Л. Толич Сиреневый туман Глава 3
Продолжение.Начало: Часть 1,
глава 1,2
Глава третья
Чудным был день рожденья Манечки, она проснулась с рассветом – тоненький солнечный лучик скользнул в распахнутую настежь форточку и… – к ней, на подушку! Сладко-сладко запахло белой сиренью... Ах, да! День рожденья!
Сегодня ей исполнилось десять лет. Она спрыгнула с кровати. “Боженька! Какой чудный день! Благодарю тебя, Боженька! Неужели мне – десять лет? Это же так много...”
Ой, что это на стуле возле кровати? Такое воздушное, нежно-сиреневого цвета... И еще что-то, в кружевах и оборках... Платье! Настоящее новое платье…
Манечка крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза: да! чудо не исчезло: платье лежало на стуле, рядом с ним – батистовая рубашечка с кружевными прошвами, панталончики с оборками и... голова девочки закружилась от счастья... Туфельки! Атласные туфли в тон платью с красивой застежкой на перламутровую пуговичку сбоку. Сердце ее громко стучало, и она не могла унять его стука, только крепко прижала к груди ладошки.
Внизу, в столовой, именинницу ожидала вся семья. На самодельной гирлянде из бумажных цветов красовались вырезанные буквы, которые складывались в радужные слова: “С Днем Рожденья, Манечка!” Мамочка и папочка первыми поздравили ее и благословили, потом сестры и братья по очереди поздравляли и дарили подарки, сделанные своими руками.
Но чудеса этого дня еще только начинались. После праздничного завтрака папа с именинницей, Витей и Павликом отправились гулять.
Чудно было в парке в этот майский, теплый по-летнему день, наполненный запахами цветущей сирени. На главной аллее благоухала круглая клумба небесно-голубых незабудок, а по краям тянулись ровненькие газоны с розово-белыми маргаритками. И сирень, сирень всех цветов и оттенков, словно кланяясь, шевелила над Манечкиной головкой своими пышными сладко-пахучими гроздями и шелестела темно-зелеными глянцевыми листьями, похожими по форме на человеческое сердце...
На площадке с аттракционами стоял мороженщик. Маня даже смотреть не смела в его сторону (ведь мороженое делалось из молока, – о Боженька, прости такой грех! – в котором купали богатых дам, чтобы тело их не старело и всегда оставалось белоснежным). Но папа почему-то направился именно туда. Он держал Маню за руку, а Витя и Павлик побежали наперегонки вперед.
– Скажи-ка, милейший, – обратился Владимир Матвеевич к коренастому мороженщику с коричневым от загара усатым лицом, – мороженое у тебя доброе?
– Так точно-с, Ваше высокоблагородие! Хуторское-с, вчерась только сбитое!
– Ну ладно, ладно. Сделай-ка нам три порции. Какого тебе, Маня?
– Мне?! – девочка облизнула пересохшие губы, перевела дыхание, а потом едва слышно сказала: – Мне... с клубничным сиропом.
Как фокусник, мороженщик снял с высокой стопки три вафельных стаканчика и открыл свой жестяной сундук, пышущий клубами морозного пара. Специальной кругленькой ложечкой на длинной деревянной ручке он достал откуда-то из недр ледяного хранилища восхитительный кремовый шарик и опустил в вафельный стаканчик, затем в другой, третий... потом поколдовал над ними, чем-то посыпал, полил сиропом и протянул детям:
– Готово! Прошу вас, господа, кушайте на здоровье!
– Спасибо, голубчик! Извольте расчет.
– Девять копеек, сударь.
– Прошу, – и Владимир Матвеевич протянул лоточнику гривенник, – сдачи не надо.
Продавец суетливо стал кланяться и благодарить, но инспектор не терпел раболепия и, демонстративно отвернувшись, направился с детьми к дальней скамейке.
Кушать мороженное полагалось сидя, потому что во время ходьбы делать это было неприлично, к тому же оно могло растаять и капнуть на платье.
– Не торопись, Витя, – отец погрозил пальцем сыну, откусившему большой кусок и теперь хватавшему теплый воздух раскрытым ртом, – если простудишь горло, то про купание в речке придется забыть надолго. Надеюсь, ты меня понял?
Да уж как не понять! Витя, незаметно отвернувшись, отправил не растаявший кусок на прежнее место, в рыхлую выемку на сладком шарике, и принялся усердно слизывать мороженное языком, как это с упоением, щурясь от удовольствия, ловко проделывали младший брат и любимая сестра Маня, обкусывая осторожно хрустящий стаканчик с краев и стараясь не обронить ни одной вафельной крошки.
Вскоре с лакомством было покончено, впереди ожидали аттракционы и бесчисленные удовольствия. Например, “Комната смеха”! Где все вчетвером то делались толстыми карликами на тоненьких ножках, то вытягивались до потолка, а то и вовсе раздваивались и множились невообразимым образом... Хохотали до слез, а потом отправились смотреть великаншу.
Да, да, настоящую великаншу – девочку, которая весила около десяти пудов.
Сначала папа купил входные билеты, дальше все прошли за высокую изгородь, увитую зеленью, и уселись напротив брезентового навеса, из-под которого спускался до самой земли оранжевый плюшевый занавес. Через несколько минут складки посередине раздвинулись, вперед шагнул невзрачный худенький человек и запиликал на скрипочке… Наконец, он раскланялся и ушел, наступила тишина. Из плюшевых складок вынырнул конферансье в шелковой манишке, с черной бабочкой под воротником, и объявил невиданный аттракцион:
– Дамы и господа! – выкрикнул он так громко, что Манечка вздрогнула и сжала папину руку. – Сейчас перед вами появится новое чудо света... – артист выдержал паузу и закончил на пронзительной ноте: – Девочка-великанша!
В зале дружно захлопали, а позади засвистели и затопали ногами. Конферансье скрылся, снова запиликала скрипка, и занавес медленно разъехался в обе стороны. Посередине маленькой освещенной сцены на возвышении действительно стояла девочка. Огромная, толстая девочка с очень красивым личиком и длинными каштановыми волосами, спадавшими локонами ей на плечи. Девочка медленно повернулась вокруг себя на розовых пяточках, таких маленьких, что казалось, будто толстые ноги ее стоят на крошечных стопочках, затем она принялась делать странные движения под музыку: разводила руки, балансировала на одной ноге, сгибалась и наклонялась во все стороны.
А конферансье рассказывал, сколько они объездили разных стран и как публика восхищалась гибкостью юной великанши. Потом девочке позволили спуститься в зал, и все смогли потрогать ее руками. На ней была только шелковая рубашка в кружевах с тоненькими лямочками на плечах и такие же кружевные панталоны до колен. Девочка была очень высокого роста. Пожалуй, почти такого, как папа или Женя, старший брат. Кожа на ее круглых руках с пухлыми, как подушечки, ладошками и коротенькими растопыренными пальчиками казалась прозрачной и отсвечивала нежно-розовым цветом; шеи почти не было видно, а ноги... Одна нога, вероятно, была толще всей Манечки, и ей почему-то сделалось очень жаль бедную девочку. У нее были синие грустные глаза… Конферансье тем временем рассказал, что ест великанша только жирную дунайскую селедку и сладкие пирожные с кремом...
Манечку вдруг затошнило.
– Пойдем, папа! – попросила она тихонько, из глаз ее покатились слезы.
– Ну, что ты, детка! Конечно, пойдем, – тотчас согласился папа и торопливо стал пробираться к выходу, подталкивая впереди себя надутых Витю и Павлика; они надеялись, что после великанши выступят клоуны...
Но в парке было так хорошо!
Папа покатал их на цепных качелях, на обратном пути попили сельтерской с сиропом, а дома...
Дома именинницу ожидали нарядные гости и праздничный обед.
В этот незабываемый день чудеса сыпались на Манечку из волшебного рога изобилия. И новое невиданное чудо – говорящая кукла! – затмило прежние подарки, которым она так радовалась с утра. Настоящая говорящая кукла, ростом едва ли не с трехлетнюю сестричку Леночку... И гардероб, и кроватка... Слава тебе, Боженька!
Счастье-то какое привалило, какое богатство...
С роскошной куклой, впрочем, случилась печальная метаморфоза. Очарованная подарком Манечка не выпускала “живую” куклу из рук, демонстрируя перед всеми, как говорящая принцесса громко и отчетливо пищит: “мама”, “папа”!
– Это все враки! Вовсе она не живая, я знаю, – шепнул Женя на ухо взъерошенному Вите, примчавшемуся из сада посмотреть на кукольное чудо любимой сестрички.
– Почем ты знаешь? – удивился Витя, хотя непререкаемый авторитет старшего брата-гимназиста поколебал его невольный восторг перед невиданной игрушкой.
– Знаю! – настаивал Женя. – Вот давай поспорим: у нее в животе есть такая пищалка с кнопочками. Нажмешь, и одна говорит “папа”, а другая – “мама”.
– Врешь! – покачал головой Витя. – Кто же нам даст посмотреть?
– А, пустое, ты просто боишься, что от папы влетит.
– Я боюсь?! – Витины глаза сверкнули сталью. – Ну, тогда смотри.
И он отправился упрашивать именинницу дать ему ненадолго поиграть с куклой. Манечка охотно согласилась, потому что у куклы, как и у настоящей девочки, должны быть мама и папа. Витя и предложил себя на роль “папы”. Как здорово!
Братья-заговорщики выждали момент, когда виновницу торжества усадили кушать именинный пирог, забрались в садовую беседку и... препарировали несчастную ляльку по “хирургическим” правилам. О, любопытные безжалостные братья! Сначала они попытались извлечь пищалку со стороны спинки, но там действительно на твердой пластинке были аккуратно приделаны только две маленькие пуговички; тогда любопытные анатомы разрезали кукле атласный розовый животик и таки достали изнутри пищалку...
Ошеломленные очевидным преступлением, оба сначала попытались свалить все на неизвестного похитителя, который якобы напал на них в саду, но затем, не выдержав горьких слез обманутой сестрички, Витя во всем мужественно признался. Благородный Женя тут же подтвердил, что подговорил Витю выманить куклу, затем провел "операцию", взяв на себя тем самым львиную долю вины.
Между тем, неминуемая кара настигла проказников. Чтобы окончательно не испортить праздника, братьев заперли в детской на весь вечер. На другой день оба были выпороты отцом розгами, размоченными в соленой воде, и лишены сладкого на целую неделю.
А Маня, Манечка!.. Бедная девочка едва не слегла от горя, ей было жаль братьев, но она взаправду считала, что кукле было очень больно. Только спустя несколько дней, когда добрая мамочка умело сделала “операцию” – наложила аккуратные швы вокруг “раны” по краю розовой атласной латки, и кукла, усаженная на диванную подушку, наконец, открыла свои голубенькие хорошенькие глазки, Манюся немного успокоилась.
Однако говорящая кукла замолчала навек.
Конечно, эта кукла казалась Манечке чудом! Ведь родители не имели возможности покупать детям дорогие подарки. Фактически, игрушек почти не было, а тут девочка вдруг разбогатела! Для меньших сестер тоже радость: Манечка часто давала им поиграть с куклой. У Павлика была труба, у Юли – мячик...
Еще каждому досталось по одной любимой стеклянной елочной игрушке, которые они хранили в коробочках с ватой. Это были не простые, а волшебные игрушки: считалось, если в сочельник загадать желание и незаметно потрогать пальчиком зеркальный шар или серебряную шишку – все непременно исполнится...
Что ж, бывают в отношениях братьев и сестер маленькие недоразумения, вроде куклы, ставшей жертвой неуемного любопытства мальчишек, но по большому счету – братья горой стояли друг за друга, не говоря уж о сестрах, которых и помыслить обидеть было нельзя.
**********************
Продолжение следует