В стартующий тяжелый «Кондор-К» я успел впихнуться в самый последний момент – неизбежная заминка, связанная с выдачей снаряжения, медикаментов, инъекциями боевых гормонов, иммуномодуляторов, антидепрессантов и обязательного коктейля Торрана, стимулирующего боевой дух и подавляющего мысли о дезертирстве. Впрочем, заминка была не только в этом – все процедуры сопровождались непременной дозой презрения, которую мне стремился выказать каждый из персонала базы «Зэтта-Вальсар», с момента прибытия, и до момента боевой тревоги. Я молчал, как молчал всегда, не реагируя на насмешки, издевки, нарочито болезненное введение иглы мимо вены, устаревшую модель боевой медицинской брони с барахлящим тактическим дисплеем, заедающими узлами коленных суставов и практически неработающим кондиционером. О последнем я узнал, пока бежал через покрытое армолитовыми плитами посадочное поле – взмок, как монашка, случайно заглянувшая в бордель.
Тяжело дыша, я взбежал по аппарели, и «Кондор» тут же рванулся вверх, с перегрузкой, швырнув меня на пол. Это понятно – тревога категории «Альфа-один», иными словами – серьезней не придумаешь. Иными же словами, сказанными мне выпускающим сержантом, загружающим в центральный процессор моей брони оперативную информацию, и базовый комплект медикаментов – в медицинский блок на спине, перед выходом на стартовое поле – началось. Двенадцать лет регулярных стычек, договоров, перемирий, их нарушения, диверсий, терактов, рейдов террор-групп с последующим их истреблением своими же, провокаций, непрекращающейся информационной войны – все это привело к логическому и логичному концу противостояния на Алингаарте. Началось. Планета взбесилась.
- Медик? – поинтересовалась закованная в тяжелую десантную броню фигура, рывком поднимая меня с пола. Скрипнули и на миг заискрили энергоперчатки, соприкасаясь. Поинтересовалась фигура риторически – здоровенный горб медблока на спине, форсированные прыжковые двигатели на голенях, ну и маркировка с красным крестом на броне стояла везде, и на шлеме, и на грудных пластинах, и на спине… разве что не на заднице. – Имя, должность, класс, стаж, допуск?
- Андрей Раш, фельдшер третьего класса с углубленной специализацией в Линт-Марэ, шесть боевых вылетов, допуск по категории «Т», с правом проведения трепанации, расширенных хирургических операций, разрешение на развертывание и руководство полевым госпиталем, принятия решения об эвтаназии…
- Ясно, - оборвал меня командир (кто ж еще это мог быть). – Щегол очередной, три дня как из пробирки, и уже с амбициями. А почему..?
Его взгляд потяжелел и застыл. Потом его тоже шатнуло – транспортник начал разгон. Двигатели сменили тональность, завыли тонко, вибрирующее, пока силовое поле рвало воздух перед носом несущейся машины.
- Этот вопрос мне уже задавали не менее десятка раз за последние трое стандартных суток, - спокойно произнес я. – Информация обо всем составе базы у вас имеется, если интересно – изучите.
Командиром он был, видимо, не по связям, а по заслугам – промолчал, шагнул в десантный отсек, где в уже активированных сбрасываемых капсулах, украшенных выпуклыми коробками модулей защиты, застыли четверо десантников. Я последовал за ним.
- Наш медик, - коротко представил он меня. – Замкните ваши датчики позиционирования на его сигнал, в случае чего – он является приоритетным объектом вызова медпомощи.
Один из десантников повернул голову, точнее – здоровенный, усиленный ферропластом, тактический шлем с поднятым забралом. Повернул с небольшим затруднением, в котором я без труда опознал обычный спазм стимулированных к бою мышц – инъекторы гнали в них кровь волной, подстегивая имплантированное супер-сердце импульсами дублирующих водителей ритма и повышенными дозами гормонов. Для боя – да, отлично, но ощущения у парней сейчас, как после тяжелой тренировки, когда «забились» все мышцы. Все, даже мышцы шеи. Даже жевательные – не думаю, чтобы кто-то мне из них сейчас мог бы улыбнуться.
- Звать как?
- Андрей.
- Нитт, - коротко уронил десантник и отвернулся, потеряв ко мне интерес. Похоже, в этой террор-группе я не первый медик. И не пятый. Интересно, гибли или сами уходили?
- Клид-Тан-Д, - представился второй, не поворачиваясь. Понятно, клон какого-то успешного бойца, всю свою недолгую жизнь (аниматорий и процедуры психостимулирования творят чудеса с развитием эмбриона) пытается доказать всем, что он самостоятельная личность, а не набор хромосом из генного пула.
- Альз Рихтэр. Через «э», - сухо отозвался третий. Голос неприятный, эмоций в нем – минимум. Я бы даже сказал – допущенный минимум. Кажется, понимаю. Именно такие, с выкрученным до упора эмоциональным ингибитором, жгли плазмой инкубаторы Алых, распыляли отраву над эмбрионариями Лиловых, давили гравитационным излучением хрупкие, как яичная скорлупа, дома интернатов Зеленых, после чего спокойно засыпали, без снов и кошмаров в них. На миг его глаза встретились с моими, после чего я окончательно уверился в своей правоте – глаза у него были неживыми, имплантированные «кибер-окулы М» с встроенным интеллектуальным блоком, позволяющим следить за десятком целей разом. Этому и тактический дисплей не нужен, по сути.
Четвертый ожег меня взглядом и ничего не сказал. Понятно… наслышан.
- Коград Шшайт, -завершил знакомство командир группы. – Расшаркаетесь потом, если будет желание. Ситуация такова…
Что-то звучно бухнуло у левого борта транспортника, ощутимо канув его вправо, пол затрясла болезненная вибрация. На миг накатила дурнота, пока стабилизаторы выравнивали «Кондора», сбрасывая веером ложные цели в ночной воздух.
- … такова, - ровным голосом продолжил Шшайт. – Фронт прорван. Везде. Не буду перегружать вас деталями, просто скажу, что все крайне паршиво. Наша задача – не подавление и не сдерживание. Полное истребление.
- Весело, - усмехнулся Нитт, с интонацией, отрицающей даже намек на веселье.
- Сброс произведем в сорока километрах от границы Лиловых, ваша задача – окончательное уничтожение следующих целей…
По экрану тактического дисплея шлема забегали багровые искорки маркеров, обозначающих цели, паучьей сетью рассыпаясь по карте города. Жилые комплексы, военные предприятия, увеселительные заведения, верфи, больницы, гидропонные фермы, детские репликатории. Все. Сухим официальным определением приказа это называется «нулевая аннигиляция». Слэнг террор-десанта подобное называл короче – «пылесос». Выжечь все, живое и неживое. Растереть в пыль.
- Допустимый процент и категории выживших? – спросил Рихтэр-через-«э».
- Выживших быть не должно. Вне категорий.
- Варианты добивания? Пленные? Основные направления допроса?
- Пленные нам не нужны. Допрашивать их уже… поздно. Для ликвидации получен допуск к любым методам, приоритет – скорость, но не исключаются и остальные.
На миг воцарилась тишина – десантники переваривали информацию.
- Орбитальной поддержки не будет? – негромко спросил четвертый, так и не представившийся.
- Зарево видели?
Кивнули все, и я – в том числе. Видел. На закатном небе Алингаарта, обычно освещаемом двумя лунами (свет звезд не пропускали купола многократно дублированной силовой защиты), оно смотрелось необычно – многочисленные мерцающие оранжевые цветы, распускающиеся и вянущие, рассыпающиеся яркими искрами, гаснущими в падении. Это полыхали наши эскадры, сошедшиеся в поединке на ближней орбите с атакующими флотами Алых, Синих… да черт его знает, с кем они сошлись. Как бы то ни было, спутники аэрокосмической защиты сожгли первыми, и теперь прикрыть десантные группы точечными ударами гравитационных лучей и термобарических ракет было некому…
- Обеспечение? – поинтересовался клон, поудобнее устраиваясь в капсуле. Негромко гудели генераторы, обеспечивающие работой излучатели, предназначенные для инактивации дохленьких силовых полей защиты городов, куда ввинчивались падающие с неба семена десантных террор-групп. Пока негромко – в момент сброса они будут выть на высокой, дерущей слух, ноте, обеспечивая бесперебойность яркой линзы света, выбросом которой сопровождалась посадка, развертка и первичная оборона каждой десантной единицы. Забавное такое сходство – ионы пробитых силовых щитов опадали вниз волнами, отчего окруженная сиянием удлиненная человеческая фигура, закованная в броню, одетая металлом капсулы, казалось, опускалась на землю под взмахи мерцающих крыльев. Десантников называли «архангелами». Иронично. И ирония была злой. Архангелы не выжигали города…
- Будет сброс резервных карго-блоков в указанных на карте точках. Сразу скажу – на многое не рассчитывайте, блоки будут неполными. Бои идут везде, должны понимать, не маленькие.
- Хреново, - раздался злой голос десантника номер четыре, отказавшегося представиться. Он так и не свел с меня своего неприязненного взгляда. – Задача нарисована наспех, обеспечение – символическое, орбитальная поддержка накрылась, и единственный медик – сраный Бесцветный. Шшайт, это точно не подстава?
Теперь уже не только он, а все разглядывали меня.
- Бесцветный? Ты? Серьезно?
Да. Я Бесцветный. Один из тех немногих безумцев, которые решили отринуть все дрязги на Алингаарте, присоединившись к крайне небольшой секте тех, кому сам факт человеческой жизни был куда важнее, чем цвет знамени, развевающегося над столицей того куска земли, где тебе посчастливилось родиться. Именно это мне когда-то нашептала моя прим-мать, добившись свидания. Наплевать на генетический код, наплевать на цвет кожи и разрез глаз, наплевать на мировоззрение, с первых дней вдалбливаемое программами социальной кресценции. Все различия – лишь подчеркивают уникальность и ценность. И не могут являться поводом для вражды. Я это усвоил за те короткие десять стандартных циклов, которые мне дали на свидание с ней.
Я был изгоем всегда. Даже в нашем интернате, где меня воспитывал кибер Альс – модель ALC, с ферментированной ароматической гаммой, подогреваемой псевдокожей и усиленной структурой мимики, считалась наиболее удачной в плане педагогических воздействий на детские группы, удачно комбинировала объятия с коротковолновым эмпатическим излучением, а наказания – с поощрением и незаметными чрезкожными микроинъекциями эндорфина – даже там меня сторонились. На тестах я показывал недопустимо низкий уровень агрессии, обрубающий мне все перспективы работы в престижных направлениях – полиция мыслей, генная инженерия по производству супервакцин и идеальных вирусов, служба климатического контроля, десант тот же, с делением на группы принуждения, подавления, террора и миротворческие… Да, работа почетная и высокооплачиваемая, только везде, куда ни глянь, смысл ее сводился к одному – убийству себе подобных. Убивать я не хотел, и поэтому завалил все тесты, экзамены и экспериментальные адаптации, после чего сознательно отказался от принятия цветового идентификатора. Стал Бесцветным.
Медицинский сектор – не самый перспективный, поскольку всю работу все равно делали киберы, по сути – труд для таких вот изгоев, но это все, что мне оставалось. Не поняв тогда подвоха, я даже обрадовался… После интерната я с готовностью подставил свое предплечье под иглы дифференциатора, выпускающего меня во взрослую жизнь. И всю эту взрослую жизнь, а точнее – все четыре ее года, пожинал плоды своей недалекости, работая фельдшером по обслуживанию всего того, от чего меня воротило изначально: планетарных госпиталей, где восстанавливали силы «орбитальщики», размалывающие целые города шок-лучами; санитарных палаток боевых группировок, стаскивающих под их опалесцирующие своды (дезинфицирующее поле, соприкасаясь с маскирующим, создает забавный такой оттенок) орущих, дергающих обрубками ног и рук, с застрявшими в живых тканях кусками оплавленного металла, альт-солдат, искалеченных на рубежах фронтов свежеизобретенным «Айзенваффэ», раскатывающем оборонительные рубежи в блин; после были акушерские пункты на границе с Оранжевыми, где супер-стимулированные девушки, с сильными телами и пустыми глазами, рожали каждый день, отправляя своих многочисленных детей в аниматории, даже не давая им имена… смысла не было, жить им недолго, до первого дежурства на том рубеже, куда на этот раз хлынет волна нокса-газа, любимого и постоянно совершенствуемого Оранжевыми. Потом увольнение, высылка в дальний гарнизон, на границу, в одну из самых часто атакуемых баз класса «Зэтта». И на третий же день, как по заказу – небо обрушилось на землю. Сначала по нему прокатился тяжелый гул, резонирующий в неадаптированных имплантами ушах, после чего по всем коридорам базы загорелись бордовые огни. Тревога класса «Альфа-один». Хана всему…
- Бесцветный. Серьезно. Это что-то меняет – сейчас?
«Вууууууумп, вууууууууумп, вууууууууумп!» - звук заставил, кажется, потускнеть даже лампы освещения в отсеке.
- Это, ****ь, что? – взревел Ниит. Он, кажется, был тоже в курсе. – Они что, в край еб…
«ВУУУУУУУУУУМП!!!»
Транспортник нырнул – глубоко так нырнул. Освещение погасло, машина забилась в агонии, двигатели судорожно пытались выдрать хоть частичку кислорода из вакуума, созданного ударами о промерзшую землю капсул с антиматерией. Нас спасло лишь то, что капсул было мало, антиматерия там исчислялась в десятых долях от целого, а локус удара был не менее чем в трех сотнях километров от нас. Но «Кондор» затрясло так, что нас с Шшайтом снова швырнуло на пол. Десантники, подвешенные на эластичных стропах, заплясали, как мухи в паутине.
- ГОТОВНОСТЬ! – проорал командир, бросаясь по отсеку к своей, стоящей традиционно по центру, капсуле. Для медика капсулы не предусматривалось, он либо выпрыгивал из удачно приземлившего транспортника, либо раскладывался на атомы вместе с ним под ударом зенитного дезинтегратора. Я лишь вцепился в скобу на стене, наблюдая за происходящим.
- Ты сдохнешь, Бесцветный, - пообещал мне голос четвертого, безымянного, десантника. Пока еще белые (камуфлирующий блок жрет много энергии) пластины его брони зашевелились, приподнялись, словно перья птицы, демонстрируя мне на миг весь арсенал, которым вооружен элитный десант террор-группы. Гемодеструкторы, психоволновые излучатели, пылегенераторы с универсальными аллергенами, альго-профузоры рассеивающего действия, более банальные генераторы электрической дуги, лазерные «игольники» и распылители, плазменные пульсаторы, электромагнитные фокусированные излучатели… да кто до конца знает, что у них есть на вооружении. По сути, один десантник является полностью автономной боевой единицей, чье тактическое значение очень высоко. До тех пор, по крайней мере, пока не закончится заряд энергоблока его брони.
- Все мы сдохнем, безымянный! – проорал я. Рев за стенами нарастал, боюсь – в этот самый момент небо горело, и ему было не до разногласий ярого Красного с безразличным Бесцветным.
Я присел у края аппарели, прокручивая на дисплее шлема список препаратов, загруженных в ампулы медблока, кривясь, когда встречал устаревшие или откровенно просроченные. Выброс, могу предположить, через несколько минут, а еще через несколько – «Кондор» плюхнется на брюхо, раззявив пасть грузового люка, и я, выбравшись в темноту, растопырив антенны медицинской брони, буду ловить в ночи сигналы десантной группы, убивающей мирное население. Чтобы, получив один из них, врубить джамп-двигатели на голенях, взмыть в хмурое пустое небо, выбросив пять дежурных ракет (красные – вправо, влево, вперед, назад, белая – вверх, в знак того, что десантируется юнит медслужбы), приземлиться у груды оплавленной брони, активировать циркулярную пилу на левом предплечье, добраться до дрожащего дикой боли обожженного и искалеченного тела (медика дергают на себя лишь тогда, все максимально серьезно), найти вену, ввести зонд в средостение, установить ларингеальный комплекс…
- «Колан» - звену «Арес»! – ворвалось в уши. Умный кибер-диспетчер тут же отфильтровал шумы боя, проецируя крохотную фигурку перед глазами. Фигурка дергалась и дрожала – бой шел нешуточный, канал связи то и дело искажали пакетные передачи тактической информации и работа «глушилок» противника.
- Звено «Арес» на связи! – отозвался командир. – Командующий звена Шшайт.
На миг вызывающий помедлил – время ушло на кодирование и канала, и некстати названной настоящей фамилии старшего террор-группы.
- Отмена миссии, Шшайт! Отмена всего!
- Отмена?
Десантники окаменели в своих ложах.
- Да, отм…. – в эфир ворвался дикий рев тяжелого лазерного «веерника», раскидывающего энергетические импульсы по целям. – Отмен…
Рев повторился.
- Не принято, «Колан»! Подтвердите информацию!
- «Арес», слышишь? Нам пиз… - снова эфир забил визг компенсатора, давящего обратное излучение оружия, жгущего что-то в пределах видимости. – Слыш….. ши…
- «Колан», связь неустойчива, - если бы не закрытое забрало шлема, я бы наблюдал, как на щеках командира террор-группы играют желваки. – Повторите!
- … выброс мутагена… их мать… по договору…. Граница та же, с-сука, но индекс распростра…. как принял? Три и восемь, «Арес»? Три… мь, инд… дь их мамаша… эвак… не успели никого…
Связь оборвалась.
- А сколько индекс распространения мутагена по договору? – спросил я, холодея. Сывороток, в таком-то количестве, на базе точно нет….
Командир молча поднял забрало, посмотрел куда-то сквозь меня.
- Ноль-три, Бесцветный. Ноль-три... такие вот дела.
Ноль-три. И три и восемь. Просто цифры, и разница в них не такая большая. Если бы речь шла не о ракетах с новым, более вирулетным мутагеном, рванувших у края договорной территории, рассыпавшихся на мелкую, почти незаметную глазу, пыль. И такая скорость распространения облака могла говорить только об одном.
Ногами, закованными в боевую броню, я почувствовал легкую вибрацию. «Кондор» уходил с траектории атаки – разговор дублировался в кабину пилота.
- Нашей базы уже нет, - тихо, словно сам с собой разговаривая, произнес Шшайт. – И всего побережья – нет. Ничего нет. И сесть нам уже негде. Там все… сплошная отрава.
- Наши действия? – спросил кто-то из террор-группы. Кто – я даже не понял.
Какое-то время командир молчал.
- Никаких. Закончились наши действия…
Где-то очень далеко ударила запрещенная всеми договорами первая сверх-ядерная бомба, выжигая землю на километры вглубь, испаряя моря, сминая горы, превращая их в полыхающие равнины, которые еще очень нескоро станут источником жизни.
Я закрыл глаза.
К чему все это было, вся эта цветовая маркировка тех, кто населял Алингаарт? Красные, Серые, Лиловые, Алые, Розовые… к чему? По всей планете сейчас шла резня, рухнуло хрупкое перемирие, и те, кто еще способен был держать в руках оружие, использовал его – для того, чтобы убивать. Убивать потому, что ты клон, потому, что ты кибер, потому что ты ген-адаптирован, потому что ты снабжен блоками регенерации, инкубации, евгенической гравидиации… просто потому, что ты не похож на них, награжденных иным цветом от рождения. Нас, Бесцветных, именно поэтому и поливали грязью – мы изначально старались быть непохожими на всех. Просто потому, что нам претило ненавидеть тех же человеческих особей, с тем же генным кодом и набором хромосом, с таким же цветом крови, бегущей по сосудам – ненавидеть по причине того, что горстка людей, осевшей на верхушке власти, посчитала это благим и богоугодным. Их Бог это одобрял, я помню. Поэтому Бесцветные были и вне религий…
Удар бросил меня на пол.
- СУКА! – орал безымянный десантник, неизвестно когда успевший выбраться из капсулы. Его оружие было пока блокировано инактивирующим полем транспортника (были случаи детонации), иначе он бы уже растер бы меня в пыль.- ПАДЛА! МРАЗЬ! ДОБИЛСЯ СВОЕГО! ТВАРЬ БЕСЦВЕТНАЯ! СУКА!
Ни командир, ни прочие члены десантной террор-группы не мешали избиению. Они просто молчали, кажется – молились. Смешно прозвучит – не мешал и я. Даже когда треснул колпак шлема, и осколки ферропласта впились мне в лицо. Я молчал, когда его ноги ломали мои ребра, когда усиленные дубль-мускулатурой кулаки сносили остатки медброни, добираясь до моего тела, когда его пальцы, унизанные телескопическими титановыми когтями, снабженными инъекторами нейротоксина, рвали мое горло. Я молчал.
Этот десантный борт обречен. И я обречен вместе с ним. Нам даже некуда приземлится – база «Зэтта-Вальсар», как и ближайшая «Зэтта-Айкин», уже не существует. «Кондор» будет просто лететь, вперед, бесцельно, пока не иссякнет топливо, и он не рухнет вниз. И этот безымянный десантник, убивающий меня сейчас – он приносит мне избавление в виде яда, разливающегося сейчас в моих венах и артериях.
Я лежал на полу десантного транспортника, летящего в никуда. Мое тело горело – нейротоксин струился по сосудам. Я молчал. Потому что подо мной горела вся планета. Уже мертвая, расплавленная ядерными и мезонными ударами, залитая вирусными болюсными сбросами с параорбитальных контейнеров, сожженная всеми видами излучений, спекшаяся в камень, в стекло, в жесткий гребенчатый ггарб, который долго будут разгребать те, кто снова захочет основать тут колонию….
Красные, Оранжевые, Желтые, Зеленые, Голубые, Синие, Фиолетовые. Поделившие этот мир по цветам и их оттенкам, познавшие все чудеса высоких технологий – вы все свели к глупой борьбе ради борьбы. Поставив борьбу выше логики. Оправдав эту цель всеми доступными средствами.
Под днищем «Кондора» что-то тяжело заворочалось, заставив ребристый решетчатый пол на миг съежиться. Умирая, я успел увидеть, как десантники падают, обрывая фиксирующие эластоленты своих капсул. Не знаю, что они успели увидеть в яркой вспышке, сожравшей десантный отсек корабля террор-группы "Арес" базы «Зэтта-Вальсар».
Я успел увидеть Бога.
Он был Бесцветным. Точнее – многоцветным, как та радуга, которую я видел лишь единожды в жизни (служба климат-контроля упустила одну тучу мимо сельского кластера). Я, маленький и наивный мальчик, стоял на коленях на чешуйках фотоэлементов крыши интерната, расширенными глазами глядя, как растягивается над горным ущельем, мрачным и черным, дуга невиданного для меня, воспитанника Красного Сектора, цвета. Всеобщего. Объединяющего. Гармоничного.
Каждый цвет – хорош сам по себе. Но именно в смешении – прекрасен.
Наверное, это и хотел донести до нас тот, кто когда-то оживил бесплодные равнины Алингаарта.
Он хотел создать прекрасное. А получил – нас, гибнущих в десантном отсеке падающего на горящее после удара мезонных бомб плато транспортника, шестерых глупых особей. Последних из всего, что остались на этой, уже мертвой, планете.
Умирая, я смотрел на Бога.
Кажется, он покачал головой и разочарованно вздохнул.
Не помню.
Честно – не помню. Перед моими глазами стояла только радуга. Выгнувшаяся с небес до земли. Яркая – в серой мути дождя.
Бесконечно прекрасная.
04.10.2016