У моей бабушки, память была необыкновенная, она столько частушек знала, что и представить себе трудно, да ещё умела сама их сочинять. Бывало, скажешь какое-нибудь слово, а она тут же частушку с этим словом споёт. А в частушках, сами знаете, нет-нет, да и ядрёное словцо встретится, частушки ведь народ сочиняет, а не поэты разные. Однако за всю свою долгую жизнь, восемьдесят семь лет, бабушка ни одного матерного слова не сказала. Она была воцерковлённой православной верующей и матерщину считала большим грехом. Но при этом в мужских устах мат терпела, а вот женщинам выражаться не дозволяла, считая, что женщина, как мать и продолжательница рода, никогда не должна материться - на детях скажется, а уж, если вырвалось грязное слово, то его нужно в Храме отмаливать.
На восемьдесят восьмом году бабушка решила, что пришла пора ей умирать и легла на лавку головой к семейной иконе. Лежит она и уже плохо дышит, когда к ней подходит мой муж и, чтобы подбодрить, заводит частушку:
- Ух, ух, я петух, кто меня потопчет?
Бабушка отвечает:
- Кабы курочкой была, петушку б топтать дала…
Засмеялась и испустила дух!
С частушкой жила, с частушкой и померла, весело и легко. Царствие ей небесное.
PS
После смерти бабушки снится мне как-то сон, что живу я в квартире одна, скучаю. Потом вижу себя на улице Урицкого – иду по одной стороне, смотрю, а по другой стороне моя баба Паша идёт, босая, неприкаянная, какая-то. Я ей через дорогу говорю:
- Бабушка, пойдём домой, я тебе обувь в кладовке найду!
Вот, пришли мы домой – бабушка стоит у двери в кладовку, держится за неё и молчит. Вдруг она отошла от двери и та захлопнулась. Я кричу:
- Бабушка, что же ты отошла? Мне темно!
А она неожиданно отвечает:
- А мне каково? Я всегда в темноте!
Я проснулась и побежала в Храм грехи замаливать. С тех пор всё и хожу!
Это последняя история про мою бабушку.