Она родилась на Вологодчине в д. Колесово Чарозерского района, близ Кирилло-Белозерского монастыря. Закончив сельхозтехникум, как молодой агрономом была направлена в наши края, где судьба свела ее с моим отцом, Михаилом Павловичем Сениным. Светловолосая северянка Саша Павлухова родила ему троих детей, из которых я был старшим.
Помню ее домовитой, чистоплотной, неутомимой труженицей: вставала спозаранку, а ложилась всегда последней. За день ни разу не отдыхала, несмотря на уговоры и попреки отца. Мама отличалась редкой памятью, которую, как и неутомимое трудолюбие, я у нее наследовал. Свою любовь к книгам она передала и нам, детям. Благодаря ей я с детства сделался страстным книгочеем. По деревенским меркам мы имели достаточно большую библиотеку. В те годы чуть ли не каждый вечер мы с ней слушали по радио передачи «Театр у микрофона». Учеба всем нам давалась легко. Когда мы с сестрой одновременно поступили в институт, она – в педагогический, я – в юридический, для родителей это был праздник.
Мой арест стал для них страшным потрясением, поломавшим уклад их жизни. Отца, как члена партии, отстранили от должности директора совхоза. До пенсии им оставалось по 15 с лишним лет. Денежки, отложенные на сберкнижку, почти до копейки ушли на поездки в Саратов, адвоката, на тюремные передачи и многое другое. Мама признавалась, что в ту пору им постоянно приходилось занимать у соседей. На руководящих постах отец уже не мог работать. Надо было на что-то жить и зарабатывать пенсию. Они с мамой устроились в МТМ (Машинно-тракторную мастерскую), он – сторожем, а она уборщицей. После «отсидки» отец рассказывал мне: «Знаешь, сынок, тебе там явно не сладко было, но и мы с матерью здесь натерпелись. Когда в конце августа я начал сторожить, в первые ночи приходилось кемарить на ворохе соломы. Хотя я и полушубок с собой прихватывал, а все равно зябко, особенно под утро. Проснешься, а рядом, в десяти шагах, остов грузовой машины, в которой месяц назад сгорел дядя Ваня Спиряев, наш сосед. Жутковато делалось, и такая обида за себя возьмет, что слезы накипают…»
В январе 1970 года в Саратове должен был начаться суд. Я надеялся, что на протяжении процесса каждый день буду видеть моих несчастных стариков. Но судья-изувер запретил родителям присутствовать в зале заседаний, пока они не будут допрошены в качестве свидетелей. А допросил он их, как, впрочем, и Риту с сестрой Галей, в самый последний день. Все десять дней пока длилось судебное разбирательство, они, бедные, томились в коридорах облсуда, не имея возможности видеть меня.
Каждое утро нас доставляли «воронком» во двор Саратовского облсуда. На воротах неизменно дежурил приставленный милиционер. Когда открывались двери «автозака», мы поочередно спрыгивали на землю. Справа и слева каждого из нас сопровождали конвоиры. Раздавалась команда: «Руки за спину! Не оглядываться! Вперед пошел!» Обвиняемых заводили в специальную камеру, находившуюся под залом заседания. Оттуда мы поднимались по лестнице прямо к скамье подсудимых. Там нас рассаживали на расстоянии полутора метров друг от друга, переговариваться между собой строго запрещалось.
В одно такое утро я спрыгнул из «воронка» и, не дожидаясь команды, привычно заложил руки назад. Но у конвоиров произошло некоторое замешательство. Какие-то мгновения я продолжал стоять, думая о своем. Неожиданно показалось, что мамин голос окликает меня: «Алька, сынок!» Только она с самого детства звала меня так. Повернул голову, и на удивление в трех метрах от себя увидел ее, мою бедную маму… Она стояла одна в вязаной душегрейке, с непокрытой головой, и, сжав пальцы рук на груди, не отрываясь, смотрела на меня. Ее похудевшее лицо, испуг и сострадание в любящих глазах мне не забыть вовек!.. Не успев сказать ни единого слова, я повиновался команде: «Вперед, пошел!» Всего несколько мгновений я мог видеть ее, мамочку мою милую…
Пятнадцать лет, как ее не стало… Но в душе, как некий иконный образок, храним ее страдальчески-горестный вид. По сей день он вызывает во мне слезное содрогание от чувства вины и жалости к ней.
Маме моей посвящается…
…Не видел того глаз, не слышало ухо,
и не приходило то на сердце человеку,
что приготовил Бог любящим Его
Первое послание св. Ап. Павла
к Коринфянам, глава 2, стих 9
Не печалься, милый человече,
О напастях, горестях, о доле.
Голубое небо боли лечит,
Травы прорастают Божьей волей.
Видит глаз свечение созвездий,
Слышит ухо плеск ночного моря,
Но никто не ведает на свете,
Что Господь для верных приготовил.
Там Христа не поведут к ответу,
На пророков рук там не наложат.
Словно вечер ласкового лета,
Тих приют божественных подножий.
И только псалмов млечное струенье,
Только даль немеркнущего света,
Да хвалы познавших воскресенье,
Да любовь Создателя Завета!
О.М. Сенин
Письма от мамы в зону
Из письма от 13 марта 1973 г.
Дорогой сынок, здравствуй!
11 марта в воскресенье ездила в Рязань к Аленушке, нашей внучке-сиротке. Дорога тебе известна, почти 200 км с двумя пересадками. Набрала для нее гостинцев, сколько могла донести. Медок в сотах, моченые яблоки, вишневое варенье – она любит им побаловаться. Перед поездкой получили письмо от прабабки Елены Ивановны. Написала, что у Алены температура, течет из ушек.
Я на телефон, спрашиваю Юлю: «Какие у вас дела?» Юля сказала, что все хорошо, Алена чувствует себя сносно, повеселела, ушки, кашель не беспокоят, проходят. И я решила поехать. Начну все, как было…
Приехала в Приокский в 11 утра, Алена только-только проснулась. От радости растерялась, глазенки удивленные. Потом кинулась ко мне, целует, а сама лопочет: «Бабушка, любименькая! Я долго-долго ждала тебя. Я без тебя скучала. Ты почему тогда сказала, что сходишь в магазин и скоро придешь, а сама не вернулась?» При этом плачет, слезки, как бусинки, катятся по щекам. От этих ее слов и слезок я тоже чуть не расплакалась – нехорошо обманывать детей.
И вот еще ее слова: «Бабуся, я очень хочу в вашу деревню, в деревню-матушку». Возвратившись, рассказала деду про «деревню-матушку», он долго смеялся.
Когда накрыли стол, она как гостеприимная хозяйка угощала меня кушаньями. Потом все просила: «Бабушка, оставайся ночевать… И забери меня, пожалуйста, в деревню. Я, правда, уже поправилась…» Пообещала, что приеду в апреле на день рождения и тогда уж заберу ее. Она, глупышка, немного успокоилась. Но то и дело спрашивала: «Через сколько деньков я за ней приеду».
Мы с дедом решили, если удастся забрать ее – в Рязань больше не отдадим. У нас ей куда лучше…
***
Из письма от 06 июня 1973 г.
Здравствуй, дорогой Олег!
Вот опять мы с папой остались вдвоем. Галя с малышкой Динулей вчера уехали к сватам в Ерахтур. Сделалось как-то пусто в доме и на душе. Пока они у нас жили-были, мои горькие думы о тебе отходили, развеивались.
Получили письмо от Риты. В 20-х числах, вероятно, все вместе приедем к тебе в Озерное на личное свидание. Хорошо бы, если получится на трое суток, как в прошлый раз. Плохо то, что в это время ничего не будет из фруктов и овощей, а для тебя это значимо. Думаю, и в Москве ничего не купишь. Если Галя вернется к этому времени в Кишинев, попрошу ее оттуда прислать посылкой.
Погода летняя, теплая, дождики нас не обходят. Все вокруг зелено, листва и трава свежие, - одно загляденье! Ты сынок, помню, любил эту пору. Скоро 4 года, как там взаперти, ничего этого не видишь…
Писала в Рязань, сообщила бабке Елене Ивановне, что числа 10-го приеду, чтобы забрать Алену. Очень мы с дедом соскучились по нашей лопотушке. Олег, что тебе привезти на свидание? В прошлый раз ты просил конверты, писчую бумагу и блокноты.
Много чего хочется, сынок, сказать тебе. Теперь уже скоро приедем и обо всем поговорим. Для Аленки поездки к тебе – всегда радость…
***
Из письма от 21 июня 1973 г.
Здравствуй, дорогой сыночка!
Ну вот мы, как говорят, опять «в своей Расее». Так не хотелось уезжать, оставлять тебя одного за колючей проволокой. Если бы то было можно – ухватила бы тебя, как маленького ребенка, и вернула домой.
Олег, напишу об обратной дороге:
Отъехали с Озерного примерно в 9.40. Никак не могла успокоиться, все тебя представляла, остриженного, похудевшего. Алена спрашивает: «Бабушка, почему ты все плачешь и плачешь?» Я ей отвечаю: «Головка заболела, и потому слезки текут». «Нет, бабушка, тебе папочку моего жаль». Перед Явасом и она стала потихоньку всхлипывать: видно и ей передалась моя тоска.
На станции сели на поезд до Зубова, а оттуда добирались на попутках. В Шацке были в 18.00. На свой автобус опоздали, ждали до девяти вечера Моршанский и в десять вечера, слава Богу, добрались до дома. Аленочка, девочка наша, так намучилась, что заснула, раздеваясь,. Отец обрадовался нам с внучкой. Признался, что на него тоже напала тоска, места себе не находил.
Олег, как обидно… Мы уехали в воскресенье, а в понедельник пришла посылка от Гали. В Москве перед поездом в Кишинев успела купить тебе апельсины, банку кофе, консервы хорошие и отослала в надежде, что все это мы передадим тебе в зону. Такая вот заботливая у тебя сестра!..
Дома все по-прежнему, дел хоть отбавляй. На неделе буду ходить пропалывать участок свеклы, ты знаешь: каждый год правление совхоза всех трудоспособных выгоняет на прополку. Приходишь к вечеру такая усталая, что рук и ног не чувствуешь. А тут и свою картошку пора окучивать. 30 соток и все вручную, мотыжкой…
***
Из письма от 15 сентября 1973 г.
Олег, сынок, здравствуй!
Сегодня пишем тебе втроем – Алена с дедом сидят напротив, пьют чай с сотовым медом. У нас все по-прежнему, здоровье так себе. Готовимся к зиме. Сейчас вижу – за окном пошел снежок, в эту осень первый. Как не хочется холодов, Алена, будто в утешение, только что разводила «философию», что зима ей больше нравится. Спрашиваю: «Отчего же?» «Оттого, бабушка, что в саду бело, на дубах красивый иней». И послушай, сынок, о чем она еще фантазировала: «Зимой, может быть, папочку отпустят в отпуск, и мы с ним будем кататься с горки на лыжах».
Скоро гостей будет полон дом: через неделю приедет мама Рита, обещался Коля Репин, а там и Михаил – студент из Тамбова. Только вот, когда я тебя буду встречать, сыночек мой?.. Все мы надеемся на возможное помилование. Ну а уж если Господь не пожалеет нас, остается терпеть и ждать. Главное, не ослабеть здоровьем, чтобы дожить до счастливого дня.
Ездила с картошкой в Москву, продала 14 мешков по 16 коп. кило. Купить ничего не купила, кроме как своим девочкам Алене и Дине по платью, колготки и Мише рубашку. Чувствовала себя неважно, сердечко что-то барахлило.
Алена с дедом хозяйничали дома. По возвращении – рассказов была уйма. О теремке, который они с дедом устраивали из одеял. В мое отсутствие ездили на лошадке в лес, выбирали место, где летом дед соорудит ей настоящий теремок.
Доча твоя, каждое утро как умоется, идет вытираться к зеркалу, смотрится в него и говорит: «Правда, бабушка, что я похожа на своего милого папочку?» Все ждет, поджидает тебя домой, «в отпуск» …