Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2016/10/06/1253
Алманения,
Земля Цезаря, дворец Короны в Цезарионе
Дерево ударилось о дерево глухо и шелестяще, металл зазвенел угрожающе. Для многих хватало и этого. Реджента не шелохнулась, не изменилась в лице – вытянула лишь небрежно руку, совсем немного: легкий материал ее платья соскользнул с ладони. Одна из гвардеек, стоящая по правую сторону массивных дверей, подавила нервное желание сглотнуть слюну. Почувствовала, как горячая волна приливает к лицу; почувствовала себя обнаженной в цепком и морозном взгляде сщуренных глаз, всматривающихся в нее снизу. Вынудила себя вспомнить, что лицо ее скрывает черная как пепел маска, что это она потными теперь пальцами сжимает алебарду, что металл ее острый как сама смерть. «Но как оружие способно противостоять этому перстню?» Ощутила вибрацию на древке алебарды, поняла, что это гвардейка по правую сторону от нее освобождает Верховному Жрецу проход к Наследнице. Мгновение спустя обе гвардейки держали уже алебарды в левой руке, а правую, согнутую в локте, приложили к груди и крепко сжали ладонь.
Реджента опустила руку, широкий и воздушный рукав ее горящего желтизной платья скрыл каскадом складок могущественный перстень. Она сильным, решительным движением толкнула резную дверь. В глаза ударила чернота, угрюмая и болезненная, депрессивная. Освещение коридора тонуло в поглотившей покои Наследницы скорби. Реджента, озлобленная, пустила резко дверь, уверенная, что тяжелое дерево встряхнет оглушающим лязгом эти комнаты; но, не издав ни звука, она лишь отрезала мягкий свет, оставляя женщину наедине с мраком. Паучьими прикосновениями длинных, когда-то красивых, но теперь изъеденных артритом, пальцев Реджента искала лампу. Боясь отдаляться от двери, единственного ориентира в этом храме казалось вечного страдания и бичевания, женщина извивалась в неестественных позах, пытаясь нащупать деревянное основание лампы. Наконец, она прикоснулась указательным пальцем к чему-то, что наощупь напоминало спасительный источник света, стоящий на чем-то, что могло быть столом. Крепче обхватила тонкую лампу ладонью и осторожно потрясла.
Несколько мгновений ничего не происходило, пока темноту не разрезало тусклое зеленоватое сияние. Постепенно набирая силу, оно принимало сначала матовые, а затем неоновые изумрудные оттенки. Реджента быстро выпрямилась, расправила полы платья, поправила светлеющие малахитовые волосы, выглядящие в новом освещении более наполненными здоровьем. Осторожно ступая, она водила лампу так, будто защищалась от дикого зверя, будто зеленоватое свечение было единственным способом выжить. Дрогнула всем телом, когда мягкие, приятные на ощупь волоски брошенной на мозаичный пол шкуры коснулись шершавой кожи ее стоп, не скрытой сандалиями. Дрогнула от неожиданности. Щекотящие волоски припомнили то, что забыла давным-давно; то, что считала погребенным Затемнения и Затемнения назад. Реджента не рассматривала обстановку комнаты – двигалась она в одном лишь направлении и с одной лишь целью: впустить в провонявшиеся потом, слезами, ненужными, бесполезными молитвами и темными мыслями покои небесный свет. Женщина беззвучно выдохнула, когда ее сандалии опять тихо зашуршали по выложенному миниатюрными разноцветными камешками полу.
Добралась до окна. Вопреки ее ожиданиям, оконный проем не был занавешен каким-нибудь плотным куском ткани, но заставлен шкафом.
Реджента скривилась, когда опустилась на корточки, чтоб оценить тяжесть шкафа. На полу, даже в мерцающем свете лампы заметны были недавние глубокие царапины.
«Как же сильна ее печаль».
Вместо того, чтобы переставить мебель в угол, женщина ухватилась больными пальцами за одну из полок и потянула на себя. Увернулась в самый последний момент, пола платья оказалась прижата упавшим с грохотом шкафом, лампа вывалилась из ослабевшей хватки, и звук ее падения пропал в ворсинках шелковистой шкуры. Яркий свет неба завладел комнатой, уверенно и победоносно борясь со тьмой в покоях, но ничего не способный сотворить с болью душевной. Реджента чувствовала эту боль и понимала, что Наследницу непросто будет убедить в необходимости будущей церемонии, в ее важности. Никогда прежде она не знала столько темноты, поселившейся в Алманене.
-Поди прочь,- захрипел голос. Голос, изможденный слезами, беспомощностью и этим отвратительным чувством в горле, когда все мышцы сжимаются нервно, когда воздуху приходится протискиваться с боем в легкие, когда сам вдох требует невозможного – жизни.
А она хотела умереть. Умереть, чтоб увидеть ее; услышать ее голос; почувствовать теплую ладонь в волосах. Неужели это не благой повод, чтоб отдать свою жизнь, никчемную и никому ненужную. Ненужную всем, кроме нее.
Реджента одним движением оторвала придавленную полу, не обращая никакого внимание ни на треск дорогого материала, ни на то, что платье было безвозвратно испорчено. Обошла аккуратно зеленое пятно на шкуре: от удара лампа треснула, и из трещины вытекала светящаяся зеленая жидкость.
Женщина опустилась на топчан, на самый край. Уставилась без слов на Наследницу.
-Так уже не молятся,- сказала она, пытаясь вложить в эти слова любовь, но отвращение к девчонке, свернувшейся на боку посреди звериной шкуры, не позволяло женщине любить ее. – Подобным образом молились язычники, еще до времен Куриозале.
-Поди прочь,- крикнула девочка неожиданно звонко. И тут же закашлялась. Хрупкий покой ее разрушила эта бестия. Глаза снова заколол поглощающий силы плач, на лице она почувствовала тяжесть слез, а в сердце – опустошающее пламя тоски.
Реджента подскочила, одним прыжком достигла девочку и протянула изувеченные пальцы, намереваясь пожелтевшими ногтями-когтями впиться в слабое, блеклое плечо Наследницы. Остановилась судорожно, когда девочка повернула голову и раскрыла глаза. Глаза, обезумевшие от страха и невозможности того, что просходит.
«Она хотела ко мне... дотронуться?»
Реджента отшатнулась, сделала один шаг назад, потом еще один. Задела амфору, а та, завертевшись на одном месте, быстро потеряла равновесие и рассыпалась красноватыми песчинками, ударившись о стену.
Девочка, все еще прижимая колени к груди, стала пятиться в противоположную сторону. Пропитанная слезами фиолетовая тога вовсе не защищала от холодных прикосновений каменного пола.
Обуздав себя, свою неприязнь к глупой девчонке, которая все только портит, женщина подошла спокойно к тяжело и испуганно дышащей Наследнице. Протянула примирительно руку.
Девочка бешеными глазами осмотрела ладонь, представляя, как кожу разрезают острые когти. Почувствовала, как огненные слезы заполняют ее глаза; мысленно наказала себя, что позволяет слезам снова размывать окружение. Задрожала. Ее грудная клетка начала вздыматься неравномерно. Ощутила ком, сплетенный из тоски, ненависти, отрешения и неверия; а также из потерянного тепла, из недосказанных историй, из всего того, что мать может дать дочери. Этот ком протискивался сквозь зажатое спазмом горло. Этот ком вытекал сквозь крепко зажатые зубы. Растворился криком, оглушающим, жалеющим, обвиняющим.
Морщинистое лицо Редженте дрогнуло улыбкой. Хорошо скрываемой улыбкой. Поняла, что нужно будет сесть рядом, взглянуть в лицо девчонки, попытаться как-то утешить. Выждала момент, когда Наследница вытерет полой тоги щеки, и, скривившись от боли, опустилась на мозаичный пол. Положила шершавую ладонь на нежное предплечье. Задумалась на мгновение о тех временах, когда ее собственную кожу не покрывали уродливые старческие пятна.
-Вон,- сказала Наследница. – Вон, приказываю тебе. Ты извергаешь яд.
-Нет, это тоска и страдания, которые ты источаешь, отравили эти покои. Отпугнули ее дух. Твой яд тому виной.
Потирая глаза, девочка, икая, призналась:
-Я не чувствую ее. Ее здесь нет. Я молилась, чтоб она пришла, а ее нет.
Девочка задрожала снова.
Реджента прикусила язык и сказала нечто более нейтральное:
-Цезарь и так болела. И так бы умерла. Мои молитвы не победили бы болезнь. Есть то, что они могут сотворить и то, перед чем бессильны. Небеса выбирают единожды, а потом уже не изменяют своим решениям.
Глаза девочки округлились, она сжалась комочком и потянулась за чем-то, чего не было:
-Ты... ты убила ее.
Шепот ее был устрашающий, ненавистный.
-Ты не молилась за нее, тебе все равно... ты - ... предатель.
Наследница попыталась привстать на непослушных ногах, но запуталась в тоге и свалилась на твердый пол.
-Послушай меня, поверь,- измученно и тихо заговорила женщина, приближая с каждым словом голову ближе и ближе к лицу девочки,- я всегда служила и буду служить Цезарь. Меня, ровно как и всех остальных, растили с этой только целью – приклоняться Небу на земле, помогать и советовать, защищать молитвой, церемонией и даже кровью. Называть меня предателем Наследница имеет всяческое право, но вместе с тем она обвиняет саму Цезарь в незнании. А я знаю. Знаю, как вернуть Цезарь с мира между Небом и землей.
Девочка замерла. Прекрасно знала, что Реджента говорит правду. Прекрасно знала и то, что вернув мать, потеряет себя.
Словно заметив колебание в светящихся от слез бирюзовых глазах, Реджента добавила:
-Не думай, что только тебе приходится делать такую жертву. Каждая Наследница до тебя проходила церемонию Хинайнлассе. Каждая открывалась перед предыдущей. Так передается мудрость, Сацерия. Сделай это ради матери, и она оживет.
Реджента встала – не могла больше сидеть на холодном полу, не могла игнорировать ломящие кости. Снова протянула руку.
-Твой народ ждет Цезарь, Сацерия. Ждет богиню-правительницу, которая поведет его во славу Небес в путь, концом которого будет вечное величие или вечные муки. Народ совершит каждое деяние, пока Цезарь стоит во главе. Без тебя, Сацерия, Алманения слаба, является только лишь долгой линией на карте.
Сацерия приподнялась, обхватила крепко, но недоверчиво запястье Редженты, стала устойчиво на ноги. Ей показалось, что ветер заиграл ее длинными до плеч темно-зелеными волосами, хотя погода стояла абсолютно безветренная. А все же, пряди почувствовали тепло, такое призрачное, едва заметное.
Девочка улыбнулась, впервые за долгое, очень долгое время. Сказала то, чего не ожидала ни она, ни тем более Реджента:
-Спасибо тебе.
И ни Сацерия, ни Реджента не знали, что благодарность эта была послана невидимому, теплому, как ладонь матери, ветру.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2016/10/12/1586