вежливо объяснять, что хозяйки нет дома, что можно смотреть только с ней, что ему нужно позвонить сначала ей.
Мы уже почти умудрились все объяснить китайцу, как тут вздрогнули:
- Убирайся отсюда, сволочь! - раздался крик.
Обернулись - стоит Тревор, весь трясется, в одних семейных трусах.
- Убирайся, гад, не трать наше время! - закричал старик еще раз китайцу. - Ты сюда зря заявился!
Английский джентельмен был в катастрофическом состоянии- будто его застукали на месте преступления. После того, как китаец в ужасе ретировался, Тревор успокоился, надел штаны и пришел на общую кухню.
- Я всегда говорил, что Англия стала совсем не той, какой была раньше, - продолжал наш англичанин. - Пора давно закрыть границы, чтобы было поменьше всяких китайцев-прохвостов. Думаете, Англии не хватает сантехников? Вокруг все заполонили эти противные поляки- они все сантехники и строители, нам они не нужны! Хорошо бы от иностранцев вообще избавиться - это люди недостойные.
Лицо его было в этот вечер совершенно неузнаваемым - сморщенным, злым, капризным и беспомощным. А мне казалось, что это и было его настоящее «я».
Вскоре мы из этого дома съехали. Нам показалось, что мы сходим с ума вместе с «джентельменом», как, наверное, и все его близкие. Теперь я с очень большой осторожностью отношусь к людям, которые любят поговорить о необходимости вежливости. Ведь чем большую роль для человека играет вежливость, тем, возможно, больше его тень, которую он хочет скрыть.