Оставаясь наедине с собой, меня посещали смутные сомнения: правильно ли я поступаю или снова играю с огнем? Уже не было пути назад, а дорога вперед казалась такой же логичной, как и две параллельные линии на ладонях чужой судьбы. И лишь нечаянно появившееся чувство мое оправданье. Ведь с Любой мы были мысленно неразлучны и ночью, и днем, и на далеком расстоянии друг от друга. Даже когда я уходил в астрал своих тайных, тревожных дум. Однова в луна-парке, играючи, договорились: в ночные минуты смотреть на полярную звезду и представлять, что ее мерцающий свет отражает наши желания, - почти каждый раз угадывали о чём. Конечно, это плохо действовало в солнечные дни и пасмурные ночи, но, все же, было лучше, чем изнывать от долгого ожидания знакомых шагов. Абстрагируясь от неумолимой реальности, я свыкся с тем, что она у меня есть и никуда, ни в какие дали не денется... а на дворе хитро улыбалась последняя весна моей холостяцкой жизни…
Как-то кубарем прошел наш конфетно-букетный период. По уши влюбленный в долго игнорированную моим невниманием девушку, я упивался её неафишированным естеством бегущей по волнам ундины, и мизинчиком не смея прикоснуться к той красоте. Мне хватало ее живой картинки. Ведь она слишком хорошо была сложена природой, чтобы простые наряды мешали моему созерцанию. Однако наши глаза, жадно изучая друг друга, очевидно, хотели большей близости. Когда мы дошли до поцелуев, я не посмел ее дальше держать в неведении и рассказал о том, что угнетало мое сознание столько времени… Люба, насупившись, не укорила, она просто дослушала и ушла. Если б я тогда смог что-либо изменить, отдал бы полжизни чтобы ее вернуть, а вторую половину, - чтобы сделать счастливой, но чудес не бывает... Или бывают?
С того неотвратимого признания Люба пропала. Мы сдавали зачеты, лепили шпаргалки, готовясь к тяжелой летней сессии, а нашей коллеги нигде не было. От возмущенного деканата послали в её родной город каких-то курьеров узнать в чём дело, затем что трехнедельное отсутствие на факультете иностранных языков означало, если не верное отчисление, то уж однозначно - гарантированный академ. отпуск. Нашли беглянку в крайне подавленном настроении и никто лучше меня не знал, кто в этом виноват… Кое-как уговорили приехать на сдачу экзаменов… Люба вошла в наш учебный корпус дотла отрешенная, в сопровождении своей мамы, уверен, одной из самых добрых матерей на свете. Я хотел пасть им в ноги и взмолить прощения, да стало зазорно наблюдавших за нами въедливых глаз деканши, которая, незадолго до этого, громко съязвила, что "мне следовало бы определиться на ком я женюсь, на Татьяне М., или на Любови Л.!" Мать и дочь смотрелись молодыми сестрами милосердия, лишь одна была немножечко взрослее. Обе взглянули в мою сторону с укоризной, ничего не сказав, их оценка ситуации и в отсутствии слов была предельно ясной… Каким-то чудом все утряслось и Люба была допущена к экзаменам, но, с горем пополам сдав их, опять испарилась…
Свадьба прошла 28 июня, 19.. года, не без сюрпризов и даже не без эксцессов. Спервоначалу, "стыдливый" женишок с неестественно улыбающейся обручёнкой спели гостям песню Вахтанга Кикабидзе... "Проводы любви" (хотя оба знали, что никакой любви и в помине не было). Засим, он же, развязно потанцевал с блондинистой дамой, демонстративно мацая той широкое седалище (а эта была замужняя Танина родственница)! Поскольку мадам никак не сопротивлялась, ошарашенные глаза свадебников сочли это за грубую, неуместную шутку обоих. Но, завидев стройную девушку с огромным букетом роз, тщетно пытавшуюся пробраться на торжество и выпроваженную по требованию разъяренной невесты на улицу, кое-кто уже стал догадываться о искуственно-восторженной обстановке плохо срежисированного спектакля. И только глупые ночные мотыльки, углядев догоняющего заплаканную незнакомку жениха, их обреченные взгляды, да пятном крови на асфальте распластанный сноп цветов, ни о чём не заподозрили...
Сразу за экстравагантной свадьбой, ничуть не располневшая, порхающая стрекозой Таня, поехала за компанию с моей семьей на море, отдыхать, клянчить деньги у мамы и доставать капризами моего младшего брата, я же оставшееся лето отработал стройотрядовскую практику на Энской ТЭЦ. Что мастырили мы в той организации, пилили, строгали, клепали или расклепывали, - давно предал забвению, но разрозненные обрывки памяти нашептывают: первым делом мы там сачковали, ловя кайф сигарет, загорая и купаясь нагишом в зеленовато-мутной воде охладительных бассейнов. Очевиден единственный, пока неопровержимый факт - мы на её охраняемой территории ничего не сломали и не слямзили, эта станция и после того летнего студенческого нашествия давала городу необходимое тепло и мегаватты электроэнергии.
По приезду с Черноморского побережья моя нагловатая супружница "обустраивала с таким трудом вымоленное её матерью у нашего проректора квартиру для молодожен"… Так она трепалась каждой встречной козе, дразня гусей своих не совсем радостных и не совсем подруг, на поверку проводя ежедневные сон-тренажи в малюсенькой комнате новой БАМ-овской (нынешний микрорайон "Тракия") общаги. Это дразнилово кончилось тем, что к первому сентября нам пришлось оттуда съехать, со всем нашим свадебным скарбом, потому что кто-то, не знамо кто, написал донос "кому надо". По закону, как городской иждивенке, ей, оказывается, не полагалось никакого казённого лежбища, окроме тюремного. Она осталась у родных корневищ, проводить последнюю педагогическую практику в своей бывшей средней школе, а я уехал с третьим курсом "лягушатников" на стекольный завод в город Цветков, куда нас Партия послала подкрепить расшатавшиеся подпорки советской экономики. Ночевать приезжал (или добирался пешком) в свой посёлок, благо он располагался рядом - в 4-х километрах от районного центра.
Надо сказать, что Татьяна навещала меня в каждый погожий день и не только для имитации супружеского долга и контроля мужниной несвободы, а ещё с целью выцыганить у моего сердобольного отца советских денег на всякую несоветскую дребедень. И он давал ей понемногу из всего малого что мог, поскольку мама была на повышении квалификации в столице и увезла с собой резонную часть их невеликого капитала. Ничего по существу не делая взамен, ни в хозяйстве, ни в плане склейки нашего разбившегося кувшина доверительных отношений, она предъявляла мне финансовые, бытовые, эмоциональные и прочие растяжимые претензии…
Спору нет, я тоже не подарок, а обыкновенный среднестатистический романтик, с чуть съехавшей от мрака семейной действительности крышей. В один из дней, в ходе нашей грызни, одна моя чересчур натянутая струна не выдержала и, лопнув на самом немузыкальном месте, отвесила ей леща. Тотчас Танюша побежала жаловаться своим родителям, да так быстро улепётывала, что при всей моей спортивной выкладке не догнал! Пришлось подшпоривать колесного калымщика до упора...
Тесть было метнул пару молний, запугивая ежа голым задом, но нас условно и насилу помирило позднее время - ночью в городской квартире непродуктивно ругаться, органы по охране правопорядка тогда меньше дремали и на вызов встревоженных шумом граждан выезжали без раздумья…
По случаю той оплеухи мои “родственнички” не подали жалобу ни в институт, ни в милицию, это им опосля предстояло сотворить, доколе терпеливо ждали, теша себя надеждой, что мы перебесимся и потом для их "доци" будет всё тип-топ. Напрасно надеялись, однажды заряженное нелицеприятной ложью ружье должно было в кого-то выстрелить и попасть...
http://www.proza.ru/2016/10/10/13