Всё так просто

Татьяна Микова
Рябина

Октябрьским вечером мы шли по улице Ленина, я в сторону Художественного музея, он - навстречу. Он посмотрел на меня, прошел мимо, и что-то заставило меня оглянуться. Тогда еще не было этой дурацкой песенки про "я оглянулся посмотреть не оглянулась ли она", но все именно так и случилось. Он стоял и смотрел. Я, восхищенная вполне киношным сюжетом с "искрой", внезапным томлением, сладкой тревогой и прочим, тоже стояла и ждала, когда он подойдет, а может быть даже пошла к нему. Мы говорили в тот вечер обо всем на свете, и было легко и немного страшно: я поняла , что малой кровью тут не отделаться и с обреченностью приготовилась к роману, полному страстей и боли. Мне было 19, ему - 29.
Назавтра мы пошли в кино, "кажется на Фосса", как поет Богушевская, нет, точно на Фосса, потом мы гуляли, а потом... случилось нечто, отчего поздняя осень с первыми морозами навсегда стала для меня особенным временем года. Ничего, вроде бы, сверхъестественного. Он просто сорвал с унылого куста несколько ягод рябины и протянул мне. На ладони - как протягивают зерна птице. И я взяла их с его ладони губами, и глупое мое сердечко заныло от грусти, потому что уже предчувствовало разлуку - какая же уважающая себя птица привяжется к человеку надолго?
Две недели. Он был нежным и немного отстраненным, и когда я почувствовала, что его ладонь равнодушно разжалась, мне оставалось только упорхнуть, но как же мучительно я переживала эту ненужную мне свободу...еще две недели! Он предложил мне правильную роль - птицы долго не грустят. Но с тех пор рябина для меня не просто ягода.

Сигарета

Он стоял на крыльце и смотрел на меня с откровенным мужским интересом. Совсем молодой и какой-то субтильный, но мне тогда такие нравились.
Он вызвался быть моим гидом в большом и странном здании, где обитал некий творческий коллектив, куда я пришла проситься на работу. В ожидании руководителя я решила покурить, достала сигарету, он, само собой, зажигалку, я наклонилась к огню, а он... бережно отвел в сторону мои длинные волосы. Что-то было в этом жесте странное и правильное. Это было проявление заботы, еще никак не связанной с бытом, но уже не такой отвлеченной от всего земного, как в случае с рябиной на ладони. Он был талантлив и ярок, да, и когда родился сын, честно пытался вписаться в чуждый ему жизненный сценарий.
Мы были вместе восемь лет, о которых можно вспомнить и рассказать много хорошего. Кстати, расставшись с ним, я бросила курить.

Носочки

Тут все было ошеломительно просто. Настолько просто, что вот уже скоро двадцать лет я не могу вспоминать об этом без удивления. Я сидела в холодной и неуютной холостяцкой кухне на табуретке, в его махровом халате, поджав босые ноги, пила кофе и наблюдала за ним, а он жарил мясо и о чем-то мне увлеченно рассказывал. Он посмотрел на меня, ушел в комнату, вернулся с теплыми вязаными носками и натянул их мне на ноги. Сам. И , что меня особенно потрясло, все это он сделал, ни на минуту не прерывая своего рассказа, между делом, не задумываясь.
Каждый раз, вспоминая об этом коротеньком эпизоде, я впадаю в какой-то ступор. Неужели все так просто в женской системе ценностей? Почему вязаные носки, надетые на мои озябшие лапки, оказались настолько ценнее алых ягод рябины и сладких песен легкомысленного молодого таланта? Почему только в этот, третий раз, будучи, кстати, уже вполне взрослой, самодостаточной (это важно!) и опытной женщиной, я почувствовала желание не просто быть с этим человеком, а отвоевать его у всего мира - для себя?
И почему до сих пор, когда случается поссориться, обидеться, усомниться в правильности этого моего выбора, я вспоминаю те колючие носки и успокаиваюсь?