Литва. Куршская коса
Дочка подрастала, и можно было начинать выезжать семьей летом на отдых. Конечно, хотелось отдыхать на море. Мы стали почти каждый год ездить в Прибалтику, больше всего в Литву, в Палангу и, особенно, часто на Куршскую косу, в Ниду. Дело в том, что Л-ля, после окончания университета, стала работать в Институте США и Канады и от профсоюза института в Ниде снимались, довольно дешево, домики или квартиры для отдыха сотрудников. Куршская коса считалась пограничной зоной, и въезд туда был по пропускам, поэтому отдыхающих было немного, по сравнению с другими местами отдыха, той же Палангой, к примеру, не говоря уже о черноморском побережье Кавказа и Крыма. В дальнейшем мы в Ниде обзавелись знакомствами и ездили уже туда по вызову. Это был один из забытых Богом и людьми райских уголков земли. Как будто Вы попадали в другой мир. Сосны, дюны, прохладное море, готические домики с черепичными или камышовыми крышами. Дорожки, уложенные аккуратными плитками, ведут через небольшие, поросшие хвойными деревьями, холмы к морскому побережью. Шоссе, тянущееся параллельно побережью, иногда может пересечь табунок кабанов. А за шоссе, вдоль тропинок, ведущих к морю, попадаются заросли малины, ежевики, грибные места и т.п. Если же от кромки побережья Куршского залива подняться по деревянной,круто уводящей ввысь под самые небеса, бесконечной лестнице на большую желтую дюну, нависающую крутым откосом над заливом, перед тобой открывается какой-то небывалый космический пейзаж с бесконечными песками, будто попал на другую планету. Рассказывали, что именно здесь снимались многие кадры Соляриса и других фантастических фильмов. Со смотровой площадки на вершине большой дюны можно было одновременно увидеть два побережья: морское и Куршского залива, потому что вся ширина косы в поперечнике в этом месте не превышает двух километров. Видна была и вся Нида, небольшой приткнувшийся к берегу залива среди сосен городок с пристанью, похожей сверху на распластанную чайку, распростершую два крыла и готовую взлететь.
Нида. Ландшафт. Вид с дюны.
Прохладного моря огромная чаша
И белые дюны. И хвойная чаща.
Смолистые рощи солнцем прогреты.
Здесь боги резные янтарного лета.
Скользишь меж стволами в зеленом пространстве,
Где люди, как рыбы подводного царства.
И Нида прильнула к водам залива.
Бескрайняя гладь легла молчаливо.
Готических вилл камышовые крыши
Глядят на залив, между сосен укрывшись.
А пристань, как чайка, вам крыльями машет...
Залив с высоты как прохладная чаша.
Даже добираться до Ниды, несмотря на пересадки, было само по себе интересно и увлекательно. Вначале ехали поездом до Клайпеды. После пересечения административной границы Литвы климат и пейзаж за окном будто сразу менялся. Замерзшие, оголенные, оледенелые пространства сменялись влажными зеленеющими лесными пейзажами за окном. От клайпедского вокзала надо было добираться через весь портово - морской по европейски стильный город до паромной переправы. Здесь приходилось немного подождать, неторопливо, без всякой сутолоки, постоять в небольшой очереди, чтобы купить билеты на очередной отправляющийся паром. Покупаешь билеты. И затем происходит посадка на подошедшую к причалу паромную баржу. На небольшом пароме, заполненном автомобилями и людьми, переправляешься через узкую горловину залива на другую сторону, на Куршскую косу - это чудо природы, которая узкой полосой отделяет на протяжении около 200 км. Куршский залив от Балтийского моря. Мы всей семьей пристраиваемся на барже где-нибудь у борта, чтобы не упустить всей картины переправы. Баржа от пристани отчаливает медленно, осторожно, сопроводив отход протяжным гудком и сейчас же вдоль каждого борта нас начинают сопровождать, преследовать чайки, которые уже знают и ждут, что их будут кормить, бросая булки и всякую всячину. Чайки подхватывают брошенные куски на лету. Вся переправа занимает какие-нибудь 15-20- минут. Но мы успеваем почувствовать романтику моря, проплывая мимо каких-то громадных кораблей стоящих под погрузкой в порту, мимо морских доков и ржавых останков, отплававших свое судов.
Паром в Клайпеде
Свежий ветер балтийский Огибая маяк
Треплет ворох рубашки. И плавучие доки,
Я стою на пароме, Мы выходим из устья,
Ветру грудь нараспашку. Покидаем истоки.
И морские просторы Покидаем и порт
Режут чайки в косую, И спокойную воду.
В свежем ветре балтийском Свежий ветер балтийский
Голосят и ликуют. Вновь сулит непогоду.
Проплываем у борта Ждут янтарные сосны
Кораблей – ветеранов. И прохладные камни,
Бьет в их корпус волна, Свежий ветер балтийский,
Ноют ржавые раны. Край старинный, янтарный.
И вот уже мы на Куршской косе. Там городские пляжи, морской музей, но мы в суете, потому что нужно успеть попасть на автобус, обычно сквозной, идущий через всю Куршскую косу до Калининграда, с остановками в Прейле, Йодкранте и в Ниде. Затем вскоре после посадки в автобус пограничная проверка, еще час-полтора езды с уже знакомыми, сменяющими друг друга за окном автобуса пейзажами, и вот мы на месте в Ниде. Мы идем знакомой дорогой в квартал «Маленький Париж», где обычно снимали комнату, и который прозывался так, видимо, за то что дома его своими готическими крышами под черепицей походили на дома парижского Монмартра с его мансардами. Так, мы ездили в Ниду лет десять и считались уже его ветеранами, перезнакомившись со многими его обитателями и сохранив навсегда любовь к этому янтарному краю.
Бывали мы и в столице Литвы, Вильнюсе, хотя впервые я был в нем гораздо раньше, когда не был еще семейным человеком и ездил туда с какой-то экскурсией. Город не производил целостного впечатления. Улиц старого центра Вильнюса, разрушенного войной, сохранилось после войны не так много. Над ними высились большие костелы с пустыми площадями вокруг них. Их уже хорошо знакомый по европейским образцам архитектурный стиль, весь польско-католический облик старого города казался мне холодным, вычурным, исторически фальшивым, застывшим, не вписывающимся в будничный ритм остального города и оставлял равнодушным.
Старый Вильнюс
Как чист этот город-католик,
Как вычурна в нем старина.
В богатом барокко соборы
И город весь – паперть одна.
Лишь дворик Мицкевича скромный,
Где камни замшелые спят
И плиты литовской Сорбонны
Готический сумрак хранят.
В них грубое тело искусства,
Цеховый его колорит,
А все остальное искусно,
Но истина в том не царит.
И я прохожу равнодушно
Сквозь город творений лепных.
На папертях города душно
Без Немана далей лесных.
Гораздо большее впечатление произвел на меня архитектурный стиль, так называемый "бранденбургский", домов Каунаса. Его массивные здания, темных, но теплых тонов, казались мне более близкими к современному архитектурному облику, к архитектурному модерну европейских городов начала столетия. Каунас производил впечатление гораздо более элегантного, комфортного для жизни, более современного и стильного города, чем шумный, хаотичный и эклектичный Вильнюс. В Каунасе мы посетили музей художника и композитора-музыканта Чюрлениса, с его художественными сонатами и другими художественно-музыкальными формами картин, который занимал половину здания, а другую половину здания занимал «Музей чертей», точнее изделий с их изображениями, собранных, кажется, со всех частей света. И трудно сказать, что нам было интереснее.
Каунас – черные, черные ночи
В старых немецких дворах,
Где пела пластинка про «черные очи»,
Что еще темней, говорят.
Пластинка звучала в оконную прорезь,
Где били со звоном стакан.
Как жаль, что фантазер Чюрленис
Не рисовал цыган.
А в старом музее, где ведьмы и черти
На шабаш всесветный сошлись,
В плен брали «черные очи» смерти,
Без которых и жизнь не в жизнь.
Вообще в Литве существует какое-то особое почтение ко всякого рода чертям и ведьмам, прямо какой-то культ чертей. Видимо сказывается обилие лесов и хуторская, изолированная жизнь, образ жизни наедине, лицом к лицу с природой. В истории народной жизни, в его мифологии это проявляется очень ярко. В поселении Йодкранте, на Куршской косе, есть даже старинная гора ведьм, названная так очень давно из-за своего необычного рельефа местности и растущих здесь своеобразно изогнутых деревьев. Местные жители издавна создавали на ней в разных местах изображения ведьм из фантастически изогнутых веток, коряг, стволов деревьев. Современная гора ведьм очень живописно оформлена. Когда взбираешься в гору, то за каждым неожиданным поворотом тропы открывается какая-нибудь страшная лесная ведьма или черт, и чем выше взбираешься в гору, тем сосны, окружающие тропу становятся все сумрачнее, тропа обрывистей, а ведьмы, вырезанные из дерева, все страшнее. А на самом верху – вас ждет целое сонмище страшных ведьм, разыгрывается своего рода Вальпургиева ночь. Обратный путь, спуск по другому склону, уже проходит гораздо светлее и радостнее, рощи уже не плотные, хвойные и сумрачные, а более разреженные, светлые и радующие глаз, составленные из обычных пород деревьев (березы, дубы, осины и др.). На детей эта гора производит ошеломляющее впечатление – они так и замирают в пути.
Над гладью Куршского залива
Парящей чайкой тишина
И тянет руки сиротливо
К объятьям вечности сосна.
Влечет бескрайних вод пустыня
Мечтой несбыточной сманить,
Чтоб поглотить в своей пучине
Надежду, юность схоронить.
Над гребнем желтых дюн несутся,
Как ведьмы, мрачно облака
И звуки гимнов раздаются,
Проходят чередой века.
Из Каунаса мы однажды добирались до Ниды кружным путем, не так как обычно из Клайпеды. Вначале мы ехали на такси, пересекая чуть ли не половину края, до какой-то дальней пристани (уже не помню ее названия) в устье Немана, а затем уже на «ракете» через весь залив до Ниды. Великолепная автострада пролегала почти все время вдоль берега Немана, очень полноводного, с живописными берегами. Таксист всю дорогу крутил магнитофонную ленту с меланхолически – надрывными записями очень популярной тогда певицы Булановой. Позднее она изменила своей манере и кажется зря. Канула в безвестность. Под ее щемящий задушевный голос за окном открывались приречные просторы, тяжелые и влажные пейзажи с лесными и луговыми далями. Прекрасная страна. Как давно это было…