Из Израиля приехал друг. В гости к родственникам. Не ко мне! Но разве могли мы не встретиться, не потискать друг друга, не поерничать над лысой его головой, над моими поседевшими висками? Сидели ночью в моей берлоге, вспоминали его агентство, грубые толстые стаканы с плохим виски. Впрочем, это была молодость, бесшабашность, и все казалось прекрасным, даже эти стаканы. Даже отрывки из моего романа, за который я хотел получить Букера. Непременно Букера! И... об Алисе друг спросил:
– А помнишь вечер, когда мы надрались, забыли закрыть дверь, и вошла девочка в песцовой шубке, Алиса, твоя будущая жена? Я ведь хотел приударить, но не посмел, потому что у тебя сияли глаза. Где она сейчас?
Хотел соврать, что в Париже, Амстердаме, Лондоне или еще в каком – нибудь престижном городе. И все у нее чудесно: богатый муж, успешные дети... Хотел и не смог!
– Алиса? Да кто знает... Разбежались, ни разу с тех пор не виделись. Мало ли что тогда было!
– Не ври, – сказал друг, – таких женщин не забывают. Она тебя бросила? Ты вообще ничего не писал мне о ней. После того, как вернулась из тайги. Ничего! Почему?
– Не о чем было рассказывать. Обычная история, я разлюбил, она разлюбила. Только и всего.
Если бы я был пьян, то, наверное, плакал бы, размазывал сопли, вспоминал мерзкого Тихона, но Настя убила монстра, а вместе с ним мои рефлексии, порывы к откровенности.
– Завтра познакомлю тебя с Настей. Лучшей женщиной из всех. Потом покажу дом у реки.
Он смотрел на меня почему – то с жалостью. Толстый, лысый, носатый и все еще юный. Юность была в глазах, ясных, не замутненных тревогой. В улыбке, задорной, мальчишеской. Ему нравится жить в другой стране, любить веселую кудрявую жену, делать детей. Сколько их? Кажется, девять. Он все так же занимается недвижимостью. Не мучается сомнениями, обидами, тоской, оставляяя их у Стены плача... Друг мой – мудрый еврей – хороший человек. Но он будет ржать, если расскажу, какую смерть я уготовил себе в дурацком рассказе. И, наверное, скажет, что судьбу дразнить нельзя. И нальет себе водки, а мне минералки. А еще спросит, почему я не дописал роман?
– Кстати, почему ты не дописал роман? В главах, которые помнятся, было много хлесткого, жесткого! Настоящие девяностые.
– Оставь... Это было сто лет назад. Глупость! Амбиции! Роман случился в жизни. Лучше этого ничего не было. Пей и пойдем ко мне. Настя не спит, ждет. Милая, большая девочка!
В этот миг ладонь правой руки загорелась от боли. Именно так, когда укусила змея. В рассказе! Но я очень ярко представил боль, одиночество в лесу, смерть.
– Что с тобой? – испугался друг, – дай руку, я посмотрю.
Зачем – то он растер ладонь водкой, достал из сумки таблетки от аллергии. Я принял сразу две, хотя понимал, что разыгралось подсознание. Било по слабому, агрессивному – по руке, которая в воображении и наяву тянулась к женской шее. Не раз и не два... Возмездие неотвратимо! Сначала оно явилось в образе змеи, сейчас напомнило о ней. Почему – то сейчас!
– Послушай, – сказал друг, – ты скрываешь от меня что – то важное. Я это чувствую. Не виделись давно, но нас так много связывало. Возможно, я бы помог, поделись.
– Жаль, что удалил свой последний рассказ. Ты бы все понял. Грехи надо искупать, пока жив. Их у меня немало. Вот и решил построить церковь или часовню. В поле, напротив дома. Люди скажут спасибо. А не скажут, значит не заслужил.
Друг смотрел на меня с изумлением. Уж очень я был не похож на парнишку, который мечтал совсем о другом. На безбашенного, но безгрешного Вадьку.
– Неужели ты так нагрешил? Убил кого - то? Украл? Гордыня заела? Давай выпьем и все рассосется. Кстати, строить надо с легкой душой, не думая об искуплении. Тогда все получится.
А ладонь все болела, горела. Каждую клеточку, жилочку изводило. Слушать друга было невыносимо.
– Заткнись, – рявкнул я, – заткнись и слушай, – меня ужалила змея, в эту ладонь! Я умер! И пришла Алиса. Прекрасная Алиса! И оставила на могиле цветы.
Я что – то плел еще, а мой толстый друг плакал, вытирая салфетками слезы, которые струились по щекам. Он всегда был сентиментальным и доверчивым.
– Это из нового романа, повести, рассказа?
– Это из жизни. Меня прежнего давно нет. Я предал Алису, Настю, украл большие деньги. Видишь, что творится с рукой...
– Чушь, – сказал друг, – надо показаться психоаналитику. Поедем со мной. Тебя обследуют отличные специалисты. Змея, смерть... Выдумки! Пил, должно быть, много.
– Ну пил и что?
Мне вдруг стало скучно. Давно не друзья. Воспоминания – только и всего. Говорить больше не о чем. И хочется к Насте, поцеловать большие губы, осторожно войти в нее. Забыть про свои нелепые фантазии. И почувствовать, как в ладони проходит в боль.
– Не надо психоаналитика, – успокоил я друга, – это действительно фрагменты из нового романа, – ты же знаешь, я всегда был выдумщиком и авантюристом. Напугал тебя немного. Прости! Давай по домам. С Настей познакомишься завтра.
– Убить тебя мало! Наплел ерунды. Руку лечи, фантазер!
Я приехал домой под утро. Настя не спала. Взгляд был тревожным.
– Что – то с рукой, – пожаловался я, – болит уже два часа. Вспомнил змею и заныла.
– Так не было змеи - то! Что ты опять придумал? Иди ко мне, послушай, как шевелится дочка. Дай руку, старый глупый муж. Все хорошо. Только из этой квартиры нам надо уехать. Но об этом завтра. Завтра!
Утром она принесла мне завтрак в постель. Погладила небритую щеку. Села рядом, налила себе кофе в крохотную чашку. Если честно, я боялся разговора о квартире, поэтому ел и пил медленно.
– Хитрец, – улыбнулась она, – знаю я твои уловки. Допивай кофе и поговорим. Скоро роды, все надо решить сейчас. Мне было хорошо в этом доме, пока не знала, что он чужой. Здесь все напоминает об Алисе. Мне иногда кажется, что она рядом. Бродит невидимая... Да, такое вот ощущение. Бродит!
Я разозлился:
– Никого здесь нет, кроме нас с тобой. Волнуешься перед родами, вот и кажется. Ты пойми, я люблю эти стены и не хочу ничего менять, разве что мебель. Не догадался, когда делал ремонт.
– Не о том думаешь, – сказала она жестко, – что может быть хорошего в доме, где тебя много лет преследовал монстр? А теперь вот объявилась новая гостья, змея. И как ты собираешься строить церковь, если не вернул чужое? Надо отдать, слышишь меня? Не хочу, чтобы твой грех потянулся за дочкой, за мной.
Не хотел отдавать. Да! Наверное, потому, что всегда помнил, как счастливо порхала по комнатам маленькая женщина в бежевых пеньюарах. Спрятались где – то отблески счастья... Пугают прагматичную Настю. Настю пугают! Но так не должно быть. Тысячу раз права эта большеротая девчонка.
– Спроси у матери Алисин телефон, звони сама. Я не могу, прости! Приедет, разберемся.
– Ну и славно. Не сердись! Купим новую, небольшую квартиру. Если честно, я устала от лестницы, от нелепого огромного холла. От зеркала во всю стену. От этой пошлой кровати.
«Славно, так славно, – подумал я, – но сколько хлопот!»
Друга с Настей знакомить не стал. Испугался неожиданных расспросов, Настиного любопытства. Мало ли что могло выплыть в безобидном разговоре за чашкой чая. И без того ночью я наболтал другу лишнего. Зачем ему знать про деньги. Про деньги, черт побери! Если бы вернуться в прошлое, сжег бы их, выбросил или зарыл рядом с Ромкиной могилой! Хотя кто знает. Человек слаб, а соблазн велик. И нечего об этом думать. Что было, то было!
– Ну вот, – обиделась Настя, – хотел с другом познакомить, а куда – то собираешься, меня не зовешь.
– Покажу ему дом. Ты ведь не поедешь!
– Не поеду! Что там может быть хорошего? Напугал рассказом, змеей. Живи и оглядывайся, не ползет ли гадюка. Я стала с тобой мнительной. Это плохо.
– Да ладно, – я рассмеялся, – сам боюсь, представляешь? Нафантазирую, потом дергаюсь. Ты же знаешь! Такого полюбила – терпи!
– Терплю, терплю...
Она смотрела на меня так ласково, так тепло и чисто, что я смутился, вспомнил Киру, встречу с Алисой. Моя большая девочка с коричневыми пятнами на лице была прекрасна. Как я мог ее предать? Поцеловал ямочку между ключицами, теплую шею. И прошептал : «Прости! Все у нас с тобой будет хорошо. Всегда. Обещаю!»
Большие, как будто припухшие губы, слегка дрогнули. Что – то она еще хотела сказать, но я уже уходил, боясь спугнуть свое очарование, ее доверие и нежность...
Дом другу понравился. И луг, и река, и деревня с ухоженными домами.
– До города сто километров, не так уж и много – объяснил я, – дети, внуки приезжают, ремонтируют, строят, сады разводят. А какой здесь пекут хлеб! Обязательно попробуешь.
Мы долго бродили по берегу, купались, вели какие – то разговоры ни о чем. Я не хотел ничего серьезного. Друг пытался заговорить об Алисе, а я смотрел на порхающих бабочек, на солнечные блики в воде и чувствовал, как мне хорошо, легко и комфортно.
– Церковь будет из дерева. Наверное, все – таки церковь! Немного похожая на ракету. Видел такую в журнале. Мужик построил. Маленький такой мужичок с белыми волосами. Тоже душа требовала. Болел, кажется, тяжело, вот и дал зарок, что если выздоровеет, своими руками выстроит храм. Сияет та церковь, словно сказочная. И я смогу!
– Не сможешь, – усмехнулся друг, – ты ведь никакого чуда не ждешь. С душой не в ладу. На исповеди ни разу не был, а людей обижал. Не получится сияния.
– Не дразни, – разозлился я, – приехал, блин, весь святой, безгрешный, жизни учишь, а она у каждого своя. Такое хорошее настроение испортил. Пойдем в дом, молока выпьем и в город.
Он не смутился, ничего не ответил, только вспотели лицо и шея. «Ничего, – подумал я – обойдется. Да мы и не увидимся больше, кажется, завтра он уезжает. К черту эту старую дружбу!» Я уже поднялся на крыльцо с резными коваными перилами, когда увидел на коврике змею. Змею, которая свернулась причудливым кольцом. Несколько секунд я ошеломленно смотрел на нее, чувствуя, как холодеют руки и бешено стучит сердце. Потом бежал к машине, забыв о друге. Правая ладонь ныла, дергалась. Друг что – то кричал. Мимо промчалась девчонка. Она смеялась. Эта дурочка смеялась!!! Оглянувшись, я увидел, как она погладила змею, и вдруг понял, что это уж, который заполз погреться на крыльцо, залитое солнечным светом.
– Дяденьки, – это уж, – смеялась девчонка, – не бойтесь. Я его сейчас заберу. Он у меня дрессированный. Идите в дом.
Я уже не хотел видеть ни этот дом, ни деревню, ни луг. И про церковь или часовню мгновенно забыл. Рука болела настолько сильно, что было только одно желание – поскорее уехать отсюда. Машину вел друг. Молча! И только когда приехали в город, он обнял меня и сказал: «Просто устал, запутался... Бывает! Все встанет на свои места, когда родится дочка. Жизнь умнее нас».
Он уходил, мой толстый, носатый друг, которого два часа назад я оставил одного возле крыльца, рядом со змеей. А если бы это была гадюка... Я баюкал ноющую руку и думал, что надо найти Алису, вернуть долги, забыть о магии напудренных ресниц, о нежных маленьких руках, о зеленых глазах, похожих на овалы. Об облаке, которое укутало нас совсем недавно в ласковое тепло, о податливом теле. И о змее забыть. Забыть! Но, Господи, как же это сделать?
– Да просто, – успокоила Настя, целуя ладонь, – не было ни монстра, ни змеи, ни рассказов об Алисе. Не было!
– Что же было? – изумился я.
– Разве я знаю? – ответила она и положила мою больную ладонь на грудь с набухшим соском. Сейчас я ничего не знаю. Может быть, потом...
Я слушал, как толкается малыш в животе, ласкал гладкую кожу, успокаивался и верил, что вот только это и есть настоящее. А все остальное, наверное, сон. Мы ведь так много спим, что присниться может всякое. Или не сон?
Ладонь перестала болеть, Настя уснула. Я пошел в кабинет, набрал номер друга и выдохнул: «Прости!» Разбудил агента по недвижимости и попросил заняться продажей дома... Открыл ноутбук. Интересно, для чего я его открыл? Не для того же, чтобы написать очередной рассказ? Для чего?
... Легкие ладони легли на мои плечи.
– Так и знала, – вздохнула Настя, – опять тебя потянуло в прошлое. Забудь! Душу бередить опасно. Разве не понял еще? Идем... Идем спать! Проснулась, тебя нет, и стало так холодно.
И я пошел... Насте холодно, значит и девочке нашей неуютно, беспокойно. Болван! Ну его это прошлое, эту тоску, мистификации...
– Эй, – жалобно вскрикнула Настя, - кажется, я рожаю...
Продолжение!