Девять одноактных-пьес

            












               






                ЕГО ЛЮБОВЬ
                ПРИЗНАНИЕ В ИЮНЕ
                ДОПРОС КОМБРИГА 
                СВИДАНИЕ
                СВАТОВСТВО   
                ЕГО ДОЧЬ
                ЕГО ЧЕСТНОЕ СЛОВО
                ОТКРОВЕНИЯ МАТЕРИ
                ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЛИЦА               
               







                ЕГО ЛЮБОВЬ
               
Действующие лица:

Леонид Верховский – поклонник
Елена Полевина. Лена – актриса
 
Гримуборная Лены. Лена всматривается в зеркало.

ЛЕНА. Вот еще одна морщинка появилась. Вчера еще ее не было.
ЛЕОНИД (кому-то, кто задерживает его, врываясь в гримуборную к Лене) Я на минуту, только на минуту! Отстаньте от меня!
ЛЕНА. В чем дело? Что вам нужно?
 
Хватает со стола баллончик. Направляет на Леонида.

ЛЕОНИД. Леночка, опусти баллон. Я не враг твой.
ЛЕНА. Ленька, ты? Вот сюрприз! Однако же ты стал нахалом,
бывший тихоня. Проходи, проходи. Садись рядом со мной.
ЛЕОНИД. Я только на минуту. Я к тебе с предложением.
ЛЕНА. Ну-у, так уж и на минуту. Поди, захотел переспать
со звездой эстрады? Признавайся, бывший отличник!
ЛЕОНИД. Нет, все гораздо серьезнее. Но я только минуту
у тебя отниму. Вот письмо (протягивает Лене книгу).
Оно кровью сердца написано!
ЛЕНА. Это же не письмо, это – довольно толстая книга.
ЛЕОНИД, Но вся эта книга ... она - мое письмо к тебе.
С детских лет.
ЛЕНА. И что же ты пишешь? (читает обложку). Леонид Громов. (Леониду). Насколько я помню, ты не Громов, а Верховский. Ну да, это ты сообразил для рекламы. Конечно, Громов звучит. (раскрывает книгу, быстро листает). Стихи, стихи ... И все это мне? (останавливается на одной странице наугад, читает).               
И прежнею голубкою невинной
Застыла ты в глуби души моей,
Мне суженой желанной половиной =
От свадьбы и до окончанья дней.
Нашел тоже голубку невинную. Это - мне? Это - обо мне?
Ты меня любишь? И давно с тобой случилось это несчастье?
ЛЕОНИД. Я полюбил тебя еще в детском садике. То была любовь детская, но она росла. В школе я так мечтал хоть один урок посидеть за одной партой с тобою! (Пауза). А ты почитай
мои стихи, и если понравятся, подумай обо мне - и позови.
Я тут же прибуду ... припаду к ногам твоим. На первом листе посвящение и телефон. Сотовый – тоже. Есть автоответчик.
ЛЕНА. Если бы ты знал, Ленька, до чего я устала! От концертов, от поклонников, от завистников. А тут еще ты со своей нежданной любовью ... Неужели мы не можем просто встретиться где-нибудь, посидеть, выпить и закусить, вспомнить нашу школу, ребят, учителей? Просто поговорить. Без всяких любовных признаний. Мне надоели все признания, приставания, коленопреклонения,  обещания осчастливить ...
ЛЕОНИД. Есть  разница. Они влюбляются в звезду, влюбляются по сцене. А не по жизни. Я же любил тебя, когда ты еще не была звездой. Стихи тебе я начал писать еще в седьмом классе. Но боялся вручить тебе, насмешки твоей боялся ...
ЛЕНА. А сегодня не боишься?
ЛЕОНИД. А сегодня ... Сегодня просто решил подарить тебе мою книгу, которая издана в позапрошлом году и, говорят, имеет успех. Ты в ней все поймешь.
ЛЕНА. Да не стану читать всю книгу. Ты, Ленька, идеалист.
Как был ты отличником и тихоней, так и остался. Да, а почему ты мне сразу не подарил эту книгу, если ее уже два года читают другие люди. Я обижена.
ЛЕОНИД. Понимаешь, тут такое дело ... В общем, был я в местах отдаленных ...
ЛЕНА. Ты сидел?
ЛЕОНИД. Я работал. Хотя и сидел. Я работал, как почти все зэки.
ЛЕНА. Ты серьезно? Ты не шутишь? Ты был зэком?
ЛЕОНИД, К сожалению, не шучу.
ЛЕНА. За что посадили? Занялся бизнесом и попался?
Или украл что-то дорогое?
ЛЕОНИД. Да нет, меня за хулиганство посадили.
ЛЕНА. Тебя? За хулиганство? (хохочет). Я так и думала,
что ты шутишь. Выдумщик.
ЛЕОНИД. Не шучу я. Один мерзавец осмелился в моем присутствии говорить о тебе всякие мерзости. Ну, я его осадил, но словесно, а он полез в драку, и я сумел его одолеть. Но при этом сильно его травмировал. Меня и посадили ...
ЛЕНА. Что я слышу? Ты дрался? Не могу себе представить!
ЛЕОНИД, Видишь ли, я несколько лет занимался восточными единоборствами, и оказалось, что у меня это хорошо получается. Я до этого никогда не применял своих знаний. Не приходилось. А тут он меня довел, этот нахал!
ЛЕНА. Ты вступился за меня? Зачем? Пусть бы лаял. Знаешь, сколько таких?!
ЛЕОНИД. Он посмел тебя чернить при мне. Понимаешь, при мне! Я не должен был драться с ним, я просто резко высказался. Но он сам полез. Я только защищался.
ЛЕНА. Здорово же ты защищался: травмировал так, что срок за это получил. И долго ты пробыл в заключении?
ЛЕОНИД. Нет, всего полтора года. Я хорошо вел себя, кроме того,я ведь инженер-электрик, и я там много работы провернул. Из-за этого меня даже задержать хотели несмотря на хорошее поведение, но все же вышел досрочно.
ЛЕНА. Да, меняются люди. Ты вот стал инженером, единоборствами овладел. Срок отсидел. Неужели так здорово научился драться?
ЛЕОНИД. Да, я хорошо работал. Я собирался сдать экзамен на черный пояс по карате, но вот ведь как получилось ... Посадили, а  когда вышел, не до этого стало.
Скажу тебе правду: я ради тебя пошел в секцию,
тебя хотел удивить ... Надеялся, что это меня в твоих глазах
поднимет. Что ты меня выслушаешь, поймешь скорее, если я буду не таким тихоней и паинькой ... Женщины ведь не любят робких.
ЛЕНА. Это так. Мы не любим ни робких, ни хилых, ни зануд. Но ты зря старался. Я прошла большую и трудную школу жизни. Меня мужчина сегодня интересует только, как средство преодолеть трудности. И только. Для меня давно  нет сказки о любви, верности и преданности.
ЛЕОНИД. Не может быть, ты не такая. Ты особая.
Ты ... моя любимая ... Лена, Лена!
ЛЕНА. Ну, хватит. Не получилось у нас хорошего разговора.
Ты хоть и заработал черный пояс, а остался тем же нюней,
маменькиным сыночком. (Пауза). Хотя и научился драться.
А хочешь, мы проведем с тобой ночь любви? А?
Посмотрим, на что ты способен! А? Или ты импотент?
ЛЕОНИД. Сколько стоит твоя ночь любви?
ЛЕНА. Ты получишь ее бесплатно, вернее, в благодарность
за твою книжонку.
ЛЕОНИД. Почему же бесплатно? Книжонка моя для тебя – тьфу, она не в счет. Итак?
ЛЕНА. Да не хорохорься, Ленька. Тебе не оплатить мою  ночь!
ЛЕОНИД. Сколько?
ЛЕНА. Сто тысяч долларов.
ЛЕОНИД (вынимает бумажник, достает чековую книжку). Вот я тебе даю чек на сто тысяч долларов, чтобы не было одолжений мне от тебя. (Подписывает и протягивает чек Лене). Держи! Купишь себе что-нибудь.
ЛЕНА. Смеешься? Приду в банк, а мне скажут, что
на твоем счете гулькин ...
ЛЕОНИД. Молчать! На моих счетах в разных банках в России и за пределами столько, что тебе и не снилось!
ЛЕНА. Ого, как мы заговорили! Ну не лезь в пузырь.
Как это ты вдруг разбогател? Мне и впрямь невдомек.
ЛЕОНИД. Все просто. Когда меня впихнули в камеру,
меня хотели опустить. И я их разметал так, что всех
пришлось ремонтировать. А пахан, который был зрителем,
удивился, потолковал со мной – и я ему понравился.
Я ему помог кое в чем ...
ЛЕНА. А поточнее нельзя?
ЛЕОНИД. Можно. У него зазноба была на воле, и я от его имени сочинял стишки. Они возымели положительный эффект – и пахан дал мне рекомендацию ...
ЛЕНА. Рекомендательное письмо?
ЛЕОНИД. Не так. Просто, когда я вышел и явился к известному во всем мире бизнесмену, тот меня уже ждал.
ЛЕНА. Да-а ... Если не врешь ...
ЛЕОНИД. Не вру. Бизнесмен дал мне акций на большую сумму, я стал акционером. А как инженер-электрик я крепко помог фирме в одном не простом изделии. Стал как бы внештатным энергетиком этой фирмы. Акций у меня становилось все больше. Счет мой в банке разбухал. Расхрабрившись, я стал вкладывать свои деньги в разные бизнесы в России и за рубежом. И удачно вкладывал.
ЛЕНА. У тебя есть яхта?
ЛЕОНИД. И не одна. И круизный лайнер. И нефтеналивные суденышки...
ЛЕНА. И ты все еще меня любишь? Я же ... я же ...
Ты же ничего не знаешь! Ничего!
ЛЕОНИД. Я все о тебе знаю. И как ты пролетела по пьянке.
И как через диван попала в хор, а потом и солисткой стала.
И кто тебя раскручивал. Знаю. Все. Но люблю.
Сколько женщин у меня было, Лена! И продажных бедняжек,
и честных давалок, и девиц влюбленных, и дам замужних. Всяких. Так нет же, не сумели они убить любовь к тебе. Сам удивляюсь. Я ведь теперь другой человек. Не тот, кого ты знала когда-то.
ЛЕНА. Вижу. Только понять не могу, как этот другой человек
продолжает слюняво любить меня, такую ... Не стыкуется это  в моем сознании. Ладно.
ЛЕОНИД. Значит, я купил ночь твоей любви? Ты взяла чек – плати. Где ляжем?
ЛЕНА. Ничего ты не купил. Возьми свой чек обратно. Наврала я тебе про ночь за сто тысяч. И вообще не хочу я тебя такого,каким ты стал. Не хочу – и все.
ЛЕОНИД. Так не пойдет. Ты взяла чек. И ночь – моя.
ЛЕНА. Нет! Не будет так! (берет сигарету, прикуривает от зажигалки, затем поджигает чек). Вот твой чек где. Фу-фу. Ты свободен. Я – тоже.
ЛЕОНИД. Это поступок. Ай да Леночка! Ай да любовь ты моя! Выходи за меня замуж! Что мне мои богатства без тебя?! Ведь все,все ради тебя делалось! Ласточка моя! Голубка! Рыбка! Две жены было у меня, ни с одной не смог от тебя уйти! И детей не хотел от них. Брось ты эстраду, ну ее!
А не хочешь бросить – продолжай. У нас семья будет, детки будут, я же знаю тебя настоящую! Ты же не такая, какой тебя делают! Ленок, девочка моя!
ЛЕНА. Как ты сказал? Девочка? Давно это было. Ленечка, милый, не смогу я стать снова такой, как была. Не смогу, хороший мой. е знать нам с тобой счастья. Прости. Спасибо за любовь твою удивительную, тронул ты меня, поднял высоко. Но не смогу я  быть тебе женой верной, не смогу я детей воспитывать!
ЛЕОНИД. Сможешь, сможешь. Если в тебе есть хоть капля
доброго чувства ко мне ...
ЛЕНА, Дурак ты несчастный! Да я всегда тебя любила!
Еще в детском садике. И в школе, как и ты, мечтала
за одной партой сидеть ... Не вышло, иначе судьба распорядилась. И со мной, и с тобой. Сколько лет я о тебе все думала, глупый! А ты все не шел и не шел ко мне. Все доказать что-то хотел. Вот и додоказывался. Что ни я, ни ты не остались теми, кого любили мы. Встань с колен, миллионер.
ЛЕОНИД. Не миллионер я. Миллиардер. Правда, тайный.
ЛЕНА. Не все ли равно? Встань, пожалуйста. Войти могут.
Увидят. Спасибо тебе за книжку, от корки до корки перечитаю. А женой твоей – не буду. Не смогу. Прости. И не надо об этом больше. Об одном только попрошу тебя, давай сегодня будем вместе.Всю ночь. Хватит сил твоих?
ЛЕОНИД. Абсолютно уверен. Может быть, после нашей ночи ты передумаешь и примешь мое предложение. Наследник мне нужен. И только от тебя. Только от тебя.
ЛЕНА. Милый, главное сегодня – это наша ночь любви. (встает, подходит к Леониду). Поцелуй меня, оборотень! Поцелуй, наконец! Что же ты окаменел?
ЛЕОНИД. А если войдут?
ЛЕНА. Пусть. Пусть входят. Пусть! Эй, вы, входите, все входите! И смотрите!
               
                Поцелуй под закрывающийся занавес

  .
                ПРИЗНАНИЕ В ИЮНЕ
               
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Вера Баринова, преподаватель, 29 лет
Алексей Баринов, инженер, ее муж, 34 года
Голоса соседей по коммунальной квартире
Голос В.М. Молотова

Действие происходит в Москве 22 июня 1941 года около полудня

Комната в коммунальной квартире. Обстановка: стол, раздвижной диван,шифоньер с зеркалом, три стула, тумбочка, на которой стоит радиоприемник «СИ-235». Антресоли с винтовой лестницей, на которых видны детская
кровать и вторая тумбочка. Дверь в коридор. Окно.

Алексей чистит ножом яблоко, отрезает кусочки и читает газету «Известия».
АЛЕКСЕЙ. Так, так. Это ясно, это ясно. Хорошая газета «Известия» (читает вслух). «Новый стадион в Киеве. Киев, двадцать первое июня. По телефону от собственного корреспондента. Завтра в Киеве открывается новый
республиканский стадион. Указом Президиума Верховного Совета УССР ему присвоено имя товарища Эн Эс Хрущева. По отзывам мастеров спорта, новый республиканский стадион является ...» Ладно, ясно. А что там в мире
империализма в сорок первом году творится? Гнбиет капитализм, разлагается? Посмотрим, посмотрим.

Открывается дверь, и в комнату входит Вера с двумя чемоданами. Опускает чемоданы и стоит, как вкопанная.

АЛЕКСЕЙ. Верочка, что случилось? Я  ждал тебя только через три дня.
ВЕРА. Алеша ...
АЛЕКСЕЙ. Как мама? Как папа? Все в порядке? Деревня надоела тебе? Да? Поэтому вернулась раньше времени? Подойди, я обниму тебя.
ВЕРА. Алеша ...
АЛЕКСЕЙ. Понял, понял. Виноват, я сам к тебе подойду и обниму.
ВЕРА. Нет, не подходи! Я должна тебе что-то сказать!
АЛЕКСЕЙ. Почему я не должен подходить? И что ты хочешь сказать?
ВЕРА. Мы должны разойтись! (Плачет). Мы не можем больше быть вместе. Не можем.
АЛЕКСЕЙ. Да что же стряслось, в самом-то деле? Зачем нам расходиться,если мы любим друг друга и имеем сына-пионера?
ВЕРА. Хорошо, что Коля в пионерском лагере. Он не должен слышать этого разговора, не должен!
АЛЕКСЕЙ. Хватит загадок! Что стряслось?
ВЕРА. Я тебе изменила.


Пауза.

АЛЕКСЕЙ. Что? Что! Что ты сказала? Я не ослышался? Повтори.
ВЕРА. Я тебе изменила. (Плачет все сильнее, опускается на пол).Прости меня, милый. Прости! Я ... Я ...  Все пропало! Лучше бы я умерла!
АЛЕКСЕЙ. Если ты ... если ты ... Лучше бы ты и в самом деле умерла. Как это случилось? Говори! Нет, нет, молчи, молчи! А то я убью тебя.
ВЕРА. Убей! Пусть лучше Коля сиротой будет, чем ...
АЛЕКСЕЙ. Вот как?! Хватит и того, что я сирота. Ах, ты гадюка, как ты допустила? Как ты о сыне не подумала, если уж решила мужу изменить? И зачем призналась мне? Зачем? Зачем, я тебя спрашиваю?
ВЕРА. Я никогда не хотела изменить тебе! И я не думала, не хотела! Так случилось! Но все равно, теперь нам не быть вместе! И ты не сможешь. И я не смогу. За что, за что мне такое?!
АЛЕКСЕЙ. Вон  оно что! Тебя изнасиловал кто-то? Назови, я убью его.
ВЕРА. Напоили меня (рыдает). Лучше убей, но не спрашивай ни о чем.
АЛЕКСЕЙ. Говори, раз уж начала. Говори, кто и как ... Правду говори!
ВЕРА. У мамы девятнадцатого июня – день рождения. Юбилей, пятьдесят лет. Я ей в поле цветов нарвала ...
АЛЕКСЕЙ. Не тяни!
ВЕРА. Сели за стол, стали здравицы произносить. Я не хотела пить эту гадость ... самогон. Заставили. Мне стало плохо, я ушла и легла ...
АЛЕКСЕЙ. И он – с тобой? Кто с тобой лег? Кто? Кто, спрашиваю?!
ВЕРА. Одна я была, уснула, как провалилась в пропасть. А когда проснулась, то он (рыдает)... Он уже ... Прости, Лешенька. Прости меня, дуру! Я уйду, я не хочу, чтобы ты меня видел такую позорную и страдал ...

АЛЕКСЕЙ. Страдал? Ты не то слово нашла. Кто он? Кто этот гад?
ВЕРА. Дядя мой, Федор, двоюродный брат мамин.
АЛЕКСЕЙ. Этот бык-производитель? Как я сразу о нем не подумал? Он, подлый, все время на тебя пялился, когда мы приезжали в деревню. Разрублю башку ему - или я не я! Сейчас же туда поеду!
ВЕРА. Не надо, Лешенька, ты с ним не справишься, он убьет тебя..Все равно уже ничего не изменится ...
АЛЕКСЕЙ. Заткнись! Погоди-погоди. А почему ты не закрылась в горнице, если тебе плохо было? Почему? Не знала, что пьяные мужики все могут?
ВЕРА. Я и подумать не могла о таком ...
АЛЕКСЕЙ. Врешь! Видела ты взгляды этого борова, видела, знала! У-у, подлая душа! (хватает нож, которым чистил яблоко). Сдохни же ты первая!

Стук в дверь.
 
ГОЛОСА: Эй, люди, включайте радио! Война! Война! Слушайте радио! Алексей, включай свой приемник! Война! Гитлер напал на нас! Лешка! Баринов, проснись! Война!

Далее  до самого финала время от времени слышны голоса за дверью.

Алексей роняет нож на пол. Нетвердыми шагами идет к приемнику, включает его. Слышен шум, визг, голос по-немецки перечисляет захваченные населенные пункты – и наконец четко и ясно слышен голос Молотова.

ГОЛОС МОЛОТОВА. ... В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.
ВЕРА. Господи, помилуй ...
ГОЛОС МОЛОТОВА. По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не
допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью
и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.
АЛЕКСЕЙ. Прошляпили, проворонили наши ротозеи! А ведь видно было!
ВЕРА. Тише, услышать могут.
ГОЛОС МОЛОТОВА. Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье  нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.  Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией ...»

Алексей выключает приемник. Садится на стул. Смотрит на жену, все еще не поднявшуюся с пола. Долгая пауза.

АЛЕКСЕЙ. Два таких удара в один день ... Встань, Вера, хватит. Не до того теперь Встань, бедная моя. Подойди ко мне.
ВЕРА. Я не смею.
АЛЕКСЕЙ. Подойди! (Вера подходит к Алексею. Он встает, притягивает ее к себе). Попрощаемся. Мое место – на фронте. Муж твой – сапер. Значит, вряд ли вернется домой живым или целым. А ты – живи! Ради Николеньки
нашего ...
ВЕРА. Нет! Нет! Ты будешь жить! Будешь! Я стану молиться за тебя днем и ночью. А если уж не целым вернешься, до конца дней моих стану о тебе
заботиться. Любимый мой, Лешенька!
АЛЕКСЕЙ. Николеньку береги. Он ведь у нас впечатлительный, как девочка, в тебя пошел. Стихи его читала? Ты ведь, Вера, литературу преподаешь,
поэтому должна понять, есть ли талант у сына – или это просто так, баловство ребенка. Если есть талант, то его надо развивать. А то пропадет ни за грош талант  этот...
ВЕРА. Леша, милый! Ты ведь можешь получить отсрочку от призыва, ты ведь классный инженер по военной технике...
АЛЕКСЕЙ. Могу. Но не хочу. Мое место – на фронте. Или грудь в крестах, или голова в кустах, как мой отец говаривал. До тридцать восьмого года ...
И вообще я не смогу отсиживаться. Не смогу.
ВЕРА. Сегодня – выходной. Военкомат не работает.
АЛЕКСЕЙ. Война, Вера! Война! Они уже  в военкомате все на местах. Я уверен. Ты что, не слышала только что речь Молотова?
ВЕРА. Почему ты ее не дослушал, Леша?
АЛЕКСЕЙ. Зачем? Главное услышал: «Отбить разбойничье нападение!» И поэтому иду в военкомат. Немедленно забери Николеньку из лагеря!
ВЕРА. Зачем? Там ему хорошо!
АЛЕКСЕЙ. Пусть будет при тебе (быстро собирает вещи). Ну, я пошел. Прощай, Вера! Жаль, что у тебя так вышло. Вернусь живой – убью твоего дядю. Изгадил он любовь нашу чистую. И нет ему прощения от меня, и никогда не будет.
ВЕРА. Будь он проклят!
АЛЕКСЕЙ. Да уж. Ладно, пошел я. Не поминай лихом.
ВЕРА. И ты меня (плачет). Вернись живой, я буду за тебя молиться.
АЛЕКСЕЙ (идя к двери). Ты же не веруешь, ты же атеистка, Вера.
ВЕРА. Меня крестили родители. Я не ходила в храм, потому что ... как и все ... Но буду ходить. За тебя молить ...
АЛЕКСЕЙ. Меня не крестили. Коммунисты были мои родители, атеисты. Оба погибли в Гражданскую, осиротел я. Да ты все знаешь. Давай посидим.

Садятся на сдвинутые стулья. Молчат. Первым поднимается Алексей.

АЛЕКСЕЙ. Все. Вперед!
ВЕРА. С Богом! Я буду молиться за тебя!

Стук в дверь. Женский плач. Мужские голоса, наперебой.

ГОЛОСА. Баринов, ты идешь в военкомат? Леха, айда с нами на фронт проситься! Эй, сосед, собирай необходимое, три минуты тебе – и с нами в комиссариат! Алле, капитан-сапер, армия ждет тебя! И глоток водки!

Вера бросается к Алексею. Обнимает его.

ВЕРА. Лешенька, родной! Господь храни тебя! И Матерь Божья! Тебя одного любила и люблю! И ждать буду тебя до самой моей смерти!

Алексей высвобождается из ее объятий, открывает дверь - и вдруг сам жену горячо обнимает,  затем резко поворачивается, уходит. Тихо звучит песня А. Александрова на слова В.Лебедева-Кумача «Вставай, страна огромная». Звучание все нарастает. Вера осеняет крестным знамением как бы видимого ею, как бы стоящего в двери мужа.
Все осеняет и осеняет.


                Очень медленно закрывается занавес.
 
                ДОПРОС КОМБРИГА

               
ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА
Самуил Штаркман, комбриг
Иван Трухан, следователь
Лев Шнейдер, следователь
Охранник

 Действие происходит в кабинете следователя в Москве, на Лубянке, в июле 1941 года.
Кабинет следователя. Стол, стул, табурет для заключенного.
В кабинете лейтенант Трухан, комбриг Штаркман, охранник с винтовкой у двери.

ТРУХАН. Ну, враг народа, признаешься ты, наконец, в том, что хотел взорвать Каменный мост в Москве и убить нашего дорогого вождя товарища Сталина?
ШТАРКМАН. Я уже сказал тебе, лейтенант, что оговаривать себя не стану. Я дальневосточный казак, хоть и еврей, я комбриг Красной армии,0я воевал на Хасане и на Халхин-Голе, я воевал в Испании ...
ТРУХАН. Не хвались, жид!
ШТАРКМАН. За жида ответишь, следователь.
ТРУХАН. Не смеши. Ты, контра, есть враг нашего народа и подлежишь лагерям или расстрелу. А я твой следователь. И воин, который у двери, никогда не подтвердит эту твою ложь, что я тебя, жид поганый, обзывалжидом. потому что он думает так же, как я ... Так что сознавайся покороче, а то у меня еще много дел сегодня.
ШТАРКМАН. Пошел ты ...

Трухан делает знак охраннику, тот бьет Штаркмана по голове прикладом. Штаркман падает.

ТРУХАН. Мог бы и не так сильно. Убил его, что ли?
ОХРАННИК. Нет. Огловушил только. Они, жиды, живучие.

Трухан льет воду из графина на голову Штаркмана.

ШТАРКМАН (поднимаясь). Я подам рапорт вашему начальству.
ТРУХАН. Вставай, садись на табурет. Ты еще не представляешь, куда ты попал и что мы с тобой делать будем, контра.

Входит Шнейдер. Трухан вскакивает, отдает честь. Солдат также отдает честь вошедшему. Шнейдер небрежно кивает Трухану, охраннику жестом предлагает покинуть кабинет.

ШНЕЙДЕР. Ты, Иван Матвеевич, тоже свободен. Придешь (смоторит на часы) через двадцать минут, а я с ним один на один побеседую.
ТРУХАН. Но ведь я веду допрос. Этот враг народа не хочет сознаваться ...
ШНЕЙДЕР. Я кому сказал? Через двадцать минут. Не раньше и не позже. А с врагом народа я сам побеседую.

Трухан удаляется, погрозив кулаком Штаркману и молча приложив палец к губам.

ШНЕЙДЕР. Так, враг народа Штаркман, ты, значит, не хочешь по-хорошему сразу во всем сознаться? Тебя еще не били, не пытали? Ты еще на что-то надеешься?
ШТАРКМАН. И ты, Лев Абрамович, туда же! Ты ведь прекрасно знаешь, что я никакой не враг народа. Я воин, командир, коммунист с тысяча девятьсот ...
ШНЕЙДЕР. Ошибаешься, Самуил Маркович, я прекрасно знаю твои военные заслуги, но я также знаю, что ты, дурак, по пьянке хвастался, какой ты умный и смелый,
какой заслуженный комбриг. Знаю, что ты возмущался, мол, комбриг – это прослойка между полковником и генерал-майором, а тебе, мол. давно уже должны были бы присвоить генеральское звание ...
ШТАРКМАН. Мне читал следователь эту подлую кляузу. Там такое нагорожено!
ШНЕЙДЕР. Не кляузу ты читал, а информацию. От нашего секретного сотрудника.
ШТАРКМАН. От вашего подлого стукача.
ШНЕЙДЕР. Ах, Штаркман, Штаркман, служил ты хорошо, да вот зазнался и поэтому связался с английской разведкой. Хорошо, что не с немецкой, а то мы бы тебя враз поставили к стенке. Война идет, подлый враг наступает, к Москве рвется, а ты ...
ШТАРКМАН. Лев Абрамович! Пустите меня на фронт! Дайте мне мою бригаду. Все поляжем, но не пустим врага в столицу.
ШНЕЙДЕР. Раскудахтался. Какой тебе фронт? Ты же предатель, враг народа! Вот что я, бывший твой соратник по Красной Армии, посоветую: не тяни резину, признайся, подпиши – отсидишь немного в лагере и тогда уж
попросишься на фронт. Рядовым бойцом. И примешь смерть на поле боя, как герой, если потребуется. Подпиши!
ШТАРКМАН. Ничего я не подпишу! Какой я враг? Какая английская разведка? Ты поверил этой напраслине? Вижу, что не поверил. Но стараешься быть святее папы римского, потому что ты – такой же жид, как и я. Трухан не только жидом меня обзывал, он велел охраннику
бить меня, сволочь.
ШНЕЙДЕР. Послушай, комбриг, ты зря упрямишься. Трухан тебя будет пытать. Мучительно. Возможно, изуродует. А кончится все тем же: подпишешь. И получишь пулю в затылок.
ШТАРКМАН. Никто не добьется от меня подписи. Лучше я умру от пыток, чем дам какой-то гниде победить меня. Эта сволочь Трухан порох нюхал только на расстрелах. Палач! И ты сам, хоть и гладко стелешь, – ты тоже палач.
ШНЕЙДЕР. Что Трухан – юдофоб, я знаю. Меня он тоже люто ненавидит. Только достать пока не может. Он в моем подчинении. И глаза свои ненавидящие прячет.

ШТАРКМАН. Ничего, он и тебя достанет со временем. Вспомнишь тогда меня.За что мы кровь проливали, Лева? Ты еще не забыл нашу Первую Конную? Лихой ты был рубака. А стал кем? Палачом. С труханами заодно,
с душегубами. Опомнись!
ШНЕЙДЕР. А ты кем стал, Самуил? Предателем Советской Отчизны, английским шпионом, на самого вождя нашего, великого Сталина, руку поднял! На самого великого человека, на главного борца с врагами народа, на продолжателя дела великого Ленина. Предателем стал, двурушником. Эх, ты, бывший комбриг ...
ШТАРКМАН. Ушам своим не верю.
ШНЕЙДЕР. Но я тебя жалею, несчастный. Все же мы оба евреи. Наш народ столько терпел при царской власти. Черта оседлости, призыв детей в кантонисты, погромы и ложные обвинения ... Богатые евреи ухитрялись жить и в ту пору припеваючи, а  сапожники, портные, биндюжники,
кузнецы, бочары, заводские рабочие еле-еле концы с концами сводили, да еще дрожали от страха перед погромами ... И  кинулись мы с тобой в революцию, и пошли мы за большевиками, за Лениным ...
ШТАРКМАН. Не читай мне политграмоту, чекист. Лучше отпусти меня в камеру, к товарищам. Я даже не успел поговорить с ними, когда меня впихнули туда
и через пять минут вызвали на допрос.
ШНЕЙДЕР. Что ты сказал? К товарищам? Да там же одни враги народа, в той камере! Я вижу, что ты не собираешься покаяться и признаться. И выдать всех своих сообщников. Дурак ты, комбриг.
ШТАРКМАН. Я никогда не признаюсь в том, чего на самом деле не было. Меня уже стукнул  охранник в этом кабинете. Голова раскалывается.
ШНЕЙДЕР. Идеалист несчастный, ты еще не испытал ничего. Все впереди. Тебя Трухан заставит стоять без сна много суток подряд, тебе он потом даст присесть, но на ножке табуретки. Тебя будут бить кирпичом,
заложенным в валенок, резиновой палкой будут охаживать по всем местам болезненным. Ребра переломают.
ШТАРКМАН. Не посмеют, я буду жаловаться товарищу Сталину ...
ШНЕЙДЕР. Дурак ты и недотепа. Сам товарищ Сталин разрешил нам применять к врагам народа меры физического воздействия...
ШТАРКМАН. Врешь!
ШНЕЙДЕР. Ай хэв дан май бест.
ШТАРКМАН. Не понял. Что за тарабарщина? Это идиш?
ШНЕЙДЕР. Я сказал по-английски, что сделал все возможное. Но ты, недоучка, не знаешь главных европейских языков. Теперь, когда я понял,
что ты дурак, мне тут больше делать нечего. Но все же напоследок еще раз скажу: подпиши. Скажу больше: мы твою подпись можем просто подделать. (кричит к двери). Эй!

Входит охранник. Стоит у двери. Шнейдер уходит.

ШТАРКМАН. Почему ты меня стукнул прикладом? Что я тебе плохого сделал?
ОХРАННИК. Я выполнял приказ.
ШТАРКМАН. А если бы тебе приказал Трухан убить меня?
ОХРАННИК. Приказ не обсуждается. Приказ выполняется.
ШТАРКМАН. Ты тоже ненавидишь жидов?
ОХРАННИК. Так точно!

Входит Трухан.

ТРУХАН. Ну и о чем же два жида тут побеседовали? Я об этом доложу, кому следует. Не имел права Шнейдер выгонять меня из кабинета и секретничать с врагом.
ШТАРКМАН. Не обманешь. Я вижу, что вы со Шнейдером ведете со мной игру в два следователя: один – плохой, другой – хороший. Он тоже советовал мне подписать клевету на самого себя. Да так ласково.
Ты пугал, и он пугал. Только по-разному.
ТРУХАН. Подписал?
ШТАРКМАН. Конечно, нет. Но вот что я тебе, палач, скажу. Пройдет еще какое-то время – и ты вместе с твоим шефом Шнейдером будете оба здесь на моем месте, а кто-то из ваших подчиненных, возможно, даже этот воин, который меня, безоружного, сзади по башке двинул, будет
вас допрашивать как врагов народа – и бить, бить, бить. И мучить всеми способами.
ТРУХАН. А пока это не случилось (и я надеюсь, что не случится), мы из тебя душу вытряхнем, но заставим признаться в том ...
ШТАРКМАН. ... чего не совершал.
ТРУХАН. Именно! (Хохочет – долго, истерически) И ты признаешься. И подпишешь. И мы тебя расстреляем. Да-да, расстреляем. Никаких лагерей, никакого лесоповала. Расстрел! А перед этим будем тебя бить,
бить, бить! (Звонок телефона. Трухан берет трубку.) Трухан слушает. ( Встает, вытягивается. Отдает честь. Молча кивает головой. Говорит громко, очень громко). Товарищ генеральный комиссар, все будет исполнено немедленно. (Опускается на стул в изнеможении. Говорит как бы самому себе). Ну, жид, твоя звезда.
ШТАРКМАН. Что стряслось, чекист?
ТРУХАН (тожественно и четко). Товарищ генерал-майор, по указанию Генерального комиссара НКВД товарища Берия вы немедленно отправляетесь0 в распоряжение командующего шестнадцатой армией генерал-лейтенанта
Рокоссовского по его личной просьбе. Вы получаете возможность загладить0 свою вину перед партией, государством и народом. Вы свободны.
ШТАРКМАН. Рокоссовский? Это человек. Вспомнил боевого товарища. Не то, что палач Шнейдер. Меня выпустят, не задерживая?
ТРУХАН. Так точно. Ваше дело закрыто по личному распоряжению товарища Берия. (Пауза). Возможно даже, что вы ни в чем не виноваты. Не поминайте лихом. Сейчас идут тяжелые бои на фронте. Ситуация,
сами понимаете. Не до галантерейного обращения с вра ... С арестованными.
ШТАРКМАН. Конечно. Я все понимаю. Советую вам, лейтенант, не тратя время попусту, подать рапорт о вашем горячем искреннем желании отправиться на фронт.

Штаркман выходит.

ТРУХАН. Выскользнул. Как лещ из руки, выскользнул. (Охраннику). Что ж ты его так слабо стукнул прикладом, боец-молодец?

                ЗАНАВЕС.
 
                СВИДАНИЕ
               
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ИГОРЬ -  обвиняемый, 20 лет
ЛИДИЯ -  мать Игоря, 39 лет
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ – ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ СВИДАНИЙ С ЗАКЛЮЧЕННЫМИ  В ТЮРЬМЕ
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ – НАЧАЛО ХХI ВЕКА

На сцене – большой стол, два табурета по разные стороны стола. На одном из них сидит левым боком к зрителю Игорь, опустив голову на руки. Видно, что волосы его острижены. Входит Лидия.

ЛИДИЯ. Здравствуй, сынок.
ИГОРЬ (поднимая голову). Привет, маманя. Спасибо, что пришла. Как ты?
ЛИДИЯ. Не знаю, что и сказать, Игоречек. Так я будто здорова, а душа, душа моя больна, сыночек. Больна душа моя. Из-за тебя больна моя душа, Игоречек. Как ты мог человека зарезать? Как? Разве я тебя для этого родила и воспитывала? Для этого?
ИГОРЬ. Не жалей. Одним поганым жидом меньше стало. Жалко, что других не успел замочить. Там, в их проклятой синагоге не меньше десятка было. Не знал я, что сторож ихний – русский человек, да еще и с пистолетом. Если б не он, подсевала жидовский, я бs не меньше пятерых добавил …
ЛИДИЯ. Что ты говоришь, Игореша?! Да как ты можешь?! Отец Феодосий на проповедях совсем не тому нас учит. А благородству мыслей.
ИГОРЬ (хохочет). Да это и есть благородство – жидов мочить. Ты что, не знаешь, что они Христа распяли? А еще – верующая, проповеди слушаешь!
ЛИДИЯ. Так ведь Христос и сам был … из этих … ну … Дева Мария же …
ИГОРЬ. Брось, ничего ты не понимаешь. Они, жиды, всю Россию споили еще тогда, при царе! И сейчас все капиталы в России жиды позахватывали, кровососы! А народ бедствует. Гитлер правильно распорядился: гнать их прочь. А они не уехали, остались – вот тогда и стал он их мочить! Да и Сталин под конец понял – и хотел от жидов советский народ избавить …
ЛИДИЯ. Ну что ты, Игорь? Люди ведь евреи, они ведь тоже - народ. У нас на заводе, даже в цеху нашем есть евреи-рабочие, евреи-мастера, есть евреи-технологи и конструктора …
ИГОРЬ. Да что ты заладила «евреи-рабочие», евреи прочие?! Ты посмотри в корень: все они – на Америку шпионят. Потому как там евреи правят. Нашу родину жиды не любят, ругают ее всяко. Поняла?
ЛИДИЯ. Не знаю, кто там в Америке правит, да только я слышала, что там еще не было ни одного президента-еврея! А теперь и вовсе негр.
ИГОРЬ. Ну и что? Знаешь ты, сколько там жидов около президента крутится, на ухо ему шепчут? Знаешь, какими они миллиардами баксов ворочают? Всякие там банкиры, хозяева заводов и фирм – все они жиды. Даже в Нью-Йорке, в самом ихнем большом городе,  мэр города – жид! Вот ведь до чего дошло!
ЛИДИЯ. Если мэр толковый, то пусть он будет хоть обезьяной, лишь бы людям хорошо было с ним.
ИГОРЬ. Все! Кончили! Принесла передачу?
ЛИДИЯ. Я там отдала, тебе передадут.
ИГОРЬ. Как же! И половины не оставят. Ну ладно, спасибо. Ты вообще-то пришла проведать меня или жидов хвалить?
ЛИДИЯ. Хвалить евреев я не собираюсь, не люблю сама их, а тебе вот хочу правду открыть, сынок. Хоть и горька будет тебе та правда. Ты знаешь, кого ножом в живот пырнул?
ИГОРЬ.  Знаю. Жида.
ЛИДИЯ. Так-то оно так, да еще есть кое-что. Отца своего ты пырнул ножом!
ИГОРЬ. Ты что несешь, маманя? Свихнулась? Отец мой умер, когда мне еще и годика не было, сама же ты рассказывала. И дядя из Иркутска помогал нам.
ЛИДИЯ. Нет, сынок, это я тебе говорила, что отец твой умер. А он был жив. И это он нам помогал, а не дядя. Нет у тебя никакого дяди. Тетка старая есть в Иркутске, так она ведь сама бедствует. А отец твой, Борис Наумович Шнайдер, в нашем городе живет … жил. Пока ты … пока ты его не пырнул. Отца ты порешил, Игореша.
ИГОРЬ. Не смей! Не может жид моим отцом быть. Зря выдумала эту басню.
ЛИДИЯ. Сынок, не вру я нисколько. Я же тебя родила, грудью вскормила. Я мама твоя. Я тебя воспитывала.
ИГОРЬ. Улица меня воспитывала, а не ты. Это сейчас ты святой заделалась, потому как в отца Евпатория, видно, влюбилась …
ЛИДИЯ. Отца Феодосия, а не Евпатория.
ИГОРЬ. И священник твой с нерусским именем. Не могли назвать Кириллом, Филиппом. Ну да ладно, не мое дело. Давай о тебе вспомним, как ты меня воспитывала. Как мужики в нашей квартире менялись. Как напивались до того, что под столом спали. Забыла? Как в вытрезвитель попадала, тоже не помнишь? Эх, маманя … Гуляла ты не с умом, и веруешь ты не по-умному, да еще жидовской подпевалой заделалась.
ЛИДИЯ. Борис – отец твой. Борис. Ты же на него похож, Игоречек мой. Сам посмотри в зеркало да сравни себя с ним. До чего же похож! И если бы мы не разошлись, был бы ты тоже евреем и звали бы тебя Фроим, как Борису хотелось. А не Игорь, как я настояла.
ИГОРЬ. Врешь, маманька! Мой отец евреем не был. А почему разошлись-то?
ЛИДИЯ. Я виновата. Я, дура, изменила Борису. Тебе еще годика не было, ты в кроватке своей лежал, а ко мне пришел один дружок бывший, выпить принес … ну и муж застукал меня с тем парнем …
ИГОРЬ. Не диво, ты, маманя, всегда была слаба на перед.
ЛИДИЯ. Да как ты смеешь! Если хочешь знать правду, меня в двенадцать лет, девчоночку, изнасиловали. Я тебе не говорила, а сегодня скажу. Потому как достал ты меня. Да, шестеро меня насиловали парни с нашего двора, потому что некому было отомстить. Отец мой, дедушка твой, погиб, когда я еще в школу не ходила. А мама болела тяжело, была опухоль в мозгу. Поздно определили, умерла на операции. И осталась я сироткой. Тетка только и помогала. Присылала переводы из Иркутска.
ИГОРЬ. Да слыхал я сто раз и про деда, и про бабку, и про тетку твою. А вот, что тебя насиловали, не знал. Выйду - всех замочу. Что не жаловалась на них? А, маманя?
ЛИДИЯ. Какой умный! Они сказали, что если пожалуюсь, убьют. У них такие ножи были огромные! Потом … (запинается). Нет … Не скажу тебе.
ИГОРЬ. Говори, раз уж начала. Не  тяни резину!
ЛИДИЯ. Потом они меня стали каждый день … Свет был мне не мил. Я и сбежала из дому. Уехала на поезде, тетке не сказавши … А там …
ИГОРЬ.  Дальше понятно. На поезде, короче, попала ты в компанию. Так?
ЛИДИЯ. Так. В поездах они воровали, а меня стали держать за приманку. Ну, и  одевали меня, как куколку, кормили, поили, а главный меня как бы женой сделал. Он любил меня. С ним мне было хорошо.
ИГОРЬ. Это в двенадцать-то лет!
ЛИДИЯ. Мне уж тринадцать было. Долго нам везло, но поймали. Суд был. Меня как малолетку в детскую колонию направили. И досрочно освободили за хорошее поведение. Вышла я. Вернулась в город, получила квартирку обратно. И тут в меня влюбился твой отец, Борис Наумович Шнайдер. Он, конечно, был меня старше намного. Мне было семнадцать, а ему – сорок шесть.
ИГОРЬ. Ах, старый хрен! Оторвал так оторвал женушку! Все они, жиды, такие.
ЛИДИЯ. Он меня так любил! Так ласкал! Все мои капризы выполнял, будто я царица, а он мой раб. В общем, жила я, как в сказке.
ИГОРЬ. Мало, что за жида вышла, так еще и за старика (хохочет). Только не говори, что ты его полюбила!  Ради денег вышла за него, так?
ЛИДИЯ. Не был он стариком. Сильный был мужчина. Конечно, я его не любила. Но благодарна была, уважала его, жалела, жила с ним хорошо. Он же портной. У него шили не простые люди. Мастер он был классный! Художник! А меня как он обшивал!
ИГОРЬ. Да пошла ты со своим портным, подстилка жидовская! Зачем рассказала мне все это, зачем? Я не сын его! Он, видно, отчим мой, вот что! А ты все врешь, жидовкой стала!
ЛИДИЯ. Вот ведь как обзываешь мать родную. Давай, обзывай, заслужила я. Он меня баловал, а я, дура, заелась, стала вертеть хвостом. И он застукал меня с другим … А я уже в то время беременна была …
ИГОРЬ. И он, гад, тебя выгнал? На улицу отправил беременную?
ЛИДИЯ. Нет, сынок, он сам ушел. В чем был. Все-все мне оставил. И алименты платил мне аккуратно. Хоть сперва и не верил он, что ты его сын, не верил, пока тебе не исполнилось четыре годика.
ИГОРЬ. А что случилось? С чего это жид решил, что он мой отец?
ЛИДИЯ. Он никогда до этого не подходил к тебе близко. А тут … Посмотрел он на тебя, вынул фото из пиджака, где ему тоже четыре года. Показал мне … Копия … (плачет). Заплакал Боренька. И ушел. Он ведь уже на другой был женат в то время …
ИГОРЬ. На жидовке, конечно? На старой жидовке? Так, что ли?
ЛИДИЯ. Не знаю, сынок, кто она.
ИГОРЬ. Как это не знаешь?
ЛИДИЯ. Так. И знать не хочу. Потому что все равно мне. Когда я увидела его слезы, что-то со мной стало. Посмотрела я на себя. На жизнь свою. Со стороны посмотрела. И пошла я куда глаза глядят, и принесли меня ноженьки мои в церковь, в храм наш. А там как раз отец Феодосий о грехах говорил … И о милости Б-жьей … И я покаялась … Но  не простил меня Г-сподь, потому что сын мой отца своего убил … За грехи мои это, за грехи мои тяжкие! И почему ты так евреев ненавидишь, что они тебе сделали?
ИГОРЬ. Почему?! Маманька, да ты вспомни, вспомни! Когда мне было как раз четыре годика, я услышал, как люди что-то такое говорят и слово «евреи» услышал. И я тебя спросил, кто такие евреи. И что ты мне ответила?
ЛИДИЯ. Не помню я, Игорь. Столько лет прошло.
ИГОРЬ. А я тебе напомню. Ты, пьяная, завопила, будто режут: «Сыночек, евреи – это самые-самые плохие люди! Самые плохие! Запомни!» И я запомнил. Хорошо запомнил. И ненавидел тех самых плохих людей, тех евреев, тех жидов, с того дня. И сегодня ненавижу. Потому что крик твой такую сильную злобу во мне разбудил, слов нет рассказать, какую сильную.
ЛИДИЯ. Не помню я такого, сынок, не помню.   Наверно, это было до того, как твой отец заплакал … когда фото смотрел …
ИГОРЬ. Не смей этого жида моим отцом называть! Даже если ты меня от него родила, не может моим отцом быть жид. Поняла, мама? Не может. И все.
ЛИДИЯ. Умер твой отец. Умер бедный Боренька. Знаешь, что он успел сказать мне, когда его везли на операцию?
ИГОРЬ.  А мне без разницы.
ЛИДИЯ. Я бежала рядом с каталкой. Он подманил меня и прохрипел: «Умру я, Лидунька. А ты не говори Игорю, что я его отец. Совесть его замучит. Не надо, чтоб он мучился! Бедный мальчик …»
ИГОРЬ. Вот хитрый жид! Вот хитрый жид! Вот хитрый жид!

Звучит «Реквием» Моцарта. Занавес закрывается под вопли Игоря и музыку. Из-за закрывшегося занавеса продолжают нестись вопли: Вот хитрый жид! Вот хитрый жид! Музыка становится все тише, а вопли все громче и громче. Когда они достигают максимума громкости, то вдруг обрываются. Пауза длится миг. Снова звучит «Реквием». Воплей больше нет.


               

                СВАТОВСТВО


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ЭЛИЭЗЕР – крепкий, еще работающий мужчина, 65 лет
ИОСИФ – старый и слабый мужчина, 80 лет
ХАВА – стоматолог, 60 лет

Место действия – Израиль, один из не очень больших городов Большого Тель-Авива
Салон в доме Хавы. Мебель Дакс (или любая другая). На столе – фрукты, Хава ставит на стол бутылку пепси-колы. Звонок в дверь. Зло, громко и басовито лает собака.

ХАВА. Это звонит жених, свататься приехал. А бедная собака голодна, моя верная Венера голодна! Я дрянь, я забыла из-за этого сватовства ее покормить. (Кричит). Венера! Я тебя сегодня побалую! (Радостный лай). Чуть позже  накормлю тебя, моя собачка. (Громко). Венера, я уже готовлю твой обед! (Радостный лай). Вот и славно (Открывает дверь). Проходите, пожалуйста. (Входят Иосиф и Элиэзер). Как?! Вы  вдвоем? Я думала, что придет только один человек … Мойше сказал …
ИОСИФ. А у вас тут хорошо. Домик почти приличный снаружи. Собачонка хорошо заперта? Когда я ее увидел во дворе за ветхой загородкой, то принял за теленка. А когда залаяла, ахнул.
ХАВА. Венера умная, знает, на кого бросаться, и знает, что нельзя ломать загородку – даже ветхую. Садитесь, пожалуйста, за стол. Наверно, хотите пить? Пепси-кола только что из холодильника. Меня зовут Хава Гольдберг, как вам, наверно, сказал мой коллега Мойше.

Хава садится на диван, изучающее разглядывает гостей.

ИОСИФ. Очень приятно, Хава (садится за стол). Я Иосиф. Иосиф   Декельбаум. Иосэф бен Хаим. Или Осип Ефимович – так меня звали в Омске и последние два года в Москве. А это мой друг – Элиэзер.
ЭЛИЭЗЕР. Да-да. (Хочет сесть на диван, смущается, передумывает. Садится за стол). Меня зовут Элиэзер.
ИОСИФ. В Киеве и в Москве друзья звали его Лазарь. А вообще - Анатолий. Анатолий Авдеевич. Потому что его папу звали Авигдор, то есть Авдей. Да, согласитесь, что «Лазарь» и «Анатолий» звучит почти одинаково. Правда? Особенно у косноязычных.  Я в Москве работал вместе с ним два последних года перед репатриацией. А родился я и до того жил в Омске. Я сибиряк.
ХАВА. Скорее я бы подумала на вашего друга Элиэзера, что он сибиряк. Он такой крепкий мужчина, такой солидный. А вы …
ИОСИФ. Я тоже в его годы, пятнадцать лет назад, был мужчина крепкий и солидный. Плечи у меня были – во! (показывает раскинутыми руками и хохочет) Я мог часами ходить по Тель-Авиву в июле и не пить воду.
ХАВА. Не может быть!  Вас бы давно в живых не было!
ИОСИФ. Честное слово, ни капли воды. Правда,  пил пепси-колу. Много. Я мог не прятаться на улице в  тень в самый жаркий полдень. Да-да. Я не прятался в тень, я просто ходил по огромному каньону Дизенгоф или другому и делал маленькие покупки несколько часов. А иногда не покупал ничего. И еще я мог не есть ничего от завтрака до ужина. То есть двенадцать часов. Ничего. Представляете?
ХАВА. Нет. Не представляю.
ИОСИФ. Ничего не ел. Плитка шоколада – и все. Никакой еды! Да я еще и сейчас хожу по утрам каждый день по десять километров пешком…
ХАВА. Почему вы все время говорите и говорите о себе?! Дайте и Лазарю что-то сказать о себе!
ЭЛИЭЗЕР. Абсолютно правильно.

Элиэзер снимает с плеча сумку, вынимает бутылку водки, ставит ее на стол.

ИОСИФ. Ай да Лазарь! Молодец! Коль акавод (молодец, иврит. А.Г.) Вот она – мудрость жизни. Водка. Без лишних слов. Действительно, давайте, идн (евреи, идиш. А.Г.) для знакомства по рюмочке. Тогда язык и у Лазаря развяжется. Я думаю, под водку закуски немного найдется у вас, Хава? Фрукты под водку как-то не очень, понимаете? Может быть, колбаска, селедочка, а? Или даже котлетка, а?
ХАВА. Вы от скромности не умрете, адони (господин мой, иврит.А.Г.). Но у меня есть все. Зря вы тащили эту бутылку. Но сначала скажите, кто из вас сватается? Или вы конкуренты? Или … я вообще ничего не понимаю.
ИОСИФ. Видите ли, Лазарь в принципе вдовец, а я в принципе женат. Отсюда следует, что как бы сватается он. Ну, и я тоже как бы  с ним приехал …
ХАВА. Что? И  вы тоже сватаетесь? Вы от жены уходите? Или что? Не понимаю,  Мойше мне сказал, что один кандидат будет. Что же случилось?
ИОСИФ. Спокойно, савланут (терпение, иврит. А.Г.) Таки да один кандидат. И это - Лазарь. Я просто взят для словесной поддержки. Суть такова. Лазарь уже два года безутешный вдовец. Мы ему посоветовали жениться. Что жить бобылем?! Но ведь надо найти подходящую женщину. Верно? Вот шадхан (сват, посредник при заключении брака в иудаизме.А.Г.) Мойше Гамус указал вас.
ХАВА. Простите, Мойше – мой коллега, он семейный врач, а не шадхан.
ИОСИФ. Ну да. Он и наш семейный врач, поэтому он как толковый врач и решил, что и вам, и Лазарю хорошо будет вместе. Поэтому выступил в роли свата, шадхана. Но, как видите, Лазарь – скромняга, смущается, робеет. Поэтому  попросил меня поехать вместе с ним.
ХАВА. Так, значит, свататься приехали вы, Элиэзер?
ИОСИФ. Он. Он, именно он приехал свататься. Можете не сомневаться. Я, например, на его месте только к вам бы и посватался.
ЭЛИЭЗЕР. Ну да. Ну да.
ХАВА. Отлично. Все поняла. Сейчас принесу закуски и графинчик коньячку.
ИОСИФ и ЭЛИЭЗЕР (вместе). Коньячку! Графинчик! Отлично!
ХАВА. Сию минуту.

Хава уходит. Иосиф встает, ходит по комнате. Он явно недоволен.

ИОСИФ. Лазарь, она права: почему я должен говорить за тебя? Кто приехал жениться на этом богатстве? На этом пышном теле? На этой роскошной усадьбе? На этой огромной собаке. Я или ты?
ЭЛИЭЗЕР. Да ты мне рта не даешь раскрыть. Но женщина мне не очень нравится. Она какая-то невеселая, недоверчивая, заторможенная.
ИОСИФ. Ерунда. Она довольно милая. А грудь какая пышная?! А губы какие трепетные?! А какие умные глаза?! Ты заелся, дорогой друг мой! Если бы я не стоял на пороге золотой свадьбы со своей Мирэлэ, я бы стал твоим соперником в борьбе за эту женщину.
ЭЛИЭЗЕР. Да разве можно ее сравнить с твоей Мирой?! Мира – стройная, характер - спокойный, у нее такое чувство юмора! А какие у нее волосы! В ее-то возрасте! И как готовит гефилте фиш!
ИОСИФ. А пироги какие!! А кисло-сладкое жаркое?! А компот?! А салат «Оливье»?! Ты не подумал, что эта ... невеста ... может готовить ничуть не хуже, а то и еще лучше?
ЭЛИЭЗЕР. Будь Мира лет на пятнадцать моложе, я бы отбил ее у тебя.
ИОСИФ. Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа. Вернее, жениха. Не исключено, что и эта Хава отлично готовит, что она будет спокойна, выйдя за тебя замуж, что к ней вернется чувство юмора. И что благодаря любви и браку она станет даже более стройной. Завидую я этой, вскоре уже твоей, усадьбе! Мы же с Мирой останемся в своей однокомнатной квартирке, где все удобства спрессованы …
ЭЛИЭЗЕР. Эта Хава какая-то нервная. Настороженная. Ты же заметил?
ИОСИФ. Это понятно. Ты ведь тоже насторожен по отношению к ней.
ЭЛИЭЗЕР. И, может быть, даже фригидная.
ИОСИФ. Идн, послушайте его! Когда ты видел фригидную еврейку? Где?
ЭЛИЭЗЕР. У нее собака коровьих размеров. Что если не признает меня?
ИОСИФ. Это будет и твоя собака. Рад ей будешь. Собака – друг человека, вернее, друг своего хозяина. А ты станешь ее хозяином.
ЭЛИЭЗЕР. Дом - старый, нужен капитальный ремонт, а то и не один, я буду рабом-ремонтником на всю оставшуюся жизнь, понимаешь?
ИОСИФ. Это же будет ваш общий дом, а тыпыш (глупец, идиш. А.Г.) а нар (дурак, идиш. А.Г.), придурок! Ты же будешь жить в хоромах, во дворце! После капитального ремонта еще двадцать лет можно будет обходиться одной легкой косметикой.
ЭЛИЭЗЕР. Да еще здесь у нее дочь с внучкой приехала из Хайфы после развода со своим мужем. Это же нагрузка на мою психику.
ИОСИФ. Когда Мойше сказал нам об этом, ты почему-то не прореагировал. А что тебе? Будешь иметь мать, трахнешь не раз молодую дочь, если постараешься. Обе под боком. Это же – мечта любого пожилого жениха.
ЭЛИЭЗЕР. Циник! Замолчи!

Возвращается Хава, везет нагруженный сервировочный столик на колесиках.

ХАВА. Давайте выпьем за наше знакомство. (Садится за стол между мужчинами). Тост принимается? (Мужчины кивают). Лэхаим (за ваше здоровье, идиш и иврит. А.Г.)!
 (Все выпивают коньяк и закусывают фруктами).
Значит, мы все – члены больничной кассы «Маккаби» и наш общий рофе мишпаха (семейный врач, иврит. А.Г.) – Мойше Симхович. А банк у вас какой, друзья?
ИОСИФ. У меня – «Леуми», у него - «Апоалим».
ХАВА. У меня тоже «Апоалим». Хороший банк.
ИОСИФ. Нет уж, извините, «Леуми» - самый лучший банк в Израиле.
ЭЛИЭЗЕР. Да ладно, не спорь. Давайте выпьем за наш народ. И за нашу страну.
ХАВА. Отличный тост. (Пьют). Какое счастье, что есть страна Израиль. Мы с мужем приехали в семьдесят первом году после отказничества. Голые и босые. Но нам помогли, мы получили квартиру, работу. И, наконец, сумели купить себе этот домик.
ИОСИФ. «Домик?!» Домина! Домище! Два этажа, двор, махсан (склад, иврит. А.Г.), подвал.
ХАВА. Здесь был только один этаж. Мой покойный (плачет)... мой муж своими руками построил все остальное. Я помогала ему, как могла. И еще приходилось нанимать подъемный кран для тяжелых … этих …
ИОСИФ. Конструкций.
ХАВА. Да, конструкций. И несколько раз нанимала рабочих.
ИОСИФ. Арабов?
ХАВА. Да.
ИОСИФ. Вы с мужем ... покойным ... – молодцы. Кстати, можно пройтись по вашему дому, посмотреть его более пристально?
ХАВА. Какой вы неугомонный! Бедная жена ваша! Идите, смотрите. (Иосиф уходит. Молчание затягивается). Я вам не понравилась, Лазарь? Угадала? И дом старый. Ремонта требует. Верно? И собака здоровенная. Да?
ЭЛИЭЗЕР. Гм. Понимаете ли …
ХАВА. Ничего не говорите. Не утруждайте себя. Я вас понимаю. Но вы не все видели. У меня козочка есть, куры. Козочка дает молочко полезнейшее, а куры несут прекрасные яйца. Конечно, за всеми нужен уход. Но собирать яйца и доить козу я вас не заставлю. За вами будут только корма. Зато вы будете питаться прекрасной натуральной пищей. А резать кур для обеда, когда надо будет, я прошу шойхета (шойхет – резник, идиш. А.Г.). Варить и жарить кур тоже буду я. Вы только их ощиплете.
ЭЛИЭЗЕР. Мне не хочется вас обижать, но … дело в том, что ...
ХАВА. Я уже поняла, что не нравлюсь вам. Жаль. А вы мне понравились. Кто вы по специальности?
ЭЛИЭЗЕР. Инженер-строитель. Был там, в той жизни, главным инженером строительно-монтажного треста, а здесь попытался быть кабланом (каблан – подрядчик, идиш. А.Г.), но конкуренты разорили, угробил все сбережения, которые сумел притащить. А тут у жены возник рак, бедная, она растаяла за один год. Сейчас в Раанане пять подъездов убираю, заработка мне хватает. Есть автомобиль «Субару». Квартирка есть: салончик, кухонька и две спаленки.
ХАВА. Это - собственная квартира?
ЭЛИЭЗЕР. Нет, откуда, это схар дира (арендуемая квартира, иврит. А.Г.). Мы с женой снимали ее долго, хозяин – хороший мужик, плату не повышал. Когда она … (пазуа) ушла после … (пауза) остался там же. И вспоминаю ее …
ХАВА. Вы сильно любили свою покойную жену?
ЭЛИЭЗЕР. Сначала – да, а потом была скорее крепкая привычка. Она была очень хорошая. Как родная. Понимаете?
ХАВА. Понимаю. И сочувствую. Я тоже любила мужа. Он был славный. Настоящий еврей: умный, сильный, заботливый, не мелочный. А как он меня любил?! И я – его! Все было прекрасно, как дивный сон. Но вот ведь судьба! Пьяный мотоциклист! Прямо на переходе сбил его … Муж еще успел оттолкнуть меня. А сам  погиб. Вместе с мотоциклистом. (Плачет). Простите. Не ко времени этот разговор, наверно.
ЭЛИЭЗЕР. Мы приехали в девяносто первом, жена была врач, как и вы, но не стоматолог, а педиатр. Иврит у нее не шел, поэтому она работала как метапелет у одной вреднющей старухи. И на мадрегот, на лестнице в подъездах – тоже. Тосковала по своей работе былой … по любимой работе …
ХАВА. И напрасно. Многие наши женщины довольно просто на эту перемену смотрят. Моя приятельница-рентгенолог убирает четыре подъезда в Раанане и имеет дополнение к пенсии большее, чем сама ее пенсия.
ЭЛИЭЗЕР. Нет, она переживала ужасно. От этого, видно, и заболела. И, как свеча, сгорела. Вы не сердитесь, мне трудно представить себе семейную жизнь с другой женщиной.
ХАВА. Нисколько не сержусь, у меня такакя же ситуация. Я ведь почему попросила доктора Мойше найти мне человека? Мне в последнее время стало страшно одиноко. Я работаю много, потому что деньги нужны. Поэтому устаю за день, а уснуть не могу, мысли допекают. Мужа любимого потеряла. Дочь по глупости оставила прекрасного мужика, она сама виновата. Теперь сюда приехала, и ребенка суд ей оставил. Пока не работает, ищет, где получше, я кормлю ее и внучку. Вот они рядом, казалось бы, о чем еще думать? Нет. Трудно мне. Да и хозяйство вести не просто. И … ласки хочется. Простите мне мою откровенность.
ЭЛИЭЗЕР. Да-а-а … Вы работаете по специальности. Как это вам удалось?
ХАВА. Прежде всего, язык. Ивритом я овладела еще там, на доисторической родине. Точнее, в Молдавии. Учил нас с мужем мой покойный отец, он знал великолепно не только идиш, но и иврит, читал свободно Тору. Его мечта была – Израиль, и мы оформились … Он все боялся, что в какой-нибудь инстанции передумают, что нас не выпустят.
ЭЛИЭЗЕР. Понимаю. Я тоже боялся этого. Только в самолете успокоился.
ХАВА. Перед самым вылетом отец почувствовал себя плохо, вызвали «Скорую». Ему что-то впрыснули, как будто стало лучше. Я уже хотела остаться, но он уперся: летим сейчас! В самолете ему снова стало плохо, но мы с мужем купировали приступ. А когда в аэропорту ждали оформления документов, он вдруг страшно крикнул – и ...
ЭЛИЭЗЕР. Инфаркт?
ХАВА. Да, обширный инфаркт. (Входит Иосиф. Садится к столу. Наливает рюмку. Выпивает). Ну, Иосиф, как вам мой домик?
ИОСИФ. Армон! (Дворец, иврит. А.Г.) ... Но какой? Развалины Помпеи. Срочно требуется капитальный ремонт. Лазарь, как ты считаешь, подрядимся мы по блату
ремонтировать ту хату? Поработаем вдвоем,
много денег не возьмем. А? Давай-ка сам его осмотри как следует. Тебе здесь жить, а не мне.
ЭЛИЭЗЕР. Вообще-то ... (Иосиф делает знаки ему, Хава не видит их). Вы позволите, Хава?
ХАВА. Конечно, посмотрите, я буду вам благодарна за вашу  резолюцию. (Элиэзер уходит). Я не понравилась вашему другу. Дом и двор тоже, кажется, не пришлись ему по душе. А еще, думаю, не понравилось то, что здесь живут моя дочь и внучка. Может быть, он лодырь?
ИОСИФ. О нет! Он великий труженик. Но после смерти жены …
ХАВА. Я знаю. Знаю. Что же вы мне посоветуете? Продолжить наши маса-у-матан (переговоры, иврит. А.Г.) или попрощаться с ним по-дружески навсегда? Я вам доверяю почему-то, хоть вы и болтаете много.
ИОСИФ. Ваша дочь скоро придет?
ХАВА. Нет, мы договорились с ней, что сегодня она до самого вечера будет гулять с внучкой по Тель-Авиву. Вы же понимаете …
ИОСИФ. Понимаю. Вот что. Дам вам совет. И совершенно бесплатно. Я сейчас как бы вспомню про свои дела и удеру. А вы решительно идите на штурм. Если Лазарь  вам действительно понравился.
ХАВА. Как это «на штурм»? Нельзя ли поточнее?
ИОСИФ. Ну, это … Обнимите нежно… Поцелуйте его нежно и страстно …
ХАВА. Но я же ему не нравлюсь! И вообще это нехорошо. Мужчина – активная сторона. Всегда. Это – природа. Женщина должна либо поломаться и поддаться, либо отказать мужчине сразу наотрез. Но не ринуться в атаку, будто танк.
ИОСИФ. Чушь. Дикая чушь! Средневековье! Двадцать первый век на дворе. Не давайте ему рассуждать, вперед и только вперед! Действуйте! Но не словами! Губами! Руками! И так далее.
ХАВА. Так вот сразу? Без его предварительного ухаживания за мной, без нашего узнавания вкусов и взглядов друг друга, без выяснения нашей совместимости по взглядам и по вкусам?
ИОСИФ. Что? Может быть, еще и по гороскопу? По европейскому, по китайскому и японскому, по картам Таро? Еще каким образом? (сердито машет рукой). Опомнитесь, вы же цивилизованный человек!
ХАВА. Есть еще и … сексуальная совместимость. О ней вы не забыли? А что если ваш друг …
ИОСИФ. Нет, нет, мой друг Лазарь – не импотент. Впрочем, на сто процентов не ручаюсь ни за кого. Проверьте сами на практике. Практика – критерий истины, как говорят классики марксизма, чтоб они горели в аду.
ХАВА. И зачем я  затеяла это сватовство? Ну скажите мне – зачем? И как это все правильно решить? Без атаки …
ИОСИФ (напевает на мотив «Тум
алалайки»). Вэмэн цу немен ун нит фаршемен? Вэмэн цу немен ун нит фаршемен? (Кого взять и не стыдиться? Идиш. А.Г. ) Берите Элиэзера. Не ошибетесь. Он не болтлив, деловит. Хороший хозяин. Он добрый человек. И это – главное. А секс – в порядке. Он изголодался. Как и вы, думаю. Все, я удаляюсь. Успеха вам! Вперед!
ХАВА. Всего доброго. Не обессудьте …
ИОСИФ. Да ладно! Я ведь и для него старался! Друзья же мы. Ему будет хорошо с вами. Я уверен. Вперед! На штурм! Успеха!

Иосиф уходит. Возвращается Элиэзер. Садится за стол. Наливает стопку. Выпивает. Пересаживается на диван рядом с Хавой. Снова идет к столу. Закусывает. Возвращается на диван. Молчит. Хава подсаживается поближе к нему.

ХАВА. Ваш товарищ уехал, какое-то срочное дело. Я поняла, милый Лазарь, что не нравлюсь вам как женщина. Мое имущество тоже вас не интересует. Даже пугает. И вы не знаете, как мне сказать обо всем этом, чтобы меня не обидеть. Хорошо, не женитесь на мне. Но вы мне очень понравились, и я хочу поцеловать вас на прощанье. Один поцелуй. Только один. (Целует Элиэзера – долго и страстно). Все. До свиданья. Вернее, прощайте.
ЭЛИЭЗЕР. Гмм … Нне … Не торопитесь, Хава. Вы не совсем поняли … Знаете, что? Давайте выпьем на брудершафт. Нам будет легче общаться на «ты», как все здесь в Израиле общаются. И тогда … Тогда … Я налью. Один момент!

Элиэзер встает и идет к столу. Хава поднимается с дивана, отнимает у него стопку, ставит ее на стол, обнимает Элиэзера и снова целует его. Это длится некоторое время. Элиэзер жарко обнимает Хаву, она гуляет руками по его телу.

ХАВА. Я чувствую твое желание, Лазарь. Оно такое сильное! Иди ко мне, милый! Ну иди же! (Он пытается раздеть ее). Нет, не здесь, глупенький! Не здесь! В спальне! Милый, миленький! (Жарко целует его и тянет в спальню). Скорее! Скорее! Скорее! (Лает собака. Зло. Громко и басовито.) Не обращай внимания, мы включим музыку. Милый, милый (жаркие объятия). Туда, туда! В спальню! Собака – потом, потом, потом!
ЭЛИЭЗЕР. Да! Да! Да!

              Уходят, обнявшись. Тут же раздается музыка, очевидно, из телевизора или радиоцентра. Она звучит все громче и, наконец, полностью заглушает собачий лай.

                ЗАНАВЕС.               


               
                ЕГО ДОЧЬ               
                ОДНОКАТНАЯ ПЬЕСА


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ГАЛИНА – РАЗВЕДЕНКА, 34 ГОДА
МАРИНА – ШКОЛЬНИЦА, 16 ЛЕТ
ИГОРЬ – ОТЕЦ МАРИНЫ, 42 ГОДА

Квартира Галины. Обычная  обстановка человека среднего достатка. Слева – дверь в коридор. Галина смотрит телевизор. Выключает его.

ГАЛИНА. Надоело: политика, сериалы … Вздремну-ка я. Набраться надо сил перед встречей с Игорем.
    (Звонок в дверь. Галина идет открывать и возвращается с Мариной. Пауза. Разглядывают друг друга). Итак? Кто вы и зачем?
МАРИНА. Может быть, сядем?
ГАЛИНА. Ну, что же, сядем. (Садятся). Слушаю.
МАРИНА. Я дочь Игоря, вашего любовника. Меня зовут Марина.
ГАЛИНА. Приятно познакомиться. Большая  девочка. И красивая. Меня зовут Галина. Продолжай, пожалуйста. Что тебе нужно от меня?
МАРИНА. Оставьте моего отца в покое. Больше мне ничего не надо.
ГАЛИНА. По-моему, ты  должна обратиться к нему, а не ко мне.
МАРИНА. Обращалась. Он мне признался, что вы …
ГАЛИНА, Ну-ну, продолжай!
МАРИНА. Что вы очень сексапильны. Его влечет к вам. Но он вас не любит. А любит  он только мою маму.
ГАЛИНА.  Да, это верно. Он любит твою маму, а тянет его ко мне. Это от природы, девочка. Одни женщины более … Ну, ты понимаешь? Ты вообще-то знаешь, что такое секс? Не по книгам, а на практике.
МАРИНА. Да. У меня есть друг. Я у него первая, и  он у меня – тоже. Мы  любим друг друга. И поженимся со временем. И у нас будут дети. И мы будем их любить. И никогда не изменим друг другу. Зачем?
ГАЛИНА. Не зарекайся, детка. Когда-то я любила. Сильно. И мой друг любил меня. И мы поклялись в верности  друг другу. И что же? Когда я забеременела, он потребовал сделать аборт. Я не хотела, но он меня убедил. И я теперь не могу иметь детей. А он бросил меня подло. Вся жизнь моя перевернулась.
МАРИНА. Я не знала. Я вам сочувствую. Но у нас с моим другом все иначе. Мы не будем иметь связей случайных.
ГАЛИНА, Ну да, безопасный секс – это только в семье.
МАРИНА, Я узнала, что у вас есть еще двое мужчин, кроме моего папы. Как вам не стыдно?!
ГАЛИНА. Представь себе, не стыдно. Почему я должна стыдиться? Сама посуди! Эти мужчины женаты, я принимаю их с таким интервалом, что и женам остается. Я не требую от них покинуть семью и предать их деток. Мне нужен мужчина каждый день. Или – ночь. А их женам достаточно двух-трех раз в неделю, а то и еще меньше. Итог? Никто не в накладе. Кроме того, я не требую от своих партнеров никаких подарков, наоборот, я их угощаю вкусной едой. Я отличная повариха.
МАРИНА, Как вы циничны!
ГАЛИНА. Нет, милая, я не цинична, я прагматична.
МАРИНА. Неужели вы не понимаете, что после вашей … сексапильности … мужчина охладевает к своей жене? Он изматывается в угоду вам, а что остается для жены?  … И он с ней не … не …
ГАЛИНА. Ошибаешься. Чувство вины перед женой делает мужчину более нежным и внимательным к ней. Даже в сексе возникает новое …
МАРИНА, Цинизм, цинизм!
ГАЛИНА. Ты еще глупа и наивна, моя милая. Пройдут годы, и ты будешь со смехом вспоминать твой визит ко мне. Я понимаю тебя, но ты меня пока, на  данном этапе, не понимаешь. Это от недостатка опыта в сексе.
МАРИНА. Такой цинизм у преподавателя литературы! Если бы ваши студенты знали!
ГАЛИНА. Я полагаю, они знают. Притом, наши студенты – не ангелы, они люди из плоти, они молоды и сильны, секс для них – главная сторона жизни. Нередко за время обучения они несколько раз меняют своих партнеров по этому делу. Так что …
МАРИНА. Мы с другом поклялись в верности. Страшной клятвой. Он поклялся жизнью своей матери, а я жизнью моей мамочки.
ГАЛИНА. И ты еще смеешь меня упрекать в цинизме! Как можно опуститься до такой подлости – поклясться в верности не своей жизнью, а жизнью  той, что тебя родила в муках, вскормила своей грудью, не спала ночами, когда ты болела …
МАРИНА. Это не цинизм, это дорога в верность вечную, пока смерть не разлучит нас! Вы не понимаете!
ГАЛИНА. Да нельзя зарекаться ни от чего в этой жизни! Никогда не говори «никогда»! А теперь уходи, пожалуйста! У меня больше нет для тебя времени.
МАРИНА. Папу ждете? Да, сейчас его время. (Звонок в дверь). Не беспокойтесь, я открою.
ГАЛИНА. Ты хочешь устроить здесь безобразную сцену?
МАРИНА. Нет, я хочу освободить папу от вас.
ГАЛИНА. Не смей открывать! Я сама!
МАРИНА. Вы хотите, чтобы он сразу ушел? Да? Без скандала? Нервы  свои бережете?
ГАЛИНА. Хорошо, иди открывать.

Марина уходит и возвращается с Игорем. Садится. Игорь стоит рядом с ней. Галина не встает со стула. Пауза.

ГАЛИНА. Здравствуй, Игорь. Ты, как всегда, пунктуален. А мы вот тут с твоей доченькой беседовали. Полезная была беседа. Для меня, во всяком случае.
ИГОРЬ. Да … Ситуация … Мариша, неужели ты и маме тоже расскажешь?
МАРИНА. Зачем? Ей так спокойнее. Я хочу сохранить нашу семью.
ИГОРЬ, Я тоже. Спасибо.
МАРИНА. Папа, ты знаешь, что кроме тебя у … у … твоей подруги есть еще два любовника?
ИГОРЬ, Не клевещи, Мариша.
МАРИНА. Это правда. Я сама их выследила, а потом и твоя Галина призналась. Так ведь, Галина? Кроме папы моего, еще двое?
ГАЛИНА. Наивная девчонка, ты рушишь  жизнь своего отца.
ИГОРЬ. Это правда? Я у тебя не единственный?
ГАЛИНА. Я ведь тоже у тебя не единственная. Есть еще и жена.
ИГОРЬ. Вот как! (садится). Да …
МАРИНА. Папа, что с тобой? На тебе лица нет!
ИГОРЬ. Ничего, я справлюсь.

Большая пауза. Три фигуры как бы окаменели.

ГАЛИНА. Ну, вот ты и добилась своего, Марина. Довольна? Сообщила правду отцу? Обрадовала его, любимого?
ИГОРЬ. Как все было хорошо! Как было … Было …
МАРИНА. Горькая правда лучше сладкой лжи.
ГАЛИНА. Что ты дала своей правдой горькой любимому папочке?
МАРИНА. Во всяком случае,  теперь он не бросит маму!
ГАЛИНА. Время покажет. Теперь, я полагаю, папа с дочкой могут идти домой. Время позднее, спать пора. Инженер должен выспаться, чтобы никто не мог сделать брак на заводе, а дочка должна выспаться, чтобы хорошо учиться завтра.
ИГОРЬ. Как же! Выспится она! Ее друг сердечный уже пришел и ждет ее в постели. Как всегда. У них свидание два раза в неделю. Как у нас с тобой … да … Возможно, они хотели бы почаще, но так жена настояла, потому что чаще – это может учебе навредить.
ГАЛИНА. Игорь, это ужасно, - то, что ты сказал. Как можно детям такое разрешать? …
ИГОРЬ. Не встречаться же им на грязных чердаках или на скамейках в городском саду. Лучше уж пусть так.
ГАЛИНА. Если бы у меня были дети …
МАРИНА. Хорошо, что у вас их нет. Они страдали бы от вашего поведения.
ГАЛИНА. Если бы у меня были дети, я была бы другой! Как я завидую твоей матери, Марина! У нее есть ты, такой друг! Такая преданная дочь! Я скажу честно: ты победила. Я не буду больше принимать твоего отца. Уходите оба, пожалуйста!
ИГОРЬ. (как бы проснувшись). Нет, я не смогу без тебя, Галя! Не смогу. Потому что ты даешь мне счастье. Ты свет моей жизни!
ГАЛИНА. О! Да ты поэт! Ты славный, Игорек! И лучше тех двоих, честное слово. Но твоя дочь меня убедила. Да-да, убедила, что ей будет лучше, если мы расстанемся. Именно ей … И больше – никому … Ради нее я прошу тебя больше не приходить. Люби жену свою, не меня! Все. Убирайтесь оба!
МАРИНА. Папа, папочка! Что она несет?! Ты ее … любишь?
ИГОРЬ. Да. Люблю. Я только сейчас это понял. И это – ужасно …
МАРИНА. Что я наделала! Лучше бы все осталось, как есть!
ГАЛИНА. Ты поздно поняла. Поздно!
ИГОРЬ. Галочка, я готов уйти из семьи, я готов простить тебе тех, двоих. Ты мое счастье, Галочка! Примешь меня?
МАРИНА. Папа! Опомнись! (Игорь отмахивается). Что я наделала?! Что я наделала?! Если бы знала …

                ЗАНАВЕС.
 
                ЕГО ЧЕСТНОЕ СЛОВО               
      

                Одноактная  пьеса

Действующие лица:
Григорий Павлович Стерженченко, гендиректор фирмы
Галина Федотова, представитель другой фирмы

Кабинет генерального директора в крупном офисе.
За столом – Стерженченко.
Звенит один из четырех телефонов на столе.

ГРИГОРИЙ: Да, впустите. (Входит Галина. Он идет ей навстречу, пожимает протянутую руку.) Рад вас видеть, коллега. Я полагаю, мы сегодня же все закончим и подпишем наш контракт.
ГАЛИНА: Я тоже надеюсь на это, господин Стерженченко. Полагаю, у вас нет никаких замечаний по договору.
ГРИГОРИЙ: К сожалению, есть В пятой, заключительной части.
ГАЛИНА: Срок действия?
ГРИГОРИЙ: Да. Срок действия. Мы хотели бы не на три года, а на пять лет.
ГАЛИНА: Я не уполномочена на решения по всем вопросам. Доложу руководству. Продление срока, полагаю, и в наших интересах.
ГРИГОРИЙ: Отлично. Впрочем, возьмите мой  текст контракта и пробегитесь взором сами. Так будет вернее.
ГАЛИНА: Пожалуй. (Берет у Григория его экземпляр и углубляется в чтение). А почему вы хотите увеличить продажу на десять процентов? Мы не откажемся, но хватит ли у вас мощностей?
ГРИГОРИЙ: Хватит. Мы приобрели на днях завод, который позволит это.
ГАЛИНА: Ясно. (продолжает чтение). Ну, что же, исправлений немного. Все приемлемо. Я возьму этот экземпляр с собой?
ГРИГОРИЙ: Да, конечно. У меня точно такой же экземпляр с поправками  имеется. Хотите кофе?
ГАЛИНА: Нет, спасибо. Я пью кофе только утром. И вот еще что. У меня есть от руководства одно поручение.
ГРИГОРИЙ: Слушаю.
ГАЛИНА: Наша фирма осталась без генерального директора, так как бывший генеральный ушел на пенсию. Ему уже восемьдесят лет. Мне поручено предложить вам занять этот пост. Ваш оклад будет на десять процентов выше, чем сейчас. Кроме того, вы получите отличный особняк бесплатно.
ГРИГОРИЙ: Я польщен. Но не принимаю этого предложения. Мне комфортно в моей фирме, в которую я много лет назад пришел рядовым инженером-программистом.
ГАЛИНА: Все же подумайте.
ГРИГОРИЙ: Вопрос исчерпан.
ГАЛИНА: А вы крутой!
ГРИГОРИЙ: Нет. Я просто не из предателей. А теперь, поскольку мы так быстро и дружно все решили, кофе  действительно, не подходит. (Достает из холодильника бутылку и два бокала.) Токайское. По символической дозе, а?
ГАЛИНА. От токайского не откажусь. Мое любимое вино. Тем более, что доза символическая.
ГРИГОРИЙ (налив вино в бокалы). Хочу провозгласить банальный тост: за успешное сотрудничество наших фирм!
ГАЛИНА: Принимается. (Чокаются, отпивают понемногу). Григорий Павлович, можно задать вам нескромный вопрос?
ГРИГОРИЙ: Можно задать любой вопрос. А вот с ответом надо будет подумать.
ГАЛИНА: Не надо много думать, у меня только один вопрос. Почему вы, такой успешный человек, не  женаты в свои тридцать шесть  лет?
ГРИГОРИЙ.  Ваша фирма хорошо информирована. Прежде, чем я вам отвечу, я могу задать контрвопрос?
ГАЛИНА. Да вы хитрец. Но я отвечу, мне нечего скрывать.
ГРИГОРИЙ: Вы замужем?
ГАЛИНА: Нет. В данный момент я не замужем.
ГРИГОРИЙ: Сколько вам лет?
ГАЛИНА: Это уже второй вопрос. Но я отвечу и на него. Мне двадцать шесть. Я на десять лет моложе вас. Есть еще вопросы ко мне? Нет? Я жду от вас ответа на свой вопрос.
ГРИГОРИЙ: Вы меня спросили, почему я до сих пор не  женат. Мне нелегко и не просто ответить на сей вопрос, сами понимаете.
ГАЛИНА: Что-то со здоровьем? (Григорий хохочет). Почему вы смеетесь?
ГРИГОРИЙ: На здоровье не жалуюсь. Я просто понял, что вы хотели справиться, не импотент ли я. Верно? Нет, уважаемая любопытная  женщина. Я не импотент.
ГАЛИНА: Допустим. Но вы никогда не были женаты, я знаю.
ГРИГОРИЙ: Да, я не был женат, хотя у меня были, конечно, романы. Вы знаете,  я … как бы сказать … я под влиянием …
ГАЛИНА: Не  понимаю.
ГРИГОРИЙ: Хорошо, начнем издалека. Мы жили в центре Москвы, в одном из старых домов с коридорной системой. Мои родители сумели превратить комнату в двухкомнатную квартиру. Высота была большая, четыре метра с хвостиком. Поэтому построили антресоли, где жил я. Там у меня была постель. Там был стол. Там были шкаф с одеждой и этажерка с книгами. Там же была и моя электрогитара.
ГАЛИНА.  Действительно, издалека вы начали. Но почему?
ГРИГОРИЙ: Иначе вы не поймете. Итак, однажды я сидел на антресолях и играл на гитаре … И пел. Я был солистом в ансамбле в нашем техникуме. Вдруг в дверь позвонили. Я с досадой пошел открывать. Это была соседская девочка лет семи. Она попросила помочь ей перевести с английского. Я скрыл досаду и помог ей.
ГАЛИНА: Уж не в этой ли девочке причина?
ГРИГОРИЙ: Не торопите меня, пожалуйста. Потерпите.
ГАЛИНА: Простите.
ГРИГОРИЙ. Она стала обращаться ко мне после этого – не только с английским, но и с математикой. Она оказалась очень способной. Как говорится, схватывала на лету. Но мне  она мешала. Хотя ее вопросы о жизни иногда заставляли и меня над чен-то важным задуматься.
ГАЛИНА: Не ожидала услышать такое. Ребенок мешал – надо было отказать ей в помощи. Вот и все!
ГРИГОРИЙ: Может быть. Однажды она пришла и попросила не помочь ей, а спеть под гитару. Представляете эту просьбу?
ГАЛИНА: Еще как представляю. Вы ей, конечно, отказали.
ГРИГОРИЙ. Угадали. Отказал. И она … она … разрыдалась. Я оторопел. Я не мог ее успокоить. И тогда я взял гитару и запел. Она перестала плакать. Ее личико сияло. Мне стало стыдно за мой отказ. Я пел и пел. И она, наконец, вздохнув, сказала мне, что посмела попросить меня спеть, так как их семья сегодня уезжает, ее отца пригласили на хорошую работу в другой город.
ГАЛИНА: Это вас обрадовало, конечно? Избавились от нее …
ГРИГОРИЙ: Нет. Это меня почему-то не очень обрадовало. А она сказала мне: «Гришенька, я люблю тебя. Очень-очень. И когда я вырасту, я стану твоей женой. Не  женись, пожалуйста, ни на ком. Подожди меня.» И упала передо мной на колени. И ручонки на груди сложила, будто в молитве. Я понял, что бедное дитя действительно чувствует что-то очень сильное.
ГАЛИНА  (встав). Нет, я не могу этого слышать. Мне не верится. Мне не по себе.
ГРИГОРИЙ: Я говорю правду. Более того, вам первой рассказываю об этом. Так вот, стоя на коленях, она попросила меня дать ей честно слово, что буду ждать ее и не женюсь.
ГАЛИНА: И вы …?
ГРИГОРИЙ: Да, я дал ей честное слово – лишь бы встала с колен и ушла. Но когда я рассказал отцу об этом, он помрачнел и очень сурово объявил, что я дурак, так как порядочный человек обязан держать свое честное слово. Даже если оно дано ребенку, а не взрослому.
ГАЛИНА: Ваш отец – благородный человек. Он прав.
ГРИГОРИЙ: Не спорю. Поэтому каждый  раз, когда дело шло к свадьбе, передо мною возникал образ той девочки, Гали, – коленопреклоненной, умоляющей. И мое честное слово слышалось мне. Теперь можете судить меня.
ГАЛИНА. Не ожидала. Не ожидала. (Ходит по кабинету). Вы романтик, Стерженченко. И эта девочка не писала вам, не звонила по телефону?
ГРИГОРИЙ: Она мне звонила. Раз в год. Каждый год в тот самый день, когда  она молила меня не жениться ни на ком. Ее голос менялся с возрастом. Стал глубже.
ГАЛИНА: И о  чем же она вам говорила? Рассказывала о себе?
ГРИГОРИЙ: Да, рассказывала. И просила об одном: просила, чтобы я не  женился и подождал ее, потому что ее любовь стала еще сильнее. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она прислала мне большое письмо с фотографией. В этом письме она просила меня приехать и пойти с ней в загс.
ГАЛИНА. Вы захохотали (останавливается перед Григорием, голос ее меняется) и выбросили это письмо в мусорный ящик, верно?
ГРИГОРИЙ. Все было не так. В то время я … ну … дружил с одной девушкой. Она приходила ко мне …
ГАЛИНА: Приходила к вам для секса?
ГРИГОРИЙ: В общем, да. Она, оказывается, была уверена в том, что я обязан на ней жениться. Поэтому, когда увидела на столе письмо, которое я еще не распечатал …
ГАЛИНА: Вот оно что! Эта дрянь порвала письмо и фото!
ГРИГОРИЙ: Она мне призналась в этом спустя несколько лет, когда удачно вышла замуж и …
ГАЛИНА: И вернула вам то письмо с фотографией?
ГРИГОРИЙ: К сожалению, она изорвала все в клочья.
ГАЛИНА: А та девочка? Вернее, девушка?
ГРИГОРИЙ: Она мне долго не звонила. Но в прошлом году вдруг был звонок. Спросила, как я живу, женился ли. Я ответил, что не женился, так как жду ее. И услышал в трубке ее плач. И - короткие гудки. Это было странно. А в этом году она мне не звонила. Как раз вчера был тот самый день.
ГАЛИНА: Да, как говорится, всего не предусмотришь. Что же могло с ней случиться, как вы полагаете?
ГРИГОРИЙ: Не знаю. Не хочу думать о плохом. Она молодая, наверно, красивая женщина. Вышла замуж. Удачно. А я после техникума поступил в институт, забросил гитару и решил стать не последним человеком в обществе. Институт окончил с красным дипломом и пришел в эту фирму. Меня заметили, продвигали, вот и дошел до генерального директора. А вы как продвигались по службе?
ГАЛИНА. У меня все обычно. Окончила школу с золотой медалью,  окончила вуз с красным дипломом, защитила кандидатскую диссертацию по экономике, пришла в свою фирму. Меня, как и вас, заметили, продвигали. Вот дошла пока до начальника отдела продаж.
ГРИГОРИЙ: Вы были замужем?
ГАЛИНА: Да. Я рано вышла замуж. Причем вышла за первого встречного, узнав, что мой любимый друг меня предал. Но любви не прикажешь, я не смогла забыть любимого предателя  - и   рассталась с супругом. Хорошо, что у нас не было детей. Я не смогла бы их предать.
ГРИГОРИЙ: Вы самая обаятельная женщина из всех, которых я встречал. Вы умная, красивая и какая-то …
ГАЛИНА: Какая-то?
ГРИГОРИЙ: Не знаю, как это назвать. Короче, на вас бы я женился. Если вы согласитесь.
ГАЛИНА: А если Галя не разрешит?
ГРИГОРИЙ: Мне почему-то верится, что она бы разрешила.
ГАЛИНА Гриша, неужели ты меня не узнал? Гриша!
ГРИГОРИЙ: Галя? Галя, это ты? (Становится на колени перед ней). Прости меня, бывшая девочка Галя, не узнал тебя. Прости! Ты выйдешь замуж за меня, успешная и прекрасная женщина Галина Федотова?
ГАЛИНА. Встань! На этой женщине я разрешаю тебе жениться, бывший мальчик Гриша.

                Поцелуй.
                ЗАНАВЕС.



                ОТКРОВЕНИЯ МАТЕРИ               
                Одноактная пьеса.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Светлана Семеновна, врач, 45 лет
Лиля, ее дочь, 23 года
Хорошо обставленная комната. Светлана Семеновна смотрит телевизор. Услышав, наконец, звонок в дверь, идет открывать. Входит с Лилей.
ЛИЛЯ: Мама, я ушла от Георгия!
СВЕТЛАНА: Успокойся, доченька, сядь и расскажи, что случилось.
ЛИЛЯ: Я не могу успокоиться, этот кретин изменил мне. Развод,  развод немедленно!
СВЕТЛАНА: Кто тебе рассказал об этом?
ЛИЛЯ:  Никто! Я забыла дома свой мобильник, а без него я не могу работать. Отпросилась - прибегаю ...

Лиля плачет горестно. Вскакивает со стула, бегает по комнате со сжатыми кулаками.

СВЕТЛАНА: Доченька, сядь со мною рядом и расскажи все подробно.
ЛИЛЯ: Я открыла дверь своим ключом, вбежала … А они даже не успели … Короче, он и эта девица сидели за столом в кухне и пили вино … Если бы я пришла позже, я бы застала их в постели. Мерзавец! И этот человек преподает в вузе!
СВЕТЛАНА:  А кто эта  девица?
ЛИЛЯ: Его сотрудница. Шлюха!
     СВЕТЛАНА: Но Гоша сказал что-нибудь в свое оправдание?
ЛИЛЯ: Этот дегенерат предложил присоединиться к ним. Мол, их общая статья опубликована в международном …
СВЕТЛАНА: Ну,  видишь. Это просто обмывали они статью.
ЛИЛЯ: Да? Без меня? В моей квартире? Вдвоем? Не будь наивной, мама! Мне говорили, что все мужчины – кобели, но я считала, что мой Георгий – особенный, не такой. И вот …
СВЕТЛАНА:  Доченька, все мужчины и в самом деле кобели, но это не повод для развода при первом и, возможно,
не доказанном еще предательстве
ЛИЛЯ: Любое предательство – повод, вернее, стимул развода.
СВЕТЛАНА: То, о чем ты рассказываешь – не предательство.
 ЛИЛЯ:  А что же это тогда?
СВЕТЛАНА: В этом нам придется разобраться. А развод – это шаг, о котором многие жалеют спустя время.
ЛИЛЯ:  Но вы же с папой … У вас такое взаимопонимание!
СВЕТЛАНА: Да, мы с папой … Хорошо, я тебе расскажу про нас с папой – и еще кое о чем.
ЛИЛЯ: О дяде Севе?
СВЕТЛАНА:  Почему о нем?
ЛИЛЯ:  Потому что я видела, как он  тебя обнимал! И не раз!
СВЕТЛАНА:  Он друг твоего отца, мой друг, и он, наконец, мой брат.
ЛИЛЯ: Тоже мне – брат. Сын троюродной тетки твоей. Я давно хотела тебе сказать, что у вас с  дядей Севой странные  отношения. Почему этот родственник годами живет у нас и не заводит свою семью?

Пауза.

СВЕТЛАНА: Давай начнем издалека. Наберись терпения и выслушай меня внимательно. Возможно, это поможет тебе разобраться и с твоим Георгием. Я росла в крепкой семье. Родители были дружные работяги: мама – повар, папа – водитель. Они сумели построить хороший дом, в котором прошло мое детство. Я была  девочка неглупая, боевая, веселая. И, как ты знаешь. – красивая. Когда мне было пятнадцать лет, я влюбилась в  своего преподавателя.
ЛИЛЯ:  Обычное явление.
СВЕТЛАНА: Знаю. Но я влюбилась безумно. Мне хотелось близости с ним, мне хотелось стирать и готовить ему … и так далее …Он был молод, но женат. Поэтому я изо всех сил сдерживала себя, хотя он, конечно, замечал мои взгляды. И вот жена его уехала на какие-то курсы. Надолго. Я узнала об этом от девчонки, его соседки по подъезду. Он жил в большом десятиэтажном доме. После уроков я пошла его провожать …
ЛИЛЯ:  Вот это да!
СВЕТЛАНА: Я попросила его дать мне на пару дней книгу, которую увидела в его портфеле неделю назад. Это была книга Маркеса «Сто лет одиночества». Я в самом деле хотела ее прочитать. Но главное было – войти в его квартиру. Мы вошли, он взял из книжного шкафа томик и дал мне. Но я отложила книгу в сторону, обняла его и поцеловала.
ЛИЛЯ6  Мама, ты была такая?
СВЕТЛАНА: Да, такая. Я умела целоваться, подруги научили. Я целовала его, прижимаясь, – и боялась, что он меня оттолкнет. Но этого не случилось. Он стал моим первым мужчиной.
ЛИЛЯ: Ну, что ж, ты его любила. Тебя можно понять. Но он оказался кобелем.
СВЕТЛАНА:  Не суди его строго. Он пытался не дойти до полной близости. Он боролся с собой. Но потерпел поражение. Доченька, если бы ты видела, как он переживал случившееся! Я даже боялась, что он руки на себя наложит. И сказала, что я ему благодарна, что я не забеременею, приняла меры. Что никто не узнает.
ЛИЛЯ: Не верю ушам своим!
СВЕТЛАНА: Потом я стала приходить к нему, и чем больше я его узнавала, тем сильнее уважала. И тут каким-то образом пронюхзали, донесли моим родителям. Отец хотел убить моего милого, мать хотела засудить. Я сказала им, что если они посмеют, я наложу на себя руки. Они поняли, что я так и сделаю. И стали просить меня порвать с любовником.
ЛИЛЯ: Бедные старики. А ты что сделала?
СВЕТЛАНА: Я училась в медицинском училище, другого в нашем городе не было, перейти некуда было. И тогда родители поставили ультиматум: или переезд, или мой любимый пострадает. Делать было нечего, я уехала в Москву, к троюродной тетке и перевелась в московское медучилище.
ЛИЛЯ:  Ты жила у матери дяди Севы?
СВЕТЛАНА: Да.
ЛИЛЯ: И ты с ним …?
СВЕТЛАНА: Не сразу, доченька, не сразу. Вначале он как бы взял надо мной шефство: мы бродили по столице, и он показывал мне архитектуру города; мы ходили в театры, в музеи, на выставки. Он знал много, очень много. Это была хорошая школа для меня. Я стала уважать его. Я была ему благодарна. Но я все еще любила другого.
ЛИЛЯ:  Того преподавателя?
СВЕТЛАНА: Да. Но однажды вечером ко мне пристали три хулигана. Сева схватился с ними, они  его излупили, он упал, я кричала, вопила, а люди шли мимо. Все же вмешались нормальные мужики. И хулиганы убежали.
ЛИЛЯ:  У них были ножи?
СВЕТЛАНА: Не знаю, они их не применяли. А я подняла Севу, мы пришли домой кое-как. К счастью, у него не оказалось никаких переломов. Моя благодарность к этому парню стала еще сильнее. Поэтому когда он, наконец, признался, что давно уже любит меня, я …
ЛИЛЯ: Понятно, мама. Ты ему отдалась из благодарности. И это – до сих пор?
СВЕТЛАНА: Да, дочка, я привязалась к Севе. Не сразу, конечно, но чем дальше, тем крепче. Я даже согласилась выйти за него замуж. Только его мама, моя тетя, была против этого. Ни в какую не соглашалась, ей даже плохо становилось, пила валерьянку.
ЛИЛЯ: Я ее понимаю.
СВЕТЛАНА: Я  уже училась на третьем курсе медицинского института, и летом на каникулы поехала к родителям. Рядом с нашим домом был такой же хороший дом. Старики, которые там жили, продали его. Новые соседи были муж с женой и сын. Высокий, плечистый парень. Однажды я смотрела через забор, как он рубит дрова.  Это было так красиво!
ЛИЛЯ:  Дрова рубил папа?
СВЕТЛАНА: Да. И я подумала, что он был бы хороший муж.
ЛИЛЯ:  Без любви?
СВЕТЛАНА: Любовь, дочка, это болезнь. В норме же есть физиология, то есть самка и самец хотят друг  друга. Есть социальные дела: семья, работа, общение и увлечения, хобби. Все. Любовь – это туман в мозгу, особенно у очень молодых или очень старых. А в жизни важно иметь хорошую профессию, хорошую, крепкую семью и надежных друзей. Все это у меня есть, как видишь.
ЛИЛЯ: Мама, что ты говоришь?  Любовь – это не болезнь. Любовь – это счастье.
СВЕТЛАНА: Счастье, милая, когда муж тебя удовлетворяет физически. То есть так часто и так долго, как тебе требуется.
ЛИЛЯ:  Но без любви – это как у животных!
СВЕТЛАНА: А мы и есть животные. Только умеющие думать. Планировать надолго, а не на секунду сию. Для людей половая жизнь – самое главное. Она должна быть нормальной.
ЛИЛЯ: Но ведь у каждого своя норма.
СВЕТЛАНА:  Верно, Лиля, у каждого – своя. Мне, например, надо три раза за ночь каждый день. А твой папа и дядя Сева дают мне вместе только шесть таких дней. По три дня в неделю каждый. И оба доводят меня до оргазма, родные мои.
ЛИЛЯ:  Мама, ты чудовище! Ты … ты …
СВЕТЛАНА:  Это ты наивная дурочка, Лиля. И твой Георгий недалеко от тебя ушел.
ЛИЛЯ: Георгий меня вполне устраивает как мужчина. У нас все совпадает. Его одного раза мне хватает для трех моих оргазмов, если хочешь знать. И нам  обоим хватает трех раз в неделю.
СВЕТЛАНА: Тебе хватает, возможно. А ему? Ты его спрашивала?
ЛИЛЯ:  О таких вещах не спрашивают.
СВЕТЛАНА: Еще как спрашивают! Это же – забота о партнере!
ЛИЛЯ:  И как это папа до сих пор ничего не заметил?
СВЕТЛАНА: Очень даже заметил, я уверена. Но делает вид, что не замечает. Потому что ему  так удобно.  Да-да,  удобно. Когда я положила его на себя, он был так счастлив! И хотя ему было еще только семнадцать, а мне уже двадцать два, он прилип ко мне навсегда. И я ему нужна, как воздух.
ЛИЛЯ: Почему? Что за секрет?
СВЕТЛАНА: Потому что каждый день я говорю ему, какой он сильный, какой стройный, какой умный и успешный. Я его вдохновляю на каждый рабочий день. Я его толкаю вверх, не даю закиснуть на одной ступеньке. Если бы не я, он никогда не стал бы управляющим такого огромного треста! Так и остался бы прорабом после своего института строительного.
ЛИЛЯ: Мама, он не поднялся бы, если не был бы на это способен. Как бы ты его ни вдохновляла.
СВЕТЛАНА: Верно. Каждый мужчина, если он не кретин, может подняться высоко в своем деле, а то и в стране. Для этого нужно иметь цель и волю. И тут нужна ему толковая боевая подруга. Тыл ему нужен надежный, понимаешь?
ЛИЛЯ: Мама, ты меня совсем запутала. А ты уверена в том, что наш папа не имеет любовницы?
СВЕТЛАНА: Наоборот, я уверена в том, что он трахает свою секретаршу. И хорошо. Пусть. Потому что чувствует себя виноватым, старается быть со мной ласковым, подарки мне дарит то и дело.
ЛИЛЯ: Какой цинизм, мама!
СВЕТЛАНА: Не цинизм, а прагматизм. Слышал такое слово?
ЛИЛЯ: Слышала. Теперь я вижу, что цинизм и прагматизм – это одно и то же. Знаешь, что? Я, пожалуй, пойду домой. К моему Георгию. Он славный. И я его люблю. Без всякого прагматизма.
СВЕТЛАНА:  Умница моя дорогая. Иди к любимому. (Провожает дочь. Возвращается. ) Что и требовалось доказать.
 
                ЗАНАВЕС.
 
                ЧЕЛОВЕК  БЕЗ  ЛИЦА
                Одноактная пьеса.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Человек без лица – председатель исполкома райсовета
Блудиния  Коминтерновна  Безграниченко  – секретарь райкома КПСС
Нежна Попова – секретарь Блудинии
Иосиф  Гутман –  рыжий еврей

Действие происходит в большом Российском городе утром в ноябре 1987 года.

Кабинет Блудинии. Большой стол секретаря и перпендикулярный стол для заседаний бюро райкома. Стулья. Портрет Брежнева. Блудиния продолжает разговор по телефону. Входит Нежна.

БЛУДИНИЯ. А я вам говорю: уволить. Немедленно. Что это за учитель, который ударил ученика? Что? Ученик ударил учителя? (входит Нежна). Вызвать родителей! В Москве – родители? Кто они? Генерал КГБ Попов? А почему сын здесь? Так ему захотелось? И что  же учитель, которого он ударил? Заплакал? (хохочет). Тоже мне, мужик. Вы ударили ученика? Попова? Да как вы смели? Все, разговор окончен. Мы с вами разберемся.
НЕЖНА. Ученик Попов ударил учителя? Я верно слышала?
БЛУДИНИЯ. Не твое дело. Ну да, ученик девятнадцатой школы Попов ударил учителя, который назвал его болваном.
НЕЖНА. Ну, он получит!
БЛУДИНИЯ. Кто получит?
НЕЖНА. Это я так, про себя.
БЛУДИНИЯ. Что-то ты, Нежна, очень разговорчива сегодня. Это от роста демократии в стране? Зачем вошла?
НЕЖНА. Блудиния Коминтерновна, к вам рвется какой-то рыжий мужик интеллигентного вида. Приятный. Говорит, у него дело чрезвычайной государственной важности.
БЛУДИНИЯ. На психа не похож?
НЕЖНА. Нет, у него умное лицо и хорошая улыбка.
БЛУДИНИЯ. Это, наверно, по поводу ускорения. Вся страна поверила в горбачевское ускорение и в горбачевскую перестройку.
НЕЖНА. А вы не верите? Ни в ускорение, ни в перестройку?
БЛУДИНИЯ. Два года прошло, а толку никакого. И эта кампания антиалкогольная с вырубанием виноградников … правда, преступность вроде бы снизилась, и вообще …
НЕЖНА. Так вы против линии партии?
БЛУДИНИЯ. Кончай хохмить. Я всегда за линию партии. Потому и сижу здесь на этом стуле. Ради блага нашего советского народа. Я не против линии, я только думаю, что ее с умом надо строить. Горбачёв в январе дал старт «перестройке», это же не просто линия. Это – ломка всей системы.
НЕЖНА. Я понимаю. Частные предприниматели, всякие реформы …
БЛУДИНИЯ. Ничего ты не понимаешь. Переход к рыночной экономике – это конец социализму.
НЕЖНА. Не социализму, а единовластию родной партии. В том числе и вашему стулу придет конец. И не будут нас больше в сауну приглашать.
БЛУДИНИЯ. Думаешь, если ходишь вместе со мной в сауну, так можешь со мной панибратствовать?
НЕЖНА. В сауне у нас по-другому. И мужиков делим как подруги.
БЛУДИНИЯ. Прекрати! А вообще я люблю тебя. Ты славная. Откуда у тебя имя такое – «Нежна»?
НЕЖНА. Моя бабушка была болгарка, и ее так звали. Я тоже отношусь к вам тепло, вы хорошая. Вы умная, справедливая. Почти. Только вот на перед слабы. Так вы же одинокая женщина.

БЛУДИНИЯ. Жопа ты, иди к рыжему. Впусти. (Нежна уходит. Входит Иосиф. Стоит на пороге.) Да проходите же поближе и садитесь. Что за дело у вас? Э, да я вас помню. Вы были членом комитета комсомола, когда я …
ИОСИФ. .. когда вы были секретарем комитета комсомола.
БЛУДИНИЯ. Я видела тогда, что нравилась вам.
ИОСИФ. Не то слово. Я сгорал … Извините.
БЛУДИНИЯ. Чего уж там. Все мужчины … гм … Выкладывайте свое дело.
ИОСИФ. Я изобрел аппарат, читающий мысли людей. Это может принести пользу всему советскому народу, а затем – всему человечеству.
БЛУДИНИЯ. И чем вы докажете, что такой прибор действует?
ИОСИФ. Хотя бы тем, что вы сейчас подумали: «Бедный рыжик, у него поехала крыша, и его надо упрятать в психушку».
БЛУДИНИЯ. Ну, знаете … Гм … Я в самом деле так подумала. Покажите прибор.
ИОСИФ. Это невозможно. Прибор – в моем мозгу.
БЛУДИНИЯ. Как же он туда попал.
ИОСИФ. Очень просто. Его ввели в сонную артерию, оттуда он прошел в мозг. Там нашел себе место.
БЛУДИНИЯ. Не вешайте мне лапшу на уши. Такого быть не может.
ИОСИФ. Вы сейчас подумали: «Надо выяснить, какой хирург делал операцию. Тряхнуть его за ж… за зад!». Верно?
БЛУДИНИЯ. Ну, знаете … В самом деле. А хирурга за такое - тряхнем.
ИОСИФ. А вот и не тряхнете. Потому что я убрал из своей памяти и его имя, и город, где он работает.
БЛУДИНИЯ. Вы и такое можете?
ИОСИФ. Я не могу, это сделал другой врач. В другом городе.
БЛУДИНИЯ. Я вижу, вас – целая команда? Это опасно. Тут есть поле деятельности для соответствующих органов.
ИОСИФ. Команды нет. Просто я заплатил – и мне сделали.
БЛУДИНИЯ. Где ж вы деньги-то взяли, рядовой инженер?
ИОСИФ. Я потратил на это гонорар за другие мои изобретения. Жена не возражала, она умница. Правда, теперь мы нищие. Но я надеюсь на перестройку. Найду финансиста, создам лабораторию …
БЛУДИНИЯ. Допустим. Но как же ваш прибор поможет советским людям?
ИОСИФ. Никто не сможет врать! (встает). Понимаете? Никто! Все, от мала до велика, от рабочего до генсека, будут говорить то, что думают на самом деле. Страна расцветет, люди морально очистятся. Преступников можно будет профилактически обезвредить.
БЛУДИНИЯ. Нет, не получится. Ваш аппарат будет уничтожен на первом этапе его распространения. Ни верхи, ни низы не хотят, чтобы их мысли читали. Даже муж и жена …
ИОСИФ. Вы ошибаетесь!
БЛУДИНИЯ. Нет. Не ошибаюсь. Иосиф, вы плохо знаете жизнь. Вы романтик. А я предлагаю совсем другой вариант. Более реальный. Мы с вами будем пользоваться вашим аппаратом. Будем разоблачать мерзавцев и помогать справедливости. При этом будем подниматься все выше. Я стану секретарем горкома, обкома, цэка … А вы будете ректором унивеситета, потом – академиком – потом …
ИОСИФ. Не согласен. Это – нечестно.
БЛУДИНИЯ. Честно! Полезно! Мы сделаем страну счастливой!
ИОСИФ. Сомневаюсь …

Входит Человек без лица. Он в сером костюме, серой рубашке и сером галстуке.

БЛУДИНИЯ. Я вас не вызывала.
ЧБЛ. У меня дело первостепенной государственной важности. (Иосифу). Выйдите, пожалуйста.
ИОСИФ. Хоть бы поздоровался, как положено. Как-никак, учились на одном факультете, только ты – курсом ниже.
ЧБЛ. Вы мне не «тыкайте». Я председатель райисполкома.
ИОСИФ. Вот это - ошибка. Твое место было бы технологом цеха. Ты в институте был тихой мышкой, учился так себе, в общественной жизни не кипел. Был человеком без лица.
ЧБЛ. Выйдите немедленно!
ИОСИФ. Это не твой кабинет. Сам выйди, нахал.
БЛУДИНИЯ. Выйдите, Иосиф, пожалуйста.
ИОСИФ. Раз вы просите, я выйду.

Иосиф выходит. ЧБЛ садится на ближний к Блудинии стул.

ЧБЛ. Я слышал весь ваш разговор. С этим … рыжим.
БЛУДИНИЯ. Каким образом?
ЧБЛ. Неважно.
БЛУДИНИЯ. Очень даже важно. Есть два способа: подслушивать за дверью и установить датчик. Под дверью вам Нежна не дала бы стоять, а датчик … начинаю понимать: когда шел ремонт, вы … ну и сволочь  же ты, предрайисполкома!
ЧБЛ. Подбирайте выражения, секретарь райкома партии! Вы у меня теперь вот где (показывает), стоит только дать послушать записи вашего разговора с рыжим … и с вашей подругой Нежной кое-кому …
БЛУДИНИЯ. Так ты еще и записи вел, скотина!
ЧБЛ. Естественно. Компрматериал на вас я завел ради нашей дружбы.
БЛУДИНИЯ. Молодец! Ну и гнида  же ты. Взять тебя двумя ногтями – и раздавить.
ЧБЛ. Не узнаю вас, Блудиния Коминтерновна.  Всегда  такая выдержанная, всегда такая … такая …
БЛУДИНИЯ. Что ты хочешь, гнида? Говори!
ЧБЛ. Этого изобретателя надо мочить! Вместе с его игрушкой для отгадывания мыслей.
БЛУДИНИЯ. Глупо! Это  же курица, которая несет золотые яйца. Слушай, ведь мы могли бы объединиться втроем – и …

ЧБЛ. Я бы не возражал. Но с ним не договоришься. Этот идиот – наивный романтик. Он мечтает сделать всех счастливыми своей игрушкой. А это – нонсенс. Его аппарат, наоборт, сделает всех несчастными. Ну подумай сама, Блудиния, ты же умная, не только красивая. Если все станут читать тайные мысли другого, то семьи распадутся, коллективы разложатся, а главное – погибнет номенклатура, то есть мы с тобой …
БЛУДИНИЯ. Если мы втроем …
ЧБЛ. Повторяю: с ним – не выйдет. Со мной -  вышло бы. Хоть ты меня и обзывала, но я к тебе отношусь очень даже дружественно ...
БЛУДИНИЯ. Вот что, друг мой, давайте оставим его здесь в кабинете с моей Нежной, а сами из вашего кабинета подслушаем. Может быть, что-то и прояснится. Даст возможность для наших действий.
ЧБЛ. Гмм … Нну … Давайте. (идет к двери и жестом приглашает войти. Входят Нежна и Иосиф). Вот что, друзья. Посидите здесь. Закройтесь, чтобы никто не вошел. Не отвечайте на стук. А мы с Блудинией Коминтерновной должны на какое-то время удалиться. Ненадолго. Минут на …
БЛУДИНИЯ. … двадцать.
ЧБЛ. Да, пожалуй.
БЛУДИНИЯ. Нежна, не давай скучать нашему дорогому гостю. Поняла?
НЕЖНА. Да. Поняла. (ЧБЛ и Блудиния уходят) Сегодня происходит что-то непонятное. Это из-за вашего визита к Безграниченко?
ИОСИФ. К кому? Ах, да, к Блудинии Безграниченко. Тут, видите ли, такая история …
НЕЖНА. Сгораю от любопытства.
ИОСИФ. Я изобрел аппарат для чтения мыслей. Хочу сделать людей счастливыми. А они, то есть руководство ваше, почему-то против моего аппарата. О-о! Вы сейчас подумали: «А я еще в школе мечтала стать женщиной изобретателя. И вот он, рыжий, пришел».
НЕЖНА. Вот это да! Я и вправду так подумала, вспомнила классный час «Кем быть?» Я с удовольствием стала бы вашей женщиной, Иосиф Гутман.
ИОСИФ. Увы, я женат, у меня два любимых сына, я люблю свою жену.
НЕЖНА. Все поправимо. Я буду вам верной подругой и нарожаю еще кучу сыновей. Но для этого нам надо немедленно бежать отсюда.
ИОСИФ. Из райкома?
НЕЖНА. От этих двоих. Я догадываюсь, что они затеяли. Они хотят вас убить
ИОСИФ. У вас больная фантазия. Сейчас все по-новому. Сахарова вернули из ссылки, вообще сейчас за диссидентство и инакомыслие не преследуют, а уж за мое изобретение – тем более. Да и слабеет номенклатура, потому что такие реформы в экономике …
НЕЖНА. Нет, вы заблуждаетесь, я хорошо знаю номенклатуру, а вы – вообще ее не знаете. Ваша жизнь в опасности. Мы должны бежать немедленно. Я хочу вам добра. Я вообще хочу быть вашей!
ИОСИФ. Да, аппарат подтверждает. Это странно! Но как мы сбежим – без денег, без связей? Да и рыжая внешность моя …
НЕЖНА. Все поправимо. Нас семеро: я, три сестры мои и три брата. Моя старшая сестра работает в салоне красоты. Она покрасит ваши волосы в черный цвет и сделает вам бороду. Мою внешность она тоже изменит.
ИОСИФ. Допустим. А деньги на дорогу? А переход границы? А иностранный язык, например, английский? У меня ничего этого нет.
НЕЖНА. У меня все есть. Как раз вчера я заложила свои драгоценности и получила кучу денег, дачу хотела купить. Английским я владею прилично и тебя научу. И границу перейдем. Мой младший брат служит на погранзаставе.
ИОСИФ. Нежна, вы же меня совсем не знаете. Откуда у вас такое?
НЕЖНА.  Я тебя знаю тысячу лет. Ты талант, ты романтик. Я хочу служить тебе – в этом будет мое счастье.
ИОСИФ. Мой аппарат подтверждает: ты все время говоришь мне то, что думаешь. Ты честная. И очень красивая.  Но я уже сказал тебе, что я женат. Жена мне верит. Я люблю ее. А мои сыновья? Предать их?
НЕЖНА. Ты им нужен живой! Спасай свою жизнь, глупенький. (целует его. Входят ЧБЛ и Блудиния). Ах!
ЧБЛ. Вот как! Вот как надо работать с изобретателями! Хоть у нас и нет аппарата для чтения мыслей, но мы выяснили, что вы, голубки, собрались предать родину и бежать за  рубеж с аппаратом для чтения мыслей.
НЕЖНА. Ничего мы не собирались.
БЛУДИНИЯ. Нежна, мой кабинет прослушивается из кабинета этого …
ИОСИФ. … этого человека без лица. Подлой  твари.  Бездарной сволочи, но хитрозадого интригана.
ЧБЛ. За все эти слова ты, говнюк, ответишь.
НЕЖНА. И что ты, гнида, сделаешь с моим любимым?
ЧБЛ. За «гниду» ответишь, сучка. А твоего хахаля я уничтожу.
НЕЖНА. Конечно, не своими руками.
ЧБЛ. Конечно. Я его сейчас сдам в одно авторитетное учреждение нашего города. А там его уничтожат, потому что он опасен. Вернее, уничтожат его аппарат. А поскольку аппарат у него в мозгу …

Нежна проходит к телефону, набирает номер.

НЕЖНА. Добрый день! Я хочу говорить с генералом Поповым. Доложите немедленно. Это его родная сестра Нежна. Поторопитесь (передает трубку ЧБЛ). Говорите с авторитетным учреждением в столице.
ЧБЛ. (в трубку). Чем вы докажете, что вы генерал Попов? Что? Я? Я председатель райисполкома … (Нежна вырывает трубку).  Ты как посмела?
НЕЖНА (в трубку). Петя, это я, Нежна. Все в порядке. Просто у меня на сей раз к тебе сразу два дела. Первое касается твоего сыночка. Он набил морду учителю. А директор школы набил морду ему. Что? Директор прав? Ладно, тебе виднее. Но я все равно сегодня дома ему задам выволочку. А второе дело – государственной важности.
ЧБЛ и БЛУДИНИЯ (вместе). Не надо!
НЕЖНА. Один рыжий еврей изобрел аппарат, читающий мысли. Да, проверено. Я на себе тоже проверила. А наш председатель райисполкома решил этого еврея мочить. Здесь, в городе. В каком-то авторитетном учреждении. Рыжего парня надо спасти. Тем более, что он мне очень нравится. Да, влюбилась. Без ума. Передаю трубку. (Блудинии). Петя хочет говорить с вами.

Нежна передает трубку Блудинии. Та молча слушает. Остальные замерли.

БЛУДИНИЯ. Товарищ генерал-полковник, я все понимаю. Конечно, это – собственность государства. Конечно, мы его отправим к вам немедленно. Что? Дать ему Нежну Попову в сопровождающие? Я верно поняла?  Да-да,  конечно, аппарат нужен вам для борьбы со шпионами. Сейчас же закажу билеты на самолет. Всего доброго, товарищ генерал-полковник. (кладет трубку. Нежне). Что же вы, Нежна, не говорили мне о том, что ваш брат …
НЕЖНА. Нас у родителей семеро. Все вышли в люди. В том числе и я. Не удивляйтесь. Я владею в совершенстве основными языками Европы, поэтому работала … (пауза) в Москве. Разве вы не просмотрели мое личное дело, Блудиния Коминтерновна?
БЛУДИНИЯ. Не удосужилась. Но … Зачем же вы приехали сюда, в провинцию, и нанялись простой секретаршей?
НЕЖНА. Мой старший брат Петя, генерал, сослал сына за его проказы в родной город, а меня к нему приставил ... воспитателем. Зря вы не прочитали мое личное дело. Я ведь родом отсюда. Здесь и родители наши.
БЛУДИНИЯ. Ну да, вы Попова, мальчик – Попов, генерал – Попов…
ЧБЛ. Есть в столице люди и поважнее Попова. Я немедленно лечу туда.
НЕЖНА. Только не в одном самолете со мною, вонючка поганая.
ЧБЛ. Ты мой враг навек. И я тебя достану, сучка. И брат тебя не спасет.
ИОСИФ. Да, не распознали тебя ни в школе, ни в институте, гад ползучий, человек без лица. Серая личность оказалась мастером пролезания наверх. Уже вроде и серой быть перестала. Уже вроде бы чего-то стоит на рынке жизни.
ЧБЛ. Да уж не такой я дурак, как ты. Хоть ты и изобретатель, а в жизни – простофиля. Лети со своей Нежной в Москву, там тебя превратят в инструмент, как и должно быть. Она тебя сдаст брату своему – и бросит.
НЕЖНА. Заткнись!
ИОСИФ. Нежна, неужели ты …?
НЕЖНА. Милый, не слушай этого идиота!
ЧБЛ. Ты, Иосиф, должен знать, что тренированные агенты обманывают даже полиграф. Это факт. Она и твой аппарат обманула, а ты раскис!
ИОСИФ. Нежна, ты меня обманывала, твоя задача – затащить меня туда?
НЕЖНА. Рыженький, я полюбила тебя! Жизнью своей клянусь!
ИОСИФ. Аппарат говорит, что ты не лжешь. Но что, если …? Нет, я не верю тебе, Нежна! Я никому не верю! Я и аппарату больше не верю! Ты прав, человек без лица, меня нужно уничтожить вместе с этим аппаратом.
ЧБЛ. То-то!
ИОСИФ. Ты победил. Сейчас я уничтожу аппарат. Будь ты проклят! Прощай, Нежна!
НЕЖНА. Нет! (бросается к Иосифу. Но опаздывает: он что-то сделал. Из ушей его появляется дым. Из носа – тоже. Изо рта – кровь. Он оседает, умирает.) Милый Рыжик, что же ты наделал? Рыжик …
ЧБЛ. Поднеси к его рту зеркало. Если запотеет, значит он еще жив.

Нежна подносит зеркальце к устам умершего. Ждет. Сникает.

БЛУДИНИЯ. Жаль чудака. Он был неплохой человек. А вот что мы скажем генералу Попову?
ЧБЛ. Нам троим надо объединиться и все хорошенько продумать. Нет безвыходных ситуаций.

                ЗАНАВЕС.