Глава первая
Синоптики почти неделю играли в садистов. Каждое утро они выдавали в эфир сводки о надвигающемся стихийном бедствии, а к вечеру переносили свой взлелеянный в мечтах конец света на следующий день. Поэтому, когда в субботу на мегаполис наконец-то налетел шквалистый ветер, многие вздохнули с облегчением – мириться с приходом беды было намного легче, чем ежедневно ожидать ее наступления.
Этот город не видел подобной непогоды с времен оккупации. Да и то, те немногие старики, которые были способны давать комментарии пытливым журналистам, путались в показаниях и не могли толком объяснить, отчего все-таки тогда упал шпиль на кафедральном соборе. Одни уверяли, что в него попала вражеская бомба, другие же настаивали на том, что во всем был виноват смерч невиданной силы. Так или иначе, но сейчас ветер решил тряхнуть стариной. Он кряхтел, выкорчевывая деревья, оглушал пронзительным свистом прохожих, швырял на дороги пучки проводов и, плюясь градинами, обрывал рекламные растяжки.
Постепенно мегаполис превращался в декорацию к фильму-катастрофе. Люди, радуясь, что циклон пришелся на выходные, попрятались по домам и бездельничали – сотовая связь отключилась, телевизоры транслировали на экраны серые зигзаги, а радио работало так, будто и впрямь вернулись времена войны.
Глава вторая
– Вам бы стоило пойти домой, – Герман посмотрел на странную промокшую женщину, разглядывавшую его машину, которую только что расплющил упавший тополь.
– Домой? – по ее лицу бежали струйки воды, которые отчего-то показались Герману слезами.
– Вы понимаете, что здесь опасно? – ее красный плащ с хлопающими на ветру полами начинал его раздражать. – Вы что, дорогу забыли? – он сказал это просто так, чтобы побыстрее ее спровадить. Ему казалось, что выглядит перед ней неудачником из-за того, что дерево раздавило именно его автомобиль. – Так вы уйдете наконец?! – он перешел на крик, чтобы она расслышала его сквозь грохот упавшего на асфальт кровельного железа.
Она задумчиво провела рукой по лицу:
– К кому домой?
Герман мысленно расхохотался. Пока работало радио, по всем волнам передавали, что вместе со смерчем в город пришли сороковые годы прошлого века. Сейчас он воочию в этом убедился – этот диалог напоминал классические любовные романы известных писателей. Да… Он зачитывался подобными книгами в семнадцать и даже в двадцать лет. Мечтал, о такой подстроенной автором встрече, когда героиня растеряна, вокруг то ли оккупация, то ли война, она красивая и странная незнакомка, он… Его мысли прервал удар грома, за секунду заставив принять решение.
– Ну конечно ко мне. Ко мне домой, – его рука обняла ее за хрупкие плечи, обтянутые мокрой тканью. – Неужели вы надеетесь добраться до своего дома в таком хаосе?
Она как слепая провела пальцем по его щеке:
– Я просто забыла. Да, мы же договаривались. Так куда идти?
Видимо, она приняла его за кого-то другого. Но теперь ему было на это наплевать. Он решил, что позволит себе небольшое развлечение – стать героем довоенного сюжета. Договаривались, значит, договаривались. И он повел ее к подъезду, помогая перешагивать через валявшиеся повсюду ветки и куски битого стекла.
Глава третья
Погодное безумие сыграло на руку в создании интимной обстановки. В квартире было так темно, что из-за отключенного электричества пришлось воспользоваться бронзовым канделябром с молочно-белыми свечами.
Добрый коньяк, за неимением литературного кальвадоса, сырная нарезка, хлеб… Раскаты грома… Мелькание молний… Он, переодетый в домашние брюки и рубашку. Она, прекрасно смотревшаяся в его пижаме – шуточный подарок друзей на прошлый день рождения.
– Так как ты сказала тебя зовут? – он намеренно перешел на «ты». Раз она в каком-то шоке, то и внимания не обратит на такую мелочь. – Извини, я все время забываю, тебе больше нравится, когда я называю тебя полным именем? Или нет… Просто меня ты все время зовешь Герман, а я тебя по-разному… И эти вариации как-то поднадоели… – по его мнению, так уж нагло пользоваться ее странным состоянием было нечестно, но надо же было узнать, как ее зовут.
Ее мягкая улыбка добавила света к дрожащим язычкам свечей:
– А мне-то думалось, что из нас двоих самая забывчивая я. Ты меня просто к жизни вернул. Ну конечно полным именем… Мадлен… Да, Мадлен… Как тебе вообще в голову такое пришло, – она сделала бутерброд и стала есть, мурлыча какую-то песню.
Надо бы выпить. Герман пододвинул ей бокал, а свой взял в руки:
– Ты пришла в себя? Не мерзнешь? Может, скажешь тост?
– Да, сейчас, – она поправила мокрые волны волос. – За тебя, разумеется. Хотя, прости, я так испугалась этой грозы, голова разболелась… И если честно… – она звякнула хрусталем по его бокалу, – то я ничего не соображаю. Зачем я здесь? Давно ли? Ты сказал, тебя зовут Герман? Да… Видимо, мне и впрямь становится все хуже. Я начинаю забывать имена любимых мужчин. Но это же поправимо, да?
Он едва успел отставить в сторону бокал, как она уже обняла его, прижавшись всем телом, и целовала так странно… Как целуют очень любимых и родных… Ему стало не по себе. Что за игру он затеял? Эта женщина чем-то больна? Но какое-то непреодолимое влечение не давало ему остановиться. Он понял, что желает ее так страстно, как не желал никого в этой жизни. Ах, да! Промелькнула, казавшаяся теперь какой-то роковой, мысль. Ведь мы не в этой жизни, а там, в другом веке, во времена оккупации, когда шпиль снесло порывом такого же судьбоносного ветра.
Глава четвертая
Они лежали в спальне, накрытые тонким вафельным одеялом. Герман разглядывал ее лицо, кажущееся слепленным из белой глины в этом призрачном свете грозовых сполохов. Мадлен… Он даже не мог предположить, что любовь, которую он перестал ждать, наверное, лет пятнадцать назад, будет носить такое красивое имя, что появится в его доме в раздражающе красном плаще, и что будет терять память.
Он поцеловал ее в бархатистое плечо. Сколько ей? Она что-то говорила о своем возрасте, должно быть спутала, раз забывает все на свете. Разве это может быть тело сорокапятилетней женщины? Но все-таки… Что с ней? Она же понимает, что не вполне нормальна, а значит вопросы будут уместны.
– Ты так и не рассказала мне о себе. Кто ты? – он дышал ее волосами и где-то в глубине души молился о том, чтобы она навсегда забыла обо всем на свете и отныне помнила лишь его.
– Да, ты прав… В этом мире надо обязательно быть кем-то. Как это право печально, – она порывисто вытерла слезы. – Значит, я… Скорее всего, я никто… Была редактором. Хорошим таким, знаешь, грамотным. Управляла сотрудниками. А потом…. Так постепенно, постепенно… и я подумала, что надо вовремя уйти, пока люди не начнут смеяться, что я путаю инициалы президента или называю министра начальником строительства.
– Но… Мадлен! Ты понимаешь, что больна? – от удивления Герман достал сигарету и закурил. – Что с тобой? Диагноз? Лечение? Ты что-то делаешь?
Она свесилась с кровати, пошелестела чем-то в сумке и вернулась на место с сигариллой.
– Я тоже покурю. Не возражаешь? – она выпустила кольцо дыма, а потом ткнула пальцем в его серединку и засмеялась. – Нет диагноза. Ничего нет. Врачи мне сказали, «не можете работать по специальности, тогда идите уборщицей». Вот и весь сказ. Ты сейчас конечно спросишь, как это все происходит, по какой системе, помню ли я, как мы с тобой познакомились, а потом поинтересуешься, на что я живу, с кем, чем занимаюсь… – она улыбнулась с такой грустью, что у Германа пробежал мороз по коже.
– Нет, я… – он хотел сказать что-то в свое оправдание, но она его прервала.
– Это периодами. То сильнее, то потом раз! И все обратно. Сейчас я помню, что не знала тебя раньше. Ты должно быть воспользовался моей растерянностью от этой грозы. И машина твоя под этим тополем… Но я не жалею. Нет! Ты был великолепен. Ах, ну да… Вот, видишь, я уже и забыла. Я же должна рассказать тебе еще что-то. Кажется, о себе. Ну да. Я пишу. Не могу сказать, что это просто. Бывает, я начинаю что-то сочинять и забываю начало. Приходится много редактировать саму себя.
– Ты писательница?
Она бросила дымящийся окурок в пепельницу и прикурила вторую сигариллу.
– Боже, как же бывают глупы и нетактичны здоровые люди! Я же сказала, что я никто! Понимаешь? Я пишу, да, пишу. Рассказы. Романы. Еще рисую всякую непонятность от горя. А потом публикую это все на разных сайтах. Там, где не так уж и много читателей, там, куда не заходят редакторы крупных изданий и продюсеры известных кинокомпаний. Но зато на таких порталах есть люди. Понимаешь? Ты понимаешь? Живые люди! Они пишут мне отзывы. Разные. Но это и ценно. Я живу этим. Общаюсь. Пока еще я могу жить и что-то чувствовать. Знаю, тебе трудно понять, но каждый читатель будто продляет мне жизнь… Я вроде как остаюсь в этих текстах, а потом…. Когда я забуду свое имя… – Она махнула рукой. – Впрочем, тогда уже мне будет просто на все наплевать.
Глава пятая
Ночь была бурной не только за окном, но и у Германа в спальне. Коньяк был выпит, сигареты и сигариллы закончились. Утомленный каким-то горьким счастьем, которое вошло в его жизнь, Герман прижался к заснувшей Мадлен и решил, что утром обязательно серьезно поговорит с ней. Ведь он хорошо зарабатывает, он положит ее в клинику, она будет здорова, он наконец-то устроит свою личную жизнь, женится…. Да! Он женится!!! Это великолепно!
И нет, он не даст ей писать на какие-то там сайты. Пара-тройка нужных людей. Сунет ее в телешоу. Потом несколько купленных интервью. И все – прилавки ломятся от тиражей. А ей больше не придется переживать что «она никто». И что это за формулировка такая вообще – никто? Его будущая жена гениальна… И он тоже гений. Конечно гений, раз привел ее сюда мокрую, да еще в этом ужасном красном плаще… Его мысли путались, он засыпал…
А на улице продолжал безумствовать циклон. Он перепутывал судьбы, играл в сводника, а заодно внедрял в умы людей такие мысли, которые раньше там никогда бы не появились. Одним снились вещие сны. Вторые вдруг понимали, где найти очередные сюжеты для сериалов или книжных проектов. Третьи осознавали, что пришла пора разводов. Четвертые планировали свадьбы. Пятые пытались зачать детей.
Это было время глобальных изменений, время, когда небеса перекраивают книги судеб и отменяют свои прежние идеи, заменяя новыми, хитроумными, авантюрными, порой сводящими с ума.
Глава шестая
Мадлен не было нигде. Она ушла, не оставив ни записки, ни телефона. И лишь в ванной комнате на зеркале Герман увидел размашистую надпись на французском языке: «Я тебя не забуду».
Ему показалось, что его сердце лежит на столе, а высшие силы делают из него отбивную. Как? Как теперь он будет жить? Где ее искать? На сайтах самиздата? Он было бросился к компьютеру, но вспомнил слова Мадлен о том, что она частенько пользуется псевдонимом.
Как он мог не проверить ее документы? Не переписать адрес? Это женщина его мечты! Такое бывает один раз, один раз в жизни…
Много дней он провел в поисках. Он не сдавался. Совершал безумные поступки. Тратил горы денег, времени, сил… Так продолжалось до тех пор, пока частный детектив, которого он замучил своими идеями, не спросил его прямо:
– Герман, признайтесь себе честно. Вспомните. Была ужасная гроза. Ваш автомобиль расплющило дерево. Вы были в шоке. Я допускаю, что вы провели время с какой-то женщиной… Но… Короче… Вы много выпили в ту ночь?
И он остановился. К нему вернулась прежняя жизнь. Он не анализировал ее. Не позволял мечтам прокрадываться к себе в душу. Даже стер губную помаду с зеркала в ванной комнате. Ему казалось, что он полностью выбросил ее из головы.
Рассудив здраво, он понял, что ее французское обещание было не более чем красивым прощанием странной творческой личности. У Мадлен не было памяти, поэтому ей нечем было его помнить.
Глава седьмая
Герман припарковал машину возле ресторана, где назначил встречу с одним из бизнес-партнеров. Надо выпить кофе, потом что-нибудь съесть. Почему-то страшно болит голова… Он уже взялся за ручку двери, как вдруг в кармане запиликал мобильник.
– Простите, Герман. Это невероятно. Глупая история. Вы слышите?
– Да, да. Что случилось? Хотите перенести встречу?
– Нет, я бы очень просил вас подождать. Просто случилась какая-то ерунда. Я уже вышел из дома. А у меня машина припаркована под деревом. Ну и это дерево от старости, наверное, свалилось. Нет, повреждений почти нет. Просто сами понимаете, там для страховой документы оформить и все такое. Я буду очень скоро. Приеду на такси…
В задумчивости Герман пошел по переулку. Дерево. Машина. Как тогда… Почти два года назад… Ему не хотелось сидеть в ресторане в одиночестве. Поэтому он решил зайти в книжный – единственный магазин, в котором хоть как-то можно было убить время.
Герман ходил среди стеллажей, рассматривал обложки, читал имена и названия. Потом подошел к столу бестселлеров. Он был завален разными книгами, на одной из которых была нарисована женщина в красном плаще под проливным дождем. Он машинально взял томик в руки. Имя и фамилия писательницы ему ни о чем не говорили. Как странно. Герман перевернул книгу и вдруг увидел фотографию Мадлен. Ему показалось, что сейчас начнется атмосферная аномалия во сто раз сильнее той, что была два года назад.
Он купил книгу и прямо из магазина позвонил своему сотруднику, у которого были выходы на разные базы данных. Через минуту у него был ее телефон. Звонить? Он поразмыслил. Ему еще дали номер ее литературного агента. Может быть поговорить сначала с ней?
Он сделал звонок и выяснил, что сегодня вечером у популярной писательницы будет встреча с читателями. Прекрасно, туда-то он и пойдет. Надо только успеть, потому все это как-то неприятно пересекается с этим партнером, на машину которого, впрочем, очень удачно, упало дерево.
Глава восьмая
Мадлен была еще более красива, чем тогда. Что с ней произошло? Отступила болезнь? Или это вообще была выдумка, чтобы устраивать себе такие вот любовные приключения? Герман прислонился к книжным полкам и задумался о том, как же сильно он все-таки ее любит. Разве так бывает? Одна странная, безумная ночь. И вот, она переворачивает все в его жизни. Он становится иным человеком. Стареет, страдает от невозможности найти другую женщину, которая подарила бы ему подобные чувства. И так живет два года, нет чуть меньше, но не важно… А потом, бац! Вот, он стоит и от судьбы его отделяет лишь несколько шагов…
– Теперь вы можете подойти за автографами, – пропела литературный агент, манерно взмахнув рукой.
Выстроилась очередь. Герман намеренно встал последним.
– А мне вы подпишите книгу? – перед Мадлен лег томик с красным плащом на обложке.
Она подняла глаза и улыбнулась:
– Кому?
– Мне? – он не понял вопроса.
– Я понимаю. Как подписать? Ваше имя? Или просто расписаться?
Он будто попал под струю ледяной воды. Она его не помнит?! Нет! Это невозможно!
– Подпишите «Герману от Мадлен». И можете еще сделать дополнение по-французски «Я тебя не забуду».
Она повертела в руках ручку и написала все, как он продиктовал.
– Вот, возьмите. Спасибо, что пришли. И знаете… – она улыбнулась также тепло как тогда у него дома. – Это имя… Мадлен… – неожиданно она прервалась. – О! Увы! Мне пора.
Она стремительно встала и обняла подошедшего к ней мужчину. Потом она что-то сказала ему и снова вернулась к Герману:
– Это мой муж. К сожалению, нам не удастся поговорить. Но я хотела спросить… Мадлен… Вы когда-то знали меня под этим именем? Ответьте, это важно.
Герман посмотрел на нее, на ее мужа. Он никак не мог принять решения и до конца понять, обманывали ли она его в ту ночь, когда в безумстве собственного беспамятства шептала слова любви.
– А вы давно замужем? Были еще в те времена, когда носили этот красный плащ?
Она вздрогнула:
– Мы познакомились примерно полтора года назад. Почти сразу поженились. Но вы не ответили на мой вопрос. Мадлен, что это за имя?
Он понял, что не выдерживает накала страстей, растворившихся в воздухе. Он видел, и это было несомненно, что она и ее муж, эти двое любят друг друга какой-то нереальной, почти мистической любовью. А он… Что он? Обычный мужчина, размечтавшийся когда-то о красивой женщине…
Ему резко захотелось побыть одному. Чтобы понять, смириться, наконец начать жить, а не ежеминутно страдать, как он оказывается делал все эти два года. Это желание оказалось так сильно, что он не стал отвечать на ее вопрос, а развернулся и почти бегом покинул зал.
Глава девятая
Дома он не раздеваясь рухнул на диван. Он боролся с желанием выбросить эту книгу в окно и, одновременно, не мог оторваться от портрета Мадлен. Нет, здесь должен быть какой-то ответ на вопрос. Он открыл оглавление и выбрал рассказ, название которого подарило ему надежду. Он назывался «Забытая любовь».
Он начал читать и провалился в сюжет. Она помнила. Нет, неосознанно. Это был для нее некий сон, неясное воспоминание, которое исчезло, как слова, написанные на снегу.
Герман листал страницы. Потом отвлекся, бросился к компьютеру и стал читать биографию. В каком-то интервью она признавалась, что все изменилось, когда над городом разразилась страшная гроза. Тогда, эти потоки воды будто бы смыли с нее болезнь, а вместе с ней все воспоминания о том дне.
И еще было нечто странное в том урагане. По словам Мадлен, он принес ей славу. Конечно, она пришла не в один час, а постепенно. Но отчет своей новой, настоящей писательской жизни она вела именно с того момента. Она не могла объяснить почему так произошло, но отчего-то ей казалось, что в ту ночь она побывала в каком-то ином времени, где кто-то излечил ее своей любовью и дал силы на то, чтобы «стать кем-то».
Эпилог
Герман дочитал рассказ, закрыл книгу, налил себе полбокала коньяка, залпом выпил его и закурил.
В его истории любви теперь можно было ставить точку, потому что она длилась лишь один вечер и одну ночь – то самое время, когда в мегаполисе воцарились давно забытые времена войны и разразился волшебный ураган. Ему было невыносимо грустно оттого что эта женщина, которая лишь на протяжении нескольких часов носила имя Мадлен, уже никогда не станет частью его жизни.
Но в тоже время Герман был бесконечно счастлив, что именно он каким-то чудесным образом сделал то, о чем она так сильно мечтала.