Целый день дождь льёт и льёт, капает и капает, моросит и моросит. Морось от дождя даже сквозь стекло в дом проникает. До жути противная брюзгливая погода. Печь бы затопить, так за дровами на улицу идти надо, а дождь льёт и льёт. Виданное ли дело с зонтом за дровами ходить? Не пошёл. Так спать лёг, в холодном доме, в сырую постель…
Ан нет, вначале в гости сходил.
– У меня Вася сегодня весь день ругается, – пожаловалась жена на мужа, как только я, кляня погоду, появился на пороге.
– Ведь надо же чем-то заниматься! – перебил Вася жену.
И поняв, что сказал что-то не то, поправился:
– Я в том смысле, что чего-то же делать надо, коль цельный день дождь льёт. Не лежать же весь день. Без движения.
И сделав паузу, с досадой в голосе продолжал.
– Целый день дождь всё льёт-заливает, дай, думаю, сапоги заклею, пока он льёт, а то в лесу был, порвал. Свои бы порвал, так и хрен с ними, а тут от зятёвых сапог кусок в лесу оставил. Вот экий, – Вася растопырил пальцы, показывая, какой кусок сапог зятя был подарен лесу. – Ничего не поделаешь, надо клеить…
Надо клеить, а клея хренушки – нету. Где ставил, там даже пыль унесена. Вот и сэкономил на дождливой погоде. Придётся что ли в вёдро клеить? Вот уж хренушки в вёдро клеить. Девкам своим говорю: «Ну, вот нахрена вы в моём углу убираете? А раз убираете, тогда ну-ко быстро ищите мне клей». Вот так и сказал. Они мне: «Папа, не было там никакого клея». «Как же там не было, если я его туда ставил, а сейчас там и пыли нет. Ищите, говорю!» И так меня разозлило дождливой погодой, говорю, едва сдерживая себя: «Ищите где хотите или я не знаю, что теперь будет. Всех в лес за грибами в экий дождь отправлю». Смотрю, жена зонт взяла, в магазин за клеем направилась – не хочет под дождём грибы собирать.
Жена ушла, я стал клея ждать. Посидел, подождал, думаю: «А нахрена мне клей, если сапоги пробковые, всё равно на клей не сядет?» Взял сырой резины, размял её эдак вот в руках, – Вася показал, как мастерски он мял резину, – и аккуратно в дырку затолкал и разгладил. Пока жена за клеем ходила, сапоги уже готовы, как новые стоят. А раз сапоги готовы, надо их в деле проверить: «Поехали, – говорю, – в лес за грибами!»
Две корзины груздей набрали. Не веришь? вона на мосту стоят, смотри, если не веришь.
Налили по рюмке за грибы, за сапоги выпили, Вася продолжает:
– Хренли ты своим хворым пальцем тут перед моим носом водишь, закусить никак не можешь. Ещё и забинтовал зачем-то. На вон в водку засунь, продизинфицируй, дак быстрее заживёт, – подал Вася стакан и, видя моё недоверие к такой дизинфекции, продолжил, показывая свой скрюченный палец. – Видишь какой у меня палец стал? Это потому, что водки под рукой не нашлось, всё стройбатовцы выпили. А так бы в стакан засунул и всё, обошлось бы без последствий.
Тогда я в стройбате работал, а у меня же гемофобия, крови боюсь. Никого не боюсь! ни волка с медведем, ни жены, – Вася покосился на жену, ожидая её реакции, и продолжал, – а на кровь смотреть не могу. В голове что-то зашарчит и в обморок могу упасть, если нашатырки рядом нет. Из стройбатовцев, только Лёха Коноплёв знал об этом моём недуге, и когда я, себе топором по пальцу хрякнул, то крикнул ему: «Нашатырку неси скорей!». А сам, пока вовсё сознание не потерял, рукою рану вот так закрыл, чтобы кровь не видеть, и бегом в балок, где нашатырка лежит. Бегу на перегонки со своим сознанием: успею – не успею.
Не успел… Лёха туда примчался, а я уже на лавке расплываюсь. Вижу бы, где нашатырка лежит, но сказать Лёхе не успеваю. А он её никак найти не может, не видит, что она ниже полки с лекарствами стоит: голову наклони и всё – вот она, а он не видит.
В это время, ничего не подозревая, в балок заходит Ваня Орехов. Смотрит, что-то неладное в балке твориться, картина какая-то неприглядная нарисовалась: я лежу незнамо как, весь в крови и без сознания, а возбуждённый Лёха с топором в руках судорожно по балку мечется, как будто следы заметает: ищет, куда топор спрятать. Спрашивает Лёху: «Чего это с Васькой?» А тот возьми и выдай: «Да зарубил нахрен, за шуточки его дурацкие» – и, не отпуская топора, направился к Орехову. Орехов, видя, что Лёха идёт на него с топором, чтобы зарубить его как свидетеля, от внезапности и избытка чувств брык и тоже отрубился ко мне на лавку.
Тут я начинаю приходить в себя, смотрю, рядом со мной Орехов, с хрена ли, бездыханный лежит и Лёха на меня с топором идёт. У меня в голове что-то опять зашарчало, и я брык и заново провалился.
А хрен знает? – пояснял Вася. – Меня ведь в реальности не было, может быть, миг, а, может быть, вечность. Может быть, в мире всё давно не так, с ног на голову всё перевернулось. Может быть, это и не Лёха вовсе, а как в кино: терминаторы и зомби стройбатом правят. Я же не знаю.
Лёха-зомби наконец-то нашёл нашатырь и давай меня в чувства приводить. А я хоть и в беспамятстве, а соображаю, что надо вначале с миром-то разобраться, осмотреться, понять, что к чему, терминаторов от нечисти отделить, а уж потом признаки жизни подавать и миру глазки строить.
– Пошли вы в баню со своими причудами. Ей богу как дети малые. Как детский сад, за каждым уход нужен, – выказал Лёха неудовольствие, когда я, убедившись, что он не зомби, наконец-то открыл глаза. – Откачивай на хрен Ваньку сам.
Я начал тормошить Орехова и возвращать его к жизни. Сунул ему нашатырки в нос не жалея, тот заоживал, заморщился, головой замотал. Смотрит на меня, и понять не может, где это мы с ним: в раю или на земле. Долго не верил, что я не архангел Михаил, пока Лёха с охапкой дров не вернулся. Зима же – холодно без дров-то.
Налили по рюмке за стройбат, за дрова выпили, Вася продолжает:
– Так ты фронтон-то у себя на избе зашил? (http://www.proza.ru/2016/09/13/2182) Вижу, что зашил. Зашил вместе с пальцем. Чего ты его везде суёшь, и надо, и не надо суёшь. Всё, отсовался, наконец-то, сегодня играть не будешь! Я хоть без твоего баяна пораньше спать лягу да усну. Ты каждую ночь на берегу играешь, а внуки мне спать не дают, не ложатся, всё танцуют да пляшут под твой баян. До утра бы играл, они бы до утра плясали. Кстати, о танцах. Немки ведь всякие бывают. Красивые, как наши, а иногда страшные-страшные… Как бы тебе объяснить какие? как Смерточка – помнишь у нас в интернате ночная дежурная была: страх божий, а не дежурная. Так немки ещё страшнее бывают. Точно тебе говорю – страшнее, я собственными глазами видел. А ведь всем на танцы хочется: и красивым, и разным. А нам-то, солдатам, как хочется…
Тут Вася запнулся – замолчал, прислушался:
– Кажись, дождь закончился. Всё, иди домой, пока небо вновь не прохудилось. Меня всё равно не переслушать, завтра придёшь, дорасскажу, – и немного подумав, вдруг всё переиграл. – А зачем завтра про немок рассказывать буду? незачем. Сейчас, пока одеваешься, расскажу, а завтра о чём-нибудь другом поговорим. Короче, что немки, что наши – одинаковы. Что тех не поймёшь, чего они хотят, что этих. В общем, наши лучше, однозначно. Наши хоть по-русски понимают, а немки по-русски ни хрена не смыслят, а всё туда же…(http://www.proza.ru/2014/10/09/1890)
Я ушёл посуху. Лежа в холодном доме, в сырой постели всё думал, чего же немкам надо от наших русских парней: советских солдат…
А потом о Смерточке вспомнил и интернате. Какие были годы! молодые… (http://www.proza.ru/2011/05/02/44)
30.08.2016. 2045…2125
Поезд Котлас-СПб.