Центрифуга

Ольга Пушкаревич-Бычкова
Удались нынче помидорушки! Здоровенные наросли, мясистые! Раньше Людке никак не удавалось даже мелочи наростить, не рукастая! Ни тебе приборки в дому, ни огород обиходить. А тут, на-ко, ведрами помидоры таскат. Лето чшо ли тако?
Дед Антон смачно ругнулся, непонятно на кого, и пошаркал в комнату тяжелыми «почё-то» ногами. Ноги стали чужими уже давно, да и все вокруг: и дочка, и сыновья, и внуки. Все норовят денег выпросить или того хуже стырить.
Дед Антон большее время лежал на диване в маленькой комнате старой хрущевки, где и одному-то не развернуться, а тут еще дочь с зятем заехали да внучка. Та хоть ласкова, поись когда дает. Да, чо уж греха таить, и дочка кормит, но все ворчит, ворчит, зараза. Смерти, небось, ждет бати-то своего. Грешница. Мало того, что во грехе с Колькой живет, так ведь безбожница еще дымит как паровоз. А мы Михновы из староверов, то ись из правельной веры. А дети нехристи. Людка родила поздно, да еще от кого? От бусурмана! Тьфу, срамота! Ладно хоть девчонка добрая выросла, болезная только, все хворала маленькая, ряве-ела.
Теперь Людка этого кобеля Кольку привела, сантехника. Напрочь все кранты посвертал, скотиняка, все посвиртал! А новы шляпками понаставил. Поди разберись: куды крутить-то? То ли  вверьх подымать надо, то ли вбоки? Орет, что, мол, я ломаю их! А, поди, разбери! Скотиняка и есть.
Не лежалось сегодня деду Антону, духмяный аромат помидорушек тянул на кухню. Дура Людка никак не хотит прибрать урожай и деду не велит. В ванне старая центрифуга, что еще с бабкой в семьдесят втором брали, тоже ее раздражат: выбросить надоть. А скоко штанов проскипидаренных в ей отжато? Рубах в соляре ухайдаканных? О-о-о, шшытай - не сошшыташ! Но пока здесь дед  хозяин! Да, пока живой, не допустит безобразия!
Странное оживление отразилось на угрюмом застывшем лице старика. Движение мысли приоткрыло узкие глаза, и они засверкали опасным огнем.
Откуда ни возьмись в движениях появилась быстрота и точность.

Людмила тащила сумки с остановками. Вроде бы и ростом удалась,  и кость крепкая как у мужика, в отца говорят. Но сегодня пришлось сахара взять побольше, соли, приправ всяких, да банок трехлитровых четыре штуки прикупила.  Своих может не хватить, помидоры наросли в этом году большие да много, солить надо. Возле подъезда поставила сумки на лавочку и посмотрела на балкон. Странно, деда не видать. Всегда смолит на балконе, ждет ее. Скучает один, хотя и ворчит, что надоели, не любят его, плохо кормят. Поднималась быстро, с волнением открыла дверь и сразу, бросив сумки с баночным звоном на пол, в комнату. Дед сидел у телевизора почему-то совершенно довольный. Это было очевидно! Всегда мрачный и даже злобливый старик, сегодня улыбнулся дочери и нарочито страдальческим голосом протянул: «Ох, ломит-то как поясницу! Уработали старика изверги!» Содержание заявления не соответствовало внешнему выражению удовольствия на лице. Поэтому Людмила, почуяв неладное, медленно двинулась осматривать владенья. Начала с кухни. Там и остановилась.
«Нет фотика, давно надо купить!»,- пронеслась первая мысль. Вторая: «Нет телефона, надо бы скорую. В сумке он в коридоре, боюсь не дойти!» И третья: «Правда дед говорит, Бог-то есть, раз совпало с Колькиным дежурством. Он бы такого не пережил. Ладно краны, можно их на работе тырить и заменять те, что дед ломает. Но это происшествие, не для впечатлительного мужа.
На полу, стенах и потолке был томатный сок. В двадцати двух банках, закрученных металлическими крышками – был томатный сок. В центрифуге, стоявшей посредине кухни, были остатки томатного сока и помидоров. В коробках из-под помидоров лежали ржавые гайки, которые дед годами копил и прятал в старой центрифуге. Она была известна в доме как нерабочая уже лет пятнадцать. «Надо сесть!», - была последняя мысль, которую Людмила зафиксировала.
Дед пытался бежать, рыдать, кричать с балкона, что душегубы лишают заслуженного комбайнера жизни, изображал сердечный приступ.
Скорую  Людмила не вызвала. Накапала деду корвалола, себе водки (как чувствовала, купила с получки в заначку).
Дед Антон уже лежал на диване и только стонал. «Папа,- язык отказывался произносить любые слова, но выяснить обстоятельства надо было до прихода домочадцев.- Ты почему не убрал-то за собой?» Все, что придумала спросить. Дед, казавшийся умирающим, быстро вскочил, вытаращил на дочь маленькие глазки и замахал от возмущения руками,  как будто собирался лететь: «Я их соком на всю зиму, митаминами обеспечил, а они…  нехристи неблагодарные! Еще и полы драить дедушку заставляют!»
Людка драила полы, скребла засохшие стены, томатная краска особенно  крепко легла на белёный потолок. Остатки помидоров по спирали живописной дорожкой пестрели на стенах и потолке.
«Отлично работает старая техника! Умели же раньше  делать!», - думала Людмила, вытирая слезы и изо всех сил сдерживая смех.