Уже конец сентября. Мы с Виктором Листраткиным, работающим в этом году у меня помощником, закончили работу. Виктор после окончания Крапивенского лесного техникума был распределён на работу в Иркутскую область Нижне-Удинский лесхоз. Проработал там восемь месяцев помощником лесничего, а потом, как и все нормальные молодые люди в советское время, был призван в армию. О лесоустройстве он уже знал не понаслышке, его привлекала экспедиционная жизнь и после демобилизации он устроился работать в Первую лесоустроительную экспедицию, которая располагалась в городе Щербинка.
Рабочих мы уже рассчитали, оставив двоих, наиболее устойчивых к сибирским погодным условиям приближающейся осени, а возможно и ранней зимы, так как начальник партии предупредил, что в качестве помощи предстояло поработать ещё на других участках. В начале сентября нас забрасывали на один, оставшийся без исполнителей, который мы тоже сделали, и вот теперь опять ожидаем вертолёта для переброски в другой район.
В начале полевого сезона по семейным причинам один таксатор уволился из экспедиции, и эта часть лесной площади осталась неустроенной. Начальник партии ожидал, что летом приедет какой-нибудь таксатор, поменяв объект в европейской части на амурскую тайгу, но желающих ехать в Сибирь в середине полевого сезона не нашлось. И пятнадцать тысяч гектаров лесов остались не протаксированы, а, значит, план не выполнен. Положение усугублялось тем, что здесь уже несколько лет, вновь образованным лесопунктом, велись рубки леса, и необходима была хорошая таксация. Конечно, начальник партии Шаталов Николай Фёдорович обратил наше внимание, что главное хорошо протаксировать спелые и приспевающие насаждения, которые в ближайшие десять лет могут поступить в рубку. Но не будет же таксатор ходить по лесу и выбирать отдельные участки для их описания. Поэтому мы понимали, что придётся вкалывать по полной программе. На этот же участок обещали направить и другого таксатора – Шумилова Александра, который тоже закончил свой объект. Это нас радовало, потому, что Саша был опытным таксатором, начав свой путь лесоустроителя ещё в студенческие годы. Да, к тому же человеком он был очень компанейским и прекрасным охотником, с детства познавшим прелесть охоты во Владимирской области, где он родился. Ещё студентом Московского лесотехнического института, он в период летних каникул ездил в качестве рабочего лесоустроительной экспедиции, поэтому опыта таёжной жизни ему было не занимать.
Погода стоит прекрасная. Дождей, которые нам надоедали летом, нет. Ночью небольшие заморозки. Комары и мошка сгинули до следующего года, днём солнце пригревает – благодать. Вся земля покрыта жёлтым ковром из листьев берёз и хвои лиственниц. Ходить одно удовольствие.
Ждём уже вторую неделю вертолёт. Он почему-то каждый день только обещается, но не прилетает. Жалко терять время прекрасной погоды. Мы понимаем, что скоро уже может выпасть снег, и будет достаточно тяжело работать. А мне очень хочется домой. Шестнадцатого сентября у меня родился сын. Это там, как здесь говорят - на Большой земле, а я здесь в Амурской по тайге бегаю, привожу в известность леса.
В тот день во время очередного сеанса связи Шаталов зачитал мне телеграмму и поздравил. Потом таксаторы поздравляли. Было радостно от события и приятно от поздравлений. Это первенец! Я спросил начальника, когда будет вертолёт, что бы скорее домой улететь. А утром по рации он «обрадовал» ещё раз, сказав, что придётся задержаться ещё недели на две. Но, когда я услышал, какой объём работ предстоит, то понял, что моё свидание с новорождённым откладывается как минимум на месяц. Такова уж доля лесоустроителя! И здесь некого винить, только себя – сам выбрал профессию ещё в техникуме.
На следующий день Виктор Листраткин и двое рабочих, которые остались с нами, выдвинули мне требование о необходимости обмыть рождение сына. Я тоже был не против такого действа, но где взять? Денег у меня не было, они остались в штабе в Сковородино, так как в тайге на деньги ничего не купишь. А начальник и вертолёт далеко. Подсчитали сколько у нас ещё продуктов. Оказалось, что с учётом скорого перелёта на новый участок и соответственно пополнения продовольственных запасов, если здесь мы задержимся не более недели, у нас имеются излишки тушёнки. В крайнем случае, проживём на рябчиках. До ближайшего лесопункта напрямую через тайгу двадцать один километр, столько же обратно. Сбиться я не смогу, так как у нас согласно новой схеме квартальной сети был прорублен визир до долины ручья, впадающего в речку, протекающей рядом с этим посёлком, и впадающей в Амур, а по лугам уже не заблудишься. Значит, идти весь световой день, если без дождя, но погода к дождю не располагала.
Решено. Завтра рано утром я иду туда, а вечером в лагере должен быть праздничный ужин. Это значит два- три рябчика и макароны, которых осталось на одну заварку, и мы их очень экономили. А вот тот горох, которого в последний прилёт вертолёта Шаталов нам сбросил целый мешок в шестьдесят килограммов, и стоящий у нас не только в горле, не варить. На десерт я предложил сделать маринованный, предварительно ошпаренный, лук, его Шаталов тоже оставил нам целый ящик.
В конце сезона начальники партий освобождаются от ранее приобретённых для таксаторов, но не востребованных продуктов. Поэтому обычно, не разделяя мешки и ящики по килограммам, эти продукты с последним отчётом распределяют по участкам. Конечно, такой подход не очень нравится инженерам, но ведь и на начальника нельзя вешать столько затрат. По рации не редко слышишь возмущение инженеров, но это для проформы. Все понимают, что закупка оптом продуктов на сезон просто необходима. И хорошо, что они остались, а если бы не хватило? А такие случаи тоже бывали. Запомнилось, как таксатор Шаренко Владимир Борисович, уже заканчивающим работу и, оставшись в лагере с одним рабочим, по рации возмущался:
- Николай Фёдорович, зачем вы нам мешок риса привезли (восемьдесят килограммов). Мы что китайцы, что бы за неделю вдвоём его съёсть?
Это было тем более смешно, что мы работали вдоль берега Амура, а по другую его сторону как раз располагался Китай. Но как воспротивишься начальнику, когда он прилетает. Обычно, для экономии лётного времени, вертолёт только зависает над землёй. Сопровождающий забирает отчёт и быстро передаёт тебе заказанные тобой продукты, вещи и почту, уже упакованные в подписанные мешки или ящики. Я попытался воспротивиться ящику с луком, так как у нас ещё с прошлого завоза его было пол-ящика, но Шаталов ногой вытолкнул этот груз:
- Куда!? Ешьте витамины!
А мешок с горохом просто выкинул из вертолёта и улетел. Всё правильно, убытки надо делить на всех.
Рано утром, когда мои товарищи ещё спали, я, повесив ружьё на плечо и нагрузившись двадцатью банками продукции различных мясокомбинатов от Улан – Уде, Новосибирска и Харькова, отправился строго на запад к лесному посёлку, не видимому от нас, но очень привлекательному в данный момент своим продуктовым магазином. Как обычно, в рюкзак были уложены топорик, чехол от спальника, целлофан, котелок, кеды и спортивный костюм (вдруг придётся заночевать в лесу).
Километров через пять от лагеря по визиру уже проглядывалась довольно отчётливая звериная тропа, по которой было идти комфортнее. Мы летом замечали, что где прорубались визиры, очень быстро при содействии зверей, особенно медведей, начинались формироваться такие тропки, а по прошествии времени они превращались в хорошо утоптанную тропу. В некоторых местах, где вырубался кустарник или мелкие деревья идти было нельзя из-за пеньков торчащих как гвозди, и их необходимо было обходить. Интересно то, что такие места с острыми пеньками обходили и звери. Путь был не близким и, конечно, под однотонный ход и шорох опавшей листвы приходили разные воспоминания о прошедшем сезоне.
На этот участок, расположенный на речке Большие Бургали мы забросились в мае. Тогда деревья ещё только начинали распускаться. Кочковатая марь, на которую нас высаживали, была вся покрыта высокой сухой травой. Командир вертолёта долго выбирал место и приказал выгружаться из зависшего вертолёта. Вначале я не понял, почему он не посадил машину, грунт был твёрдый, проглядывались даже какие-то каменистые выходы. Но после окончания высадки пилоты предупредили, что бы мы сразу выжгли траву, так как от неё при следующем рейсе может загореться и вертолёт.
Перенеся вещи с мари на место будущего лагеря, мы начали маленькими участками выжигать площадку. Потом, убедившись, что всё идёт нормально, дали огню небольшую свободу. А он, видимо, этого только и ждал. Откуда-то последовал резкий порыв ветра и сразу разросшийся до угрожающих размеров фронт огня рванул к сопке. Мы срубленными ветками сбивали пламя, но, вначале успех был переменный. Тогда двое рабочих сбегали за вёдрами, благо, что почти у каждой кочки была лужица воды, и мы всё же победили, не позволив огню вырваться в сопку, что, безусловно, привело бы к лесному пожару.
«Потом считать мы стали раны». От моей ватной телогрейки, вовремя сброшенной, когда она начала дымить, остался только рукав. Не считая лёгких ожогов рук и кое-где прожжённых энцефалиток и штанов, мы легко отделались. Главное успели выжечь достаточную площадку, и второй вертолёт без помех доставил нам остальное имущество и рабочих.
Как обычно, обустроив полевой лагерь, мы приступили к работе. По всему участку необходимо было разрубить новую квартальную сеть, так как ранее она проходила по естественным рубежам – ручьям и водоразделам. После проведения необходимой практической учёбы с рабочими, мы с Виктором задали первые визиры. Работы по прорубке визиров и просек всегда начинаются от лагеря, что бы рабочие вошли в режим и привыкли друг к другу. В последующем, когда им придётся по пять-семь дней вдвоём жить уже не в лагере, а в лесу, очень важна их психологическая совместимость и навык.
Через несколько дней было решено прорубить центральный визир, от него уже будут задаваться перпендикулярные направления. Обычно такой визир в последующем служит и дорогой, по которой возвращаются рабочие из захода. На востоке граница нашего участка проходила в семи километрах по реке Алма, а на запад в двадцати двух километрах, тоже по ручью, впадающему в речку Осежинка. Поэтому я не особенно беспокоился, что рабочие могут заблудиться. От лагеря они будут рубить визир, и по нему же будут возвращаться. Я рассчитывал, что рабочие, ведущие визир на восток, должны вернуться на третий день, и я предполагал на второй день их проверить, что бы ни сбились. А в западном направлении захотел вести прорубку сам Виктор, так как рассчитывал подзаработать на прорубке, пока нет промера. Я не возражал. Эта пара должна была тоже вернуться через три дня, прорубив километров десять - двенадцать. Первые заходы, до того как рабочие втянутся в режим, всегда самые тяжёлые и ответственные. Обычно я их не организовываю больше чем на два-три дня. Другие рабочие начали рубить короткие визиры, возвращаясь вечером в лагерь. Как я и предполагал, пара рабочих с восточного визира вернулась на третий день. Вторая пара не вернулась ни на четвёртый, ни на пятый день. Это к концу сезона ты знаешь, казалось бы, каждое дерево, а в начале сезона таксаторы плохо знакомы со своими участками, что иногда приводит к различным ошибкам. Но заблудиться они не могли, так как рубили визир практически от лагеря.
В средине сезона в заход рабочие обычно уходят на пять и более дней, забирая с собой и продукты, и необходимые вещи - тёплую и сменную одежду, спальные мешки или брезентовые чехлы от них, часто палатку. Весь этот груз необходимо ежедневно переносить на новое место ночлега на себе. В заходах самым тяжёлым грузом считается тушёнка. В первое время нахождения в тайге рабочие берут ружья и патроны, что значительно утяжеляет их ношу. Но, сходив пару заходов, обычно от ружья отказываются не только из-за веса, но и потому, что специально охотиться некогда, а при прорубке визиров вся таёжная живность разбегается на несколько километров в разные стороны.
Учитывая, что продуктов Виктору с напарником могло хватить только дня на четыре, у меня возникло беспокойство. Лишь уверенность в нём, уже отработавшем сезон в Сибири, меня несколько успокаивала. Но на шестой день, я решил идти на поиски, и утром, с одним из рабочих отправился по прорубленному этой парой визиру, захватив на несколько дней продуктов и дополнительные бинты, йод и так далее. Ведь мы не знали, с каким происшествием столкнёмся.
Чтобы не терять времени понапрасну, я решил провести промер прорубленного визира. Это, конечно, не много нас сдерживало, но я думал, что десяток километров не очень скажутся – не хотелось второй раз возвращаться к тому же маршруту.
Промер прорубленных визиров производится специальной двадцатиметровой лентой. Но лента неудобна и своим высоким весом и тем, что приходится очень часто ставить колышки, поэтому опытные полевики делают из кабеля полевого телефона пятидесяти метровый шнур. Применение такого шнура повышает производительность процентов на тридцать. Через каждые двести метров ставиться пикет диаметром 6-8 сантиметров, а каждый километр обозначается колом диаметром до 10 сантиметров. На пикетах и километровых колах римскими цифрами вырубаются длины промера. Но искать на каждом двухсотом метре дерево для пикета это слишком большая затрата времени. Обычно в районе километра заготавливаются четыре или восемь пикетов на следующие километры, а так же два километровых кола, один из которых ставиться на этом месте. В этом случае один рабочий несёт все необходимые для работы вещи, а другой набирает в рюкзак заготовленные колья. Конечно, такой рюкзак для других целей использовать невозможно из-за смолы, которую выделят свежевырубленные колья, так как они должны быть из хвойных пород дерева, поэтому обычно для этих целей используется старый рюкзак. Безусловно, таскать весь день дополнительный груз требует и физических сил, но значительно повышается производительность работ, что является главным стимулирующим фактором, потому что у всех главная цель – заработок и только у инженера ещё и ответственность за качество.
Мы прошли и десять и двенадцать, и семнадцать километров, а визир всё продолжался. Прорубка была выполнена качественно. Визир шёл в основном вдоль склона большого водораздела, где не было больших перепадов высот, лес был достаточно чистый, работать было легко, поэтому наши прорубщики и не останавливались, желая «добить» визир до границы участка. Конечно, их гнало вперёд и желание заработать, так как в таких насаждениях можно за день выполнить и три нормы. Это когда визир идёт по долине, где сплошные заросли ивняка и кустарниковой берёзки, да ещё и кочки высотой до метра, там о большой выработке думать не приходится. Обычно при планировании работ приходится учитывать этот фактор и распределять объёмы работ по прорубке визиров с учётом и пересечения местности, и характеристики насаждений, и закустаренности участков.
К полудню визир вывел нас к долине ручья на границе нашего участка. Это был уже двадцать первый километр. Теперь стала понятной главная причина столь длительной задержки наших товарищей. Наши коллеги, благодаря довольно простой прорубке из-за наличия в основном спелых насаждений, практически без подроста и подлеска, прорубили не десять, а все двадцать километров. Дальше никаких ориентиров не было, и мы пошли вдоль этого небольшого ручья, надеясь найти всё же какие-то следы в виде кострища на ночёвке, оставленные нашими товарищами. Куда-то они ведь делись, тем более в километре от границы нашего участка должна быть грунтовая дорога, которая идёт к заставе на Амуре. Кострище мы нашли быстро, но было видно, что они здесь не ночевали, а только обедали. Наличие двух пустых банок из-под тушёнки указывало на то, что они были на этом месте два - три дня назад и тушёнка должна была кончиться. Дальше-то куда они пошли? Ведь самым простым решением было возвращение по визиру в полевой лагерь.
Выйдя к дороге, мы увидели по направлению на север какие-то дома. На эту часть лесов у меня не было аэрофотоснимков, а схема была пятнадцатилетней давности, и на ней этого посёлка не было. Мы пошли в этот посёлок, оказавшимся лесопунктом Осежино. Здесь были и сельсовет, и амбулатория, и магазин, и лесничество. Познакомились с лесничим Богомяковым, и он нам рассказал, что действительно два дня тому назад приходили двое лесоустроителей, а потом они пошли по дороге к заставе. Мне было не понятно, зачем им эта застава? У нас ведь никаких документов не было, они были оставлены в штабе в Сковородино, и встреча с пограничниками совсем не входила в наши планы. Обрадованные известием, что с моими коллегами ничего не произошло, мы решили идти в село Бейтоново на берегу Амура, которое было в восьми километрах от лесопункта, там пограничная застава. Можно было предположить, что наши товарищи были задержаны и теперь сидят как нарушители и ждут выяснения их личностей и всего, что полагается в таком случае.
За весь день пути мы уже достаточно устали и поэтому не спешили, рассчитывая часа через два дойти до посёлка, в котором расположена застава, и расспросить жителей о наших пропавших товарищах. Это было время наивысшего обострения отношений с китайцами. О нарушениях границы и постоянных провокациях мы читали в газетах, и нас перед заброской на участки об этом предупреждали особенно, поэтому не хотелось без документов попадаться на глаза пограничникам. Мы даже не стали голосовать, когда услышали, а потом в клубах дорожной пыли увидели автомашину, идущую нам по пути. Но она резко остановился около нас. Это оказался армейский УАЗ, из которого вышли два офицера. Старший лейтенант, как потом оказалось - начальник заставы начал допрос:
- Ваши документы! Кто вы и откуда идёте?
Думаю, что они были весьма озадачены, увидев на дороге двух небритых людей, с охотничьими ножами на поясах, из рюкзаков были видны топорища. У меня на плече висела двустволка, Да и вид запылённых, в промокших от пота энцефалитках двух незнакомцев рядом с границей не внушал особого доверия.
- Мы лесоустроители, документов нет, они в Сковородино.
- А откуда вы здесь взялись?
- Идём с Бургалей. Там наш лагерь. У нас потерялись двое рабочих, вот ищем их.
- И сколько вас там?
- Двенадцать. Мы занимаемся прорубкой визиров и таксацией лесов.
- А как вы туда попали?
- Забросились двадцать четвёртого мая на двух вертолётах.
- ???
Нас усадили в машину, предварительно изъяв ружьё, ножи и рюкзаки с топорами. Нас это вполне устраивало, потому что мы уже очень устали, а топать ещё предстояло километров пять. Даже не хотелось думать о том, что нас ожидает на заставе. Ну, не посадят же. Выяснят и отпустят. Может быть, они уже и наших пропавших задержали или что-нибудь о них знают? Но, к сожалению, они тоже ничего не знали о наших товарищах.
Приехали на заставу. Меня провели в кабинет начальника, а рабочего увели куда-то. Как потом оказалось, его сначала посадили в камеру для задержанных, но после выяснения всех обстоятельств нашего появления в этих лесах, выпустили.
Старший лейтенант сразу созвонился со своим штабом, доложив, что на его участке в мае был высажен десант из двенадцати человек. Что они имеют различное оружие как огнестрельное, так и холодное. Документов нет. Но имеются различные карты и даже аэрофотоснимки на территорию границы. Я ему уже показал эти материалы. В штабе тоже не все знали о нашем присутствии. Оказалось, что документы из Сковородино о нашей экспедиции в штабе были получены, но ещё не доведены до исполнителей на заставах. Это выяснение по телефону наших лиц пофамильно, с адресами проживания (хорошо, что у меня список был с собой) длилось больше часа. Мне это уже порядком надоело и, главное, я не очень представлял, что дальше делать и где искать своих людей. В это время к берегу подплыли два бронированных катера, которые постоянно барражировали по Амуру и развозили наряды пограничников на наблюдательные пункты. Начальник пошёл их встретить, а нам, наконец-то, предоставили свободу и выпроводили за ворота заставы. Вечерело. Небо было закрыто тучами и, всё указывало на скорый дождь.
Куда же идти и где искать наших пропавших?
Решил пройти по безлюдному посёлку и заглядывать в дома, где видно хоть какое-то присутствие людей. Но двери у всех домов были закрыты. Но проходя по улице почти заброшенного посёлка, мы вдруг увидели промелькнувшую за одним из домов фигуру человека, которая быстро скрылась. Мне эта фигура показалась похожей на моего помощника. Мы пошли в ту строну, и увидели, что один из домов обитаем. На окнах висели занавески, да и дверь явно часто открывалась. У большинства домов посёлка двери и окна вообще были забиты досками, так как жителей уже переселили от Амура в благоустроенные новые посёлки подальше от границы. Пройдя тёмные сени, вошли в дом.
В большой комнате за столом, на котором были остатки трапезы и на половину опорожнённая четверть (бутылка объёмом в 2,5 литра) с какой-то мутной жидкостью, сидел наш пропавший Виктор Листраткин. Рядом на лавке, видимо, местный пожилой житель, с почти белой густой, давно не стриженой шевелюрой, подобранной под цветную тесемку и седыми бородой и усами. Даже сидящая поза не скрывала его довольно солидного роста и физической силы, хотя лет ему было уж точно больше шестидесяти. На нём были светлая рубашка без ворота, подпоясанная верёвкой и широкие хлопчатобумажные штаны, заправленные в сапоги.
Мы приветствовали хозяина с пожеланием ему и всей его семье благополучия и здоровья. К нашему удивлению голос у этого богатыря был необычно высоким, доходившим до писка, никак не подходившим его комплекции. Потом в беседе мы узнали, что в детстве он сильно простудился, провалившись под лёд на зимней рыбалке на Амуре. Его всё же выходили, а вот голос так и не восстановился.
Виктор с виноватой улыбкой, слегка съёжившись, сидел за столом и не проронил ни слова, только мотнул головой в знак приветствия. В доме ощущался сильный запах чего-то кисло-спиртного, да и по его помятому лицу я сразу определил, что он предыдущие два дня провёл не трезвенником.
- А где Гоша?
- Вон спит.
Только сейчас я обратил внимание, что под каким-то тряпьём на кровати спит человек. Даже как будто некоторая тяжесть с плеч спала.
- Ну, вы даёте! Мы вас ищем по всей тайге, всю работу сорвали, а вы здесь пьянствуете!
- Начальник, не ругай их. Они зашли на несколько минут, но я их задержал. Давай лучше выпьем за встречу.
С этими словами хозяин встал из-за стола, и, достав с полки, сделанной из ящика, стакан, налил его почти до краёв из четверти. Я понял, что это самогонка.
- Нет, мы пить не будем. Нам ещё идти на Бургали в свой лагерь.
- А, мне уже Гоша сказал, где вы стоите. Туда пятнадцать километров по тайге идти. А Гоша не может, он спит.
Из дальнейшей беседы выяснилось. Родители Григория, нашего рабочего, были из этих мест. Сам он уже лет двадцать здесь не был, и уговорил Виктора заглянуть к дальнему родственнику и немного отдохнуть. Вот они третий день и отдыхают. Когда Пётр Иванович, как звали хозяина, узнал, что мы сейчас уйдём домой, то заверил, что завтра проводит Гошу до устья Бургалей, а там почти до нашего лагеря есть хорошая тропа. Так что беспокоиться за него не надо.
Оставив несколько банок тушёнки хозяину, мы все вышли на улицу. Пока мы беседовали и собирались, пошёл мелкий холодный дождь, что, конечно, не придало нам особенной бодрости. Пётр Иванович показал нам, где от посёлка идёт старая лесная дорога до большого карьера в верховьях Бургалей. Там в начале века работали старатели. Как он объяснил, дорога уже очень заросла, но на фоне неба просматривается прогал - это и есть дорога. Я понял, что старый лагерь старателей находился километров на пять выше по течению ручья от нашего лагеря, где я ещё не был, но не сомневался, что мы его не пройдём, так как обязательно должны пересечь визир. Когда мы шли по нашему визиру, я отметил в пикетажной книжке пересечение со старой заросшей дорогой шириной метра четыре, которая достаточно хорошо просматривалась между деревьями. От нашего лагеря она была в четырёх километрах. По неписаному правилу мы на этом пересечении с дорогой затесали стволы нескольких деревьев, и поэтому надеялся, что мы не пройдём даже в сумерках мимо визира, ведущего прямо в лагерь, чтобы не делать крюк от карьера, к которому может нас вывести дорога.
Продираясь на опушке сквозь кусты ольховника и ерника, мы совершенно промокли, но дорогу нашли. Конечно, она уже вся заросла кустарником, а в некоторых местах и молодым лесом, но местами достаточно чётко просматривалась среди высоких деревьев. Весь путь предстояло идти на подъём. Нам надо было спешить, потому что я боялся, что может опуститься туман, тогда легко потерять дорогу, тем более что уже наступали сумерки. Сил особых у нас не было, да и Виктор после нескольких дней «отдыха» не особенно отличался прытью.
Часа через три мы вышли на какое-то плато, густо заросшее высоким ольховником, редкими лиственницами и берёзами. Уже метров через двести пути по этому равнинному участку мы в сгустившихся сумерках потеряли дорогу, засекать по компасу её направление из-за постоянного петляния не имело смысла, но старались всё время придерживаться северного направления. Пришлось затратить время и силы, обходя по кромке леса прогалину, чтобы всё же найти место, где дорога опять проявится среди деревьев. Всё промокли буквально до костей и очень замерзли, поэтому останавливались, только чтобы вылить воду из сапог и выжать портянки, когда идти было уже очень трудно.
Но, вот мы вышли на ещё одну марь, которая мне показалась знакомой по группе старых лиственниц и общему контуру. Рано утром, когда мы шли по визиру, я обратил на это место внимание именно из-за старых лиственниц, сейчас покрытых светло-зелёной молодой хвоёй. Здесь по краю мари течёт ручей Малые Бургали, который тоже впадает в Амур. Дождь уже закончился и на небе, частично освободившегося от тяжёлых туч, сверкали первые яркие звёзды. Я понял, что визир где-то на противоположной стороне мари, значит до лагеря не более пяти километров. Обрадованные, остановились немного отдохнуть. Наши мучения этого дня заканчивались.
Неожиданно из леса на марь в том месте, откуда некоторое время назад вышла наша группа, выскочил крупный светло-серый волк. Он явно бежал по нашим следам. Мы с Виктором сняли ружья с плеч и щёлкнули предохранителями. Вдруг в воздух взлетела ракета, потом ещё и мы увидели фигурку солдата, которого этот «волк» тащил за собой на поводке. В первую минуту, на фоне тёмного леса, мы его даже не заметили. Но вот он остановился, видимо тоже порядочно устал.
- Мужики, неужели мы двигались в обратную сторону и где-то нарушили границу? - сказал я, недоумевая. Я был уверен, что мы шли от Амура, тем более, что мы шли всё время в подъём, в сопки.
Проводник огромной овчарки, у которого за спиной висели рация и автомат, совсем выбился из сил. Медленно подойдя к нам, он уложил собаку, присел рядом с ней и вначале не мог ничего сказать, хотя мы ждали ответ на вопрос о нарушении нами Государственной границы. Потом, отдышавшись, он сказал, что мы границу не нарушали, но его послал начальник, чтобы вернуть нас на заставу. Мне было совершенно не понятно такое решение. Все формальности нами были выполнены и мы били отпущены, но солдат ничего не знал, так как после наряда на границе он отдыхал, а вечером приехал старший лейтенант и приказал ему догнать нас и вернуть. Идти он уже почти не мог и сказал, что главное выйти на Амур, а там он вызовет машину, и нас отвезут на заставу.
Я предложил ему, с учётом, что мы не очень далеко от нашего лагеря, дойти до него. Там по своей рации я сообщу в Сковородино о нём, а завтра он вернётся в свою часть. Я могу и проводить его, если сообщат, что мне необходимо пойти на заставу. Солдатик, видимо, представив обратный путь да ещё ночью, вначале согласился, но потом попросил всё же вернуться, так как его за неисполнение могут наказать. Он ведь не знает, почему нас ищут. Конечно, он в какой-то степени был прав. Что его ждёт, если он отпустит нарушителей, которых ему приказали задержать. Мы тоже не могли предположить. Что же там произошло, и почему за нами послали пограничника с собакой? Но я и не мог понять, как его отправили в такой путь на задержание одного, а если бы мы действительно были бы нарушителями?
Что же делать? Мне совершенно не светил обратный путь по заросшей, грязной и часто пропадающей дороге, которую в темноте найти будет вообще невозможно, поэтому придётся просто ломиться напрямую в низ к Амуру. Было и ещё одно обстоятельство. Нас на заставе было двое, а вернутся трое, да там ещё и пьяный четвёртый рабочий, несколько дней живущий под носом у пограничников. Чем это может кончиться и для нас, и для них, можно только догадываться. Кроме того, у Виктора была моя «Белка» - промысловое ружьё, один ствол у которого нарезной. Я его купил в первый свой полевой сезон в Забайкалье у местного охотника и, конечно, документов на него не было. Дело могло кончиться конфискацией, или в лучшем случае штрафом, что мне совершенно не нужно. Стали обсуждать наши дальнейшие действия.
Мною было предложено следующее. Так как нас на заставе было двое, то Виктор идёт в лагерь (с «Белкой») и сообщает по рации в штаб о нашем задержании. Мы с рабочим возвращаемся. Но, чтобы не заблудиться, потому что дорога в темноте уже совершенно не видна, мы идём напрямую вдоль ручья Малые Бургали к Амуру. Это не более пяти-семи километров. А там пограничник вызовет по рации машину. Перед новой дорогой мы подкрепились холодной тушёнкой с сухарями. Кинув несколько сухих солдатских сухарей собаке, мы с некоторой опаской, увидев как они просто пропадают в её огромной пасти, обсудили судьбу возможных нарушителей, которым представилась возможность встретиться с этим псом на тропе войны. Ведь некоторое время назад мы были в этой роли.
Можно только с ужасом вспоминать эту дорогу. Удивительно, как мы не переломали себе кости, когда в темноте, буквально ползком спускались по мокрым скалам ущелья и густому кустарнику. Если бы не мой небольшой фонарь, скупо подсвечивающий дорогу впереди идущему, то не представляю, как бы мы вообще выбрались. Конечно, пришлось нам с рабочим взять у пограничника его автомат, сумку с магазинами и рацию, потому, что он уже был совершенно без сил и даже без своего боевого комплекта еле тащился. Даже собаку он спустил с поводка, так как несколько раз она, рванув в сторону, свалила его на землю, что грозило получением серьёзных травм. Собака, послушная редким командам проводника, потом всё время крутилась вокруг нас до самой заставы.
Долина Амура нас встретила травой почти в рост человека и пронизывающим ветром. Но через метров триста мы вышли на грунтовую дорогу, по которой и ездили пограничники вдоль границы. В изнеможении, лёжа прямо на мокрой земле, мы ждали, когда наш солдатик свяжется с заставой. Но все его старания ни к чему не привели. Тогда он выпустил несколько ракет, ожидая ответных с заставы, до которой по моим прикидкам было километров десять. Но без результата. И мы поняли, что ожидать машины бесполезно и нам придётся идти пешком. Когда уже стали видны огни на мачте, пограничник опять попытался связаться. Но ни рация, ни две оставшиеся ракеты результата не дали. Последние сотни метров мы, наверное, преодолели только с помощью зубов.
Удивительно, хотя был уже второй час ночи, но нас на заставе ждал, наверное, весь личный состав. Сразу прибежал начальник. Исполнивший приказ пограничник вместе с моим рабочим, которого я попросил накормить, отправились на камбуз ужинать, а затем спать. Мне бросилось в глаза то, что старший лейтенант был не трезв.
Оказалось, что старший лейтенант ездил в Осежино, и, видимо, там хорошо посидел за столом у лесничего. Вернувшись на заставу, хотел со мной поговорить, но узнал, что нас уже нет. Не спросив, когда мы ушли, он и послал солдата за нами, думая, что мы где-то рядом. Сержант, передавший эту команду солдату, тоже не знал сути дела. А солдат - проводник служебной собаки, отдыхавший после ночного дежурства на границе, принял к исполнению приказ о задержании каких-то людей. Так бездумно была поставлена боевая задача. А если бы мы были действительно нарушителями, что могло ожидать этого пограничника? Сам начальник заставы, видимо позже осознав свой промах, переживал за судьбу солдата, поэтому и не разрешил спать всей заставе, уже предполагая организацию потерявшегося воина. Но рацию и ракеты они всё же каким-то образом проспали. Это на следующий день рассказал сам сержант.
Невзирая на столь поздний час, старший лейтенант не отбросил желание побеседовать со мной, чтобы как-то разнообразить свой быт и, пригласив в кабинет, вызвал вестового, для организации чая. Я был очень уставшим и голодным, но он, видимо уже поужинал, поэтому мне был предложен чай с конфетами и печеньем. Сделав замечание вестовому, что тот не подал чайные ложки, он посетовал, в каком некультурном обществе ему приходится служить. Затем последовал длительный монолог о том, как ему здесь скучно без жены, которая живёт в Благовещенске и сюда не едет, и воспоминания о посещении Москвы в бытность его курсантом погранучилища. Я почти не отвечал, с чёрной завистью думая о моем сытом рабочем, который наверняка уже спит в казарме. Эта, так называемая, беседа длилась до трёх часов ночи, когда я, просто уснув, чуть не упал со стула. Начальник обещал завтра подбросить на УАЗе нас по дороге вдоль Амура до устья Больших Бургалей, что меня бы очень устроило. На ещё одну мою просьбу, он пообещал несколько солдатских фляжек и котелков. Затем меня отвели в казарму, где я сразу свалился на указанное место ночлега.
По солдатскому подъёму в шесть часов утра нас тоже подняли. Я совершенно не отдохнул. Радовала предстоящая поездка на машине, что значительно сократила бы нам путь до лагеря. Но этим мечтам не удалось сбыться. Пока мы умывались и завтракали, начальник заставы уехал в Осежино, забыв свои обещания, а солдаты сами не имели права нас куда-либо везти. В качестве некоторой компенсации за моральный и физический ущерб я с большим трудом выпросил у сержанта две фляжки и пару солдатских котелков. Один комплект этой солдатской посуды прошёл со мной все последующие экспедиционные пути-дороги.
С некоторой досадой мы ушли с заставы. День обещал быть солнечным, безветренным. На небе не было ни одной тучки. Вчерашнюю непогоду напоминали только лужи, мокрые трава и листва. Мы зашли в дом к Петру Ивановичу за Гошей. Там не спали, и, судя по блестевшим глазам, уже приняли из четверти, что всё также стояла на столе. Вчера некогда было разговаривать. А сейчас я поинтересовался у коренного сибиряка об истории добычи золота в этом районе.
Почти все ручьи, впадающие здесь в Амур, были золотоносными, поэтому добычей металла занимались с давних пор. До войны граница охранялась не очень строго, и множество китайских нарушителей свободно переходило её для разных целей. Собирали дикоросы, вели браконьерскую охоту, но особенно их привлекало золото. Обычно группа старателей насчитывала до двадцати человек. Существовала жесточайшая конкуренция между китайскими и русскими старателями, которые не давали друг другу спуску. Не редко происходили вооружённые стычки. Но занимались старательством и группы по два-три человека.
Там, где расположился наш лагерь, было достаточно большое поселение русский старателей. Мы и сами это поняли по большому количеству пробитых шурфов и огромному объёму промытого гравия, который лежал на берегах речки. Обычно работы зимой прекращались, и старатели уходили домой. Кому везло, тот возвращался в своё селение на тройке с бубенцами. Гуляли, пока были деньги, вырученные за добытое золото. Но много старателей навсегда оставалось в тайге. Мы впоследствии не раз находили холмики могил вдоль больших и малых ручьёв, а напротив нашего лагеря в первый же день прилёта обнаружили почти двадцать захоронений. Не редки были случаи, когда старателей, выходивших из тайги, на тропах ждали охотники за чужим золотом. Такие случаи обычно не расследовались, если погибшие были с той стороны. Но случалось, что и китайские хунхузы промышляли на российской территории. И если они попадались русским, то суд был очень коротким и беспощадным. Порядок на границе установился только после войны, когда с фронта вернулись мужчины и стали организовываться заставы.
Во время нашей беседы, мы вдруг услышали на улице сильный грохот, стёкла в окнах задребезжали, казалось, что даже стены избы трясутся. Я вышел на улицу и увидел на дороге проезжавшего монстра. Это был бульдозер высотой с двухэтажный дом, с огромным ножом, похожим на нос боевого корабля. Я вначале даже не понял, для чего такая громадина нужна? Но, увидев наверху в кабине двух солдат, которые управляли этим монстром, подумал, что такую технику могут применять при создании пограничных полос и, как оказалось, не ошибся.
В конце сезона я пошёл с таксацией вдоль берега Амура и заодно намеревался подписать квартальные столбы, которые летом были поставлены рабочими на прорубленных визирах. Каково же было моё удивление, когда, перебравшись через огромные завалы деревьев не понятного происхождения, на месте нашего визира, я увидел четыре ряда колючей проволоки вдоль грунтовой дороги и вспаханную контрольную полосу, так называемую «КСП», которая протянулась по долине Амура. Я был поражён мощью техники и объёмом произведённой работы, жаль было только наших потерянных сил и времени на прорубку визиров и постановку столбов, если бы знал заранее о прокладке КСП, можно было этого не делать.
Поговорив ещё с хозяином о современном житье - бытье, мы, выпив понемногу на посошок, чтобы не расстраивать его, отправились в путь к лагерю. Сразу за домами мы увидели несколько косуль, пасущихся на прекрасных лугах, но нам пока было не до охоты. Уже после полудня вышли на злополучную марь, где нас вчера догнал пограничник, и по затёскам нашли визир. Через час мы были в лагере, где меня ожидало не очень приятное известие.
Оказывается, Виктор в темноте прошёл мимо визира. Проплутав больше часа по тайге и замёрзнув, завернулся в мокрый чехол от спального мешка, улёгся под дерево и пролежал там до утра. Утром, пройдя меньше километра на юг в сторону Амура, он обнаружил визир и почти приполз в лагерь. Как мне сказали рабочие, он достал из моей палатки бутылку водки, хранящегося неприкосновенного запаса и чтобы не простудиться выпил её в один присест, а теперь спит в своём спальном мешке. Потом Виктор признался, что смог выпить грамм сто, не больше, остальное допили рабочие. А я был очень доволен, что наши приключения закончились, он не простудился и, значит можно продолжать работы.
За этими воспоминаниями не заметил, как вышел к опушке леса на краю лугов, начинающейся долины. За нею, ещё невидимая из-за сопки цель моего марш-броска – Осежино.
По безлюдной улице подошёл к магазину, но он был закрыт на обед. В лесничество идти не хотелось, потому что по такому случаю уже знакомый и очень доброжелательный лесничий наверняка бы не отпустил меня в лагерь без накрытого стола, а мне ещё обратно идти, поэтому до окончания обеденного перерыва подремал в тени магазина.
Продавщица, внимательно рассмотрев маркировку на банках, и оценив их, сообщила мне сумму, которую она готова заплатить. Меня эта цена устраивала, хоть и была значительно занижена. Отоварил деньги двумя бутылками коньяка, несколькими банками огурцов, помидор и рыбных консервов, хлебом, сливочным маслом и, конечно, сигаретами. Учитывая, что за последние две недели горох изрядно надоел, для разнообразия нашего меню взял ещё три килограмма риса.
Обратная дорога также прошла без всяких приключений, правда, было тяжелее, потому, что путь в основном был на подъём. Как обычно остановился на мари 1) у Малых Бургалей. В этом ручье была удивительная по вкусу и чистоте вода. Зубы просто ломило от неё, но оторваться от питья было очень трудно. Вообще в этом районе встречались совершенно разные ручьи по вкусу и цвету воды. Ручей Алма в самом верховье был прозрачным, но потом в него впадал небольшой «молочный ручеёк». Вода в нём была густого белого цвета, наверное, под землёй находился какой-то меловой слой. А некоторые ручьи, впадающие в Осежинку, имели коричневатый цвет, может быть от избытка железа, потому, что камни на дне самой Осеженки ниже этого ручья тоже имели бурый цвет.
В лагере меня уже ждали. Из двух подстреленных утром рябчиков был сварен густой бульон, а к мясу подготовлена закуска из лука. Принесённые мной разносолы и, главное, коньяк, безусловно, не только украсили стол, но сделали его значительно привлекательнее в гастрономическом отношении, что позволило нам провести запоминающийся вечер в амурской тайге по обмыванию рождения моего первого сына.
1) Марь – (в Сибири) заболоченная кочковатая долина ручьёв и небольших речек, покрытая болотным багульником, на которой произрастают ива и карликовая берёзка – ерник. Также мари обычно встречаются на плато водоразделов.