Каждое утро, переходя железнодорожные пути, я подхожу к столбику со светящимся зеленым человечком, и, перешагивая рельсы, по детсадовской привычке смотрю сначала налево, потом направо. Дальше – ступени на платформу, обитые ржавым железом. Каждое утро они стараются сделать так, чтобы я споткнувшись о них, упал и разбил лицо, а еще лучше что-нибудь себе сломал, например жизнь.
На платформе, в местах, где после остановки вагонов будут двери, люди кучкуются полукругом и посматривают налево. Почти синхронно. Оттуда вот-вот должна приехать электричка на Москву. Стоящим почти у края железнодорожное полотно видно лучше всех, и кажется, что они гордятся этим, почти физически ощущая свою утреннюю эксклюзивность. Со стороны они напоминают самоубийц, ждущих первый вагон электрички. Под оглушительный гудок им хочется скорее сделать шаг вперед, навстречу усатому машинисту…
На солнце становится жарко. Люди стоят и всеми порами выдыхают в лето свои недосмотренные сны.
Из очереди, у самой амбразуры кассы слышен громкий голос с акцентом:
- Нахабина, брат!
В ответ пощелкивание и жужжание дешевого динамика. Голос с акцентом повторяет громче:
- Нахабина, брат!
Из окошка раздается накаченный электричеством женский голос, искаженный дешевым микрофоном:
- Какой я тебе, бл*дь, брат!? Ослиный хер тебе брат!
Акцент с некоторой обидой: – Эээ! Нахабина-абратна, гаварю!..
Очередь, улыбаясь и внутренне чем-то гордясь, тут же осознают – железнодорожные женщины прямолинейны как уходящие в горизонт рельсы, и беспощадны, как приближающийся экспресс…
26июня2015