представляет: РОДИОН ФЕДЕНЕВ
Из книги «В созвездии Южной Пальмиры»
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
рассказ
По мнению отца, Исаак сошел с ума. По вечерам на Ришельевской стреляли, будто в доме напротив, где был когда-то модный магазин «Венские силуэты», кто-то распахивал двери тира и приглашал всех желающих немного подпортить груди этих силуэтов стрельбой. Днем люди спешили – с похорон, на похороны? Иметь от кускового сахара да хоть пыль к чаю – уже событие!
А Исаак привел в дом жену! Ввел ее в кабинет отца, называл Женечкой. Усадил возле камина и поступил глупо, потому что из камина шел сквозняк, камин давно не топили. Женечка смущалась, глаза будто просили прощения. Иногда в них читалось такое смирение с неизбежным. Со всем, что случилось с ними и с эти миром, что отцу Исаака впору было подумать: «Да. Это судьба».
Но разве такой судьбы он хотел для сына? Благодарение Моисею, сын окончил Одесское коммерческое училище, киевский коммерческий институт, имел диплом и голову на плечах. Нет, были и «заскоки» - по ночам марал бумагу, что-то писал по-французски, написанное прятал (отец за это звал его граф Монтекристо), а потом что-то удалось ему напечатать, он сходил с ума от открывшихся новых горизонтов, вдруг бросился в Санкт-Петербург, изучал какие-то психологические науки, но, слава Всевышнему, взялся таки за ум. А в Киеве сын прилежно учился и там же присмотрел эту Женечку – дочь киевского уважаемого коммерсанта Бориса Гронфайна. Фирме по продаже сельхоз-орудий нужен был управляющий, которому можно было довериться во всем. «А как не довериться собственному сыну? – думал отец Исаака. – Со временем он стал бы главой нашей семейной фирмы!»
Но некстати началась война, а потом и вовсе мир перевернулся. То, что было вчера уважаемым, теперь презиралось. Мир сошел с ума. И сын пропал надолго… А теперь – вот, знакомит у камина свою младшую сестру Мэри и ее мужа с этой Женечкой… хохочет, возбужден. Снова, как в прежние времена, говорит о литературе так, будто с нее можно жить. От него пахнет порохом. Где он пропадал? В каких бандах так быстро облысел? У белых, у красных? Конечно, я рад, что Исаак вернулся. Но с женой… Была ли у них хупа и все положенные обряды? Жив ли ее отец? Можно сказать, что эта Женечка красавица. Она – ангел. Но только очень грустный и уставший ангел. К добру ли это?
КАМИН
Бытует одесская легенда, что камин в комнате отца Бабеля был построен к одному из детских дней рождения будущего писателя. До этого здесь была обычная кафельная печь с рядами нарядных красных изразцов, которые в России называли прежде ценинами. Ну что же, если эта легенда верна, что вполне может быть, то в 1994 году, когда в Одессе отмечалось столетие знаменитого одесского писателя. На бабелевских чтениях не хватало одного свидетеля, одного трудноподъемного персонажа – камина.
С ним, матово светящимся серым мрамором, с ним, иногда вдруг меняющим свои отсветы от зеленого до голубоватого, Бабель вырос. Прятался в его зеве за тонкими греческими колоннами (нет, по размерам их, скорее, следует назвать колонночками), наблюдал завораживающий Татр огня, заворожено слушал гудящее пламя, вместе с которым в иные мгновения так хотела улететь его душа. Правда, романтического продолжения, примерно такого содержания: и вот он, чуть ли ни заикающийся от трагического восторга перед бытием этого безумного мира, все-таки вернулся к домашнему очагу, к камину с красными ценинами-изразцами в его пасти, умиротворенно разжег его и, подбрасывая поленца, писал днями и ночами, создавая свои шедевры – «Конармию», «Одесские рассказы»…
Нет, Бабель с женой Женечкой, которую боготворил и любил так, что постоянно удивлялся сюрпризам Судьбы, жил в соседней комнате, без камина. В комнате напротив обитала его сестра с мужем. Сестру в доме называли только Мэри (дань славе любимой актрисе Мэри Пикфорд). У Мэри подрастала дочь Наташа.
А перед камином сиживал теперь отец писателя. Он болел. И уже не удивлялся постигшим его превратностям судьбы, потому что от этой напасти страдали все. Иногда он брался прочитать то, что написал его сын, и вот тогда по-настоящему удивлялся: «Кому это может понравиться? И сколько могут заплатить эти голодранцы? На керосин хватит?»
Кстати, по свидетельству жильцов дома №17 по Ришельевской улице в бабелевском подъезде до самого их четвертого бабелевского этажа стоял извечный, сначала даже приятный, а потом бальзамический, кружащий голову, запах керосина. Миновали десятилетия, в домах уже был газ, а этот запах двадцатых годов еще долго дурманил всех и канул в Лету только к концу двадцатого века. Центральное отопление отменило зимнюю необходимость камина – на его решетку поставили электрический отражатель, и спиральки малиново змеились, олицетворяя медленную каминную агонию. И автор этих строк не раз сиживал перед ним, наблюдая умирающие отсветы и все еще на что-то надеясь…
Не знаю, о чем думал камин, когда власть, которой писатель Бабель прочил долгую жизнь, в девяностых годах прошлого века рухнула. Впрочем, наверняка камин чувствовал свою обреченность: его теплый дым давно не перемешивался с другими дымами и не искал в их закоулках дымоходов и темных небесах. Да и пол под камином вдруг стал иметь крен, олицетворяя пошатнувшиеся устои домов, жизней и государств.
В этой квартире появились новые хозяева и, устраивая свою новую жизнь, им не было никакого дела до этого театрика огня. Дальнейший виток каминной судьбы как бы повис в воздухе… Но кому это понравится – идти на слом, когда за твоими мраморными, пусть немного сутулыми плечами – целое столетие.
____________________________