Начало: Бабушка, расскажи сказку! http://www.proza.ru/2016/09/26/1422
Бабушка, давай про любовь! http://www.proza.ru/2016/09/29/1659
- Хватит уже про морг и анатомичку, - пробурчал начмед Якушев, - давай про любовь, Бабушка!
- Любви захотел, милок? Так я по другой части! А, в прочем, кто ж начальнику откажет? - Слушай. Полюбила как-то тетя Сима Пантелея! А он возьми, да и помри!
Авдеев от неожиданности покатились со смеху. Постояльцы медики скептически ухмыльнулись, давая понять недавнему отпускнику, что они-то привыкшие к подобным закидонам. Артист нашел глазами друга и небрежно поклонился. Реприза удалась.
- Бабушка, хорош дурить! - выкрикнул с места Сан Саныч, - если не хочешь получить тухлыми яйцами.
- Ладно-ладно, дорогой зритель, догадалась уже, что это оружие пострашнее помидоров. Будет вам история высоких чувств, да такая, что Ромео отдыхает! Слушайте.
Джульетта Марковна безумно любила Петрушу. Да и как можно было такого не любить – большой, сильный, при этом - нежный и заботливый. У нас на Центральном рынке он рубил мясо, самые лакомые кусочки приносил ей - своей Джульетте. Петруша души не чаял в своей возлюбленной – заведующей гастрономом на Проспекте Маркса в городе Новосибирске. Родственники и не думали строить им козни – они молились на молодых.
- Слышь, Менгеле! - вырвалось у доброго доктора Сурначева, - хоть этих пощади!
- Попробую, но не обещаю. Сам понимаешь, каково оно супротив Шекспира.
- Откуда такая печальная история? – поинтересовался Папа Гена.
- После второго курса мы уж большенькие были, проходили летом практику во 2-ой клинической на улице Ползунова. Персонала в больнице не хватало, многие были в отпусках, вот и приходилось отдуваться за троих. Сокурсницы все больше крутили хвосты профессуре, ну, а вояки, вроде нас, затыкали дыры.
После обеда я решил закончить стенгазету, которую на меня взвалил хирург наставник. Тут залетает в процедурку Глеб Касьянов, который подрабатывал на скорой. Я ему сходу:
- Киса, Вы умеете рисовать?
- А то! – парировал прямой блондин в парусиновых ботинках, - давно не мальчик, и смею заверить, ни одна дама, узревшая мое искусство, не кинет в меня камнем!
- Пошляк! Чего приперся? Не хочешь помогать - катись!
- Завязывай ты с реанимацией больничной "Искры"! Будешь третьим? - предложил Киса, переводя дух, - понимаешь, срочный вызов, а наши расползлись как тараканы, замучился искать.
- А! Гори "Искра" синем пламенем. Когда это я отказывался быть третьим? Поехали!
Вызов был принят. Метнулись мы во двор, там уже «Латвия» с красной полосой на взводе. Киса - к водителю на среднюю сидушку, я скраю, и погнали, с синим проблесковым. По мосту над Обью стали меня терзать сомнения:
- А куда это мы едем?
- Все будет путем, Ереваныч! – заверил Киса - Дело верное! Катим в новый микрорайон, заберем клиента. Родственники очень торопили, божились, что не куркули, грозились озолотить.
- Киса, надо было брать для солидности медицинский саквояж с крестом - за деньгами едем! Уж лепить горбатого, так от души.
- Зачем нам саквояж? Делов-то: носилки закатить, да башли содрать, и все!
- Серьезный гонорар? В каких долях? - решил я сразу расставить все над "ё".
- Петровичу за извоз трёшник, - он на окладе, остальное наше, забуримся в кабак и сегодня же всё спустим! - великодушно бросил медбрат.
- Лады! Растешь в моих глазах, Великий Комбинатор.
Глеб был доволен. Едем дальше, а душа все же не на месте. Не на столько я был материалистом, чтобы калымить на скорой. А куда деваться? Назвался белым груздем, полезай в "таблетку". Рафик с визгом припарковался у подъезда. Мы выскочили. Петрович выдал нам носилки, и вперед.
Лифт. Пятнадцатый. Фонарь. Аптека. В доме шестнадцать этажей.
На лестничной клетке нас встретила дама. Эдакая – ух! Пышная каштанка перманент – мечта поэта, с перстнями на каждом пальце и с обидой за задержку.
Проходим в зал уверенно, не разуваясь. На диване под одеялом - детина. Я решил до конца играть старшего дежурной смены. У меня в халате стетоскоп, я его в уши, и к пациенту, отрабатывать пайсу за срочность. Пощупал пульс, а Он - ЛЕДЯНОЙ, бесповоротно! Понимаете? – Давно помер! Я Кису за грудки:
- Ты, что же, падла, не сказал, что для тебя "втроем" – это за трупом! - А?..
- Ты, Бабуля, тоже хороша со своим представлением о неземной любви! – вырвалась реплика из зала, с койки начмеда.
- Тыш-тыш, - зашикали знатоки театра с лежачих кресел, - не сбивай!
- Только я хотел нарисовать ему всё, что думаю по поводу подставы, как сзади – дама с подносом:
- Помянем раба Божьего! Десять минут на бренной земле ничего не изменят. Только халаты свои повесьте в прихожую! - сморщила она свой нос. - А то они у вас противно белые, как у санэпиднадзора. Еще спугнете моего Петрушу. Он фартуки любил. На каждый день у него был новый припасен.
Не в себе дамочка. Кто её осудит? Опрокинули мы по рюмочке с огурчиком, тут она нам и поведала свою печальную историю.
Получалось, завистники – семейство Капулетти, нет, Капулевых, с конкурирующего рынка, подсунули Петруче левую партию говяжьих туш, а он по наивности не доглядел, что товар шел в обход санэпиднадзора, взялся разделать мясо, подхватил коровье бешенство, трихинеллез до кучи, и занемог.
Ей же ума хватило, яд не вкушать из уст, поэтому осталась жить. Уж, к каким только лекарям ни возила Джульетта своего возлюбленного! Сколько денег заплатила она знахарям по всему Союзу! С ее слов, одними ассигнациями не менее трех тыщ! А чего стоили ювелирные подношения светилам медицины?! Все напрасно, отстрадал болезный больше года, и к обеду приказал долго жить.
Жаль нам стало заботливую супружницу - еще по одной выпили. Намаялась она с больным-то мужем в молодые лета.
Да, только после третьей стопки пробила меня ледяная дрожь. Опрокидывала стаканчик одна женщина, а глаза открылись у другой! Такая в них блеснула сила и пламень адова костра! Обвела она нас черным взглядом, и впилась глазищами в блондина Кису, будто хотела проглотить его живьем, на худой конец - разделать тушку под свой морозильник. Потом чуть вздрогнула, видно спохватилась, что я ее считал, стрельнула в меня злобой и стала тихо извиваться, будто ей мешало платье. О-о! Знал я ту уловка, когда дама голову все больше на бок клонит и шейку с плечиком из платья тянет, и прядочку над ухом теребит!
Глядь! А напарник-то мой тоже сам не свой: впился в декольте посоловелым взглядом и давай басить, что всегда, мол, понимал настоящих женщин, которые постарше. Тут я вскочил:
- Надо бы поторопиться, - говорю, - а то в городе все морги на ночь закроют!
- Да-да, - колюче смерила меня Джульетта, - хотела я вторую бутыль несть, да вижу, тяжела вам сия ноша, как бы вы его не уронили.
- Киса, очнись! – стал тормошить я Глеба, когда хозяйка понесла граненые рюмки на кухню, - ты, что же, ничего не понимаешь? У нее же взгляд звериный! Она ведьма! Панночка отдыхает!
- Да, будет, Ереваныч! С чего ты взял? Красивая женщина серьезного формата. Только начала жить, а сколько выпало уже всего на ее молодые плечи!
- Ты веришь, что этот бугай-мясник умер от бешенства? Или по-твоему люди как мухи мрут на рынках от трихинеллеза? Пора рвать когти! Надо звать на помощь!
- Полно, Ереваныч, я тебя не узнаю! Или ты ревнуешь?
- О чем ты, Киса? Как, вообще, сто пятьдесят кило неживого веса с пятнадцатого этажа тащить?! – В доме же два лифта, оба пассажирских!
Тут мне сзади - прямо в ухо, ядовитым словом:
- А вы его к носилкам привяжите и поставьте вертикально в лифт. Это при жизни мой Петруша прогибался. Он смертью заслужил любовь, и от меня уедет, стоя!
В комнате медиков, где царил театральный сумрак от настольной лампой Папы Гены, мастер слова безраздельно владел публикой.
В современной пьесе подать Джульетту, она же Панночка, от лица трясущейся Старухи процентщицы - это была находка.
Реплики Кисы с развитием спектакля звучали все более обреченно, а интонации автора Ереваныча приближались к панике.
«Единый в трех лицах» новую сцену начинал от обеденного стола. Он выбирал очередную жертву и, как безжалостный паук, медленно к ней подбирался. В кульминации, местный Янус сближался с несчастным, обнюхивал его, подобно нечисти, и демонстрировал страшные рожи в различных ракурсах.
Руки играли отдельно. Они, то взмывали вверх, то безжизненно падали в бездну, то повисали на локтях, а то подкрадывались к шее. Наконец актер застывал, закатывал глаза и, нехотя, отступал, сожалея, что не впился в горло горемыки. Его тапки шаркали дальше.
Сказ лился чисто, как журчание родника в ночной тиши, меняя шипящие звуки на высокие интонации. Складывалось ощущение, что мэтр играл спектакль не первый сезон.
- Еле-еле втроем мы определили Петручо на носилки. Толи от водки и натуги, толи со страху, но сердце у меня чуть не выскочило, когда, наконец, мы выволокли покойника на лестничную клетку. Для себя я сразу определил: обратно в эту хату? - Да, ни за какие деньги!
Вызвали оба лифта. Джульетта принесла нам три кожаных ремня, таких, что каждым можно было обмотаться по три раза через пах и шею. Закрепили мы тело, и попытались установить всю конструкцию в кабину. Корячились-корячились, только приподняли край с головой выше сорока пяти градусов, а Петруша – бах и съехал, прямо перед Джульеттой на колени – не хочу, мол, я туда один отправляться. Пришлось заново его из лифта выволакивать и ноги еще в двух местах фиксировать. Кое-как втроем забили носилки в лифт, к нам левым полу разворотом. Хорошо, что Петрович нам всучил 185-ый стандарт, а то бы мы вообще - не запихнули тело.
Весь дом барабанил в лифтовой холл, с криками: «Какая нечисть лифты держит?»
Стали мы прощаться, а эта бестия с Кисы глаз не сводит:
- Может, за деньгами попозже забежите?
- Нет, - говорю, - Джульетта Марковна, нам оплату нужно обязательно по приезду сдать, а то выезд не зачтут.
- Ну-ну, - снисходительно ответила заказчица, - у меня с собой только трешка, думаю, для вечерней кассы будет в самый раз.
Я выхватил из ее руки купюру, затащил ничего не соображающего Кису в лифт, кричу истошно:
- Мы вперед поедем, Джульетта Марковна, боюсь, опоздаем! У нас еще два заказа на сегодня. Нажмите на "1 этаж" соседнего лифта! Доброго Вам здоровья!
Долблю я как сумасшедший в кнопку, а наш лифт ни с места! А она отправила Петрушу и скорее к нам руки тянет:
- Я не прощаюсь!
Тут, наконец, створки закрылись и я выдохнул:
- Киса, очнись! Даже не думай! Пропадешь!
- Ереваныч, мы халаты там забыли!
- Нет, Киса, не пущу!
На тринадцатом этаже двери заскрипели. Я выглянул, мельком, в лифтовой холл. На полу ползала в истерике какая-то женщина в коротком желтом сарафане, пытаясь привести в чувства старушку. Видимо, Петруша заезжал к соседям попрощаться.
Если бы вы слышали, как визжали жильцы того дома, как крыли белый свет матом!
Думаю, что мы вырвались живыми только потому, что на нас не было халатов, и толпа ни сразу поняла, кто мы такие.
Как выволакивали носилки из лифта, как заталкивали труп в рафик, как, наконец, сдавали Петрушу в морг 2-ой клинической больницы, - помню плохо. А вот кучу объяснительных, почему увезли труп без санкции участкового, и как меня до конца лета таскали в РОВД, - запомнил очень хорошо. Но и это мелочь.
Через неделю заявился Киса. О-о! Это был шок! Гляжу, идет на меня бледная моль и несет перед собой на вешалке докторский халат. Я перепугался!
- Глебушка? Касьянов? Ты ли это, что с тобой?
- Со мной твой халат. Джульетта его постирала, накрахмалила, велела кланяться и звать на девять дней.
- Нет! Я не поеду! И к этому не прикоснусь! - вырвался мой истошный крик. - Говорил же на лекции профессор, что медицинский саквояж с крестом брать обязательно! Особенно, когда выезды на трупы!
-Эх! Не послушал я тебя, Юриваныч! Пожалел халатик новенький. Высосала Джульетта из меня душу, - ответил он загробным голосом, - а по ночам она по-прежнему завет Петрушу.
А вы-то сомневались, что притча про любовь.
Эпилог:http://www.proza.ru/2016/10/12/1233