Я выехал в срочную служебную командировку в город Балашов саратовским поездом из Москвы. Досталось место на верхней полке. В купе, когда я зашёл, были уже все соседи. На нижней полке справа под моим местом расположилась женщина почтенных лет. Слева два молодых человека уже заняли столик своими закусками.
Первое, что я услышал, была реплика женщины: Знакомиться надо! Меня зовут Валентина Григорьевна. Мне – 76 лет. Несколько нравоучительный тон меня слегка задел, тем более что я, войдя, поздоровался. И считал это достаточным для совместной поездки в течение 12 часов, включая ночь. Однако улыбка Валентины Григорьевны и вполне миролюбивое поведение молодых людей, также представившихся мне, сняло с меня раздражение сразу же. Я назвал своё имя-отчество и возраст и, переодевшись на глазах публики, быстро залез к себе наверх. Андрей и Константин — так звали попутчиков, добавили к закуске на столе бутылки и спросили нашего разрешения на ужин с выпивкой. Меня пригласили поддержать компанию. При этом Андрей обратился ко мне словом «отец», что всегда настраивало меня на положительное отношение к молодёжи. Я поблагодарил, но отказался, сославшись на служебное положение. Мне действительно предстояло выходить в 6 утра и сразу же приступать к работе в локомотивном депо. А соседка стала поддерживать молодых людей:
– Да, вы пейте, парни, не стесняйтесь. Что ж в дороге и не выпить? Где ещё и отдохнуть? Я сама-то непьющая, да и после операции. Так что с вами не могу. Вот муж-то у меня, покойничек, любил выпить…
Я ехал из Новосибирска уже 3-и сутки. Ночь по соседству с пьяной молодёжью не сулила ничего приятного. Но ситуация пока не была угрожающей, хотя количество спиртного меня настораживало. Я достал судоку и хотел зажевать хотя бы яблоко. Но тут Андрей, ехавший до Камышина, и уже сходивший к титану за кипятком, начал уговаривать Костю переселиться в свободное купе, которое он углядел возле купе проводниц и уже с ними переговорил. Видимо, соседство двух, мягко говоря, не молодых людей его напрягало. Парни, ещё и не приступившие к выпивке, начали сворачиваться. Они быстро собрали продукты, вещи и буквально в два приёма переселились. Мы остались с Валентиной Константиновной вдвоём, и мне посчастливилось спуститься вниз, что, конечно было комфортнее.
Получив таким неожиданным образом возможность провести тихий вечер, я с радостью пошёл за кипятком, чтобы приготовить ужин. Предложил услуги соседке, она явно была полулежачей после перенесённой операции.
– Вам принести кипятку?
– Да, если вас не затруднит.
По пути я ещё раз, проходя мимо 2-х местного купе возле проводников, услышал в приоткрытую дверь приглашение Андрея выпить с ними. Пришлось зайти и, приобняв Андрея за плечи, собрав все силы, выдавить улыбку, но ещё раз отказаться. Кажется, у меня получилось. Больше я их уже не видел.
Когда мы с соседкой начали трапезничать, само собой завязалась та дорожная беседа, которая часто в поезде становится неким откровением перед незнакомым человеком.
Всё началось с моего вопроса об операции.
– Что у вас удаляли, если не секрет? Я сам, три года назад впервые попав под скальпель по поводу паховой грыжи, считал себя вполне способным поддержать беседу на хирургическую тему.
– Да какой секрет! Вырезали всё по женской линии.
С этого первого откровения Валентина Григорьевна, находясь практически в одной и той же позе, в течение не менее пяти часов без остановки хорошо поставленным голосом рассказала мне историю своей жизни.
Этот рассказ лишь несколько раз прерывался её вопросами ко мне, но мои несколько вялые ответы сразу же наводили её на новые воспоминания, и она продолжала своё. Многое в её рассказе по-настоящему возбудило во мне интерес. В какой-то момент я даже пожалел, что не мог записать её на диктофон. Речь её была своеобразна своей энергетикой. Потом, когда я понял, что не могу не записать по памяти её рассказ, я пожалел, что фразы, записанные на бумаге, не передают моего восприятия собеседницы как личности. И, тем не менее, я записал, что вспомнил, уже на обратной дороге из Балашова в Москву.
Вот этот рассказ.
Детство
Родилась я от потаскушки деревенской и её хахаля. После войны это: мужиков-то не хватало, а выпить было запросто. Водки если не было, так брагу гнали, самогон. Все привыкли, без этого – никак. Отца знала. Жил в той же деревне, но женат был на другой, и дети были. А к матери тоже захаживал «на дочу посмотреть». В 12 часов в деревне свет гасили, и он приходил. Дочу посмотреть. Слышу: ремень звяк пряжкой об пол – снял штаны. Потом опять – звяк: одевает. Всё – посмотрел дочу! А ко мне никогда и не подходил. Мать завела в доме притон. Гулеванили, пили все кому ни лень от 16 лет и до стариков. Спали вповалку, ни пойми кто с кем. Утром расходились опухшими. Мужики хвастались, кто с кем переспал. Ну и сочиняли, мол, не помню – пьяный был, но, кажется, с дочкой хозяйкиной переспал. Это про меня. А а-то молодая была. Красивая не красивая, но высокая и стройная. И грудь уже была развитая. Как я там уцелела, выжила, даже не знаю. Ведь и изнасиловать меня хотели. А чего уж только не насмотрелась, да не наслушалась! Это ведь сплошной свальный грех был, как напьются стар и млад. А уж всякой там заразы хоть пруд пруди. Но вот уцелела же?
Я была чистая. Я себе с детства сказала: никогда не стану пить, буду иметь семью, мужа и детей.
А на деревне всё равно считали меня порченной. По улице идёшь – косятся, а в клуб войду – так пальцем показывают: вон ****ушка пришла. И я однажды не выдержала. Встала прямо в клубе да спросила: Ну, кто тут со мной переспал? Встаньте! Никто, конечно, не встал, и все примолкли. Но только и я больше в клуб никогда не ходила.
Только я решила про себя, что стану другой. Обязательно – другой. Я стала много читать, слушать музыку классическую, где только могла. Я тянулась, училась хорошо, хотя и уроки, порой негде было сделать. В деревне у нас семилетка только была. Пришлось потом в Балашове восьмилетку закончить, потом работала и в вечерней школе училась, а жила уже там, у разных знакомых углы снимала. И я с первого раза поступила в педагогический институт на математику там же в Балашове. И закончила хорошо. Я старалась, как никто: записалась во все библиотеки, ходила на все концерты, на все новые спектакли. Когда предложили ехать учителем на Чукотку – согласилась. Хотелось и матери помочь. Какая бы она ни была. Её избушка-то совсем прогнила, приедешь – головой потолок подпираешь. А на Севере и деньги хорошие обещалия, и жильё сразу же. Конечно, и страшновато было такую даль ехать, но в те годы люди срывались с места гораздо легче. Да у меня самой ведь ничего и не было. Абсолютно. Но согласилась, потому ещё, что не одну меня туда отправляли. Нас семь человек на Чукотку отправляли: одного всего парня и шесть девчонок. Парней-то ещё не хватало нигде. Потом его я один раз встретила на курсах по повышению в Якутске. Он уже в «районо» работал, а я всё время так учительницей в школах проработала, да потом ещё в детском саду немного. А вот из девушек нашего выпуска никого потом ни разу не встретила. Север-то – он большой.
А я попала в посёлок Валькумей. Такое вот название. Не знаю, что оно на местном языке означало, но мой второй муж всё шутил: Валькумей – Вальку имей! И стала я преподавать в вечерней школе. Поначалу там же всё больше бывшие зэки жили и работали. Потом вскоре уже стал народ приезжать отовсюду. Комсомольцев много приехало, молодёжи и вообще со всего Советского Союза, со всех республик. Поэтому мы как-то развитые были. Много общались и жили между собой дружно. Там двери никто на замок не запирал! Если уж только надолго уезжали куда-нибудь или в отпуск. Я так зимой не запирала двери вообще никогда. Мало ли, потому что метели были такие страшные – чуть от дома отойдёшь и заблудишься. Даже в посёлке. И хотя натягивали специально верёвки иногда, но только верёвка верёвкой, а человеку надо же и в тепло попасть. Так пусть уж человек зайдёт и погреется у меня, тем более, что и дети же гуляли, а пурга, она только чуть налетела – и света белого не видно. И снег с ветром так и сечёт по глазам зарядами. Жуткое дело, если где-нибудь застигнет. Я детям говорила: пусть будет дверь не заперта. Да и брать-то особенно у нас нечего было. Да и не боялись как-то, ведь оттуда просто так никуда не убежишь, не спрячешься – пропадёшь.
1-й муж.
Первый муж у меня полукровка был. Мать – казашка, а отец не знаю и кто, я его не застала уже, и как-то про него не говорили особо. Но, похоже, что не русский тоже, хотя и звали мужа – Олег. А жили они семьёй в городе Ош – это на юге Киргизии уже. Это где резня-то была. Сам он геологом работал. Мотался в партиях везде. Ну и к нам на рудник их направили. Они делали геологоразведку и глубокое бурение. Пробурят скважину, достанут и по слоям всё изучают: на какой глубине, что добыть можно. Там в Валькумее уже и познакомились. Он мне и не нравился, но он долго ухаживал. Сватался. А ведь мне уже тридцатый год пошёл. Ровесницы почти все уже и мужьями, и детьми обзавелись. Опять же, его Олегом звали. Думала, хоть он и казах, а дети будут с русскими отчествами. Летом в отпуск вместе с ним поехала в Ош знакомиться с его роднёй. А у него две сестры были. Он им про меня написал. Фотографию даже выслал. Только не понравилась я им. Не взлюбили меня золовки. Не их я крови была, да и вообще…
Ещё у них бабка старая была, та вообще – колдунья. Всё гадала на костях. Вот ещё до нашего приезда, когда он и не писал ещё даже, кинула она кости и говорит: у нашего Олега блондинка, однако. А те, золовки будущие, как услышали, так и начали матери своей нашёптывать. Зачем она нам такая, да ещё с Севера? Разве там порядочную можно встретить? Ну а мы вот и приехали, познакомились. Пожили там немного. Потом я уехала, а он остался. Он ведь не у нас на ГОКе работал, а ещё всё там, в Оше числился, как к нам –прикомандированный.
Ну, а я забеременела. Пишу ему – решай!
Он пишет, знаю! А колдунья эта кости кинула: понесла однако. А сам обещает: приеду – поженимся. И правда, месяца через два он опять приехал, и мы поженились. Только вскоре он опять уехал в Ош. И вот оттуда пишет мне: приезжай, жду. А я родила без него. Девочку. И с этой крохой лечу к нему с Севера. А в Ош из Валькумея так просто не попадёшь. С Чукотки сначала вертолётом до Певека или Анадыря. Потом на самолёте уже небольшом в Якутск. Оттуда можно было уже поближе куда-нибудь к Ошу. А там-то в Киргизии ещё тоже не сразу доберёшься. Вот так намучилась, а золовки-то тем временем через какую-то свою родственницу, которая в геологоразведке в кадрах сидела, отправляют Олега в командировку куда подальше! Как раз накануне моего отъезда. Он и телеграммы моей не видел.
А всё почему!? Колдунья эта кинула кости опять и золовкам: девочка, однако!
Опять не по ихнему вышло, не понравилось. Так вот меня и изводили. Не так мать даже его, а вот эти сестрички.
Ну а я добралась. Проехала вот такую даль, а мне говорят:
– Олега нету – уехал! Куда не знаем, когда вернётся, не сказал.
Ну, я потопталась, потопталась у дома и ушла. Не смогла войти к ним. Не захотела. На черта мне это надо было!? Я уж вижу, что им не нужна. Ну, он потом всё-таки приехал ко мне. Уже насовсем. Устроился на рудник. Стали жить, и вторая дочь родилась. Только всё не по его было! Ни во что меня не ставил. Поносил по-всякому. Бить не бил, а просто изводил. Я вот дыма табачного с детства не переношу – надышалась тогда ещё, а он как закурит, так обязательно ко мне подойдёт и в лицо дым пускает. Улыбается: я тебя бить не буду, сама сдохнешь! Всегда и всюду ниже земли меня опускал и порядки в доме свои устанавливал. Я терпела-терпела… Долго терпела, но терпение моё лопнуло. Я же с детства себя униженной чувствовала: знала, где и как родилась, помнила, среди чего выросла. Это ещё хорошо, что он не знал, да родня его, а то бы вовсе сгноили. Я, конечно, не красавица была. Только я всё же развивалась. В каждый отпуск, где только могла обязательно и в музей, и в театр. Все лучшие спектакли смотрела, денег на это никогда не жалела. Мне это нужно было. Читала опять очень много, всё самое свежее, современное. Тогда журналы любые можно было выписать, и книги к нам на Север привозили самые лучшие. И одеваться я уже могла на свои деньги. А с ним мне неинтересно стало. Ни поговорить, ни сходить куда-то с ним не могла.
А тут мне ещё как-то на встрече с выпускниками – уже моими, наговорили кучу комплиментов. Фигурка-то у меня всегда была хорошая. Ну и молодые люди, оказывается, любовались мною, пока я им на доске мелом пишу. Так потом мне сознались. И я поняла, что смогу жить и без него, и найду ещё мужа.
Короче, как-то пришёл он откуда-то пьяный, начал опять мне высказывать, а я ему и скажи: Уходи! Не нужен ты мне. Проживём и без тебя. Он – в скандал, тут и драться полез. Я забрала девочек и ушла к подруге. И пока я у неё ночь провела, он взял топор и всё, что в доме было, в мелкие щепки изрубил. Всё побил подчистую и ушёл. Вернулась, половинки стола подняла, сбила. Ножки, как подпорки, приладила, и села тетрадки проверять. А детей на пол на матрасы уложила.
Ну вот, прогнала мужа-то. Осталась одна с двумя. А ведь у нас тогда и водопровода не было. Это потом уже всё стало, и бассейн даже был. А тогда-то летом – в колодец, а зимой шли и выпиливали из снега глыбы. Ножовкой. Вот помню, первый раз пошла, – выпилить-то выпилила, а оторвать глыбу от снега не могу. Даже с места сдвинуть. Снег весь такой смёрзшийся. Потом уж приноровилась. Так вот и таскала сама. Так теперь мне и говорят: У вас всё опущенное. Да как оно не будет опущенное, когда всю жизнь, как мужик?! А мужья-то что? Ну, первый на колодец и за снегом ходил. И всё. Больше ни-че-го! Вот даже помойного ведра ни разу не вынес. Он же – геолог. Привык там, в партиях жить, как попало, так и дома жил.
Одного только понять не могу, как я его второй в жизнь впустила. Ведь знала же его как облупленного. А тут как раз один сосед новый появился. Плотником был. Увидал, какой у меня погром, ну и предложил, может, тебе помощь нужна? А как не нужна? Приходи, говорю, работа найдётся. Начал мне квартиру восстанавливать. Приходил иногда по вечерам. Сначала мебель поправил, потом окна начал на зиму готовить. Я-то с ним ни в каких… он так по-соседски, но я ему и платила, как работнику. А мой-то муженёк и заявляется как-то без меня, а тут какой-то мужик колотится.
– Ты кто?
– А ты кто?
– Я-то, по крайней мере, муж! Ну, и взревновал. Чуть не до драки дошло. Хорошо тут я подошла. А лучше б и не подошла! Так бы подрались, да может, всё бы и закончилось тем. А так… остался он у меня. Вот так сдуру приняла, да переспала ещё, ну и понесла. Так вот и сына родила. А всё равно ведь не сошлись, не сжились. Развелась я потом с ним окончательно, официально по суду. Ревновал. Житья не было. Всё приплёл: и соседа этого, и кого только ни знал. Бесило его, что я в школе вечерней преподаю. Там-то почти все ученики – мужчины были. Но не бросать же мне работу. Денег-то от него не больно и перепадало нам с детьми. Потом уж я, без него, в обычную школу перешла и в детский сад даже. Детей стало много, а неучей взрослых уже почти не стало.
Ну а Олег с геологами опять связался. Уже не у нас в посёлке. Как-то к зиме уже возвращались из экспедиции, на тягаче ехали с бригадой. Там речка была, и провалился бульдозер на тонком льду, да и застряли. Все в посёлок пошли, а его караулить оставили одного. Оборудование там дорогое и трактор сам. А он ногу в реке подмочил, а ночью мороз ударил. Вроде и не сильно подморозил ногу-то, уже, когда в посёлок отбуксировали, даже к врачу не пошёл. А нога, полступни, чернеть начала. Тогда уж спохватился, кинулся к врачам, а уж поздно. Сначала ступню отхватили. А чернота дальше пошла. Тогда – по колено. Вот и инвалидом стал. Я ему потом ещё и с жильём помогала – уже в нашем Валькумее. Там у нас дома порядками стояли. Не так как улицы в городе, а вот прорубят в скале один порядок и застроят. Потом ещё выше пройдут в эту гору – выстроят ещё порядок. Внизу стояли самые старые дома, плохие ещё, но жить в них можно было. В них уже тепло и воду к тому времени провели. А мы выше жили, уже в новостройках. Так он несколько лет прожил, а потом нашёл же себе жену даже. Списался с ней как-то. И надо ж, забрала она его к себе во Владивосток. Они там так и жили всё время. Долго жили. Дети у него ещё появились от новой жены. Он ведь совсем недавно умер от рака.
2-й муж.
Второй муж – русский. Семёном звали. Он приехал к брату погостить из Прокопьевска на разведку. Они там все – шахтёры. Старший брат у нас уже второй год работал маркшейдером! Ну и младший решил посмотреть, как тут у нас на Севере. Приехал, вроде погостить, да и остался. Тогда устроиться можно было ещё легко, погранзоны ещё не было. Жили с братом они оба в общежитии, а общежитие, как раз напротив нашего дома. Высмотрел меня со 2-го этажа. Я в то лето без отпуска была, копила дни на следующее лето, да и по-хозяйству, как раз накопилось дел по горло. Я ж уже с 3-мя детьми одна была. Несколько дней тёплых стояло, и я занялась стиркой ковров, да дорожек на улице. А он у окошка покуривал. Я его и не знала, а брата знала. И как-то разговор зашёл с ним, что мне бы подрозетники выпилить надо для новой электропроводки. Ладно, говорит, – подойду. А пришёл-то Семён. Сам он напросился у брата. Да у нас и разговоров особых не было. Тронул меня за живот и сказал только: Выходи за меня и роди мне сына. Долго-то мне, что раздумывать? С троими меня кто ещё взять решится? Да и надоело уже одной. Я же всегда к людям тянулась, и одиночества не любила. А тут уже и ни в одну компанию показаться нельзя стало. Тяжело было. А уж уехать никуда не могла. Мать умерла давно. С сестрой родной мы всю жизнь, как чужие. От разных же отцов были. Там на родине ни дома, ни своих уже не оставалось. В каком углу приткнуться с троими-то детьми? Да и не тянуло меня никогда в свою деревню. А сына я ему, Семёну — не родила. Дочь у нас с ним, младшая самая, Валерия — Лерка.
Второй муж у меня, конечно, получше был. И любил меня. Но помогать, тоже не очень-то помогал. А уж напьётся – так и вовсе. А выпить любил. У них там как? Посёлок маленький, почти все – в шахте. Друг дружку каждый знает. И что ни день, то у одного день рожденья – ящик водки, то у другого какой праздник или отпуск, или из отпуска, и всё у них водка – ящиком. Денег же у всех было много. За тем и ехали на Север. Ну и пили тоже не помалу. А особенно по-началу: клуба не было, телевизоров не было. Не там, на шахте напьются, так у кого-нибудь дома соберутся. А дома в компании и того хлеще наберутся. Другой раз и с жёнами собирались. Ну я-то не пила. Так, вина сладкого, если за весь вечер и выпью бокальчик, то и всё. Может, потому всех своих мужей и любовников пережила. Все уже там. Никого не осталось. А я вот ещё креплюсь. Меня, когда выписывали, то соседка – тоже из деревни, и её тоже дочь устроила, – говорила:
Ну, ты у нас семнацтка. И профессору нашему тоже сказала, а он осмотрел меня и говорит: Нет, не семнацтка – шестнацтка!
Любовники.
Я, конечно, не святая тоже. У меня между первым и вторым мужем было три любовника. Ну, с первым как-то просто сошлись. Ни я ему, ни он мне ничего не обещали. Он к нам ещё недавно и приехал-то. Заходил иногда. А женат ведь был. Да что-то всё без жены жил. Не хотела, видно, приезжать, пока он не обживётся на Севере. Он и обжился потом, квартиру получил, и она приехала. Так мы сразу же расстались. Больше не приходил. На улице так виделись иногда, здоровался, даже когда и с женой был.
Потом как-то один молдаванин появился. На гулянке какой-то у подруги подсел. Познакомились. Красивый такой. Видный. Да у меня все мужчины хоть и не красавцы, но видные были, крупные. Я же и сама не маленькая.
Так этот молдаванин и пристал ко мне на какое-то время. Только он крутился: всё не мог решить, то ли на мне жениться, то ли на другой. Были у него на примете и тут в посёлке незамужние, и дома в Молдавии. Так он всё выбирал, а сам – то ко мне, то к другой. Я как-то и не знала сначала даже про это. Потом уж мне люди подсказали, что он с двумя, оказывается, живёт. Женихается. Ну, я его и погнала к чёрту! Мне ведь и без того в глаза многие высказывали, что я, мол, гулящая. В компании всё же иногда ходила. Подруги у меня были хорошие, всегда к себе звали. Ну вот придёшь, а компании-то собирались большие, и люди разные, часто новые. Как с кем из мужчин заговоришь, даже если по делу какому, так уже жёны-то глазёнками и сверкают. А то одна подошла, да так и треснула мужу по физиономии. Ты с кем сидишь?! С кем тут шашни разводишь? Не знаешь, да!?
Домой пришла, встала у окна и реву. А старшая уже взрослая была, спросила: Ты почему плачешь? – Да так…
– А я знаю, в чём дело! И чего ты плачешь? Вот напротив общежитие – выстрой там их всех в шеренгу, да и выбирай любого. Это мне дочь-то так высказала! А общежитие мужское у нас напротив. Надо ж, придумала такое, говорит: Ты же– вон какая! Да ты любого молодого ещё оженишь! И я посмотрела на себя как-то иначе. Смелее стала, раскованнее. Муж-то меня приучил всё под ноги себе смотреть, головы не поднимать.
Ну вот. А потом я как-то из отпуска летела с детьми. Со всеми. А лететь ведь далеко. Тогда сначала из Москвы в Тикси. Потом до Певека, а потом уж малой авиацией к нам в посёлок. И никак по-другому не доберёшься, а там непогода была. Пурга. Сидели два дня в аэропорту. И приглядел меня один мужчина. Тоже ведь не холостой был. Что-то потянуло его ко мне. Видно, что понравилась. Я ведь после отпуска. А отпуска-то по 80 дней были! За два года копили. Загорелая, с юга. А сама, как гитара. Это меня уже второй муж прозвал так потом. Грудь и бёдра большие, а талия – узкая. Ноги ровные и не крупные. А у него самого что-то с женой не клеилось. Она его за импотента держала. Он к ней – она уйди ты от меня со свом мелким аппаратом. Да, он такой был, правда. Это уж у моего второго агрегат был. А вот ведь его только из всех мужчин в жизни и любила одного – Евгения. Ласковый был. Нежный. Угодить умел. Хорошо с ним было как ни с кем. И поговорить мог, и послушать. Я сама-то, видишь, как люблю рассказывать. Теперь-то тем более – одна живу. Другой раз за неделю не с кем словом перемолвиться. Меня и в палате-то колокольчиком прозвали.
Ну, сколько мы с ним встречались? Да и недолго тоже. Потом жена прилетела. Она всё больше без него любила отдыхать. Ну и наотдыхалась. На следующий год они тоже порознь отдыхали. Он на Юге, а она здесь одна оставалась. А был на шахте пожарный один. Злющий. Я его ещё по школе знала. Ну, прям, унтер Пришибеев. Да, видно, ей такого и надо было. Евгений прилетел, а она через 2 недели делает аборт. Мол, от него уже зачала. Ну, он сначала и поверил. Я ему: Да не может такого быть! Потом он с врачом нашим, тот и за акушера у нас был, – подпили как-то, ну тот ему всё и выложил. Объяснил, что за две недели, ну, никак такой плод не вырастет! Восемь недель минимум. То есть пока он отдыхал, она нагуляла с пожарным. Сама потом и призналась, но он её не бросил. Простил. Мягкий был. Так и жили. И с ней никак, и со мной – только в гости.
Ну а у меня уже и Семён появился, а Евгений частенько ещё наведывался. Придёт, бывало, и у мужа спрашивает: Можно мне с твоей Валентиной потолковать? – Что ж, проходи. Посиди, потолкуй, раз надо.
Ну и начнёт Евгений советов выспрашивать, да слёзы мне в жилетку лить. И жалко его было.
1-я дочь.
Старшая у меня своенравная. Видно, что в отца. Да и лицом – восточная красавица. И назвали – Гульнара. Это уж его родня настояла. Да я и не ппротив была. Красивое имя – гранатовый цветок. Да вот и не знаю, где она только нашла своё счастье, но только вышла за дагестанца. Увёз он её к себе. Жили в 2-х этажном доме на берегу Каспия в Махачкале. Сначала у них вроде всё хорошо было. Жили зажиточно, звали к себе. Была у них в гостях, когда уже внучка родилась – Карина. Думала переехать к ним, да там уж и помирать. Только всё стало меняться. Неспокойно стало на Кавказе, плохо стало и с работой. Зять со старшими братьями сначала промышлял браконьерством. Потом эта лафа отошла, нашлись ребята покруче – бандиты. Там всё к рукам быстро прибрали. И они все сорвались в Россию. Сначала Леру, это мою младшую дочь, попросили взять к себе Карину в Москву. Карина уже школу оканчивала. Я сама Лерку уговаривала, жалко стало внучку там в страсти такой держать. Лера не возражала. Даже квартиру ей сняла сама отдельную. Сама и платила за неё. Учила её, как и мужа своего, на бухгалтера. На курсы пристроила. Опять же сама заплатила. Потом и на работу Каринке нашла, и хорошую. Но вот тут её мать нагрянула – Гульнара. Так и так буду жить у вас. Ладно, Лерка стерпела. Но следом приехал и муженёк её – дагестанец. А он уже не только пьющий, но и к наркоте пристрастившийся. Тогда-то Лерка уже не стерпела. Ладно, ты – сестра, но этого козла, зачем привезла?! Я за вас платить не буду. И не стала. Тогда те снялись и поехали в Ногинск. И Каринку с собой забрали. А зачем её-то? Но там у них, конечно, ничего не получилось. Муженёк скоро съехал к своим собратьям-соплеменникам, куда-то в Одинцово. Теперь вот Карина с матерью так и мыкаются по квартирам, а работы постоянной найти не могут.
Дагестанец.
И вот решает моя старшая прислать мне зятя на перевоспитание в деревню нашу. Он вроде как «зашит» был, и она попросила меня пристроить его. Трудоустроить в какую-нибудь местную бригаду шабашников, которые срываются на лето в Москву. У нас все мужики так живут.
– Ну, он и тебе поможет. Дочь это мне говорит.
А помощь от него, какая?! Утром – часиков в 10 подымается зятёк из постели.
– Мать, дай пожрать!
Накрываю, даю. Поел.
– Налей!
Наливаю полтора литра (самогона). Уходит.
К вечеру заявляется опять.
– Мать, дай чего-нибудь пожрать!
Накрываю, даю. Наелся.
– Налей!
Наливаю ещё полтора литра. Уходит.
И ведь гад хоть бы гвоздь в доме забил!? Так нет. Только напиться самогону, да таких же алкашей-дружков напоить. Да ещё ведь спутался с бабами.
За водой мне к колодцу через соседку ходить сподручней. Там забор ещё у старых хозяев развалился, а мы с дедом не успели поставить. Колодец как раз за соседкиным огородом. Пошла, гляжу: лежит на одеяле она сама, соседка эта, с сигаретой – голая, и он рядом сидит такой же. Загорают. Так рядом же ещё один мужик?! Тьфу!
А я иду, они же видят, что иду. И хоть бы кто прикрылся?! Нет. И это при тёще так. А что же он один вытворяет? Я ведь дочери всё это рассказала. Спрашиваю: Ну зачем ты с ним живёшь? Нет, не бросает. Так и держится за это барахло. Не могу понять, как так можно себя не уважать.
Потом, ладно, стал ездить работать. Ну люди возвращаются: кто 60 тысяч, кто 50 привозит. Этот сначала – 10, потом – 6, а потом и вовсе – 500 рублей.
Я его спрашиваю: Ну почему же так?!
– А как ты хотела? Мне надо каждый день в ресторан – тысячу, да на проститутку – 500. Вот и остаётся.
Так и говорит мне – тёще! И ни стыда, ни совести. И всё это они – мусульмане! Правоверные. Не пьют, ни свинины, мол, не едят. Да пьют ещё как! И свиней жрут!
Уж я и его братьям говорила: Сделайте что-нибудь. Хоть вылечите его. Те-то хоть, правду сказать, люди как люди.
– Нет, говорят, – он у нас самый младший. Что же мы его будем насильно что-ли лечить?
Вот... и мой дед собрался как-то раз за Кристинкой к ним. Не хотела я его отпускать одного. Он сам ведь такой: как напьётся – ничего не помнит! Но надо было забрать внучку от них. Там совсем война началась. А я не могла. Тут с огородом этим весной, да и летом – самая работа. Он поехал. А ехать через Астрахань, потом в Дагестан, а поезд такой, что по пути какую-то петлю делает почти через Чечню. Говорила ещё ему: В Хасавюрте не выходи!
Так он… В Астрахани ещё пересадка была. Вылез. Чемоданы на перрон поставил, одежду сверху бросил – со всеми документами и деньгами. И на вокзал – узнать, когда поезд, что да как. Через минуту возвращается – нет ничего! В милицию обратился. Те, ладно, мы вас в Махачкалу отправим. Посадили, отправили в Дагестан. Поехал он, а в купе чеченец один ехал. Мой возьми, да и расскажи ему всё: что без денег и без документов остался. Тот послушал-послушал, да и задумал своё. В Хасавюрте вышли вместе – попрощаться. А чеченца того брат встречал. Ну они деду два ножа под живот приставили и увели. Так и пропал. А я тут как раз извещение получила, что ему не надо в милицию местную являться – они по оформлению машины его всё таскали. Я дочери телеграмму в Махачкалу: так и так пусть отец не беспокоиться, с машиной, мол, уладилось. А она мне отвечает: Папа не прибыл. Ну мы давай его искать. И на Астрахань вышли, там даже паспорт его нашли на помойке какой-то. А ни вещей, ни самого нигде нет. Я ждала-ждала… И вроде не хоронить же живого. Тут подходит уже полгода. А если нет его, помянуть же надо. Я у одной соседки набожной спрашиваю, как быть-то? А та говорит: Ты собери всех. Я тебе помогу и стол накрыть. Мы так и помянем: если жив – за здравие, если нет – за упокой. Так порешили, уже и договорились со всеми. А он тут и заявляется! С чеченскими усами, с бородой. Нос-то у него без того здоровенный, а тут один только и торчит из-под волос. Потом в Астрахани, когда его освободили наши-то – как раз вторая война началась, так он как раз к тем же милиционерам и попал. Так они его и узнать не смогли. Вот как они его искали! А паспорт сохранили. И то – слава Богу. А он, дед – такой: ещё и раньше-то, когда на Чукотке жили, из отпуска лететь надо было из Москвы, а он в поезде все документы и деньги в купе на столике оставил. Специально выложил, чтобы под рукой были. Пока на перроне чемоданы раскладывал, не вспомнил. А уж поезд в депо вагонное потащили – спохватился. Очухался. Так он поезд догнал. А там от вокзала аж 4 километра. Проводница только кошелёк нашла. Всё вернули до копейки безо всякого. А там денег много было: на билеты самолётами до самой Чукотки.
А тут как-то уже зимой зятя-то наши скинхеды измолотили, раз попался им черножопый. Уж не знаю, где он на них и нарвался, в деревне его уж все вроде знали и не трогали. Может, в город съездил, а, может, и тут напросился. Гонористый-то уж больно, как все эти кавказцы. Не знаю, спрашивать не стала. Пришёл весь опухший, и верхнее веко рассечено. Ну, я же – травница. Мазь у меня есть от этого. Взяла чуток и вокруг глаза ему намазала. Ну он же – крутой. Что так мало!? Сам палец сунул и давай ещё намазяковать погуще, да в глаз напихал. И началась у него страшная аллергия. Вся рожа распухла. Я скорую вызывать, думаю, сдохнет ещё, не приведи господи, зятёк-то. Приехали, правда, быстро. Наставили ему всяких уколов, но говорят: пить теперь ни капли нельзя, не то концы отдать может. Да, а тут как раз 30 декабря, и назавтра, как никогда, все мои решили у меня собраться, потому что мне 75 лет в прошлом году исполнилось. Все приехали. Стол накрыли и смотрят друг на дружку. Я же всем рассказала, что зятю нельзя. Шампанского всем разлили, чокнулись, выпили за Новый год. А ему никто не налил. Он встал, и – в сени. А там у меня салаты, да холодец. Ну, вышла, будто за закусками. Смотрю, а зятёк-то наш самогонку мою прямо из горла заливает. Ну, как ещё с ним?! Все там переругались. Праздник всем испортил, конечно. Про мой юбилей и не вспоминали даже. А старшая моя так всё – за него!? С тех пор никакого у нас с ней ладу нет. И что она только в нём нашла? Вот ведь – любовь!? Не понимаю.
Рассорилась я с дочерью старшей, и с нами уже знаться они не хотят. Ни с Леркой, ни со мной, только с братом ещё перезваниваются.
Меня мой первый муж тоже всё гнул к земле. Что ты, мол, такое? И издевался. Но я ведь и с двумя детьми от него ушла – выгнала. Потом и с тремя жить не стала. Ну, нельзя такое терпеть, чтоб совсем тебя за человека не считали!
2-я дочь
Клавдия живёт в Питере. Фирма небольшая у них с мужем. Они здесь ещё начинали. У него машина была. Вернее, на двоих с другом – фургончик небольшой. Они с другом этим на Север ездили за банями. Срубы привозили. А отсюда туда везли продукты. Потом этот друг его туда в Питер и переманил. Уехали. Машина износилась, так они остались без работы. Тут-то у них с дочерью дом был хороший. Продали. Теперь живут так, помаленьку. Дочь в магазин продавцом устроилась, муж тоже где-то приторговывает. Но я у них гостила не раз. В БДТ ходила. Вот недавно совсем на Алису Фрейндлих ходила. Старушка уже, но поёт, танцует ещё. Хотя видно, что ей уже нелегко, чуть только пауза – ей присесть надо. Да ещё в Кунсткамеру выбралась я, наконец. Теперь жалею только. Ну, ладно, в те годы, может, и интересно было посмотреть, как другие народы живут. А сейчас эти все картинки, да инстоляции, как теперь говорят, не смотрятся. А уж до этих уродов в банках добралась, и смотреть не стала – противно. Ушла.
Эта я так же и в Москве, у Лерки. Как-то взяла билет в «Театр Сатиры». Спектакль «Свингеры». Вы знаете, что это такое? Вот и я не знала. Да ещё пошли с зятем и его другом. А это любители группового секса, оказывается. Сначала-то куда ни шло. Первый акт – они всё больше знакомятся, разговаривают. А потом как начали в бутылочку играть и раздеваться. Одна на стол вскочила, трусики сняла и вертит ими над головой. Ну, я, конечно, зятю говорю: Не могу. Вы как хотите – смотрите, а я пойду. Они улыбаются, но встают вместе со мной. Стыдно же. Может, это и сатира, конечно. Только не пойму, зачем Ширвиндту это надо? Домой пришли, давай Лерке рассказывать и смеяться. Это ж надо? Вот я бы полезла на стол трусами вертеть?! Срамота какая-то!
А у Клавдии нелады в семейной жизни. Муж вроде и развёлся с 1-й женой, а вроде и не совсем её бросил. Постоянно за дочерью от первой своей следил, навещал, помогал. А потом снова что-то с нею спутался и уходил даже к ней. Ну а дочь мне про всё это и вываливает по телефону. Вот он то, вот он сё… А я каждый раз переживаю же. Ну и вот тут как-то раз позвонила опять, что он её бросил и со свой первой снюхался. Плачет. Ну и хватил меня удар. Инсульт. Как выбралась? Да уже учёная была. Слышала про первые признаки. А тут руки стали неметь, ноги не держат. Голова – дурная. Ну я сразу звонить Лерке в Москву. Хорошо уже телефон сотовый был. А та сразу же сюда другу своему, он у нас врач какой-то главный. На отдыхе был тут как раз неподалёку. Воскресенье это было. Он мне сам перезвонил. Какие признаки? Скорую вызвали? Нет?! Так что же вы? Он сам им туда в скорую позвонил. А уже Лерка их из Москвы вызвала! Говорят, знаем, мол. Так что же вы не выехали!? – Он на них-то. Быстро, одним словом, и скорая приехала, и он откуда-то сам на машине примчался. Спасли. Откачали. Внутривенное сделали, таблеток каких-то кучу дали. Короче, выкарабкалась. А ведь одна уже была – без деда. Как бы сейчас инсультная лежала, кто бы ухаживал? Я никому не хочу быть в обузу. Пока ноги держат, буду сама жить.
Сын.
Роман уродился не в отца, и не скажешь, что от казазха – высокий красавец, натуральный блондин. Ну, я думала, у него-то жизнь наладится, если не загуляет. Но вот не получается пока. Жены так всё и не нашёл. Живёт тоже в Питере, постоянной работы нет, нигде подолгу не держится. Попивает. То ли невезучий он какой? Приезжал ко мне в гости недавно, так сломал ногу, спускаясь по ступенькам с крыльца. Надо ж так сподобиться?! Но – добрый. Он один только и поддерживает родственные связи со всеми, хоть с дагестанцем этим, хоть и с первым мужем моим – своим отцом. Даже ездил к нему в гости во Владивосток, знакомился с новой его семьёй. Так оттуда ему и теперь письма шлют, хотя отца-то уже и нет..
Лерка.
Вот у Лерки в Москве хорошо. А всё одно: муженёк там сидит у неё на шее. Уговаривала меня – живи с нами, так я ещё буду на ней? Нет, не хочу. Тяжело мне с ними. Да и её достаю тоже, потому что говорю: Ну что ты из него делаешь? Почему позволяешь за свой счёт жить? Ведь он – не калека. С образованием. А вот сидит – играет! Она же сама на двух работах работала. Сидела над бумагами с утра до ночи. Ну и его стала учить на бухгалтера. У него же высшее образование, где-то в проектном институте работал технологом. Потом, когда всё развалилось, охранником стал. Потом и вовсе мебель собирал. Но там надо было её ещё и таскать, а у него ноги начали болеть. Тогда Лерка подучила его на 1С, чтоб бухгалтером мог работать. Стал он ей по одной фирме помогать. Потом когда её саратовские взяли к себе, она уже две фирмы не смогла вести. А он остался без дела, бухгалтером никуда без опыта работы не берут. Так и сидит. Я ведь дома у неё после операции две недели ещё жила. В отдельной комнате. Выйду, а он всё наигрывает. Спрошу его: И не тяжело так-то весь день? – Плечами пожимает, улыбается. Тебе, говорю, сорок пять лет, ей – тридцать, и не стыдно за её счёт жить? Ладно, ноги болят, больше мебель таскать не можешь, но ведь ты – инженер! – Говорит: Я уже всё забыл. – Но ведь ты и охранником работал. – Да у меня уже лицензия не годится. – И всё у него так. Что за мужики!? Ты же должен семью содержать! А он не может который месяц деньги на свадьбу заработать. Ведь уже посватался, как положено давно. А жениться не могут. Так ей и за свадьбу, что ли платить?! Не могу. Так бы пожила ещё у них, а вот душа не лежит. Ну не хочешь работать нигде, – работай дома! Нравится на компьютере? Хорошо, ведь люди так и работают. Я и то знаю. Подружка одна Леркина. У неё двое детей. Сидит дома и сороковник имеет. Ага, у вас груз – надо перевезти? Ага, а у вас машина – нужен клиент?! Вот и сводит их. И с детьми. Лерке уже – тридцать, тоже детей бы уже надо. Так оба не хотят! Эта ещё денег не заработала, сколько ей надо, а тот и вовсе уже совсем не хочет. У него ведь есть уже дочь одна. Так вот и протянет время. Конечно, теперь, если сто будет получать, тогда ипотеку возьмёт, может, и на ребёночка решится. Жалко её! Ведь красивая, высокая – 176, стройная, ножки тоненькие. Талия. Ну, всё при ней. Она, когда родилась, я глянула – ну, такая страшная показалась. А муж, тот сына ждал, а тут – она. Да… А как выросла, самая красивая получилась. Уж как я её тянула. Она уже у нас единственная с дедом.
В Москву возила в институт поступать. Деньги сама профессорам платила, чтобы они ей не снижали баллы, и не валили, для кого-то место вычищая. Так поступила, выучилась на экономиста. Устроилась сначала в рекламное агентство менеджером. Ну, ездила по разным фирмам, предлагала рекламу. Узнала что где, ну и её заметили. А прописки-то нет. Вот один предложил, денег, мол, больших не обещаю, зато могу за счёт фирмы на курсы бухгалтеров направить. Это тебе пока больше пригодится. И выучилась. Пошла бухгалтером сначала в одно место, потом в другое. С десяти тысяч начинала простым бухгалтером. Потом и 20 и 30 дали, а сейчас она с нашими саратовскими. Да, она с ними ещё там, в Саратове работала. Они потом раскрутились, в Москве осели. И дело у них пошло. Вот её и взяли главбухом. Дали 50, сейчас уже – 70. И обещают все 100. Она им здорово помогает от налогообложения уходить. Так, конечно, деньги у них есть. За границу ездит. Мужа возит. Одевает и обувает. И мне всё, конечно, пока у них жила, новое купила. А квартиры своей всё нет. Снимают сейчас 2-х комнатную. Накопить не могут, а ипотеку банки не дают, потому что почти вся зарплата в чёрную идёт. Да ещё Кристину два года содержала отдельно. Да вот и на мою операцию 45 тысяч заплатила. Я уж и сама напросилась у хирурга. Спрашиваю, сколько надо, чтобы всё прошло хорошо. Он сначала отнекиваться, да я ведь знаю, резали меня уже бесплатно. Камень из желчного пузыря удаляли. Так почему-то у всех нормально было, а меня так в реанимации анестезиолог застудил, что 2 недели кашляла потом. Я ему и рассказала. Он смеётся: Так вы думаете от этого и кашляли. Конечно, говорю, так меня анестезиолог обработал. Смеялся-смеялся, а сам деньги взял: 40 тысяч ему, да ещё 5 анестезиологу и кардиологу. У меня же сердце больное, и давление, и инсульт уже был.
Зато всё обошлось. Да и Лерку я потом надоумила, что она может в своей фирме компенсацию за операцию попросить. Так ведь дали! А ведь я её еле уговорила.
А комбинат наш закрыли. Стали переводить на новое место. Выработку прекратили. Там уже всё истощилось на руднике. Нерентабельный стал.
Ну, мы с мужем подумали – старые уже. Дети все уехали давно. Живут самостоятельно. Что нам-то здесь торчать? Здоровье не то. И уехали в 1996 году. И все льготы потеряли. Кто ещё позже нас уезжали, те хоть компенсацию за жильё получили. А мы и там прогадали, и тут пенсии начислили такие, что поурезали и общий стаж, и полярный, и заработки – всё коэффициентами срезали. А у меня по Крайнему Северу 32 года рабочего стажа было. Короче, надуло нас государство, будь здоров. Остались, считай ни с чем. Вот и домик тут купили так себе. На большее и денег-то не было. Места хоть и не мои родные, но всё поближе и свои – саратовские. Дед мой не работал уже нигде. А я посмотрела-посмотрела, да и купила самогонный аппарат. Да! И начала первач гнать по всей технологии с двойной перегонкой и очисткой. Наливки всякие стала на травах готовить. Гнала из сахара. Добавляла потом и грушу, и яблоки, и сливы. И терновник. Мужикам нравится. Зятья приезжают в гости, только его и пьют, да ещё и с собой увозят. Ну, а местные мне только за него всё и делают. Так-то и не допросишься, а за самогонку и землю вспашут, и крышу починят. Вот и сторож у меня там теперь такой, пока я езжу всё по больницам. Бомжиха не бомжиха, но женщина, побитая жизнью. На неё вот оставила и дом, и хозяйство. Куры ведь у меня ещё, собака. А женщина эта приходит теперь через день, да ещё и со своим сожителем. Денег не берут. Зачем они нам? – говорят. – Всё равно потом придётся в магазин ещё идти. На день полтора литра берут. Хватает пока. Спаиваю, конечно. Только они и без меня найдут. Я сама сколько раз им денег предлагала. Нет, не берут. Приходится наливать. Только и мне теперь, без деда, как по-другому? Он у меня недавно умер, ведь от рака тоже, как и первый. Поздно хватился. Рак предстательной железы у него оказался. Ещё и мне высказал, мол, плохо ты меня любила. А как не любила? Любила, конечно. Ему ни разу не изменяла, да и Олегу, первому – тоже. Это уж между ними были у меня мужчины, но ведь и я незамужняя тогда была. Конечно, как с Евгением мне с ним хорошо не было. Ласковым быть не умел. Зато работящим. И ругаться мы с ним никогда не ругались. Не давил меня, как первый-то муженёк. А так, чтоб уж сильно любить? Мужик и мужик. Сильный был. Да уж пот у него был крепкий, запашистый. Как придёт, бывало, с огорода – так я ему: Ну, дед, ты, прямо, как атомный! Разит от тебя за версту. А рубахи начнёшь стирать, так глаза ест. А он смеётся только. Да, вот отсмеялся уже.
Вот одна и осталась. Дети помогают, звонят, конечно, но редко. Я-то и то им чаще звоню. Со старшей только вот никак теперь не смиримся. Не привыкла я ещё одна жить. С весны-то хоть на огороде весь день. Зимой тоскливее. Так, с травами да настойками возишься, а сама всё в уме перебираешь: всю свою жизнь. И поговорить особо не с кем. Людей-то и не вижу, считай. Да никуда и ходить не хочется. Деревня растянутая, до центра – 5 километров. С дедом-то на «Москвиче» ездили в магазин или в больницу. А теперь… «Москвич» я продала, не учиться же на старости лет. И кому он нужен? Вот ещё велосипед есть. Сын себе покупал, когда ногу ломал, да так тут и оставил. Но я и на велосипеде не научилась в молодости, а теперь страшно упасть. Так стараюсь лишний раз никуда и не ходить. Народ в деревне неважный. Нормальные-то все уехали, устроились где-нибудь. Много пьяниц. Соседка тоже забулдыга и потаскушка, я уж про зятя-то рассказывала. Плохо ещё – бани нет. Летом-то у нас с дедом душ был оборудован, так хоть каждый день мойся, а вот зимой – в тазу приходится.
Но пока ноги носить будут, ни к кому напрашиваться не стану. Не хочу. Так я сама себе хозяйка всё же.
Её исповедь закончилась сама собой. Было уже очень поздно, и сон взял своё.
Я только успел подумать — какая ёмкая судьба. И несчастливая, и широкая, как вся наша распавшаяся держава. Сколько же жизненной силы и мудрости у этой простой русской женщины.