Солнечное утро осветило стену, увешанную картинками Маргариты. Букет желтых одуванчиков, стоящий в крынке. Кот Тарасик. Дед и бабушка рядом. Корова по кличке «Дочка», красотой и надоистостью которой так гордилась Анна Васильевна. Брат Шурка, двоюродный, сын тёти Нюши с ведром язей, после их с Ритой удачной рыбалки. И портрет тети Нюши. Переход на неё реальную. Май, всегда май, даже во время войны несет радость первого тепла и яркой зелени.
Рита сидела на скрипучей деревенской кровати, покрытой лоскутным покрывалом. На коленях у неё лежал чемодан. На дно чемодана она укладывала свои рисунки. Потом – поверх вещи. Рядом стояли ее деревенские родственники, дающие советы, что брать с собой, отправляясь на вступительный экзамен в Московский Швейный техникум. Помогают Рите складываться в дорогу. Кто-то свою кофту принес. Тетя Нюша сшила платьице, темно синее в горошек. Кто-то юбкой поделился. Рита была очень благодарна за все. В свои четырнадцать она вдруг превратилась в настоящую русскую красавицу с белоснежным лицом, которое, не смотря на все беды ее сиротства, украшал яркий румянец. Две русые косы ложились весомо на ее плечи . Рита аккуратно намотала на ноги портянки, потолще, потому, что поедет в дедовских сапогах 42 размера.
Она нырнула в дедовские сапоги. Встала и потопталась на месте, проверяя, удобно ли сидят. Тетя Нюша всплакнула на прощанье и вдруг сорвалась к порогу, на секунду оглянувшись, крикнула Рите:
- Погоди! Я сейчас! Без меня не уходите!
Она вернулась вскоре она вернулась, что-то прикрывая фартуком. Откинув его, протянула Рите белые босоножки. Она бережно держала их на вытянутых ладонях. Улыбаясь и смахивая слезы одновременно, тётя Нюша сказала: - Все ж не на агронома учиться едешь! В швейный техникум поступаешь!
А там все модницы, зазнайки! Вот по знакомству в Дмитрове достала.
А мне…Уж некуда уж форсить!
Маргарита буквально захлебнулась от восторга. В растерянности не сразу нашла слова:
- Ой! Тётя Нюша! Красота-то какая! Бальные. Примерю! Ой! Спасибо Вам! Спасибо!
Тотчас скинув дедовы сапоги и размотав портянки, Рита примерила простые советские, на несколько размеров больше на ногах четырнадцатилетней Маргариты. Сев на кровать, вытянув ноги, залюбовалась подаренными тетей Нюшей туфлями. От радости болтает ногами, рассмешив провожающих ее родственников.
Когда Рита приехала сдавать вступительный экзамен, приблизившись к зданию техникума, быстро, закинув за плечи свои великолепные светло-русые косы, прислонившись к дереву, торопливо стягивает дедовы сапоги. И, озираясь, стыдливо размотала портянки. Развязывает узелок и достает те босоножки. Сапоги деда Маргарита скручивает и бережно заворачивает в газету, потом кладет в тот же, что дал ей отец, дерматиновый, с металлическими уголками чемоданчик. она переобулась в те белые босоножки. И даже увидев же белые босоножки, целую стаю их, но на разных ногах, у кого-то на разноцветных носках – она опять порадовалась и мысленно поблагодарила тетю Нюшу за обнову, благодаря которой она в этой новой для нее среде – оказалась «своя» - не хуже всех.
Наступил день, когда все девочки, собрались у доски с вывешенными результатами экзаменов. Это абитуриентки Московского швейного техникума толпились перед висящем на стене объявлением со списком поступивших. Вдали показалась Маргарита. Теперь она «не хуже всех» подходит к толпящимся абитуриенткам. Встала вместе со всеми. Но пробраться к списку невозможно. Кто-то из девочек зачитывает списки вслух. Девочки заспорили:
- Нина Заморская пусть читает! Нет, у Веры Савиной голос громкий Пусть Пима Головкина читает. И Пима Головкина - Курс моделирования головных уборов! Говорят, его только в этом году открыли. Еще бы- 49 год! Теперь такая жизнь будет!
Её перебила Нина Заморская:
- Да, читай же скорей! Не тяни душу!
И Пима Головкина, поглубже вздохнула, и стала называть счастливиц, принятых в техникум:
- Нина Заморская, Вера Савина, Маргарита Белякова…..
До того, напряженное, лицо Маргариты, стало радостно спокойным.
Она поворачивается и уходит в здание Моск. Швейного техникума города Болшева под Москвой. Доносятся еще какие-то фамилии, но все это были не знакомые имена. Она ушла узнать о возможности поселения в общежитии. Заглядывает то в одну, то в другую дверь, пока не столкнулась в дверях кабинета с солидной советской дамой. Это оказалась зам. директора Швейного техникума. Она окликнула Риту:
- Девочка? Что ты ищешь?
Маргарита ответила заплетающимся от смущения языком:
- Вот…Я поступила…а жить негде.
- Понимаю! Ты хочешь жить в общежитии! Но места ограничены. Мы предоставляем места только детям погибших на фронте.
Маргарита растерялась от неожиданности:
- У меня мама умерла….
- Она была военнообязанная? Ну, что же ты молчишь? Понятно!
Ну, что ж. Здесь в Болшево многие из наших учащихся снимают углы. Не дорого. А папа…Отец тебе помогает?
- Он. Он женился…..
- Понятно.
- Но он присылает мне пять тысяч рублей в месяц.
- Понятно – за потерю кормильца тебе пересылает. Те самые пять тысяч,, которые государство высылает ежемесячно сиротам. Напишу тебе адресок, где угол снять сможешь. Мария Ивановна, каждый сентябрь наших учащихся к себе жить пускает. А мест в общежитии нет. Извини, девочка.
Рита легко нашла в Болшево по указанному заместителем директора швейного техникума адресу тот низенький одноэтажный деревенский дом. И хозяйке, вышедший на стук к Рите, не пришлось долго объяснять зачем ее побеспокоила русокосая синеглазая девочка. Хозяйка давно уже сдавала по рекомендации той начальственной дамы угол ученицам швейного техникума, потому что знала ее с детства – она была ее соседкой. Мать зам.директора сама выросла в соседнем таком же доме. Поэтому договорились они быстро, Рита оставила залог, чтобы ее койку не пересдала хозяйка кому-то другому к 1-ому сентября в начале учебного года. Оставшись одна, Рита задумалась – с кем же первым поделиться радостью, что она поступила в Швейный техникум. Раскладывая план своего предстоящего путешествия, она направилась в сторону железнодорожной станции.
Сильный туман обволакивал каждого, спешащего на поезд, делая невидимым ожидающих на платформе поезда в сторону Кимр. Еще и поэтому в это утро на Маргариту особенно остро нахлынуло чувство сиротства и она почувствовала себя безнадежно одинокой среди голосов и звуков шагов окружавших ее людей. Услыхав звук и грохот приближавшегося поезда, дождалась пока он остановится и, сориентировавшись по голосам людей, где же вход в вагон.
В вагоне она спросила у пассажиров:
- Скажите, пожалуйста, а до Савёлово, то есть до Кимр этот поезд идёт?
Потом она села у окна и вспоминала детство до войны, как она делала всякий раз, когда ее захлёстывала тоска. А тоска душила в то утро Риту до слез не только, что, потому что девочка была голодна, ведь деньги совсем кончились. Но и потому что ей пришлось ехать «зайцем», а это для нее – девочки строгого воспитания было просто мучением. Чтобы не изводить себя страхом перед возможным появлением контролера и неизбежным наказанием, она старалась отлечь себя своим «золотым запасом» - лучиками счастливых воспоминаний о довоенной жизни. Вспомнилось о том, как она сказала своей бабушке- Елизавете Яковлевне Бегутовой о том, куда она решила поступать и учиться на «модистку», как назвала по-старинному эту профессию ее бабушка. Улыбнувшись своим воспоминаниям, Рита вспомнила о том, как была обрадована, тем всплеском радости, с которым встретила бабушка это известие приняла с восторгом.
Елизавета Яковлевна, всплеснув руками, бросилась обнимать внучку, восхищаясь:
- Счастье-то какое, Риточка! Забытое теперь слово- модистка! Вот так судьба
направила и тебя. Модистка …. что-то прекрасное, сверкающее, легкомысленное кружевно-муаровое сверкало и манило , и меня когда-то. Но я, имея на руках маленькую дочку, боролась за жизнь, как могла; и прислугой работала, и
обшивала всю семью! Вот только кружева моя отрада!
Елизавета Яковлевна была дивной рукодельницей. Кружева плела замечательные. Развешивала их по стенам, как картины. И одну из таких рамок с бабушкиными кружевами она повесила и на стене снимаемого
Сидя в вагоне, вспоминая об этом, Рита не заметила, как уснула.
Она увидела дороги, дороги, дневные, ночные, увиденные ею откуда-то свыше. Они превратились в нити, которые сворачивались в клубок. И превращались в нити, которые натруженные руки бабушки сплетали ее дивные кружева.
Линии кружев превращались в едва различимые в тумане ветви деревьев. Маргарита поняла, что проснулась. Но проснулась она от того, что ее грубо трясла за плечо высокая кондукторша:
- Билет покажи! Десятый раз тебе говорю! – прикрикнула кондукторша, глядя на испуганное лицо, не совсем очнувшейся от сна, девчонки.