В заключении особо тяжкими кажутся 2 гири: неотвратимость срока и неослабная мука разлуки. В вынужденном одиночестве личные свидания были подобны голубеющим просветам в однообразно серой пелене тягучего времени.
На строгом режиме полагалось в год два общих свидания и одно личное. Первые предоставлялись на 4 часа и проходили в присутствии надзирателя, что называется, «через стол». Личное свидание по усмотрению администрации, в зависимости от поведения осужденного, давалось на срок до трех суток. От наличия взысканий зависело: будет оно без вывода на работу или с выводом. В последнем случае заключенный должен был в 7.30 утра явиться на развод, откуда всех строем перемещали в рабочую зону. И только к шести вечера, усталый и подавленный, он мог снова возвратиться обратно. Для зэка и его близких в эти часы небо виделось в овчинку.
Из лагерных строений «дом свиданий», который размещался под одной крышей с вахтой, был для меня самым притягательным местом. Раз в год под его крышей ко мне на время возвращались полузабытые переживания былой жизни. В летние месяцы после ужина я брал фуфайку, книги и располагался на травке за бараком, стоявшем близ вахты. Часами читал, думал, писал письма к ней, но при этом взглядом и душой я видел и чувствовал, что в десяти метрах есть пустеющая комнатка с казенной обстановкой, зарешеченным окном. Она хранила чудоподобное присутствие моей любимой, доченьки, родителей.
Весной 1971 года меня с одним литовцем в сопровождении надзирателя привели в «дом свиданий» для ремонта пола на кухне. Отрываясь от работы, несколько раз с замиранием заходил в «нашу» комнатку, все в которой совсем недавно сорадовалось счастью нашей взаимности. Половицы коридора были дороги уже тем, что по ним ступали ножонки моей бесподобной трехлетней дочурки.
На личные свидания, а их за время моей отсидки было шесть, помимо Риты и Алены почти всегда приезжали отец с мамой. Каждой встрече предшествовал томительный и тревожный нервоз ожидания. Заводили меня к ним на исходе дня, сразу после развода с работы. По истечении времени с трудом берусь выразить свое впечатление от первых мгновений встречи. Никогда после в своей жизни я не переживал похожих минут… Как сейчас вижу страдальчески милые лица моих стариков, слегка испуганные застенчивые глазенки Алены, и она, моя Рита… При одном взгляде на ее сдержанно-улыбчивое лицо, волосы, загорелые ноги из-под цветастого платья чувствовал нежность и жалость, одновременно подступающие к сердцу… Объятия, слезы, восклицания, – наконец-то мы вместе!.. Потом меня ожидало царское угощение, радость семейного застолья, моя легонькая светловолосая крошка на коленях. Она не отходила от меня: ласкалась, тормошила, требовала внимания. Как хорошо было видеть ее рядом, зацелованную, затисканную девчушку. По обыкновению, где-то после обеда родители, давая нам возможность побыть наедине, звали её погулять в лесочек, поискать грибов и ягод. Алена охотно соглашалась и принималась просить, чтобы я непременно пошел вместе с ней: «Папа, папочка, там такие большие елки! Баба сказала, когда мы придем в лесок, белочка сорвет шишку и бросит мне под ножки. Пойдем, папочка, я тебе подарю ее…» Смутно помню, чем я отговаривался и что плел в свое оправдание. На второй день родители с Аленой обычно уезжали, прощание всегда саднило душу. До сих пор жива совестливая укоризна за все, что они претерпели из-за меня.
ЛАГЕРНОЕ СВИДАНИЕ
Я жду тебя в наскучивших стенах.
А где-то там, в пространстве октября,
Как птица райская, превозмогая страх,
Взлетаешь ты на зов государя.
В холодном небе, просекая дымку,
Грустящую над Суздальской землёй,
Ты грезишь комнатой, где под пластинку
Я обмирал, склоняясь над тобой.
В твоих глазах, потерянных от счастья,
В славянских льнах разбросанных волос
Губами жадными я постигал согласье
Любви и ревности, шипов и роз.
И уступала ночь круговращенью
Объятий, шёпота, счастливых слез...
А за окном по злому наущенью
Бледнел разлукою предутренний мороз.
СНОВА ВМЕСТЕ
Ты голубкой слетишь на ковчег,
Обессилевшей в поисках тверди.
Как прекрасен совместный ночлег.
Ты подобна Рахили, поверь мне.
Маяту семилетнего срока,
Как кувшин, на плече ты несёшь,
В упоительном рабстве зарока
Неослабной надеждой живёшь.
Расплескав по плечам свои волосы,
Просветлённым сияя лицом,
Ты промолвишь чуть дрогнувшим голосом:
- Я живу, лишь пока мы вдвоём.
О.М.Сенин