Спустя пару недель после совместно проведенного с постылой женимой дня рождения, мы тихонечко разбежались по своим родным хоромам - она не желала меняться, а у меня уже не было сил изображать удовольствие, при той бестолковой совместной жизни. Таня не только не умела, не хотела (“и не буду!”) убирать и готовить, но даже свое исподнее оставляла “достирывать” моей простодушной маме. Застав родную за этим занятием, крепко с ней поругался, попросив категорично никогда, ни для кого, ни при каких обстоятельствах, больше не быть прислугой… А я ведь еще впоследствии их поездки на море почувствовал: что-то там случилось, коль мой исконно чуткий, доброжелательный братишка стал открыто Танечку презирать. Не единожды спросил об этом отца, однако он, умозрительный сельский интеллигент, отмалчивался, а незлобивый братец не любил гнилых разборок. Сейчас мне их проще понять. Вспоминая Таниных "завистников", моих заботливых "доброжелателей", прихожу к выводу, что они по отношению к ней были во многом правы, не даром премудрые витийствуют: “Бог шельму метит, а дыма без огня не бывает!”
Вряд-ли следует полагать, что разочарованный в семейной жизни мужчина не способен обмануть еще не разочаровавшуюся в брачных узах супругу. Ясен пень, - способен! Надо, видимо, уточнить, кто кого взаправду обмишурил. У меня эмпирический ответ уже тогда был в цифрах верен. Он и предопределил наши дальнейшие с Татьяной отношения. Когда она в тот чертов день по телефону пролепетала словами тещи, что "нам лучше повременить с ребеночком, поскольку, будучи молоды, мы должны, прежде, пожить для себя, накопить на квартиру, мебель и машину...", я с ужасом понял, до чего изощренно и подло отымели меня, посконного! Что значило "повременить", мне стало более чем понятно.
- Так вот оно как, Танюша: чтобы заставить дурака жениться, довольно было объявить себя беременной, а в житьишке для собственной услады, ни тебе, ни мамаше твоей дети совсем не нужны!
Я первый раз в жизни чудовищно взбесился: в ушах - барабанная дробь, в руках - классический тремор. День как день, но вечерело кровавым закатом. Взяв остро наточенный перочинник, поехал ее, суку, резать…
До Энска мои мозги маленько проветрились и я остался ночевать на автостанции, всего в двух шагах от тёщиного дома. "Его мысли вращались в замкнутом пространстве черепной коробки, именуемой голова", - так, примерно, мог бы описать мое состояние одаренный поэтическим воображением писатель, а прямолинейный писака напишет правду: стрекозел за*бался! Голодный и злой на весь гребаный мир, чтоб хоть пару часов покимарить, я поудобней устроился в жестком кресле вокзала, когда вдруг, откуда-то с неба, как в магическом благостном сне, рядом со мной опустилась… зеленоокая ангелица по имени…
- …ты что тут делаешь? - машинально спросил мой голос, не предполагая уже никакого ответа.
- …опоздала к последнему рейсу домой… - не менее автоматически ответила Люба-Любовь…
Она, действительно, опоздала, а я успел прийти вовремя, вновь ощутив всеми фибрами своего существа обворожительную прелесть неписаного лика земной богоматери, нежность удивительно ласковых рук и дивного голоса, притягивающий блеск того душевного великолепия взрослой девушки, в котором легко угадывались: и неукоснительная преданность добру, и сопереживание чужому горю, и ожидание чуда собственного предназначения.
Словно западший сверчок я стрекотал без устали до самой полуночи, боясь, что если остановлюсь, моя мечта улетит и больше никогда не вернется. Не забыв о долгой разлуке, я ниочем её не расспрашивал, говорил о себе и о ней, как о том что случилось или может случиться. А она все молчала и слушала, она все еще была влюблена, не питая ко мне ни обиды, ни злости и ни в чем не упрекая. И это вперекор всей боли, что я ей причинил! Мы обещались писать друг другу и видеться каждый месяц. Возможно, я уже не вправе был лелеять каких-либо надежд, но кто бы смог отречься от любимой, понимая, что ничего дороже любви на этом свете нет? Только глупец или безумец!.. Легкой поступью своих теней мимо нас проходили люди, приезжали и уезжали автобусы, на перронном циферблате время остановилось, пошло вспять, моя любовь читала мне стихи из купленной брошюры... и хоть я мужественно старался не уснуть, а все ж, под утрие, затих сурком в порыве чьих-то ангельских объятий…
В новом учебном году среди наших не очень чопорных "англичан" не было студентки Любы Л., - ее не ушли, она сама слиняла, забрав из канцелярии института все свои документы. И на параллельных отделениях факультета кое-кто с учебой простился: отчислили вечно поддатого "французика", Виктора Т. и Аннушкиного ухажера, спесью недоделанного "немца", Анатолия Ч.; недосчитались мы и умного, красивого парня, Николая Н., убившего в состоянии аффекта приставшего к нему деревенского залупщика, и жуликоватой стройотрядовской активистки, Людмилы Б., и одной экстазной фифочки не самого тяжелого поведения… Но нас не стало меньше, на смену павших товарищей в наши каторжные ряды, переводом, влились "иностранцы" из других союзных вузов. В том великом безвременье гордые птицы пролетали над стаями, за окнами в полный рост гуляло бабье лето, а моя лингвистическая мука-наука продолжалась…
http://www.proza.ru/2016/10/12/2170