Глава первая. Дом ангелов.
Рабочий день Веры Лукиничны Мисник начинался довольно-таки суматошно. Cо дня на день должна была нагрянуть очередная проверочная комиссия, а это было сопряжено с традиционным в таких случаях наведением лоска, и всей возможной помпезности. Возможностей для этого у заштатного, богоугодного учреждения было немного, и Вере Лукиничне приходилось проявлять немало изобретательности для того, чтобы ублажить очередных ревизоров.
Тем удивительнее для хозяйки детского дома стало известие о том, что к ней пожаловали гости, совершенно для того дня неожиданные. Новость на хвосте принесла Женечка Ивашкина – завсегдатая деревянной сторожки, расположенной у ворот приюта.
— Вера Лукинична, там какая-то супружеская пара прибыла. Алёшенькой нашим, Лариным, интересуются. Видимо, усыновить хотят, – без умолку тараторила Женечка, чем вызвала у своей начальницы немалое удивление.
— Женя, а что за люди-то? – спросила Мисник. – Кто они? Откуда?
— Ничего не знаю, Вера Лукинична. Но, по всей видимости, богатенькие «Буратины» какие-то. Прилизанные все… Я уж их к вам отправила.
Уже минут десять Людмила и Дмитрий находились в кабинете директора детского дома, любознательно озираясь по сторонам. Подобная обстановка официальных кабинетов Людмиле, в принципе, была знакома. Неброская, советских времен выпуска, мебель; всевозможные плакаты и грамоты, развешанные по стенам; кипы бумаг, в беспорядке лежавшие на столе – все создавало обстановку какого-то холодного официоза.
В этом кабинете, полном строгости и нарочитого равнодушия, Дмитрий чувствовал себя явно не в своей тарелке. Никогда не сталкивавшись с учреждениями подобного рода, Серковский не мог до конца понять смысл его предназначения. Ему казалось дикостью то, что дети, выношенные и рожденные особями, называемыми матерями, вынуждены жить в условиях, совершенно для детства не свойственных.
— Представляешь, а дети тут живут постоянно, – задумчиво промолвил Дмитрий.
— Дим, кому ты это рассказываешь? – пытаясь демонстрировать равнодушие, ответила Людмила. – Я ведь целых двенадцать лет в подобного рода заведениях провела. Мне ли все это не знакомо?
Начавшийся диалог молодых людей прервала вошедшая в кабинет Вера Лукинична. Вид у женщины был строгий, а настроение – явно деловое. Подобные посетители в её учреждении редкостью не были, но результат таких посещений часто оказывался не тот, на который хозяйка детского дома рассчитывала. За ахами, охами, сочувственными вздохами, как правило, не стояло ничего серьезного.
Вот и сейчас молодая пара производила впечатление именно таких избалованных прожигателей жизни, пекущихся, в первую очередь, о своем благополучии, и, в последнюю очередь, думающих о несчастных сиротах.
— Мне сказали, что вы хотите усыновить Алёшу Ларина, – не здороваясь, с места в карьер начала Вера Лукинична. – Надеюсь, вы в полной мере осознаете всю серьезность подобного решения.
— Конечно, – ответил Дмитрий. - Именно за этим мы сюда и приехали.
— Вы понимаете, что ребенок не вполне здоров, – продолжила Мисник. – Представляете, с какими сложностями может быть связано его воспитание?
— Вполне, – уверенно ответил Дмитрий. – Я вам даже больше скажу: именно болезнь мальчика является главной причиной того, что мы хотим забрать его отсюда.
Сидевшая рядом Людмила не без гордости взглянула на супруга. Со всем, что он говорил, она не могла быть несогласна, и его решимость, стопроцентная уверенность в своей правоте не могли ей не импонировать.
Вера Лукинична, в силу своей многоопытности и, в силу этого, досконального знания жизни, продолжала недоверять новоявленным усыновителем. Красивые слова могли так и остаться красивыми словами, а жизнь несчастного больного ребенка сломана навсегда.
— Вы вполне осознаете всю серьезность того шага, который хотите сделать? - продолжала допрос с пристрастием Мисник. – Ребенок… тем более, больной ребенок – это вам не игрушка. Не хотелось бы, чтобы через пару месяцев вы вернулись сюда и сказали, что не рассчитали свои силы, Алёшенька вообще вас не устраивает…
— Вера Лукинична, уверяю вас, наши намеренья в отношении Алёши вполне серьезны, – сказала Людмила. – Его отец был нашим хорошим другом, и, естественно, мы не можем допустить, чтобы его сын находился в подобном учреждении. Мальчику нужно серьезное лечение, и мы с мужем в состоянии его обеспечить.
То ли слова Людмилы звучали достаточно убедительно, то ли подкупала решимость Дмитрия, но намеренья молодых супругов показались Мисник вполне серьезными, а каких-либо аргументов против усыновления привести она не могла.
— Подождите здесь, - попросила Вера Лукинична и вышла из кабинета.
У оставшихся наедине молодых супругов было достаточно времени, чтобы привести мысли в порядок, осознать все то, что произошло с ними.
— Ты вчера часов до одиннадцати с Леной проболтала. Как она там? – спросил Дмитрий.
— Да, у неё все стабильно: врачи, осмотры, процедуры. Антон, слава Богу, находится при ней неотлучно. Вон, Лена говорит: подарками её забросал.
— Ну, вот! А ты боялась! Я ж тебе говорил: на этого парня, как на себя самого, положиться можно.
— Знаешь, Дим, тот, кто обжегся на молоке, дует на воду. Я ведь раньше тоже верила в любовь, верность, но кое-кто отчетливо дал мне понять, что все это сказка. Никакой любви вообще не существует, а есть лишь жестокий, циничный расчет, жертвой которого мне пришлось стать.
Слова Людмилы резали, как по живому. Прошло больше года с того злосчастного дня, когда Дмитрий, словно черной краской, перечеркнул все самое чистое и все самое светлое, что могло быть в его жизни.
Любовь его сестры и юного студента-медика была прямой противоположностью отношений Дмитрия с Людмилой. Чистая и ничем незапятнанная, в ней не было даже намека на какие-либо претензии друг к другу. Казалось, в их жизни не было ничего, что могло бы поставить под сомнение их чувства.
Размышления Дмитрия прервали вошедшие в кабинет Вера Лукинична и Женя Ивашкина.
— Сейчас дети вернулись с прогулки, – сказала Мисник. – Если хотите увидеть Алёшеньку, то Женя вас проводит к нему.
— Да, да. Конечно, – чуть ли не хором ответили Людмила и Дмитрий.
Ощущение Дмитрия можно было сравнить с ощущением человека, помещенного в совершенно чуждую для него среду. Все казалось неестественным, ненормальным, иррациональным. Смотревшие на него с грустной надеждой детские глаза как бы умоляли стать родителем одного из этих ангелов, неизвестно почему оказавшихся в столь чужеродной для себя среде.
— Вы за кем приехали? – спросила Дмитрия подбежавшая к нему белокурая девочка лет шести-семи.
Это был тот случай, когда Серковский не знал, что ответить.
— А почему ты думаешь, что я за кем-то приехал? – прозвучал встречный вопрос от Дмитрия.
— Ну, такие, как вы, всегда за кем-то приезжают, – ответила девочка. – Правда, потом обратно привозят. Говорят, что по характеру им не подходят или, там, ребенок слишком болезненным оказался.
Слова девочки резали по сердцу Дмитрия, как острой бритвой. В своем решении усыновить Алёшу он еще больше укрепился, а в судьбе остальных детей Серковский намеревался принять активное участие.
Широкая комната, разделенная деревянной перегородкой, нехитрые изображения разных зверюшек на стенах, в беспорядке разбросанные по полу игрушки – стандартная обстановка стандартной группы среднестатистического детского дома. Зайдя сюда, Людмила словно погрузилась в привычную для себя среду, где все было до боли знакомо, и даже запахи, наполнявшие помещение, были привычно уловимы. На минуту показалось, что она снова вернулась в детство, в привычную для себя среду. Бегавшая туда-сюда малышня была поглощена своими нехитрыми заботами и не замечала появившуюся в их группе незнакомую женщину.
Взгляд Людмилы сразу же упал на маленького мальчика, игравшего с деревянным грузовиком в стороне от остальных детей. Ребенок с увлечением возил туда-сюда машину, разглядывал её составляющие, будто не замечая ничего вокруг происходящего.
— Алеша, иди сюда. Пора пить лекарства, – окликнула мальчика молоденькая медсестра.
При упоминании имени Алёша сердце Людмилы забилось еще чаще. Неужели этот белокурый ангел – тот, ради кого им с Дмитрием пришлось проделать столь долгий путь?
Несомненно, подумала Людмила, этот малыш – настоящий ангел место которого – в семье, рядом с любящими родителями, а не в приюте. Она медленно подошла к ребенку и прикоснулась ладонью к его белокурой головке…
… Это была любовь даже не с первого взгляда, а с первого прикосновения. Обернувшийся мальчик смотрел на незнакомую женщину радостными, искрящимися глазами, по всей видимости, даже не задаваясь вопросом, кто она и для чего здесь появилась.
— Ты кто? – продолжая улыбаться, спросил мальчик.
Людмила смотрела на малыша с нескрываемым умилением. Принимая во внимание её врожденное чадолюбие, любовь к этому белокурому, светящемуся наивной улыбкой, ребенку не вспыхнуть не могла.
— Домой поедем? – взяв мальчика на руки, вопросом на вопрос ответила Людмила.
Услышав этот вопрос, малыш заметно смутился. Личико тут же погрустнело, а на глазах появились две крупные слезинки.
— Я не могу, – ответил мальчик. – Я Лену жду.
— А Лена – это кто? – спросила Людмила.
— ЛЕНА – МОЯ СЕСТРЕНКА, – ОБЪЯСНИЛ РЕБЕНОК. – Я ЕЁ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ. ОНА ОБЕЩАЛА ПРИЕХАТЬ ЗА МНОЙ И ЗАБРАТЬ МЕНЯ ДОМОЙ.
При любом упоминании сестры сердце Людмилы обливалось кровью. Еще не стерлись из памяти бессонные ночи, проведенные рядом с кроватью любимой сестры в одной из московских клиник. Вопрос – быть или не быть, вернее, жить или не жить – стоял особенно остро, и никто из эскулапов не мог дать на этот вопрос сколь-нибудь вразумительного ответа.
— Это после того, как мы нашли друг друга! – кричала Людмила в неистовстве. – Да, я не знаю, что с этим Антоном сделаю, если с Леной что-нибудь случится!
— Люда, окстись! – пытался вразумить бывшую возлюбленную Дмитрий. – Парень-то тут причем? Он что, виноват в том, что в него стреляли?
— Я не знаю, кто там в этом виноват, но в одном я уверена на сто процентов: если бы не этот Антон с его любовью, с нашей сестрой сейчас все было бы в порядке.
Все разумные аргументы в пользу Антона Дмитрием были исчерпаны, и в чем-то переубедить Людмилу не представлялось никакой возможности.
Эмоциональный врыв, находившийся на грани, Людмилы предотвратило лишь появление доктора, вышедшего из операционной.
Уставший врач с грустными глазами, подойдя к Людмиле, тихо промолвил:
— Мы сделали все, что было в наших силах. Ноги вашей сестре сохранить удалось, но вот пользоваться ими она, скорее всего, не сможет.
— Что вы такое говорите!?! – недоумевая, спросила Людмила. – Вы что, хотите сказать: моя сестра больше никогда не сможет ходить?
Натужное молчание доктора означало лишь согласие с самыми безрадостными предположениями Людмилы. Перспективы вырисовывались, откровенно говоря, мрачные, смириться с которыми было очень трудно.
Людмила рухнула на стоявшую рядом скамью, а слезы бурным потоком хлынули из её глаз. Она не замечала ни проходящих мимо людей, пытливо оглядывавшихся на неё, ни подошедшего Дмитрия.
— Люда… - только и сумел промолвить Серковский.
— Димка, она теперь никогда не сможет ходить! – скороговоркой произнесла Людмила. – Ты понимаешь, что это все из-за него!?!
— Из-за кого, Люся!?!
— Да, из-за этого Антона, – промолвила Людмила сквозь слезы. – Если бы не он со своими дурацкими фантазиями, с Леной сейчас все было бы в порядке.
— Так, Люда, ну-ка взяла себя в руки! – прокричал Дмитрий. – Антон, чтоб ты знала, шесть часов за операционным столом без отдыха простоял, и если удалось избежать ампутации, то только благодаря ему.
Все аргументы, приводимые Серковским, были в этот момент гласом вопиющего в пустыне. Для себя Людмила все решила: Антон был главным виновником несчастий её сестры, и никаким аппилляциям этот факт не подлежал.
Только ребенок, в наивном благодушии тянувший к ней свои ручонки, мог отвлечь Людмилу от грустных мыслей. В том, что перед ней – земной ангел, которому только и нужно, что всеобщая любовь да родительское тепло, - Людмила не сомневалась.
— Уже познакомились? – спросил Людмилу подошедший к ней супруг. Потом, взяв мальчика на руки и прижав к себе, он тихо спросил:
— Ну, что, Алёшка. Домой поедем?
Вопрос Дмитрия также, как и вопрос Людмилы, явно смутил мальчика. В добродушных и веселых до этого момента глазках появился испуг, а сам малыш готов был вот-вот разразиться громким плачем.
— Я никуда не поеду! – громко провозгласил он. – Я Лену жду! Она за мной приедет, и мы вместе поедем домой.
— Малыш, видишь ли в чем дело: Лена заболела, и она попросила нас приехать за тобой.
— Леночка болеет? Что с ней? Она что, лежит в больнице!?! – посыпались вопросы от испуганного мальчика.
Рассказ о том, что Лена приболела несерьезно, послужил вполне успокоительным объяснением для Алёши. Людмиле и Дмитрию пришлось пойти на некоторые ухищрения при подобном объяснении, но желаемый эффект был достигнут: Алёша вполне поверил в то, что выздоровление его сестры целиком зависит от него, вернее, от его присутствия в Москве рядом с этими людьми – друзьями Лены.
— Знаешь, как Лена переживает из-за тебя? – сказал Дмитрий. – Все ждет-недождется, когда мы с Людой её любимого братика привезем.
— А если я с вами поеду, она точно выздоровит? - спросил Алёша.
— Ну… ты что, сомневаешься? – вопросом на вопрос ответил Дмитрий. – Да, Лена только и ждет, когда ты с нами приедешь. Знаешь, как она быстро на поправку пойдет, если тебя увидит? Она ведь все время спрашивает: «Как там мой Алешенька? Когда я его, наконец, увижу?»
— А знаешь, сколько тебе Лена игрушек накупила? – спросила, в свою очередь, Людмила. – Она все ждала, когда её любимый братик приедет.
Спустя несколько минут Алёша смотрел на Людмилу и Дмитрия, как на людей, которым можно доверять. Былые скованность и застенчивость куда-то пропали, и теперь лучезарная улыбка царила на лице малыша, которую он щедро дарил еще несколько минут назад совершенно незнакомым людям.
— Вы – папа и мама Алёши? – спросила подошедшая к Дмитрию белокурая девочка лет семи.
— Наверное, – неуверенно ответил Серковский.
— Повезло тебе, Лёшечка. – продолжила девочка. – У тебя теперь, вон, свои родители будут. Будут тебе всякие игрушки, там, конфетки покупать. Это мы тут сидим и ждем у моря погоды.
Слова девчушки не могли не резать по сердцу, особенно по сердцу Людмилы. Уж ей-то, как никому другому, было известно, что такое – ждать, когда за тобой придут очередные добренькие дяденька с тетенькой и, может быть, позволят называть себя мамой и папой.
Дмитрий, хоть и был далек от детдомовских будней, тоже хорошо понимал смысл сказанных девочкой слов. Что такое – остаться одному, без родителей, вообще без родных людей – ему было хорошо известно. Поэтому слова девочки отнюдь не были пустым звуком, а резали по живому.
— Ты заметила, насколько все они – взрослые? – спросил Дмитрий Людмилу, когда они вновь оказались в кабинете Мисник. – Такое впечатление, что все они, минуя детство, попали во взрослую жизнь.
— Дим, ну, а как ты хотел? Детский дом – это не место для сантиментов. Тут то, что ты уже не ребенок, дают понять сразу же…
Философские размышления Людмилы прервала вошедшая в кабинет Вера Лукинична. Вид у женщины хоть и был по-прежнему озабоченный, но уже не такой напряженный, каким был при первой встрече с молодыми супругами.
— Ну, как? Познакомились? – спросила Мисник. – Я хочу вас спросить: вы серьезно настроены усыновить Алёшу?
— Вполне серьезно, Вера Лукинична. – ответил Дмитрий. – Я вам даже больше скажу: ребенка мы хотим забрать отсюда как можно скорее.
Услышав эти слова, у Веры Лукиничны отлегло на сердце. Усыновление ребенка не вполне здорового в подобных учреждениях было явлением нечастым, и в данный момент желание молодых супругов взять на воспитание Алёшу не могло не вызвать чувства радости.
— Не представляете, как я вам благодарна, – произнесла Мисник, вздохнув. – Ведь это такая редкость, когда таких детей в семьи берут. С Алёшиной болезнью пристроить его в нормальную, хорошую семью – задача не из легких. Всем ведь здоровеньких, таких, чтоб без забот, деток подавай. А Алёшенька у нас – мальчик особенный. Ему и забота, и внимание повышенные нужны.
— Вера Лукинична, а как он к вам попал? – спросила Людмила. – Его семья жила далеко отсюда, но почему-то мальчика привезли именно в ваш детский дом.
Вопрос был из тех, на который Мисник не могла дать сколь-нибудь вразумительного ответа. Многое из того, что касалось Алёши, было для неё самой загадкой, разгадку на которую она не могла найти, как не пыталась.
— Ой, Вы знаете, я сама в этом мало чего понимаю, – махнув рукой, сказала директриса. – Нас ведь тут перед фактом поставили. В один прекрасный день позвонили аж из самой Москвы; сказали, что к нам везут мальчика из Краснодарского края, у которого родители погибли, а родная сестра тоже в какую-то неприятную историю попала… ни то посадили её, ни то она куда-то пропала.
Все, что говорила Вера Лукинична, лишь подтверждало подозрения Дмитрия. Вернее, в том, что за всеми злоключениями его сестры стоит Герман, он никогда не сомневался, а рассказ Мисник служил лишним тому доказательством.
— Ну! Ты по-прежнему будешь утверждать, что твой дядя не имеет ко всему, что произошло с Леной, никакого отношения? – спросил Дмитрий Людмилу, как только Мисник вышла из кабинета.
— Дим, да, просто это настолько чудовищно, что я в это до сих пор поверить не могу, – ответила Людмила.
— Знаешь, учитывая то, как твой дядя решает свои вопросы, в этом нет ничего удивительного.
Прошло около двух лет с тех пор, как Людмила стала полноправным членом семейства Сапрановых, но её новоявленные родственники не переставали преподносить ей все новые и новые сюрпризы.
— Когда ты, наконец, поймешь, что твой дядя – твоя главная проблема? – спросил Дмитрий. – Я еще удивляюсь, как с тобой до сих пор ещё ничего не случилось.
Явно накалявшуюся в помещении атмосферу разредили вошедшие в кабинет Вера Лукинична и Женечка. Вид у каждой из них был демонстративно-торжествующий. Обе радовались за своего любимца-Алёшу. Обе были уверены: с этими людьми, в этом таком далеком, но прекрасном, городе его ждет новая, намного более счастливая жизнь.
— Спасибо вам большое! – произнесла Женечка, пожимая руку Дмитрию. – Вы себе не представляете, как мы все рады за Алёшеньку. Таких деток, как он, редко в семьи берут. После нас их, как правило, в дом инвалидов отправляют, а там, сами понимаете, жизнь – не сахар.
— Вы знаете, какие документы надо собрать для усыновления? – спросила Вера Лукинична.
— Все необходимые бумаги у нас готовы, – ответила Людмила, положив на стол перед Мисник увесистую папку.
Внимательно просмотрев содержимое папки, Мисник перевела дыхание. Все документы оказались в полном порядке, и Вера Лукинична могла со спокойной совестью отпустить Алёшу с его новыми родителями.
Отъезду Алёши предшествовал целый ритуал с участием воспитанников детского дома, а также работавшего в тот день персонала. Все собрались в актовом зале на первом этаже. Все желали Алёше всего наилучшего. Все радовались тому, что у него начнется новая жизнь, в которой будет и свой дом, и любящие родители.
— Вы знаете, Вера Лукинична, я хотел бы быть полезным для остальных ваших воспитанников, – сказал подошедший к Мисник Дмитрий. – Поэтому, когда я вернусь в Москву, каждому ребенку будет открыт специальный именной счет на сто тысяч долларов. Воспользоваться деньгами можно будет только по выходе из этого детского дома, и только на приобретение жилья и соответствующей обстановки.
Людмила с плохо скрываемой гордостью смотрела на супруга. Подобный аттракцион не слыханной щедрости не мог ей не импонировать, и неравнодушный взгляд девушки нельзя было не заметить.
— Ну, что? На поезде поедем кататься? – спросила Людмила Алёшу, как только актовый зал опустел.
— А куда мы поедем? – поинтересовался, в свою очередь, мальчик.
— Знаешь, в какой красивый город? – сказал Дмитрий. – Там у тебя много новых друзей будет, куча игрушек.
Алёша смотрел на приемных родителей глазами, полными ласки и доверия. Этот ребенок уже стал забывать, что такое – семейный очаг, любящие родители, радости счастливого детства. Жизнь, разделенная на до и после, теперь предполагала лишь грусть о том, что было прежде…
Спустившийся на город вечер мог ответить неумолимо приближающейся ночи только тусклыми огнями уличных фонарей да неведомо откуда налетевшим промозглым ветром. Зал ожидания железнодорожного вокзала был немноголюден; не обращающие внимания друг на друга пассажиры внимали нечленораздельному голосу, доносящемуся откуда-то из-под потолка и оповещающему о прибытии очередных поездов.
Седевший на коленях у Дмитрия Алёша с аппетитом уплетал румяное яблоко, оглядываясь по сторонам. Внимание ребенка привлекали только медленно курсирующие за окном поезда.
— А мы скоро поедем? – спросил мальчик Дмитрия.
— Лёш, ну, потерпи немножко, – ответил Серковский. – Сейчас наш поезд подойдет, и мы поедем домой.
Пришедшая Людмила с несколькими пирожками явно взбодрила малыша.
— С повидлом? – спросил улыбающийся мальчик, бросив взгляд на бумажный пакет.
— Тут и с повидлом, и с картошкой, и с грибами есть, – ответила Людмила. – Только начинать придется с картошки и грибов. Сейчас, перед дальней дорогой, надо основательно подкрепиться.
— Так! Подкрепляться уже некогда, – сказал Дмитрий. – Вон, слышала? Наш поезд объявили.
Состав, стоявший напротив здания вокзала, приветствовал спешащих к нему пассажиров протяжными гудками и ослепительно-яркими огнями. Лениво-накрапывающий дождь, казалось, был абсолютно безразличен людям, пытавшимся с огромными чемоданами и баулами протиснуться в вагоны и занять свои места в купе.
— Ну, наконец-то… - переведя дыхание, промолвил Дмитрий. – Ну, Алёшка, скоро будем дома.
Сам Алёша в это время находился где-то за пределами реальности. Поезд, купе, снующие туда-сюда люди с большими чемоданами – все было для ребенка в новинку. Мальчика охватило оцепенение, едва вагон качнулся, а здание вокзала, фонари на перроне, спешащие куда-то люди словно поплыли за окном неведомо куда.
— Ну, вот. Скоро будем дома, – промолвила Людмила, поцеловав малыша в щеку.
Под стук колес, укутанный теплым одеялом, Алёша быстро заснул. Его приемные родители не могли налюбоваться на мирно дремавшего малыша.
— Его невозможно не полюбить, – тихо промолвила Людмила, укрывая ребенка шерстяным одеялом.
— Тебя тоже не любить невозможно, – молчаливо отвечал ей Дмитрий, смотря на супругу улыбчивым, полным нежности, взглядом.