В ту осень над землей долго стояла сухая, пахнущая дымом и крыльями улетающих птиц оттепель и все никак не наступала зима. Однажды, ближе к вечеру, в выходной, мы поехали за город – посмотреть на туманные осенние дали.
Стояли низкие, молчаливые дни конца ноября. Еще чуть-чуть – и декабрь. А снега все не было, где-то он в тот год подзадержался. И природа замерла как бы в недоумении – что же это, декабрь на пороге, и нет снега? Природа была тихая и задумчивая, как загрустившая невеста, приготовившаяся надеть фату – накидку из белых снегов. За городом можно было дышать полной грудью – какой воздух в степи! Горьковато-свежий, холодно-терпкий, с легкой дымкой… Жесткая сухая трава шелестела на ветру. Соломенные стебли гнулись, листья развевались длинными лентами.
Степь осенью исполнена пустынного величия. Она так огромна, и так одиноко ощущаешь себя среди этих бесконечных пустых пространств, из которых, кажется, ушла любая жизнь. Робкая травинка, покрасневшая от заморозков, острая мордочка редкой полевки с черными глазами-бусинами, юркнувшей в норку, гулкая извилистая дорога, теряющаяся где-то в желто-красных, прижавшихся к земле облаках – все подчеркивает бесприютное мировое одиночество.
В лугах застыла стеклом лента реки. Легкий ветер колышет невесомые, как тени, высохшие болотные травы по берегам, но зеркало воды неподвижно. Река спит под тонкой пока еще коркой льда. Спит до весны.
Синева ясного осеннего неба уходит все дальше на северо-восток. Ее оттесняет жемчужная пелена облаков, создающая причудливую игру света и тени на фоне заходящего солнца. Солнце садится теперь рано, нет еще и шести. Деревья, с которых давно облетели листья, стоят как одинокие стражи. Сквозь тонкую паутину серых веток просвечивает призрачно нить горизонта, над которой уже сгущается в мглистой синеве молочный туман. Еще немного, и на степь навалится ночь – темная, глухая, беззвездная. Ночь в ожидании зимы.