ДИАЛОГ С АНГЕЛОМ
Атби уже ни один час колдовал над керогазом, чтобы как-то отогреть промерзшую за зиму насквозь хозяйственную пристройку дома, в которую их, спецпереселенцев, разместил суровый представитель власти. Как-никак, человеческое тепло и жар от раскрасневшейся добела жести, лежащей над фитилями керогаза, должны были не дать безжалостному морозу превратить невольных обитателей этой безоконной пристройки в сосульки. Он то и дело бросал внимательные взгляды на своего старшего сына Капу... «Не дай, Бог, заболеет» - подумал он и тут же испуганно отмахнулся от этой мысли... «Длинную и трудную дорогу в изгнание он осилил, держался молодцом. А тут на глазах угасают мать и двое младших братьев… Очень страдает мальчик. Ни ест и ни спит».
За прошедшие сутки Атби и сам не сомкнул глаз и не прикоснулся к еде, вот если, только пробуя накормить жену и больных сыновей. Они совсем ослабли, и сил у них хватает лишь на слабый стон.
Манаш, жена и мать, часто впадает в забытье и бредит. Все просит кого-то невидимого помочь ей защитить детей от холода и снега. Или, тут же улыбаясь, зовет к себе родившегося в эшелоне бесправия Сибре, который тоже борется с недугом. Видно, ей рисуется картина, как она ласкает его, осыпая нежными словами, как это делала раньше... Она не слышит грозных окриков метели, лютых завываний ветров. В этой негостеприимной обители сегодня их чудачества не в счет. Здесь боль и растущая тревога заволокли небо и землю. Здесь жизнь и смерть, темень и свет схлестнулись в жестокой схватке…
Вдруг лицо Манаш исказилось, и она тяжело застонала, вызвав тем самым непослушные слёзы у Атби, которые потекли на усы и бороду. Это были слезы от бессилия чем-нибудь помочь умирающей жене. Он, конечно, не мог знать, что её стон была реакцией на невидимое для других появление ангела-смерти. Ведь для него не существует преград. И он безошибочно находит путь к душе, которая обязана унестись на небеса, оставив безжизненное тело для омовения и предания земле.
Вот он уже у изголовья двух маленьких детей Манаш, лежащих от нее неподалеку. Затем переместился опять к ней. Она тянется к нему руками...
- О небеса! Неужто, им тоже ограничен срок пребывания на земле? Они-то и увидеть ничего не успели. Лишь рукотворный ад месячной дороги в изгнанье и этот промерзлый харачуровский каземат. Оставь, не трогай их, молю тебя! Мою жизнь возьми без остатка. Можешь, трижды оживляя, вновь и вновь подвергать тяжким испытаниям лишения жизни. Не увидишь на челе моем страданья иль предсмертных судорог борьбы за жизнь и нежелание расстаться с душой. Пусть они поживут, пусть порадуются жизни, посмотрят на солнце, которое, наверное, и здесь восходит, увидят первые побеги зелени, яркие цветы и пальчиками коснутся теплого летнего дождя. Я то что? Я видела все это и принимала жизни бег как божий дар, как подарок судьбы. Ты, конечно, бывал в наших краях? Ну, как же...?! Сколько, даже за недолгие годы моего бытия, надгробных холмиков пришлось мне увидеть? Но вечный ты, наверно, не раз и не два сумел опоясать земную твердь могилами людей. И наши земли не исключение верно. Так вот, столько радости в тех краях я познала... Нет-нет я готова предстать пред Создателем нашим с чистым листом греха и молитвою на устах, прося прощение за смелость говорить с его слугой о делах земных. Поймешь ли ты меня, не знаю? Ты ведь только знаешь отнимать жизнь, а я же ее вдохнула в моих детей, ангелов в плоти, которым нелишне было бы дольше зреть на мир земной. Только не понимаю, почему Всевышний дал им увидеть синее небо над головой, полет бабочек, услышать пение птиц, если им судьбой была предначертана краткая жизнь?! В чем смысл их появления на свет? Если их смертью измерить мою любовь к Создателю?! Нет, я не могу принять такое, уж слишком страшное это для меня испытание. Я, познавшая счастье услышать их крик, возвещающий о своем приходе на землю, не смею даже произносить слова сомнения. Как это было бы жестоко!
- Возрадуйся, что безгрешной предстанешь перед Творцом. Не страдай о душах своих детей, которые последуют за тобой в райские кущи. Таково решение небес. Их жизнь, как принято говорить у вас, обитателей зеленой планеты, окончена. Они за краткий миг своего пребывания на земле увидели столько зла и ненависти, что посчитали невозможным дальше оставаться среди людей. Я думаю, их израненные души, оказавшись в раю, сумеют вновь обрести себя. Больше нет никакой необходимости испытывать и твою душу. Правда, мне странно слышать слова об испытании любви к Создателю через смерть твоих детей. Испытывает и измеряет тот, кто не знает. А мне ведомо давно, кто любит искренно, кто притворяется, что любит, а кто вспоминает Его лишь в трудный час. И потому для меня, лишенного слез и сострадания, не составляет труда прочитать мысли и дела людей. Да и к чему нужны они, слезы и сострадания, если я творю свои дела, читая книгу судеб, в которой отчетливо видно, кто отправится на небеса, а кто в царство Аида. Вы же, земные обитатели, склонны даже в божественном явлении искать объяснения... Так что, пока есть секунды, молись о своих детях, остающихся в земном аду, сотворенном руками честолюбцев. Молись за них, они нуждаются в твоей защите. Но только не испугай выражением страха, невольными слезами своих мужчин. Пусть они живут и растят твоего младенца. Ему отпущен долгий жизни срок, который он проживет достойно. Они не забудут тебя. Молись и готовься в дорогу.
- Ну, подожди, не торопи меня. Куда же денусь я от тебя?! Дай хоть раз открыть глаза и посмотреть на близких мне людей: мужа, что окружил заботой и любовью, на кровинушек моих ненаглядных, коим предначертано судьбой влачить земную жизнь, познав так рано удел безматеринства. Я должна последнее люблю им сказать и улыбнуться, чтобы такой запомнили меня. Чтобы потом, приходя на могильный холм, вспоминали улыбку мою, а не предсмертный стон. И еще, пойми, ведь я боюсь, что по пути на небеса меня разлучат с душами моих умирающих детей. Ведь дорога туда из этих мест может оказаться запруженной как никогда. Ты же не только за нами тремя принесся, торопясь сюда?
- Хорошо, я позволю тебе открыть глаза и подарить им прощальный взгляд. Но большего не требуй. Ты заставляешь повторять, что вся человеческая жизнь со всеми взлетами и падениями судьбы - одна лишь суета земного существа, которое и на свет произведена, чтобы вселенная в нее душа могла быть испытана искушением призрачного счастья. И больше ничего. А ты сейчас, открыв глаза, вновь в плену земных иллюзий окажешься. Затем непослушная слеза сбежит по твоим ресницам, окропив бледную щеку, и ты еще захочешь говорить. Поверь, все это ни к чему. Разве немало ранее сказано? Разве не выплакано море слез? Послушай меня, открой глаза, улыбнись им и уйди на небеса. Смотри, твои ангелы-детки уже ждут тебя.
- О небеса! Я вижу их, они над нами. Постойте, не уходите без меня. Я мигом, я только посмотрю своими, пока еще живущими глазами, на ваших братьев, на отца.
Она открыла глаза, и ей стало слышно все: и вой ветра, и дыхание холода, и плач остающихся жить детей, и стоны супруга. Безмятежны были только лица двух малышей. Лишь бледность на них ярче проступила и глаза закрыты веками навечно.
Смятение рвет сердце матери на части. Если бы это было возможно. Одна бы из них плачущих приласкала, а другая - унеслась бы на небеса! Но ее торопят и она... лишь улыбка, не свойственная смерти, украсила ее бледное лицо, да открытые глаза еще видели туманящийся мир. И мысль, гаснущая подобно пронесшейся по ночному небосводу звезде, убеждала, что она обязательно дождется своих близких там, на божественных небесах…
По-прежнему буйствует за стенами пристройки мартовская метель. Мечет свои стрелы в окна и двери. Наивная…, она не может понять простую истину, что, по сравнению с только что отбушевавшей здесь бурей, ее метания могут вызвать лишь снисходительное безразличие.