Теперь – немного о себе… Ну как же, собираюсь писать рассказ… или повесть с двумя персонажами, то, естественно, надо и о другом, то бишь, о главном, слово молвить.
Впрочем, кто будет главным, рано говорить… А писать о себе очень сложно. Краткую биографию?.. Нет. О характере, мировосприятии? Тоже нет, ибо читатель потом итак поймёт, кто я такая, поэтому напишу, пожалуй, только вот что: у меня затянувшийся писательский кризис, из которого упорно пытаюсь выкарабкаться, вот поэтому и за Линку ухватилась, как за спасительную соломинку. Почему за неё? Да потому, что у нас с ней есть нечто общее: в своё время и мой поэт бросил писать вот так же, как теперь - её писатель, да еще… Но нет, не буду объяснять, что кроется за «еще», ибо, наблюдая за конфликтными отношениями Линки с мужем, надеюсь что-то додумать, понять и из своей собственной жизни. Но поможет ли мне в этом моя «соломинка»?
- Привет!
Линка вспыхивает на пороге, как луч солнышка:
- Мой-то вчера… Домой пришел с букетом!
Ну вот, видишь, а ты…
- И как же давно не дарил цветы! Даже не помню… - перебила меня и тень мелькнула на ее красивом личике: - А я на радостях торт испекла и всей семьей пили чай. Хорошо так было!
- Будто и не было тех хмурых дней, да?
- Да нет, были, были, - стало затухать её свечение, - потому что потом всё равно хотелось лечь, отвернуться к стене и рухнуть в сон.
- Линка, радость моя, жизнь – она такая… Жизнь, как зебра полосатая, и зачастую непонятная штучка. Послушай, какие строки оставил нам Владислав Ходасевич*:
Должно быть, жизнь и хороша.
Да что поймешь ты в ней, спеша
Между купелию и моргом,
Когда мытарится душа
То отвращеньем, то восторгом.
Но от философских строк Ходасевича тень на светлом личике моей подруги стала еще гуще. Зачем я его - ей?.. может, отвлечь от высокого бытовым, тварным?
- Надо тебе почаще смеяться, а то морщинки у губ всё заметнее.
- Да я разглаживаю их, разглаживаю, но... И как Антон может жить со мной... такой? Ни к чёрту нервы, часто и слезы - вот-вот. Вчера-то, когда легла спать, опять пришел, а я отвернулась и шепчу: «Ну почему не заведешь себе любовницу?».
- А он?
- А он… «Я же тебя люблю» - прошептал. А я как раз перед сном посмотрела кусочек фильма... они вламываются в её дом, зажимают рот, распластывают на кровати, насилуют...
- Её насилуют, а у тебя дыхание перехватило?
- Перехватило. И даже на лбу капельки пота выступили. Ненавижу ЭТО в мужиках! Ну, почему они самое интимное… как «неотложку»?
Сидит напротив меня в глубоком кресле, почти утонув в нем, и её карие глаза начинают темнеть и поблёскивать. Плохой признак. Может и расплакаться… Чем отвлечь?
- Линок, может, поставить твой любимый диск? - Нет, и музыка ей сейчас не поможет. А не поделиться ли тем, в чём сама была до её прихода? Правда, к поэзии она - не очень… И всё же:
- Ну, тогда от грустного Ходасевича давай нырнём в светлый романтический мир Николая Гумилева*, идёт? Слушай:
Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор чёрный,
Глубокие, прозрачные бассейны…
…Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай сирокко бесится в пустыне,
Сады моей души всегда узорны.
- Ах, Гумилев, Гумилёв! – Линка вздохнула, взглянула на меня. Нет, веселей ей не стало, но всё ж на какое-то мгновение искринка вспыхнула в глазах… и погасла: - А что же мне делать со своими «узорными садами»? Ведь рядом тот, к которому нет прежней...
- А, может, нет того, чем ЭТО одухотворялось?
- Ну да, нет «того, чем»…
Искать ответы на вопросы жизни помогают мне писатели, и поэтому сейчас опять в руках - томик Германа Гессе*, и ищу у него… Созвучный твоему теперешнему состоянию ответ?.. Ой, явилась, Ядва!.. Да, явилась. Вижу, что опять начинаешь копаться в себе, а как же тебе без меня, без своего двойника?.. Ну, хорошо, давай вместе читать: «Путь человеческого становления начинается с невинности (детство, первая, не знающая ответственности стадия). Оттуда он ведет к вине, к знанию о добре и зле, к требованиям культуры, морали, общечеловеческих идеалов…» И похоже, ты прошла этот свой путь... Да, прошла, но что дальше?.. А о "дальше" сейчас и узнаешь у любимого писателя... «И каждого, кто переживает эту стадию всерьез, как развитый индивидуум…" А ты, конечно, развитый… Не иронизируй. ведь хотя бы пытаюсь, и то… «… как развитый индивидуум, путь неизбежно приводит к отчаянию, к сознанию того, что не существует воплощенной добродетели, полного повиновения, беззаветного служения, что справедливость недостижима, а жизнь в добре невозможна...» Так возможна или нет? Ты то как думаешь на своём этапе?.. Ты знаешь, Ядва… думаю, что в любом случае жить, барахтаться надо, иначе…
«Отчаяние ведет либо к гибели, либо же в третье царство духа… к постижению милости и спасения, к новой, высшей разновидности безответственности, короче говоря - к вере. Неважно, какие формы и выражения принимает вера, но содержание ее всегда одно и то же: мы не отвечаем за несовершенство мира и за наше собственное, мы не распоряжаемся собой, но нами распоряжаются, потому что за пределами нашего познания существует бог, или иначе - ОНО, которому мы служим и которому можем предаться»... Так и ты можешь только предаться этому ОНО и не отвечать за свои… Нет, не думаю так… пока, а дальше… Да-а, похоже, ты с успехом прошла первые два периода своей жизни… Прошла, но заплутала в третьем.
И снова – к Линкиным наброскам… да нет, не только к Линкиным.
Ветер, полощи, полощи дождём ветви ивы!.. И он встряхивает их. И они уже мечутся, тянуться в сторону балкона, хотят вцепиться в его прутья… И уже тяжелые капли срываются с листьев, шлепают по уже опавшим, затоптанным!Почти две недели на улице вот такое бесиво, и это значит, что осенние работы на даче закончились, и твой Антон всё дома, дома, дома! И мается от безделья, и нервы у него натянуты. И твои - тоже. Но нет, вы не ругаетесь, а варитесь в своих мыслях и чувствах в одиночку, с глазу на глаз, да? А тут еще это, твоё, вечное: и всё не так, и все не те, да?..
Нет, больше не можешь! Вон из квартиры!
Но ведь дождь, лужи, рыхлое серое небо.
К троллейбусу, на «тройку»!.. И я – с тобой.
И вот уже замелькали в плачущем окне, засуетились дома, деревья, машины, желто-пурпурные кроны кленов... словно вспышки! «Суета сует и томление духа». Кажется, из Библии?.. Да, из Библии. Но забудь об этом хотя бы сейчас! К черту все эти вечные раздумья о смысле жизни, как живем, почему так, а не иначе? Вон, у Чижевского*: «В смятеньи мы. А истина ясна, проста, прекрасна, как лазурь у неба. Что человеку нужно? Тишина, любовь, сочувствие и корка хлеба». Вот и всё. И не надо искать чего-то, шарахаться, метаться… как эти листья у обочин, которые никак не прибьются к забору, пора бы уже тебе остепениться, успокоиться.
Но как успокоиться, если уходит…
Что уходит? А-а, не хочешь смиряться с тем, что нужно только мужу, а ты просто «должна исполнять»?
Но должна ли?
Как далеко ты заехала! Ведь скоро и конечная.
Ой, а ветер-то, ветер! Зонтик вывернул и дождь наглый - в лицо!
И по лужам - каплями, каплями… словно выстрелами. И листья, листья-то как мечутся!
Сколько ж их, желтых, исхлёстанных дождем не только в лужах, но и в жухлой траве, в решетке изгороди, на островках тротуара, под деревьями.
А вон в тех домиках, в тепле и уюте, сидят, наверное, за чаем добрые, симпатичные люди и без всяких заумей болтают о разном.
Да, без заумей - хорошо! Вот, видишь этот прекрасный опадающий ясень? Он просто растет себе да растёт, так и ты…
Но ведь, чтобы вот так раскинуться, он, может быть, несколько деревьев заглушил, да и трава под ним что-то хиленькая.
А что ж ты хочешь? Борьба! Выживание только сильных.
Что, и человеку - вот так?..
Да нет, для того и разум ему дан, чтобы уходить от эгоизма. Всемирная мать Тереза*, наверное, не мучилась терзаниями, подобно тебе, а ездила по всему миру и помогала слабым.
Нет, по миру уже не поеду, а вот домой…
Быстро-то как день смешивается с сумерками и за окном мечутся уже не оранжевые кроны клёнов, а окна домов, изгороди, фонари, деревья, кусты. Смотри, Линка, мужик вошел. Драный пиджак, приспущенные брюки, стоптанные башмаки.
Бомж, наверное, и под дождём промок.
Стоит, покачивается. За поручень вцепился, как утопающий – за соломинку и что-то под нос бубнит.
Но вот, уже выходит.
Ага, но ме-едленно… И что он там бормочет?
«Ос-то-рож-но, двери зак-ры-ва-а-ются!» Шутник…
И захлопнулись створки. Словно отрезали его. И уже он один там… на исхлёстанной дождем остановке. Один…
Вот сейчас приду домой, соберу чего-либо на стол, налью в стаканы нашего домашнего вина, позову Антона, дочку, сына: идите, золотые мои, выпьем, посидим, поговорим…
Но твоего сына нет дома, дочка на машинке что-то шьёт, Антон смотрит новости.
Ну, тогда не сегодня… тогда завтра... в другой раз.
- Нет, я понимаю: Антон - писатель, ему романы писать надо. - Она стоит над плитой ко мне спиной. - Но теперь, когда почти не пишет, мог бы... А если и начнет помогать, то с раздражением, поэтому уж лучше – сама.
А у неё здесь уютненько! По стенам, на чуть бежевом кафеле, реденько разбросаны цветные пятнышки, над плитой – расписной поднос почти палехской работы, над диванчиком – яркий натюрморт бывшей подруги-художницы, после которого Линка и вдохновилась на создание несколько натюрмортов. Смогла, смогла хозяйка «подручными средствами» создать из кухни вот такой милый уголок.
- Да уж… - запоздало отвечаю на её мини монолог. - По крайней мере домашняя работа - единственное, что не вызывает у тебя сомнений в нужности, да?
- Вот-вот… - вдруг резко оборачивается: - И всё же! Видишь, Антон и сейчас сидит, читает в своей комнате, а я всё еще здесь, здесь. – Подошла к двери, прикрыла её и все же заговорила тише: - Правда, вчера сходил на дачу, а сегодня… Попросить достирать белье? – Я пожала плечами, хотя вопрос был не ко мне. - Нет, не буду. Он и так взбрыкивает все эти дни, а если и сейчас… то мой выходной - к черту.
Замолкает, но знаю: вот-вот разразится продолжением к «заданной теме».
И я жду этого. Мне это нужно позарез. Плохо? Но так ведь…
- И всё же! – резко оборачивается с чубчиком, закрывшим карий глаз.
- И всё же? – поддразниваю её. - Рискни, Линка, а вдруг достирает?
- А-а, и впрямь! Рискну. Но ласково и мягко.
Да не получится у тебя мягко! Знаю… Но пошла к нему. И мне – за ней?
- Антоша, может, достираешь бельё, а? - Ой, и впрямь ласково говорит, тихо: - Надо только второй раз прокрутить его в машинке и прополоскать.
А её Антоша сидит на диване у окна. И краси-иво так смотрится в контровом свете!.. но от книги не оторвался, значит…
- Вечно вы... – Это он её и дочку имеет в виду. – Вечно начнете стирать и... – Очки-то как зловеще блеснули! - Раз начали, так и кончайте.
Интересно, примет Линка брошенную перчатку или молча уйдёт? Прими, Линка, прими, давай!
- С дочкой потому стирать начали, что белье грязное уже из корзины лезло.
Обернулась ко мне, глазами спрашивает: правда, мол, мирно я сказала?
Мирно-то мирно, но обиженно, поэтому сейчас еще услышишь.
- Ваше белье, вы и стирайте.
Опять брыкнул. Стерпишь, али как?
- Антон, не только наше...
- Вашего больше. И все равно, сказала б раньше…
Сказала б она… А сам не видел?
- Ну что ж говорить-то? Разве не видел?
Украла мою реплику. И что ж твой Антоша?
- И всё равно не буду на вас стирать.
Метнулась на кухню. Молча… Но уже оттуда, громко, что б слышал:
- Ну, хорошо, не стирай. Только знай, что на нас стирать больше не будешь... как, кстати, и не стирал, а сам на себя - пожалуйста.
Линка, обернись, он влетел!.. Ну да, оказывается, она и рубашки ему никогда не погладила, и пуговицы ни одной не пришила, и носков не штопала!
Держись, Линка!
- А кто штопал, ты что ли? – открыла форточку, глубоко вдохнула порцию прохладного воздуха, а муж, не уточнив «кто», расширил претензии: да, только он вкалывает… он ишачит на всех... ой, даже не нужен в семье никому… ой, выжали они из него всё, что могли, а теперь...
И что ответишь на эту тираду?
А ничего не ответила. Нырнула в зал, забилась в свой любимый уголок дивана, заткнула уши ладонями.
- Линка, успокойся. Возьми себя в руки. Бывает!
- А ты знаешь, почему он вот так?.. – Всё, уши её слышат. - Вчера не пришла к нему, а он ждёт, ждёт моего «визита», а я... а у меня ни сил, ни желания.
Ах, мой «подследственный персонаж», как же мне это знакомо!
Не сказать, что у нас с Линкой мироощущение - душа в душу, но вот этот фильм об американских диких мустангах только что досмотрели вместе. И она пока молчит, попивая из моей… вернее, из её любимой чашки маленькими глотками остывший кофе с ликёром, - мы любим вот такой… Но чур, кажется, что-то изречь хочет, - глаза-то потемнели, а это признак того, что думает:
- В каких же жестоких боях отвоевывают мустанги свое лидерство!
Линка, но ведь ты не только об этом сказать хочешь! Пока додумываешь, получи-ка моё немудрёное продолжение твоего заключения о фильме:
- Но зато кобылицы - в их «гаремах».
- Вот и среди людей должно бы так же… - Помогло, помогло моё немудрёное! У неё даже щеки зарумянились: - А то наши «мустанги» о-отлично устраиваются: распушат свои хвосты, зацокают копытами, чтобы завоевать «свою кобылицу», а потом и остынут, и остепенятся, но непременно хотят, чтобы «она» оставалась послушной ему всю жизнь… как мой «мустанг», у которого «хвост» уже повис, писать не хочет, как-то пробиваться в жизни - тоже… да и хотя бы просто защищать меня от нагрузок… так почему же я обязана исполнять какой-то «женин долг»?
Уф! На одном дыхании всё выпалила. Молча, смотрю на неё. Как примет моё молчание? Ведь так хочется, чтобы еще что-то…
- Конечно, и ты не знаешь… - говорит-то мне, но ведь себе отвечает! - Слушай, а может, этот «долг» Антон просто выдумал?
Вот теперь ждёт ответа и от меня, но разве я знаю?
- Линка, у него спроси, - улыбаюсь.
И она встаёт, расправляет плечи, словно собираясь сейчас же, сию минуту…
- Вот и спрошу: дорогой мой мустанг, ты же не хочешь быть мне защитой от нагрузок жизни или хотя бы подмогой, вот и не требуй того, чего не заслужил.
Во как грозно!.. Но Линка, моя милая Линка, ведь не скажешь этого своему обиженному мустангу! Не скажешь, как и я когда-то - своему… Тоже терпела, ждала: вот-вот возьмёт на себя часть домашней рутины, поймёт её дурманящее всесилие и почувствует, изменит в себе то, что гасит наши чувства! А он только капризничал, наступал, донимая нелепыми придирками. Как же похожи мы с тобой, да и ситуациями, в которых оказались! Но моя давно разрешилась, а долго ли ты будешь искать выход из своей, и ждешь ли моей подсказки? А подсказывать не буду. И хотя бы потому, что сбившуюся нить жизни ты должна распутать сама, а еще… Ведь мне позарез необходимо видеть тебя вот такую, одиноко барахтающуюся.
Обычно Линка читает только современную прозу, вроде «Кода да Винчи»*, но я пытаюсь, пробую вести с ней «воспитательные беседы» о классике, на что она лишь отмахивается: нет, мол, всё это слишком длинно и скучно. Но я не теряю надежды и изредка «приобщаю к прекрасному» короткими отрывками, а чаще поэзией, вот и сейчас забежала к ней с томиком, а она напротив меня в своём любимом уголке дивана вяжет свитер, который… ну почти уверена!.. или не закончит, или распустит в очередной раз. И рядом - дочка. И с их лиц еще не стёрлись эмоции от прерванного разговора, и я не знаю – о чем они?.. Жаль. Но, может, недоговорённое сейчас и?.. Ага, дочка хочет… и, вроде как шутя:
- Ма, а ты считаешь себя счастливой как женщина?
Ну и вопросик! При мне-то. Но это юное существо понять можно: раз они добрались до него, то хочется ей прямо «здесь и сейчас» услышать ответ. Интересно, ответит ли мама? Едва ли.
- Не знаю, доченька.- Так и думала! Но чего спицы то опустила? И задумалась. А, впрочем: - Как-то так получалось, моя родная, что в нашей семейной упряжке я часто ощущала перекос. - Нет, не поймёт твоя родная о перекосе, поясни. - Перекос оттого, что она, моя более сильная половина, не хотела тянуть упряжку вровень со мной. - Линочка, может, не надо при мне такое - дочке? Нет, еще что-то хочет. - И поэтому уставала я… да и устаю страшно, так что некогда ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой, и это, конечно, грустно.
Что-то ничего не ответила твоя дочка... встала, ушла к себе, а ты сидишь грустная, жалкая. И чем утешить? Да вот же… тем, с чем пришла:
- Линка, а я к тебе не одна… опять с Гумилёвым. Послушай, моё любимое.
Не отозвалась. Но всё же прочитаю, может, после него…
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Я знаю веселые сказки таинственных стран,
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на острове Чад
Изысканный бродит жираф…
- Ну как?..
Встала. Смотала нитки. Воткнула в клубок спицы. И что дальше?.. Вздохнула. Улыбнулась:
- Да-а, наверное, до слёз... если тот, кто рядом, знает и о «тяжёлом тумане», и о том, что уходит вера «во что-нибудь, кроме дождя».
Нет, прекрасными строками поэзии я только еще глубже разбередила ей душу, не подсказав ответа. Может, проза поможет?
- Линка, а вчера попались мне записи той поры, когда искала ответы на свои воспалённые вопросы. Хочешь послушать?
- Валяй.
- Валяю. Только не о личном, а из русского философа Владимира Соловьева*. Может не точно сейчас процитирую, но… Сила любви, переходя в свет, преобразуя… Ну да, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь и поэтому…
- А об «должна исполнять свой женин долг» у твоего философа… ничего?
- Вроде бы не-е…
- Ну и зачем тогда ты мне его…
- А затем, - опять же мажорно улыбаюсь, - что твой Антон перестал преобразовывать и одухотворять форму внешних явлений, вот и...
- А, может, уже и не может? – прожужжала она буквой «ж», снова принявшись за вязанье.
- Может, и не может, - прожужжала и я.
И она снова начинает быстро ковырять спицами, будто этот самый свитер ей непременно нужно вывязать к вечеру, а я смотрю на неё и думаю: не грусти, Линка, таких, кому «некогда ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой», много… можно сказать, целые легионы, но жаль, что легионы эти не могут наступать, а только защищаться… Но, может, еще выложить ей и мои грустные мысли-выводы из собственного опыта? Нет, пожалуй, сейчас не буду. Как-нибудь потом… в другой раз.
Через три дня едем с Линкой в санаторий «Крымское приморье». А получилось так: мне на работе предложили две «горящие» и почти дармовые путевки, но если возьму и ту и другую. Ну как было не соблазниться? Тем более, что - творческий кризис и, может, волны Черного моря смоют мою депрессию? Но куда девать вторую путёвку? Предложить Линке? Ведь говорила, что отпуск у неё «еще не реализован, хотя отдохнуть бы надо и от домашней рутины, и от Антона». Да и мне, честно говоря, не хотелось расставаться со своим «подследственным персонажем». И позвонила ей: поехали, мол, посидим у самого синего моря, подумаем над вечными вопросами жизни, да и над твоими… авось придумается что-либо окейное на лоне природы. «Ты думаешь?» - усомнился мой персонаж. - «А вдруг?» - рассмеялась я, чтобы плеснуть на неё радостным оптимизмом. И она согласилась.
А сейчас она идёт впереди меня по тропинке старой сосновой рощи, что совсем рядом с нашим домом, и молчит, молчит.
- Линка, и об чём молчим? - хочу выдернуть её из затянувшейся паузы.
Сделав несколько неторопливых шагов она вдруг оборачивается:
- А об чём говорить-то? – Останавливается, прижимается спиной к сосне, подставляя себя солнцу. – Снова жаловаться на мужа? Так уже, наверное, надоела тебе до чёртиков.
- Да нет, не до чётриков, – поспешила заверить и даже чуть не проговорилась, что наоборот, мол… - Так что если есть что… выкладывай, поймаю.
И даже смеюсь. Но она лишь машет рукой и прикрывает глаза, а я… Ах, если б ты знала, Линка, что за этим смехом – не шутка, ведь так хочу знать и следить за каждым твоим шагом!
- Ну, хорошо, - прислонилась и я к сосне, - не выкладывай. – Но надо же что-то ей посоветовать? А-а, вот! То, что спасает меня, но к чему она обращается лишь изредка: - А ты, Линка, пиши, делай записки о ваших ссорах, да и просто… Ну, хотя бы по несколько строк каждый день.
- Ой, аж каждый день! – вдруг вспыхивают передо мной её темные глазища: - Да и зачем, для чего? – И добавляет тихо: - Нет, не смогу.
Ну, раз сразу не отказалась, то вперёд!
- Сможешь, Линка, сможешь. Ведь иногда же пишешь! Значит спит… нет, дремлет в тебе потребность выплеснуться, да еще так интересно… выплёскиваешься! – Ага, польщу ей. - Вот и давай, пиши… и каждый день в блокнотик хотя бы пять-шесть строк, а потом…
- А потом – суп с котом?
И рассмеявшись, опять пошла по тропинке.
- А потом… - не поддержала её смеха и... Сказать или нет? А, скажу. Это должно зацепить её, ведь как-никак она - креативная личность. – А потом всё, тобою написанное, я вставлю в свою повесть, тебе же интересно будет?
Подошла еще к одной сосне. Прислонилась и к ней. Закрыла глаза. Постояла, потянула паузу. Улыбнулась:
- Ладно. Попробую… - Я тоже расплылась в улыбке радости, а она приоткрыла один глаз, устремила его на меня и лукаво добавила: - Может быть.
Продолжение следует.