Зелёные луга простирались вокруг, насколько хватало глаз. Вдали, у самого горизонта, высился замок — угрюмый каменный властелин. Его бастионы терзали зубцами тяжёлое северное небо — того и гляди, оно прохудится и окатит нас холодным проливным дождём. Изо дня в день, год за годом восходящее солнце освещало эту нехитрую картину, да только полюбоваться ей было некому, и лишь студёный ветер разносил песни о ней по всему свету.
Но вот на холме появилась тень. Она приближается, растёт, в ней уже можно узнать человека. Лязгая железом, прорывая тишину лошадиным топотом, подскакал к замку Всадник. Поравнявшись с воротами, Всадник спешился, трижды ударил в ладоши, и через ров опустился дубовый мост. Кованые двери неторопливо отворились ему навстречу. Всадник неспешно прошествовал внутрь, и на каждый его шаг гулким эхом отозвались тяжёлые своды опустевшей раковины когда-то могущественного моллюска. Посреди бывшей рыночной площади, ныне пустующего двора, сиротливо возвышался гранитный колодец. Всадник подошёл, с грохотом поднял со дна ведро, повертев ручку, зачерпнул воды в шлем, и стал пить, непринуждённо опершись о каменную ограду. Снятый шлем обнажил рыжие кудри, небрежно спадающие на неожиданно молодое лицо. Живое и умное, оно явно располагало к себе. Смешливые голубые глаза и по-детски розовый рот так и искали вокруг, чему бы улыбнуться. Всадник огляделся вокруг, рассмотрел на граните надписи, сделанные не меньше пары веков назад, и охотно ухмыльнулся: «Стало быть, обзываться наши прадеды не хуже нашего умели». Затем он обошёл торговые галереи, оглядел пустующие прилавки, где по дереву перочинным ножом были вырезаны «советы» начинающим коммерсантам.
-Да! - воскликнул он, смахивая толстый слой пыли. - Долго же я странствовал!
Когда-то, два столетия назад, отец отца его деда увёз из Замка свою жену, спасаясь от гнева восставшего люда. На закате миновали они городскую стену, и сверкающие фамильным гербом ворота захлопнулись для них навсегда. Наспех собранные тюки семейного богатства, призванные скрасить годы скитаний хотя бы попервой, нежно обагряло солнце. Повозка исчезла в дали, и больше о них в Замке никто ничего не слышал.
Что было дальше? Как распорядился свободой люд, так её хотевший? Об этом некому нам поведать, ведь в замке о тех временах памяти не осталось. И только седой ворон хитро сверкает чёрным глазом с макушки ели, сразу уличив отметину родства пришедшего с давнишним господином.
Посмеиваясь, Всадник обошёл свои владения. В фамильных портретах проделаны были дыры, чтобы вставлять туда лица на потеху толпе. Диковинная астролябия, купленная когда-то у мавров, тоскливо пылилась в углу под ворохом шелухи от грецких орехов. Толстенная энциклопедия и древние манускрипты красноречиво распластались на полу у погасшего камина, заляпанные жиром от шампуров. Пройдя насквозь анфиладу покоев, Всадник оказался в столовой, где и решил отдохнуть. Ему предстояло преодолеть встретивший его в замке упадок, а на это требуется, как известно, много сил. Разложив перед собой привезённые дичь и вино, всадник приступил к трапезе.
Насытившись, он хлопнул в ладоши и что есть духу воскликнул: «Эй! Есть кто-нибудь?!» На возглас из глубины дверного проёма донеслось шуршание, затем показалась нечёсаная голова. За ней последовали плечи, кое-как прикрытые рваным халатом. Под ним виднелась горностаевая мантия; голова основательно выпучилась, с головы до ног оглядев невиданного пришельца. Затем на старинном диалекте, впрочем, весьма недружелюбно, приветствовала его.
Вы кто такой будете? - вкратце приведём её слова.
Рыцарь поглубже вдохнул и не спеша пустился в словесную перепалку.
Прислушавшись к их разговору мы узнаем, что выросшая «из ниоткуда» голова принадлежит Астарии Арноп, урождённой Мензе, огороднице, сеявшей горох на заднем дворе по подсечно-огневой системе. Её племянник, Массимилиан Арноп, аккуратно собирает урожай и исправно хранит его в контрабасах, найденных брошенными в оркестровой яме торжественной залы. Зимними вечерами Массимилиан и Астария неторопливо варят гороховую похлёбку на углях камина господской опочивальни.
От них Рыцарь и узнал, что когда господа покинули Замок, завода часов хватил лишь на пару суток, затем они задумчиво издали последний бой, чтобы замолкнуть навсегда и оставить горожан наедине со временем, не поделённым на условные промежутки. Живущие по световому дню, они вновь стали частью природы. Повинующиеся её прихотям и ритмам, они уверовали в языческие божества и забыли религию. Рыцарь, появившись у них на пороге, с трудом мог поверить, что это потомки тех людей, о которых он читал в древних летописях — путешественников и звездочётов, врачевателей и оперных певцов.
Весёлый задор Рыцаря постепенно сменялся растерянностью и робостью. Как он придёт к этим людям? Что скажет им? Они ведь даже не говорят на одном языке. Он невольно вздохнул и приготовился к долгому и трудному пути, ведь труд, как известно, - лучшее средство от всех ненастий.
Отставив в сторону доспехи он, как умел, навёл порядок в господской опочивальне, выгнав из неё кур. Вымел шелуху и помёт, под которыми открылись мраморные плиты пола. Распахнув окна, он впустил внутрь свежий ветер, впитавший в себя горький аромат степной полыни. Каждое утро ветерок прилетал к нему рассказать, что творится на белом свете, и вот однажды он доложил, что пришла осень. Жёлтый лист клёна, небрежно брошенный под ноги, недвусмысленно напомнил Рыцарю, что наступают холода и пора позаботиться о грядущей зимовке.
Но как уберечься от северной зимы, когда слуги привыкли кутаться в звериные шкуры, да к тому же и позабыли о том, кто их господин? Двухсотлетние печи, согревавшие когда-то члены каменного исполина, были разрушены и использованы как строительный материал. Тот комфорт, к которому Рыцарь привык, путешествуя по миру, казался чем-то недостижимым теперь.
Что делать? Нужно звать мастеров. Но откуда? На много вёрст вокруг — никого. И Рыцарь выписал с посыльным новейшие тома, в которых инженерный ум подробнейше изложил премудрости сооружения всевозможных механизмов и машин.
Обложившись томами в библиотеке, он три дня и три ночи не выходил из неё, не спал и не ел, а когда, наконец, на рассвете покинул своё пристанище, то созвал всех домашних на совет в большой зале под выцветшим парчовым пологом, служившим портьерой.
Каждому был выдан совет, долженствовавший усовершенствовать работу пчелиного улья и привести его к точности и отлаженности механизма швейцарских часов. Но увы, едва получив поручения, все домашние пустили их на самокрутки. Они с трудом могли разобрать каракули Рыцаря, так как и сами-то читать почти не умели, и Рыцарь писал, как курица лапой.
Месяцы отчаяния он вёл переписку с лучшими умами человечества, с которыми ему счастливилось работать какие-то полгода назад, пока он не рискнул вернуться в родные края, когда однажды утром на его пороге появилась девушка, которой он никогда не видывал ранее. Обычно к нему приходил мальчишка-посыльный с утренней почтой, брал монету на чай и исчезал восвояси до следующего утра.
-Он заболел, - подсказала девушка, словив повисший в воздухе вопрос. - А я его сестрица.
Их семья жила в ближайшем к замку хуторе. Раз в день мимо него проезжал ямщик на лошади и отдавал или забирал корреспонденцию. В этот раз послать было некого, кроме как девицу, представившуюся Кети.
Кети проворно выхватила из почтальонской сумки письмо и протянула его Рыцарю.
-Да Вы проходите... Поди, замёрзли совсем, - розовея, пригласил её внутрь Рыцарь.
Кети едва заметно улыбнулась и прошла внутрь, с интересом оглядывая замшелые восточные ковры на стенах и распластавшиеся на бесприютном камне шкуры диких зверей. Брат не раз иронизировал над немногословностью рыцаря, и Кети позабавила его готовность пойти на контакт. Впрочем, едва оставив Рыцарю письмо, девушка заторопилась и, объявив, что должна вернуться к работе, выпорхнула в дверь и была такова.
С тех пор Рыцарь с нетерпением ждал дней, в которые посыльный был занят в поле или уезжал по делам, и вместо него приходила Кети. Он также с удивлением наблюдал трудолюбие девушки, так резко отличавшее её от соплеменников. Однажды утром у рыцаря сломалось последнее гусиное перо, и ему пришлось попросить девушку писать под его диктовку на сна разных языках Каково же было его удивление, когда девушка с лёгкостью справилась с предложенной работой, объяснив успех помощью иноземных менестрелей. Кроме того, она указала ему на недочёты в расчётах новейшего обогревающего аппарата, призванного скрасить промозглые будни Замка.
Дни шли за днями, и вот однажды вплотную подступило Рождество. С самого праздничного утра девушка хлопотала для хозяина, ведь тот попросил её приготовить ему индейку в пряном соусе и согревающий чай. В целом замке не было другой души, с кем Рыцарь мог бы с удовольствием скоротать зябкий вечер, и в целом мире не было второго человека, с кем он хотел бы отпраздновать Рождество.
Снежинки, пушистые как ресницы Кети, кружились в тёмном проёме каменных окон, тускло подсвеченные газовым фонарём. Принц пил какао и понимал, что наконец-таки счастлив. Они включили патефон и до утра танцевали под сиплое дребезжание старинного баритона. А когда на небе погасла последняя звезда, он проводил её, бледную и уставшую, к тёплой карете, отвёзшей её домой.
Шли месяцы, за днями мелькали дни, а Рыцарь, бесконечно влюблённый, по-прежнему прогуливался вечерами под ручку с любимой вдоль холодного рва, окружавшего Замок. Но в молодости, как известно, день летит за десять, и юная Кети, отправляясь спать, знала, что наутро проснётся немножко другим человеком. В юной девушке просыпалось желание быть в семье, раз за разом возвращаться в гнездо, - её гнездо, а не родителей. И когда закат отражался в его глазах, восторженно желавших ей спокойной ночи, в её глазах пробегала лёгкая тень печали и как бы незаданного вопроса. Но солнце светило Рыцарю в глаза, кровь стучала в висках, и он не замечал этой тени.
Однажды ранним воскресным утром Кети подметала лужайку у своего дома, пуская на ветер бриллиантовую россыпь свежевыпавшей росы. Наступил очередной холодный сентябрь, прошёл почти год её знакомства с Рыцарем, год напряжённого труда и весёлых прогулок, юношеских надежд и терпеливого смирения. Девушка ровно дышала, переживая в сотый раз те моменты, что роднили её с Рыцарем, как вдруг на горизонте появился путник. Он шёл, неся котомку за плечами, тихонько напевал себе под нос, а посохом разбрасывал разноцветные камушки, что попадались ему на пути. Поравнявшись с девушкой, он опустил котомку на землю, поклонился ей в пояс и произнёс:
-Красавица! Не будет ли у тебя водицы испить?
Девушка чуть смущённо отставила в сторону метлу и пригласила путника в дом. Усадив его за дубовый стол, покрытый расшитой скатертью, она принялась хлопотать, собирая путнику угощение. Меж тем путник не терял времени и пытливо всматривался в каждый её шаг. Выдержав почти неприличную паузу, он, наконец, спросил:
-Кем Вы будете, принцесса?
-Я Золушка с севера, - отвечала она.
-Какая же ты Золушка, - ахнул путник, - ты самая настоящая принцесса.
Девушка задержала на нём взгляд и вдруг задумалась. Ведь дни сменялись днями, за закатом алел рассвет, а Рыцарь был всё прежним Рыцарем. Ему стукнуло 35, к нему переехала мама, и он просто понятия не имел, как в эту отлаженную, удобную жизнь ввести принцессу.
А она встречала за восходом восход, с надеждой смотря на бастионы замка и с трудом взваливая на хрупкие плечи ношу предстоящего дня.
-Угощайся, Путник, - наконец произнесла она.
Они сидели друг против друга, он хлебал борщ, а она улыбалась. А когда он покончил с первым, она спросила:
-Кто ты? Близок ли путь твой?
Он ухмыльнулся и сказал:
-Я бродячий музыкант, и путь мой не близок. Да только твой не ближе, красавица!
Через час он вышел, держа её на руках и ушёл в закат. А Рыцарь до конца своих дней оплакивал принцессу в стенах своих бастионов, но в глубине души был счастлив за нее.