Публикация в сборнике прозы "Знак ответа" 2016г (отрывок)
Женька заметил Катю в пьяной толпе. Выделил и отпечатал в памяти. Выжег, как клеймо.
Он в тот момент был уже разведён и жил, не расписавшись, с молодой женой. От первого брака у него был сын, а в этом союзе не было детей. Да и эмоций не было. Была потребность, но такая непостоянная, что причиняла боль им обоим. Женя не страдал рядом с Аней от чувств, а вот её любовь переживал до температуры. Он скорее нервничал от избытка своего безразличия и от её кричащей преданности, но чаще просто не замечал ни того, ни другого.
Второй его брак начался внезапно. Его душа и тело искали выход из того холодного, заветренного уже, существования, на которое он сам себя обрёк после тяжелого разрыва с первой женой. Правду говорят, что первая любовь - иллюзия. Женя любил Ольгу и хотел ответной любви, жертвенной и всепоглощающей. Они жили хорошо, но Ольга всегда была спокойной, вдумчивой, женщина-зима, человек-в-себе. Она жила без страстей и Женьке дико не хватало её эмоций. Он, порой, испытывал жажду, как после забега и никак не мог напиться - в Ольге не хватало воды. Вот бывают "водяные" люди. Их можно пить вечно, напиваться до безумия и хотеть ещё, а есть люди, которыми напиваешься сразу и навсегда. Ольга же чаще всего была обезвожена совсем.
Вторая, гражданская жена, Аня в будничной жизни оказалась совсем ребёнком, испуганным, неприспособленным и неестественно ранимым. Сексуальную связь они потеряли, а душевной не возникало никогда. Женя не любил Аню, признавал это, но не признавался в этом ей. Семья не складывалась. Аня не воспринимала 12-тилетнего Артёма как ребёнка. Скорее для неё он являлся неким раздражителем, лишним звеном. Она не умела и не хотела участвовать в его жизни. Женя терпел и пил. Они пили вместе. В обществе таких же потерянных и одиноких семейств. Там он и повстречал Катю.
Катя, Катюша, милый, обаятельный и такой недоступный человек. Катя хохотала громко и заразительно, Женя пьянел, и алкоголь не был этому причиной. Она была влюблена в другого человека и не видела никого вокруг, а на Женьку смотрела насквозь, и этот сквозняк огорчал и опустошал его. Он был простужен ею, а «лечение» пивом и обществом не давало никаких результатов, помогая лишь на время.
***
Завтрак не удался. Тяжело жить с человеком, который не видит выхода, а выйти хочет.
А ведь было же порой и душевно, и тепло, но эта пора сменилась тупой монотонной скукой и тихим раздражением.
Как же ему надоела эта шокотерапия плавно переходящая во что-то нудновато-ежедневное, как чертово колесо. На нем любопытно прокатиться и с первого раза захватывает дух, но на втором круге ты просто по инерции вертишь головой и улыбаешься. На третьем же понимаешь, что вид излишне провинциален, а колесо жутчайше медленно опускает тебя на Землю, и уже не терпится побывать на более динамичном аттракционе, но только один раз. Женька сидел за кухонным столом без скатерти, потому что его молодая жена считала это старомодным, и размышлял, не подзатянулся ли третий круг его чертова колеса и как он вообще попал в этот «парк культуры и отдыха». Эх, Катенька, Катюша, как остро ты всплываешь в памяти в такие моменты и как тяжело каждый день возвращаться туда, где нет тебя, и где есть не ты…
«Ну, все, Артемий, хватит размазывать омлет по тарелке, в школу опоздаем!» - несколько завышенным тоном рявкнул Женька на сына. Артём, не отрываясь, следил за чем-то на экране смартфона, неспешно водя по экрану пальцем, а другой рукой ерзал по тарелке вилкой, как на автомате. «Ща, пап» - промямлил он без тени обиды на отца. Анька драматично закатила глаза и, возмущенно цыкнув языком, вышла из кухни. Женька встал, поставил свою тарелку и тарелку Ани в мойку и посмотрел на сына. Артём, напряженно сопя, искал что-то на просторах интернета, сгорбившись над экраном наладонника. Женя давно заметил, что сын перенял от него привычку, будучи чем-либо занятым, постукивать ногой в такт какой то, одному ему слышимой, музыки и сейчас Артём тоже шевелил пальцами, подчиняясь неизвестному ритму.
«Ты звонил матери? Скоро каникулы, надо решать, где ты их проведешь, у меня или у мамы. Вы обсуждали это?»
«Я же говорил, мне все равно, а мама не против лагеря» - вздохнул Артем, а с последними словами поднял голову на отца с просящим взглядом – «Лёнька едет… В прошлом году его старший брат там отдыхал».
«Ну, какой лагерь, сын, ты что маленький?» - непонимающе развел руками Женя – «Я прошу тебя, поедем втроём в Сочи, там накупаешься в теплой и солёной воде, на американских горках прокатишься».
«Да ты сам не хочешь на это море-шморе!» - прошипел Артём, резко развернувшись к отцу – «тебя эта… тащит туда!» Мальчик, не оглядываясь, кивнул в сторону комнаты.
«Сын!» - Женя собрал всю волю в кулак, чтобы не сорваться на ребёнка, его раздражало поведение капризного подростка, который, как ему казалось, назло нелюбимой мачехе хочет испортить отдых – «Я бы хотел, чтобы ты провел каникулы с нами».
Аня появилась на кухне с последними словами мужа и шумно открыла воду. «Пап» - нарочито громко произнес Артём – «Давай сходим в поход с палатками, мы же собирались! Будем печь картошку на костре! Ты, вот, мне удочку подарил, а я ей так ни разу не пользовался! Ну, па-ап! Я Лёньку возьму».
«Побыл бы с мамой!» - нравоучительно обратилась Аня к Артёму, выключив воду – «В цирк бы сходили!».
Артём многозначительно посмотрел на отца и встал из-за стола: «Сами вы…». «Артём!» - осуждающе перебил Женька сына. «Сами вы ходите в этот дурацкий цирк. Я вам не тупой ребёнок!» - уже выходя из кухни, на надрыве прокричал Артём.
«Да что это за спектакль опять…» - начала, было, Аня, театрально всплеснув руками, но Женя перебил ее: «Ну, хватит, всё!» - с раздражением пресёк он ее тираду и вышел вслед за сыном.
Не торопясь управляя автомобилем с обиженно притихшим сыном на заднем сиденье, Женя переваривал слишком насыщенное эмоциями утро. Вся его жизнь в то время представлялось как нужда. Духовная, душевная... как хотите. Даже любимый ребёнок не мог заполнить пустоту, потому что тем, чем хотелось её заполнить, подросток в полной мере не владел, да и в принципе ничего подобного дать не мог.
Любой тяжелый день наваливается на тебя неожиданно и прямо с утра, но за ним следуют другие, не так интенсивно напичканные событиями и неприятностями. И как то постепенно сглаживаются углы, и разбавляется горечь. Ты вдруг начинаешь понимать, почему так нерушимы союзы, в которых людям наплевать друг на друга, ведь в подобном анабиозе можно пребывать вечно.
На следующее утро завтрак прошел в мирной и даже довольно приятной атмосфере, как и многие другие и Женька вновь отправился на работу с мыслью о том, не слишком ли большое значение люди придают ощущению счастья. Может нам всем слишком много нужно? Может нам только кажется это необходимостью?
***
Многим хорошо знакома ситуация, когда ты уже смирился, что не можешь найти какую-то твою вещь, когда ты уже это пережил и даже успел приобрести другую, не такую любимую, но новую. И в тот момент, когда тебе, казалось, уже никогда не придёт в голову даже размытый образ той потери, ты, как слепой котёнок, натыкаешься на неё при самых удивительных и невероятных обстоятельствах и в самом нелепом месте, там, где даже в бреду не стал бы искать. Жене ситуация тоже была знакома, но, когда Катя появилась на пороге его квартиры, весь его жизненный опыт сузился до унизительных размеров и он застыл в дверях неловко и негостеприимно.
Катя стояла напротив и, приветливо улыбаясь, смущенно заглядывала за его плечо. Женя не верил своим глазам. Соседи праздновали день рождения, а на Женькиных "метрах", как самых больших, по-дружески и по-соседски было решено поставить праздничный стол. Катя оказалась в числе приглашенных гостей, а Аня в тот момент отлеживалась у родителей - переживала последствия запущенного гриппа.
Этот вечер прошел как во сне. Поздравительные речи, смена тарелок, стопки опрокидывались, голоса набирали силу, жесты становились свободнее, обстановка непринуждённей. Катя с Женькой бегали курить на кухню и быстро нашли общую тему. Он был счастлив до головокружения, что заинтересовал девушку, и его нестерпимо влекло к ней.
«Ну, шта вы тут надымили, ироды!» - беззлобно проворчала хозяйка торжества, пародируя известного персонажа популярного советского фильма. Она ввалилась в накуренную кухню, открыла окно и расхохоталась. Валька была широкой женщиной в буквальном и переносном смысле этого слова. Ее нельзя было назвать толстой, толстые люди обычно округлы телом, а эта женщина была похожа на шкаф. Валя была большой и очень громкой, но имела добродушное лицо и лёгкий характер. Она была давней подругой Жени, они давно жили на одной лестничной площадке, а с Катей работала в одной редакции последние полтора года.
«Валечка, ну ты как бронепоезд» - пьяно заумилялась Катя. Валентина внимательно оглядела Катю, сидевшую прямо на подоконнике, кокетливо положив ногу на ногу, на стоящего рядом Женьку и прищурилась: «А ну как сбрызните, младой человек, нам с Катериной покумекать нужно, по-бабски, ага!» - продолжала куражиться Валя. Женька, поддавшись атмосфере и градусом поданного на празднике напитка, жеманно заложив за спину руку, на манеру лакея, поцеловал Кате руку и вышел.
«Что же ты, Катенька, кавалера своего, значит, бросила и за женатиком приударила?» - начала издеваться Валя, закурив – «Евгений Николаевич то второй раз пытается счастье построить, а ты тут коленками сверкаешь! Да и разница у вас…»
Валентине в тот вечер стукнуло 32 и она, будучи старше Кати на четыре года, считала себя опытнее и думала, что где-где, а в любовных делах она разбирается.
«Тем более, его уже увели один раз. И девочка то помоложЕЕ тебя будет, ага!» - Валя попыталась закинуть свое грузное тело на стол и сесть как Катя, но ей это не удалось с первого раза, и она сделала вид, что ей этого не очень то и хотелось.
Она продолжила уже без назидательной интонации: «Олька то, совсем тихая мышка была. Скромная лаборанточка. И Женька то парень нормальный такой... хороший парень… Че им, мужикам надо…» - задумчиво размышляла Валентина, как будто наедине со своими мыслями.
«А мне он нравится именно потому, что он простяка такой» - без всякой иронии заявила Катя – «не то, что мой Сергуня, все по театрам меня таскает. Цепочек надарил, а замуж не зовёт. Скукота»
Валя повернула голову к Кате и у неё с сигареты упала трубочка пепла, рассыпавшись в пыль: «Да выбрось ты эту дурь из головы! Тебе через пару лет тридцатник, а тебе все романтики подавай. Хватайся за своего дипломата и держись как за спасательный круг! Будешь отдавать детей в элитную школу – вспомнишь мои слова, и спасибо мне скажешь» - Валентина расквасилась в неуклюжем реверансе, как бы изображая Катину благодарность, и снова расхохоталась - «Ладно, пойду, отправлю мужиков за водкой».
Валя вышла из кухни и оставила Катю в необыкновенно приподнятом настроении. В ту минуту Катя вдруг почти физически ощутила разницу, которую испытывала при общении с Сергеем и Женей. Валя и сама не понимала как та параллель между двумя мужчинами, которую она невзначай провела, превратилась в огромную пропасть, оставив Катерину только с одной её стороны.
Тот вечер сильно затянулся, и гости устроили танцы, сдвинув стол в сторону. Катя искоса наблюдала за Женей, а когда ловила его взгляд, игриво улыбалась. «Сколько можно ждать» - прошипела ему в ухо Катя и потащила в сторону. Женька поддался ей, и они оказались в прохладном сумраке ванной комнаты. «Уф, как они мне надоели, я столько не выпью» - Катя стояла напротив него в опасной близости и, подняв одной рукой волосы с шеи к затылку, второй обмахивалась как от жары. Через две стенки от них громко играл ремикс одной из композиций Лайфхауса, и слышались возбужденные голоса, среди которых периодически прорывался хохот именинницы.
Катя замолчала и посмотрела на Женьку, он молча улыбался, глядя на неё без тени смущения, но сдерживался обнять. Он понимал, что степень её опьянения ничуть не меньше, чем его, и пользоваться этим подло не только для самой Кати, но и еще для двух людей, одну звали Аней, а второго… Сергей, кажется. Катю же положение вещей не смущало и она, положив обе свои ладошки Жене на грудь, медленно вела их вверх, постепенно прижимаясь к нему всем телом. Женя почувствовал лёгкую дрожь в конечностях и понял, что сопротивляется. Катя, Катёнок, по которой он сох как подросток последние месяцы, стоит перед ним и ждёт близости, жадно заглядывая в глаза, а он думает об этикете. «Жалкий идиот» - подумал Женька и рывком прижал Катю к себе. Она охнула и застонала.
Жене казалось, что он целовал её долго и глубоко, медленно стягивая бежевый трикотаж с узких плеч, жадно гладил по спине, а потом, посадив на стиральную машину, мял её бедра обезумевшими ладонями. Его разум поглотило ощущение фантастического счастья от наслаждения, что дарило ему горячее тело Кати. Дрожь била по телу от скопившегося желания, проходила, телесным током и расплёскивалась яркими вспышками где то внутри, разливаясь до кончиков пальцев. Им хотелось впитаться друг в друга. Слиться в один цельный организм, чтоб никогда больше не разрывать новую связь. Это был экстаз души и тела, эйфория человеческого счастья.
Они выходили из ванной по-очереди, хихикая, и остаток праздника хитро переглядывались как заговорщики. Женька не сводил с Кати глаз - просто так отвести взгляд было выше его сил, но именно с того дня он совсем потерял её из виду.
Дни тянулись, и один неизбежно сменялся другим, сильно похожим на предыдущий. Женя возил сына в школу, сам шел на работу, а вечером, всё в той же компании друзей своей молодой жены, напивался до прозрачности. Его сердце пребывало в непрерывном, томительном ожидании встречи. Катя не оставила номера, не возникла, и не встретилась, а Валентина, как единственный связной, взяла длительный отпуск и грела свое массивное тело на каком то азиатском берегу, в то время как у Женьки дни тянулись в той же унылой очерёдности, что и до её дня рождения. Только в этот раз уныние причиняло больше боли, чем раньше.
Что это было? Как это случилось? Неужели желания исполняются только на время и для того, чтобы вернуть тебя в реальный мир отрезвляющей пощёчиной. Женя будто бы притянул в свою жизнь этот мимолетный эмоциональный всплеск, адреналиновый скачок, притянул его именно таким, каким он оказался, ярким, желанным, головокружительным и коротким. Таким коротким, почти неуловимым, как знакомый привкус или аромат, который хорошо знаешь, но никак не можешь вспомнить. И он уходит, теряется в толпе ежедневных событий - родной, но далёкий, словно в последний раз заходящее солнце, без всякой перспективы восхода на следующее утро.
***
Женю отправили в срочную командировку. Он возглавлял отдел фирмы, которой предстояло слияние и несколько дней пришлось провести в другом городе, встречая и провожая делегатов. Там он организовывал мини-конференции, подписывал бумаги, и возвращался каждый день в пустой номер с одной лишь мыслью, о Кате.
Но дома Женю ждало лишь разочарование. На этот раз уехала Катя. Вернувшейся из отпуска Вале об этом рассказали коллеги. Сергей, Катин молодой человек, забрал ее с собой в Чехию, в посольстве которого он теперь работал.
«Я тебя не узнаю» - с хрустом откусывая яблоко, вполголоса говорила Валентина – «Ты взрослый мужчина, у тебя семья». Они разговаривали, стоя на лестничной площадке и Валя то и дело поглядывала Жене за спину. «Вот я удивляюсь тебе, Женечка» - перестав, наконец, жевать сказала Валя – «Ну найди ты себе другую Катеньку… или ещё одну Анечку». Валя вздохнула. Женя молчал.
С того квартирника прошел год, может быть, и образ Кати размылся, но не исчез. Душа успокоилась, но забыть не смогла. Женя дважды пытался уйти от жены, но каждый раз Аня заставляла его вернуться обратно. Он не был тюфяком, но от отчаяния и одиночества подразмяк. К тому же, он опасался за неокрепшую Анину психику, потому что однажды она пригрозила, что выпрыгнет из окна, если он снова попытается уйти. Женя не верил, но он притворился, что верит и берёг Аню. Он придумал себе ответственность, находя в этом какое-то оправдание собственной слабости, а заодно и в наказание за неё.
***
Бар - это чисто мужское место, где ты, такой брутальный, сидишь за барной стойкой с двухдневной щетиной, и снисходительный бармен наливает тебе двойной скотч. Это в фильмах. А в жизни все гораздо прозаичней. Особенно, если ты живешь в Российском городке-одномиллионнике, работаешь в местной ЧП-шке, получаешь ещё более «местную» зарплату, и твой «домашний бармен», не испытывая вообще никакой снисходительности, вытирает руки о замасленный передник и что то ворчит про мусорное ведро. В жизни Женьки все было ещё не настолько запущено, но и до ирландского паба этой забегаловке было сильно далеко, хотя бы, потому что баром в ней и не пахло.
Женя стоял напротив незнакомого мужчины и радовался, что у того нет двухдневной щетины, потому как она смотрится эффектно только на симпатичных и здоровых мужчинах с приятным парфюмом и в чистой рубашке. Женин же случайный визави был не очень чист и не вполне здоров, а парфюмом не пользовался, наверное, никогда, что Женю, впрочем, не очень смущало. Сам сделал выбор, сам пришёл, стой, пей и не жалуйся. Женя и не жаловался, правда, пить он совсем не умел. Он потягивал водку с тоником и вспоминал как в студенческой общаге они с соседом по комнате «на глаз» разводили спирт, чтобы отметить сдачу тер.меха, и как Женя потом блевал с балкона второго этажа, прямо на кусты венгерской сирени.
В не очень просторном и не очень опрятном помещении, где выпивал Женя, стояла замызганная витрина с пожелтевшим стеклом, в которой лежали блестящие от масла беляши и пирожное картошка на бумажной тарелочке, а чуть поодаль разместилась тройка круглых столиков на высокой ноге, возле которых можно было только стоять. Пивнушка напоминала кафе аэродрома 70-х годов, куда забегали на минутку согреться горячим чаем или крепкой рюмкой, чтобы потом отправиться в другой город или страну, никогда больше не побывав здесь снова. Мебель в зале казалась списанной и никому не нужной, как Женькина жизнь, серая и печальная, в которую приходили люди, согреться душой или телом, чтобы потом исчезнуть навсегда…
В своих мыслях Женя все глубже уходил в свое прошлое, углублялся в совсем уже детские воспоминания, пока не почувствовал себя подростком. И там, из-под мясистой толщи своего сознания, выцарапывался наверх мальчик с льняной головой, который так отчаянно хотел любви. А еще, кажется… стать космонавтом. Или экскаваторщиком… никак не вспоминалось.
Женька вдруг понял, что понятия не имеет, чем хочет в дальнейшем заниматься его Артём. «Так…»- помотал головой Женя – «Конструктор Лего, грушевый компот, Тиранозаврики…». Он вспоминал, то, что любит его сын, но в голову приходили лишь детские глупости, а то, к чему по-настоящему тянется ум и душа его сын он не знал, не знал! Женьку охватила ярость, которая почти сразу сменилась какой-то болезненной растерянностью. Он стоял, опершись локтями о плохо протёртый пропахшей жиром тряпкой столик с растрескавшейся пластиковой поверхностью, и уныло играл стаканом в своей руке, омывая его стенки едко пахнущем алкоголем.
Женя поднял голову, и хотел было повернуться в сторону прилавка, чтоб расплатиться, но его остановил пристальный взгляд мужика напротив, их глаза встретились и бичеватый мужчина пьяно пробурчал: «Сын дома один, а ты тут пьёшь!» Женя осёкся. Воспитание не позволяло ему послать мужика, хотя нестерпимо хотелось. Женя почувствовал зудящее раздражение от того, что тот попал в точку, да и вообще, какого чёрта он лезет не в свое дело?! Женька открыл рот, чтобы ответить на так нагло брошенную фразу, но случайный собеседник, видимо заметив его замешательство, повторил уже громче: «Не ссы, блондин, дома допьешь!».
Вот так ненавязчиво и совершенно случайно, абсолютно посторонним и крайне неприятным человеком, была затронута больная тема. Женя слишком долго прятался от неё и из-за этого психовал, потому что понимал, что он глупец, страдающий как безусый мальчишка от безответной любви, в то время как у него тихо растет сын, забытый ребёнок, печальный и молчаливый. Его Артём был в таком возрасте, когда прекрасно понимал, что не нужен и этому уже не удивлялся.
Придя домой, и лениво разувшись в прихожей, Женя запнулся о собственные ботинки и вяло прошлепал в комнату. Толкнув дверь, он остался стоять на пороге, пьяно насупившись. Дверь привычно скрипнула, но Артём остался сидеть за столом неподвижно, спиной к выходу. Женя смотрел на светлый затылок своего сына, и ему хотелось плакать. «Отец!» - отчеканил он. Артём вздрогнул и повернулся в кресле-стуле, вопросительно подняв глаза. «Я грю, отец пришёл» - немного развязно сказал Женя, и ему сразу стало стыдно перед сыном.
Артём смотрел на него, и Женя видел на его лице нос, его нос, с прямой переносицей без намёка на вогнутость или горбинку с ярко выраженной перегородкой у основания и отчётливыми носогубными складками, которые видны уже в раннем возрасте. Этот нос Женьке достался от своего отца, а тот принял его от деда и этот нос, потом, Женька подарил Артёму. Так вот перед этим самым носом Женька опрофанился. Он опрофанился перед всеми этими носами, но особенно - перед Артёмкиным…
***
Летом, во время одной из вечерних "вылазок" с друзьями, Женя не пил и ему быстро надоела пьяная женская щебетня. Отделившись от компании, он решил "размять кости", а рядом, через сквер, стояли теннисные столы. В предвкушении игры - он уже чувствовал ладонью прохладную рукоять ракетки – Женя почти бежал вдоль сквера, мимо зелёных лавок на чугунных ножках. И вот тут его взгляд наткнулся на другой, пронзительный до боли и знакомый до приятной оскомины. Катя сидела на одной из лавочек, смотрела на него во все глаза и весело улыбалась. Заходящее светило роняло лучи прямо ей на лицо, но уже не ослепляло. Морщинки вокруг глаз разбежались как лучики и два голубых солнца пронзили Женьку в самое сердце. Это был уже не тот пронизывающий до костей сквозняк, это был тот самый визуальный контакт, когда читаешь по глазам, а не по губам. "Пошли?"- кивнул он в сторону расставленных в шахматном порядке столов. "Пошли!"- не замешкавшись ни на секунду, согласилась Катя. Время остановилось.
Жене казалось, что вот так было всегда. Что Катя всегда улыбалась ему через стол и забавно угрожала ракеткой, когда он специально "резал" мяч, что они всегда играли в теннис, беззаботно, как дети, что он всегда играл только с Катей, а Катя всегда улыбалась только ему. И, казалось, не было никого и ничего ранее. И не нужен был кто-то другой, вместо или кроме…
Они гуляли потом, всей компанией до поздней ночи. Женька всё время пытался остаться с Катей наедине, а она совсем не противилась, делая вид, что не понимает его уловок. Внутри нее шевелилось что то, отдаленно напоминающее нежность и влечение к этому человеку и, одновременно с этим, ее отталкивало то, что этот мужчина связан, что рядом с ним другая женщина. Катин разум отказывался понимать свои желания, ей было не свойственно разбивать чужие семьи, скорее она отрицала такие вещи, осуждала подобные поступки. Да и в тот момент, Катя, как говориться, все ещё "дула на воду" и, что называется, "смотрела под ноги", потому как грабли и горячее молоко это и был весь ее предыдущий опыт.
Семьи не хотелось. Особенно остро она это чувствовала после некрасивого разрыва с Сергуней. Там на чужой земле эта «игра в отношения» особенно сильно была ей противна. Сергуня баловал её. Он купил ей 2 шубы и берег меха на её плечах сильнее, чем сами плечи. На приёмах в посольстве он важно представлял её как будущую мать его детей, а потом поспешно трахал в ближайшей рекреации, отрывисто дыша и грубо сжимая её груди костлявыми пальцами. Он купался во славе молодого дипломата, и это всегда возбуждало его. Сергуня планировал их будущее, не принимая во внимание интересы невесты, и очень редко целовал, как правило, только на людях: аккуратно в висок с фальшивой нежностью. Катя не понимала, куда делся тот парень, который в день знакомства написал ей неловкие стихи и поразил своим откровением. Теперь это был расчетливый и амбициозный самец, нацеленный на карьеру и интересовавшийся только собственной репутацией.
После второго аборта, Катя сбежала в Россию, не сказав никому не слова. Европа молчала, и Катя была этому только рада. Только теперь она боялась связей, как бездомных собак, но тяга к Женьке взяла верх и не отпускала. В тот вечер Катя отдалась этой тяге сполна. Она купалась в своих и чужих эмоциях и, как никогда, чувствовала себя живой и свободной. Катя таяла, ей не просто лестно было внимание этого человека, от его слов тепло разливалось по всему телу и отогревало душу.
***
Женя смотрел на свое отражение в темном окне. На кухне тускло горела лампочка в покрытом жиром и пылью фарфоровом абажуре. Голова Жени отражалась в окне наполовину - выглядела прозрачной - и сквозь глаза просвечивали мутные пятна едва освещенного асфальта. Он курил, пуская дым в своего стекольного двойника, и думал. Женя не ожидал от Кати этого холода: он хотел ее всю, а она держалась на безопасном расстоянии.
«Я все решил, я ухожу. Артём давно живет у Ольги" – решительно отрезал в трубку Женя.
"Я не понимаю" - не сразу ответила Катя - "Хороший мой, Женечка, я не хочу быть причиной твоего разрыва" - расстроилась она - "Я ведь не собираюсь за тебя замуж. За тебя или за кого-то ещё... Я не хочу растерять то, что мы с тобой имеем сейчас. Я хочу оставить все как есть, будешь ты свободен или нет, не важно. Ты уходишь из семьи из-за меня?"
"Из семьи…" – повторил Женя за Катей, как бы пробуя на вкус это слово, и оно ему не нравилось. Хорошее слово, но какое-то несвоевременное, неуместное – «Нет, не из-за тебя. Просто ты мне доказала, что быстрые браки – глупый импульс. Ты права. Все должно остаться как есть между нами. Но свою жизнь я хочу подкорректировать. Это было бы порядочнее. Ты ни в чём не виновата»
Закончив разговор, Женя зашёл в спальню. Аня лежала, собрав на себя все одеяло, целиком. Спала как младенец без проблем и забот - человек из другого мира. Катин голос монотонно повторял, где то у него в голове: «У тебя невыносимо молящий взгляд, поэтому я и не смотрю тебе в глаза, в них все равно нет того, о чем ты молишься»
Женя взял сумку с документами и вещами и вышел из квартиры уже навсегда.
Он брел не спеша и размышлял о том, что возможно в эту самую минуту он просыпается от долгого и несчастливого сна, освобождаясь от разрушающих его жизнь чувств: долга и вины. О том, что последнее время он постоянно прячется за праздность и беспечность своих мыслей и действий, лишь бы не осознать вдруг свою несостоятельность отца и мужа. О том, что его возрасту давно натёрло мозоли наигранное малодушие, что должно было по его уразумению замаскировать подростковые комплексы и сойти за некую вольность скрытного интеллектуала. Не вышло…