Коллаж

Майя Уздина
Коллаж.
Не думала, что вернусь к запискам и воспоминаниям. Заболела серьёзно, главный вопрос был не когда, а как? Простилась с мужем, вместе прожили 63 года, поблагодарила судьбу за всё -  и за трудности и за постепенную возможность осмыслить всё происходящее и за замечательные годы общения с читателями. Вспоминаю первую книгу «Я помню», далеко не совершенную - боялась  писать много, позже даже в заглавии седьмой главы обнаружила перепутаное имя Твардовского, писателя, которому посвящена книга – его назвали Александром Трофимовичем.
Почему же только два поэта писали о сталинских репрессиях? Ахматова «Реквием» и Твардовский «По праву памяти?» Хотя подвергались репрессиям многие. Об Ахматовой рассказывала преданная ей больная, слепая, готовая в любую минуту ехать к подруге Лидия Корнеевна Чуковская. В свою очередь, о Чуковской рассказывал замечательный драматург Леонид Зорин, его воспоминания легко найти у меня.
Постоянное чувство вины, ощущаемое замечательным поэтом Твардовским, подтолкнуло его к созданию этой поэмы и шедевров отечественной поэзии. Только ранняя, тяжелая смерть освободила его от этого чувства. «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда окончилась война», «Я знаю, никакой моей вины»…
Мои записки о разном, они совершенно не претендуют на  истину. Разные люди, разные судьбы, книги и истории.
Ежегодно, поочерёдно, по несколько раз приезжают навестить меня из Москвы дочь и внучка. Привозят  бытовые подарки, а главное – книги. В позапрошлом году привезли  книгу Рене Герра и Аркадия Ваксберга «Семь дней в марте». Книга  о первых русских эмигрантах. Меня поразило обилие информации, по непонятным причинам скрытой от нас. Например, зачем утаивать, что Мур – сын  Марины Ивановны Цветаевой вовсе  не сын Сергея Эфрона, а сын  другого мужа – друга Сергея  - Родзевича  Константина Болеславовича? Поскольку книгу в интернете нельзя было разыскать, я пересказала её и составила алфавитный указатель к именам, названным в ней. Для непосвященных, таких, как я, нашла много интересного.
А между тем давно вышел в свет двухтомник Мура. Мальчик пытался  найти своё место в жизни, но погиб в начале войны. Это и о нём:
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме…

Цикл этой работы называется «Возвращение».
Трижды я прощалась со своей библиотекой. Первые книги- собрание сочинений А.С. Пушкина были куплены мною на деньги, подаренные мамой на платье. Это небольшого формата книжечки из букинистического магазина, напечатанные на рисовой бумаге. Их мне жалко, как жаль седьмой том  «Евгения Онегина»,с комментариями. Помню лишь подпись на книге, подаренной за успехи в обучении в ремесленном  училище  :  Гриб Р.И.

В прошлом году девочки привезли мне грандиозный подарок. В издательстве  Алетейя в Санкт-Петербурге напечатали  семь томов моего старинного друга Владимира Порудоминского, автора многих биографических книг по истории русской литературы и русской культуры, выходивших в серии «ЖЗЛ»,  он составитель и комментатор изданий русских классиков(Л. Толстого, Тургенева, Гаршина, Чехова). Совместно с Натаном Эйдельманом он подготовил книги «Болдинская осень», «К нам едет ревизор», «Счастье, которое меня ожидает»(Молодой Толстой). В этом издании есть и новые книги, среди них «Пробуждение во сне». Это биография прожитой  автором жизни, называемой  «другой реальностью». В эту реальность он погружён не меньше, чем в реальность мира, который нас окружает. Погруженность в прошлое, освоение его воображением, по существу , и есть жизнь автора в настоящем и будущем. Серия Историческая книга 2004 год.

Уже давно книги я не покупаю. Причины разные. Но недавно прочла в интернете Аркадия Ваксберга «Конец  Буревестника». Когда встал вопрос о подарках, просила у дочери  привести мне две книги. Есть в России новая сеть  Оzon.ru- копеечных книг, две из них  - Михаила Зощенко и первую книгу  Аркадия Ваксберга «Не продаётся вдохновенье», М,1990 г. мне во второй день пребывания в больнице привезла дочка.

Книга, иллюстрированная Борисом  Мессерором, имеет посвящение : «Памяти матери, которая двадцать лет ждала эту книгу, но так и не дождалась». С опозданием на двадцать лет вышли и продолжают выходить книги, составляющие гордость русской и мировой литературы. А эта небольшая, скромная книга, не претендующая ни на какое новое слово в литературе или истории, объединена  с теми книгами эпохой, временем,  страхом свободной, независимой мысли. Время хорошо поработало над книгой,  сейчас бы автор написал  её современней, избегая многих «возвышенных» выражений, но проблемы, бывшие  тогда, остались. Многое заинтересовало меня, даже прежде знакомое.
Вот о Чехове - «История одной кабалы» мне хочется напомнить Вам, дорогие читатели.
Антон Павлович Чехов подводил итоги двадцатипятилетней работы. Не писательские – житейские. Денег не было совсем. Сколько он задолжал издателю Суворину – и сам не знал. Тот обещал начать выпуск полного собрания сочинений, но начала не было видно. Хотя гонорары за последнее время поднялись, денег едва хватало, чтобы свести концы с концами.  Жизнь дорожала. Жить на  севере он не мог, в Ялте квартировал, платя втридорога и терпя все тяготы скитания по чужим углам. То и дело шла горлом кровь. Антон Павлович бодрился, успокаивал близких. Но он был человек деловой, от мира сего. В ответе на предложение  издателя Маркса, издавать его книги, он ясно написал: «-Всё что есть из старого и что найдёт достойным.» Надо было  сменить издателя. Чехов решился на этот шаг сразу, безоговорочно, ни с кем не советуясь,  не поставив никаких предварительных условий.  Заключая договор с хитрым и расчётливым Марксом, Чехов получал семьдесят пять тысяч рублей, но «оградил свой интерес» правом отказаться от любого произведения, сославшись на его  низкое литературное качество. Сделка состоялась.  Четыреста рублей на нотариальные расходы - это последнее, что удалось урвать  у Чехова в последнюю минуту. Маркс платить сполна не хотел. А Чехов шутил:  «Теперь я могу есть свежую икру, когда захочу. Авиловой : «Если попаду в Монте-Карло, непременно проиграю тысячи две»…Он и радовался и шутил. К шутке примешивалась горечь. Я продал Марксу всё и прошедшее и будущее. Денег он сразу не получил. Платить сполна Маркс не захотел. Прибеднялся, хитрил. А пока вот что: …  «Нельзя ли взять у кого-нибудь в Москве тысячу рублей взаймы?» Сижу без гроша.  Из письма Книппер: «Денег нет, совсем нет, и я занимаюсь только тем, что прячусь от кредиторов».
Первая получка целиком ушла на раздачу долгов.  Больно задевает  деликатнейшего и ранимого человека цинизм хищника. Чехов просит платежей, а Марс высылает ему в счёт аванса две тысячи. Жизнь другой иллюзии была не длиннее. Ни аккуратности, ни порядка, ни культуры. «Убедительно прошу Вас сделать распоряжение всякий раз строго держаться моего списка, чтобы рассказы, написанные в позднейшее время, не набирались и не печатались вместе с ранними. Не успели ещё высохнуть чернила на договоре, как Маркс стал угрожать Чехову карой и судом.  Договор обязывал Чехова платить огромную неустойку - пять тысяч рублей с авторского листа, в случае, если он передаст какое-нибудь сочинение другому издателю. А Суворин поспешил без ведома автора начать печатать новые произведения Чехова. У него  ещё оставался запас. Чехов перестал быть хозяином своих творений. О Суворине:  «Он лжив, ужасно лжив». Однажды Чехов получил письмо, глубоко взволновавшее его. Писал А.В. Ивановский, редактор  «Архангельских губернских ведомостей»:   «В здешней больнице Приказа общественного призрения ужасные  беспорядки, а по отношению умалишённых даже истязания и полнейшее отсутствие какого-либо медицинского  присмотра и ухода. Доктора не обращают на душевно больных никакого внимания или  участия. Единственное средство обратить их внимание - пропечатать в местном органе Ваш, точно снятый с действительности, рассказ  «Палата № 6», на что почтительнейше и  испрашиваю Вашего благосклонного разрешения». Маркс отчитал Чехова, как приготовишку, и отказал. К тому времени Маркс собрал жатву с чеховских книг и решил прибрать к рукам книги  других писателей. Издатель связал Чехова по рукам и ногам. Предложение Горького - найти деньги и отказаться от договора не пришлось писателю по душе.   Чехов  оставался Чеховым. «Маркс сейчас очень болен. Я могу разорвать наши отношения не иначе, как только лично поговорив с ним. Так, здорово-живёшь, он ни за что не пойдёт на это, ибо сей разрыв, помимо всего прочего, лёг бы пятном на его  издательскую репутацию». Разрыв не состоялся. Чехов нытиком не был, не жаловался. Писатель Н.Д. Телешов задумал издание книги, которая при объёме в триста с лишним страниц стоила бы всего  двадцать копеек. Такая книга была бы доступна многим читателям. «Всё моё принадлежит Марксу» - коротко ответил Чехов. За год Маркс выручил  деньги, уплаченные Чехову, за следующие два года – утроил сумму. Одновременно подарив автору  множество книг в роскошных переплётах. На том и закончилась первая попытка Чехова уладить дело миром, апеллируя к справедливости и порядочности. Маркс понимал, что в любую минуту дело может принять неожиданный оборот. Чехова читали, он пользовался небывалым успехом, создавал новые прекрасные произведения. История могла скомпрометировать Маркса. Сохранились две расписки Чехова, последние в истории их взаимоотношений – где оговорено, что Маркс,  будучи обязан по договору заплатить по 450 рублей за лист, добровольно платит по 1000. – захочет – платит, захочет- переплатит. Чехов вынужден приносить Марксу  свою «сердечную благодарность» за «великодушие». Друзья и почитатели Чехова решили добиться освобождения Чехова от издательского ярма.
«Двадцать пять лет работает А.П. Чехов и  все эти годы неустанно будит он совесть и мысль читателя своими прекрасными  произведениями, облитыми живой кровью его любящего сердца, и он должен пользоваться всем, что даётся в удел честным работникам, - должен, иначе всем нам будет стыдно. Создав ряд крупных ценностей, которые на Западе дали бы творцу их богатство и полную независимость, Антон Павлович не только не богат - об этом не смеет думать русский писатель, - он просто не имеет того среднего достатка при котором много поработавший и утомлённый человек может спокойно отдохнуть без думы о завтрашнем дне. Иными словами, он должен жить тем, - что зарабатывает сейчас ,- печальная и незаслуженная  участь для человека, на которого обращены восторженные взоры всей мыслящей России, за которым, как грозный укор стоят 25 лет исключительных трудов, ставящих его в первые ряды мировой литературы…   Под письмом  должны были поставить подписи Горький, Л.Андреев, Ф.Шаляпин, профессора В.О.Ключевский, С.А.Муромцев,  писатели Бунин, Серафимович, Вересаев, Телешов, Найдёнов, Чириков, А.П.Ленский, В. И.Сафонов, знаменитый адвокат  П.Н.Плевако и др. Устроители хранили свой замысел в тайне. И опять же, всё тот же, истинно чеховский довод: «Подписывал договор в здравом уме и твёрдой памяти, никто не неволил, а что продешевил, так Маркс за это не ответчик…»  В «Знании» Чехов опубликовал «Вишнёвый сад». Сборнику придали филантропический характер. Через две недели Чехова не стало.
Горькую перебранку затеяли издатели  над гробом писателя. После кончины Чехова на венке Маркса была лента с надписью: «Незабвенному  сотруднику и дорогому другу». Но немедленно надпись была заменена на «Незабвенному сотруднику».
Маленький, уютный домик в Ялте, зачехлённая мебель, всюду сухие цветы. Мы любим Вас, дорогой Антон Павлович. Мы всегда вместе с Вами.

Соседи по палате.

 Рассказ  внучки молдавского деда Харитона.
Молодой ещё боец сражался с фашистами. В 1943 году за успехи был отпущен на побывку в родное молдавское село.
Тогда же Елизавета понесла от него ребёнка – отца Леночки. Лена и рассказала о жизни своего деда. Вернувшись прямо от Рейхстага, израненный, контуженный, обвешанный медалями и орденами, Харитон не унывал. На каждую вечеринку надевал свои награды, и не было женщины, с которой он  не  пускался бы  в пляс. Бабка Елизавета родила ему девять детей. Не обижались другие женщины села и близлежащих молдавских посёлков. Работая охранником у председателя колхоза, Харитон честно заботился обо  всех своих подругах и их детях. Помогал в период  сбора винограда, развозил мешки заработанного зерна, заготавливал каждой подруге дрова на зиму. В праздники закупал в городе Котовске соленую рыбу и одаривал ею всех. Первая и самая любимая внучка-красавица Леночка вышла замуж. Получила от колхоза землю – шесть соток, а когда приехала посмотреть на своё богатство, ахнула. На участке был поставлен фундамент деревянного дома и уборная. Это дед постарался: «Вот, поставил я Вам первый дом!» Хоронили его в шестьдесят пять лет. По обычаю - причитали, громче всех причитала подруга из соседнего села. Спрашиваю у Леночки: «Как же между собой  разбирались все женщины?»-  «Все были вроде родственников, если в семьях заболевали, и умирали, а бывало и такое, старались помочь».
Сама Лена потеряла сына, заслуженного футболиста, баскетболиста. От ушибов головы начался у него рак мозга. Пять лет боролась мать за него, но  бесполезно. А несколько лет назад муж пожаловался на боль в сердце. Пятидесятилетнего мужчину положили  в  кишинёвскую  больницу. Но даже не обследовали. Через пять дней умер он  от инфаркта.

Перемена декораций.

Каждый гражданин Израиля платит страховку. В трудный момент непростого возраста приходят  специалисты и решают, нужна ли помощь. Иногда эта помощь даётся ненадолго, в зависимости от заболевания на несколько часов. Такую помощницу называют  Метопелет. Мне помогают три раза в неделю. После восьмидесяти лет в доме больного устанавливается кнопка. Обязанность больного –звонить еженедельно. Я этого не делаю. Когда дышать стало трудно, по требованию дочери, нажала я на кнопку. Но говорить не смогла. Меня услышали, зафиксировали,  откуда звонок и сказали: Майя, сядьте на стул, сейчас за Вами приедут. Через несколько минут с кислородным баллоном везли меня в больницу Ротшильда, подаренную им городу.
Продержав довольно долго в приёмном покое, где делают все анализы, включая рентген, привезли в палату на четыре места. Каждая кровать с тумбочкой, отделена  шторами. При осмотре, мытье, процедурах, шторы закрываются.
«Здравствуйте, меня зовут Ольга. Я из тюрьмы». Молодой весёлый голосок».
История Ольги, дочери турецкого подданного.

Есть в Израиле знаменитый, всемирно известный курорт на Красном море. Однажды я там была, но я не любительница таких мест. Там веселятся,  проходят джазовые фестивали, выставки, развлекательные программы. Там она и жила. На празднике жизни. «Оля, у тебя восточное лицо»- сказала я. Её мама приехала из Белоруссии, влюбилась в строителя. Позже узнали они, что  папа из Турции, где у него трое детей. Закончив работу по контракту, он вернулся в Турцию. А Ольга жила и наслаждалась. Но пришло время, призвали Ольгу в Армию.  Прослужив какое-то время, она смылась, на неделю, дезертировала. Много ли ума есть у девятнадцатилетней  девочки? Её застукали и посадили в тюрьму. Там она простыла, попала в больницу. Ежедневно навещали  и проверяли армейские посланцы. Проводили беседы. Скоро выписали, отправилась она обратно в тюрьму. Но успела нам, соседям по палате,  и спеть  и  высказаться.

Ещё одна история,  история жизни бабушки.

Всё не могла я понять, на каком языке разговаривают многочисленные родственники девяностолетней бабушки. Ещё две недели назад она всё понимала. Сорок лет назад приехала она с детьми из Румынии  в Израиль. За долгие годы семья разрослась, сын стал известным архитектором, внук  больше двадцати пяти лет служил в Армии, были ещё внуки, их жены. Поток посетителей был нескончаем. Каждая семья имела  хорошие квартиры. Бабушка жила в пригороде Хайфы. Помогала ей молодая молдавская женщина. Жила она в Израиле по визе. Работала 24 часа в сутки, с двухчасовым перерывом. Получала от государства тысячу долларов, что в Молдавии составляет восемьдесят тысяч рублей. После года работы положен ей месячный отпуск. Однажды дочь бабушки отпустила Татьяну  вечером домой, заверив, что медперсонал присмотрит за бабулей. И вообще она сдаёт маму в дом престарелых. Такие дома (Бейт тавоты) выручают многих престарелых людей. Больные, особенно ничего не понимающие, с диагнозом  Альгцеймера могут включить газ, уйти из дома и потеряться, и вообще есть люди пытающиеся попасть в такой дом. Когда меня возили на море, приезжал из такого дома автобус и привозил на несколько часов своих пациентов.  Среди них были и колясочники и вполне приспособленные люди люди. Сотрудников, ухаживающих за ними, было много. Старики  пели, угощались мороженным. Потом автобус увозил их домой.

 Но я не хочу в такой дом. И бабушка не хотела. Ещё две недели назад, она  хорошо соображала. Когда она поняла, что её ожидает, она горько плакала. Турецкая  дочь Ольга, ещё не  отправленная в тюрьму, сказала бабушкиной дочери: «А я свою маму никогда не отдам в дом престарелых».



Бабуля была беспокойная. Весь день она раскладывала разноцветные салфетки, посыпала их чем-то. «Что она делает?» просила  объяснить Татьяну. «Готовит обед». И тут случилось неожиданное событие.


Перемена декораций.

Всех выписали. Остались в палате я и бабушка. Началась грандиозная уборка, подготовка к новому году.  Мыли хлоркой кровати, тумбочки, сняли шторы, для чего прислали русскоязычного парня, лет сорока. Удалой молодец  явился с высокой стремянкой. Забравшись на стремянку, прыгал по палате, рискуя свалиться.  «Не скачи, упадёшь, удовольствия никакого не получишь, но жертвы будут!» Меня с  вместе с креслом переселили временно в коридор. Через несколько часов уборка закончилась. 

Когда вернулась, была потрясена картиной. Абсолютно голая бабуля, пыталась выбраться из кровати. Я увидела последний секрет женщины. «Даная»! Такая красавица! Беспомощная сама, я не знала, как помочь. К счастью, проходила мимо русскоязычная женщина. Её  и попросила вызвать медперсонал. Пришли медики, водрузили обнаженное тело на место, проделали необходимые процедуры.
Принесли чистые шторы, явился  рабочий, развесил. Порядок был восстановлен.


ПЕРЕМЕНА ДЕКОРАЦИЙ.

А я  добралась до Михаила Зощенко. Сколько надо обдумать, сколько вопросов не получат ответы?


Медленно, внимательно читаю каждый рассказ, пытаясь проникнуть в душу автора. Читаешь  - смешно, прочтешь - грустно. Он не смеялся над своими героями, он жалел их.  Он любил этих несчастных, запутанных и вырванных из жизни людей, страдал, улыбаясь.


Читала всё подряд, даже воспоминания о Ленине.

Во внешности Михаила Зощенко, в манере себя держать, было что-то, что  сводило с ума многих женщин. Он не был похож на роковых кинокрасавцев. Но его лицо казалось освещенным экзотическим закатом.
Темные карие, задумчивые глаза. Ровные белые зубы. Маленькие руки. Безукоризненно зачесанные волосы.
А главное-  д е л и к а т н о с т ь.

Возвращаясь с похорон матери, встретился Михаил Зощенко со знакомой Верой Кербиц.   

Постояли, поговорили.  «Похоронил маму? Пошли ко мне!»
Брак оказался долгим, но не таким счастливым. Вскоре в «Доме Искусств»,писатель получает комнатку, где живёт и работает. Там же на керосинке готовит себе незамысловатую пищу.



Журналист Л. Гендлин слышал от Зощенко историю его жизни в краю вечной мерзлоты. Бесхитростные поморы ему нравились. В Мезени Зощенко встретил синеокую красавицу Ладу Крестьянникову. В 23 года у нее уже было трое детей. Муж ее пропал безвести в море. Лада не верила в его гибель и ждала. Зощенко попросил Ладу разделить с ним одиночество. Но Лада сказала: «А что будет потом? Пройдет восторг первых ночей, наступит обыденность, вас потянет в Ленинград или Москву». Но Зощенко не мог отвести глаз от этой женщины - ему нравилась ее воздушная походка, певучая образная речь, и то, как она работала – убирала, стирала, готовила. Она не жаловалась на судьбу, не роптала, все делала легко, с удовольствием. Когда засыпали дети, она брала в руки старенькую гитару и пела старинные песни и романсы. Михаил Михайлович не мог понять, откуда она брала силы, какие соки питали ее светлую душу?

Зощенко попросил Ладу разделить с ним одиночество. Но Лада сказала: «А что будет потом? Пройдет восторг первых ночей, наступит обыденность, вас потянет в Ленинград или Москву». Но Зощенко не мог отвести глаз от этой женщины - ему нравилась ее воздушная походка, певучая образная речь, и то, как она работала – убирала, стирала, готовила. Она не жаловалась на судьбу, не роптала, все делала легко, с удовольствием. Когда засыпали дети, она брала в руки старенькую гитару и пела старинные песни и романсы.

Зощенко не переставал ей твердить, что в этом ледяном краю она пропадет. «Нет, - отвечала Лада, - ошибаетесь. « Мой отец – священник, его с матушкой расстреляли в Кронштадте большевики. Вообще-то мы из Пскова, а сюда нас сослали...»

Зощенко, гонимый своей тоской, уехал. Города сменяли друг друга: Псков, Новгород, Курск, Брянск, Орел, Владимир, Суздаль, Тамбов... Писательский Союз направил Зощенко в «творческую командировку» на Беломоро-Балтийский канал. Первым ужасным потрясением в его жизни было отравление газами во время войны. Второе не менее тяжелое потрясение - встреча на дальнем лагерном пункте с Ладой – грязной, в дырявой телогрейке. Он не удержался, спросил про сыновей с царскими именами. Она безразлично ответила, что об их судьбе ничего не знает. Вернувшись домой, Зощенко послал ей посылку с теплыми вещами и продуктами. Он хотел написать повесть о женщине-лагернице, сделав прообразом Ладу, но из этого замысла ничего не получилось.

Есть ещё одна женщина.Неизвестная, единственная стенографистка,присутвовшая  на обсуждении ждановской речи.
: "Извините, что запись эта местами приблизительна, я тогда сильно волновалась, и слёзы мешали". Подписи не было.

Эта незнакомая с Зощенко лично, но наверняка читавшая его произведения женщина проявила подлинный героизм: сидя на сцене сбоку, за маленьким столиком, она не могла поднять глаз на Зощенко и вникнуть в происходящее. И, однако, лучше многих поняла, что Зощенко не мимолётное явление, что речь его не должна пропасть, сняла себе копию, сохраняла её все годы.

http://www.jerusalem-korczak-home.com/kk/ya/16.htm

И последний вопрос,  на который нет ответа. Почему писатели обращались к тирану? Булгагов, а "Булгаков, с которым по телефону разговаривал сам товарищ Сталин". Для Булгакова, не видевшего в окружении равных себе, это был уникальный, полностью принятый им, знак отличия.

Но кто такой Сталин?

Сталин - профессиональный бандит. Если выражаться доступным бандитам языком, Сталин - многоходочник: семь раз сидел за разбойные нападения. И меценатство его должно было быть именно таким - уркоганным: приблизить, подавить, воспитать: чтобы "Мурку" исполнял "на раз".

А кто такой Булгаков?

Интеллигент. Сегодня сказали бы "ботаник". Самовлюбленный (не без этого), капризный, лощеный, монокль из глаза в глаз непринужденно перебрасывал.
В глазах  Сталина Булгаков  просто лох. Талантливый, но лох. К тому же явный враг, который не стесняется в этом признаваться. С таким интересно поиграться. И способ начать  игру  у уголовников однообразно прост: прояви сочувствие, пригрей.
Булгаков мечтает о загранице?
"А может быть, правда - вас пустить за границу? Что - мы вам очень надоели?




Пастернак

«Борису Пастернаку позвонил Поскребышев и сказал:
– Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин!
И, действительно, трубку взял Сталин и сказал:
– Недавно арестован поэт Мандельштам. Что вы можете сказать о нем, товарищ Пастернак?
Борис, очевидно, сильно перепугался и ответил:
– Я очень мало его знаю! Он был акмеистом, а я придерживаюсь другого литературного направления! Так что ничего о Мандельштаме сказать не могу!
– А я могу сказать, что вы очень плохой товарищ, товарищ Пастернак! – сказал Сталин и положил трубку».
 Два письма писал Сталину Михаил Зощенко. Зачем?