Из сундука памяти

 
        Хочу вам, читатель, поведать историю иллюстраций одной из своих книг.
Когда работа над текстом книги «Истории о мужчинах и любящем сердце» подошла к концу, нужно было решить, что взять в качестве иллюстраций. Мне вспомнилось, что дома в бабушкином сундуке среди учебников английского языка издавна лежит папка с интересными графическими работами. Чьими? Саргиса Аветисяна, молодого человека, которого я видела один лишь раз. Почему я не подумала о нем раньше? Видимо, время не пришло.
 
     Во время перестройки, в голодном 1992 году, когда меня сократили с работы, я вынуждена была зарабатывать на жизнь тем, что в дневное время подвозила на своих красных «Жигулях» пассажиров. Мы с дочерьми ели в основном макароны или гречку с тушенкой, на мясо и фрукты денег не было. Конечно, ночные расценки такси были куда выше, но в лихие девяностые ночной извоз был делом рискованным –  газеты пестрели сообщениями о нападениях на таксистов.

     Тем не менее, при таких печальных обстоятельствах я вновь получила приглашение принять участие в работе французского детского кинофестиваля в городе Лаоне, возглавляемого моим другом писателем и кинокритиком Раймоном Лефевром. Радости не было конца. «Доча,  – сказала я старшей из дочерей, –  приготовь лучшие свои вышивки, владимирскую гладь, и изделия из бисера – я продам их на фестивале, на своем стенде, как в прошлом году, и мы заработаем немного денег! Да скажи мастеру бисероплетения, у которой ты занимаешься, что я предлагаю ей сделать во Франции выставку-продажу». Во времена перестройки интерес ко всему русскому, тем более сделанному руками детей, во Франции был огромный.

     Слава Солнцев, мой старый друг и пионер в деле организации международных морских круизов, узнав, что я собираюсь  во Францию, сказал: «А не взять ли тебе с собой работы одного молодого графика? У него нет работы, нет подруги, с родителями разругался, нужно помочь парню». Славе я не могла отказать, поскольку посмотрела полмира, работая переводчиком в его круизах, и через пару дней ко мне домой приехал изможденный молодой человек с печальным взглядом. «Армянин, а глаза голубые!» - удивилась я. «Мой отец нас с матерью отставил, и отчим-армянин меня усыновил. Так я стал Саргисом Аветисяном, –  отвечал он, слегка смутившись. – Вот мои графические работы. Вячеслав Алексеевич сказал, что во Франции вы сможете их продать? » «Может смогу, может нет. Позволь взглянуть, –  я взяла папку у него из рук, открыла.  – О, это интересно! И это тоже. А это что? Сразу не поймешь. Да, Солнцев прав – ты талантлив. Гарантий дать не могу, но попробую».

    По приезде во Францию я показала работы Раймону, он долго их рассматривал, потом вздохнул: «О том, чтобы выставить это для фестивальной публики, не может быть и речи – у нас детский фестиваль, –  он подчеркнул слово «детский».  – Но я куплю пару работ, эту и вот эту. И передай молодому человеку, что у него все еще впереди: и слава, и деньги».
В течение недели я успешно перевела на французский язык фильм Володи Грамматикова «Сестрички Либерти», демонстрировавшийся вне конкурса,  продала все вышивки и изделия из бисера, выступила на радио, сопровождая Раймона – сказала несколько хвалебных фраз в адрес фестиваля и отбыла на родину.

    «А что же с графикой?» – спросите вы. Ничего. По возвращении я звонила Саргису и просила его забрать деньги и не проданные работы, отметив при этом, что две них были куплены самим президентом кинофестиваля –  это должно было польстить самолюбию молодого художника. Он кисло обещал заехать, но так и не появился.

***
    Прошло более двадцати лет. Достав папку с графическими листами из сундука, я разложила их на полу. «Мадонна с младенцем» –  у меня есть рассказ на созвучную тему. «Соблазн» –  это, конечно же, «Театральное приключение». «Двое» –  это Раймон и я. Тут же сев за компьютер, я стала искать графика Саргиса Аветисяна, живущего в Москве. Искала в Контакте, в Одноклассниках, в Союзе художников России –  безрезультатно. Были другие Аветисяны, но не голубоглазый Саргис. Возможно, в 90-е годы он эмигрировал и процветает где-то в сытой Германии. Может, пал от руки ночного бандита, или пристрастился к наркотикам. Господь лишь знает, что с ним произошло.
    Я же отдаю на суд читателей и любителей книги несколько талантливых графических работ, вошедших в книгу и двадцать три года пролежавших в «сундуке памяти». Полагаю, они достойны, чтобы мир их увидел.