Владимир Иванович Гуцул

Константин Крюгер
«Судьба играет человеком …» - строка из песни.

         Как и во всём Советском Союзе, на ЗиЛе присутствовала система номенклатурных уровней. Добившись определённого начальствующего положения, сотрудник  мог не заботиться о своей дальнейшей производственной карьере даже в случае закрытия его подразделения. Он начинал «гулять» по всему заводу в горизонтальной плоскости достигнутого управленческого ранга. Когда Владимир Иванович перешёл в наш отдел на непонятную должность «Главного ведущего специалиста», никто особо не удивился.  До этого Владимир служил начальником недавно распущенного научно-технического отдела,  и теперь  какое-то время  должен был перекантоваться у нас, пока в недрах предприятия не освободится место управленца его уровня.  В конце 80-х, как и прежде, «табель о рангах» на заводе соблюдалась свято. Естественно, на работе он не усердствовал – ждал назначения. Но участвовал в совещаниях, проводил переговоры, писал отчёты и предписания – всё, как положено.
         Владимир Иванович прошёл путь, стандартный для ЗиЛовца во втором поколении. Его отец, приехав в Москву, устроился по лимиту на завод и дорос до Главного диспетчера  АСК. Владимир сначала окончил ЗиЛовский Техникум, затем Завод-ВТУЗ и к 40-ка годам дослужился до начальника отдела. Проживал он в заводском доме на Коломенской в отдельной трёхкомнатной квартире с женой и двумя дочками. Супругу он «привёз» из отпуска в Ялтинском доме отдыха.  Уроженка  Кондалакши  испытывала к мужу благоговейную благодарность «по гроб жизни», за то, что стала москвичкой. Поэтому Владимир Иванович мог позволить себе независимый образ жизни и не отказывался от немудрёных удовольствий. По выходным он со своим соседом, таким же начальником отдела, ходил гулять в парк Коломенское, где активно знакомился с девушками и «поддруживал» с ними на лоне природы.  По будням, идя домой с работы,  покупал пару бутылочек портвейна и употреблял напиток, сидя в удобном кресле перед телевизором из высоких «височных» стаканов, пока не засыпал. Выпивал Владимир каждый день, но на работу утром приходил бодрый и весёлый. «Я тебя, Константин, не понимаю – то ты пьёшь, то не пьёшь, то нет настроения. Вот я за последние четыре года не выпил вечером всего один раз, и то, когда был в командировке в Берлине, и деньги кончились!».
        Несмотря на послужной список, Владимир Иванович разительно отличался от основной зиловской массы, во-первых – широтой и разнообразием интересов, а во-вторых – постоянным наличием в кошельке изрядной суммы денег. Он предпочитал сиреневые «четвертные»:  они по размеру идеально входили в его импортный «лопатник», приобретённый в командировке в братской  ГДР.  Владимир охотно давал взаймы, чем также сильно разнился с коллективом отдела и завода. Мне очень импонировало его увлечение джазовой музыкой и роком, абсолютно нестандартное для заводчан, предпочитавших Валерия Леонтьева и группу «Комбинация».
          Последние 5 лет ситуация с реализацией готовой продукции на ЗиЛе была не самой радостной, полностью соответствуя общему положению в Союзе. Грузовики шли по бартеру в страны третьего мира в обмен на «товары повышенного спроса», такие как шампунь, дамские трусы-неделька, иранские армейские ботинки и тому подобное. Изредка «пробегали» и приличные вещи, типа пакистанских кожаных пиджаков и музыкальных центров «Sony», но на них почему-то спроса не было, зато за шампуни сотрудники готовы были перегрызть друг другу глотки. На ЗиЛе учредили  институт выборного «совета трудового коллектива», в котором одно ответственное лицо отвечало за справедливое распределение дефицита. У нас в подразделении  самым объективным и беспристрастным единогласно признали и выбрали меня.  До рукоприкладства дело не доходило, но «телеги» за несправедливую раздачу на меня катали регулярно и, как следствие, вызывали на общезаводскую конфликтную комиссию. Учитывая  юридическую грамотность (три курса ВЮЗИ) и умение излагать доходчиво, все спорные ситуации всегда разрешались в мою пользу.
         Сорока двух летний заместитель начальника нашего отдела, Юрий Филиппович, персонаж с зашкаливающим самомнением и ярко-выраженным нестабильным состоянием нервной системы, однажды пообещал встретить меня за проходной, дабы разрешить по-мужски своё недовольство моим самоуправством. Накануне я несправедливо обделил его крайне необходимыми индийскими дамскими трусиками. Не имея желания самолично вступать в рукопашную с «нездоровым на голову» коллегой, я позвонил другу детства Эдуардику «Родственнику», проживающему вплотную к нужной проходной, и предложил ему подразмяться, зная о его любви к  участию в «товарищеских недоразумениях». Широко улыбающийся Эдик подошёл к отирающемуся у выхода с завода «обделённому дефицитом» и поинтересовался: «Это вы Константина ожидаете?». На удивлённо-неприязненный кивок «Родственник» радостно возгласил «Я за него!» и с этими словами первым же ударом своротил Юрию Филипповичу челюсть. Потерпевший  пробюллетенил неделю,  никогда более претензий не предъявлял и вплоть до моего увольнения смотрел на меня с опаской.
        Владимир Иванович к дефициту относился индифферентно, за дешёвые товары не бился, но когда по  бартеру поступила  аудиовидеотехника, тут же взял своё. При распределении в первую очередь учитывался ЗиЛовский стаж, в который у Владимира засчитывался и техникум, так что, учитывая, что и таблица учёта выбранных им товаров повышенного спроса была девственно чиста,  телевизор AKAI и видеомагнитофон  Sony он оттопырил без всякой конкуренции. Естественно, завистливые коллеги тут же написали возмущённое письмо в заводской профком о том, что я «порадел родному человечку».
         В тот период в многочисленной свободной прессе уже вовсю бичевали Коммунистическую Партию за развал промышленности и страны, и даже на «ретроградном» ЗиЛе народ начал сдавать партбилеты. Владимир Иванович вышел из партии одним из первых в отделе  и на открытом собрании произнёс с большим юмором запоминающуюся речь о своих страданиях при прежнем коммунистическом режиме.
         Каждый август в течение нескольких лет  Владимир  подробно расспрашивал меня, довольного и загорелого о реалиях «дикого» Крымского отдыха. Сам он регулярно посещал многочисленные ЗиЛовские пансионаты и базы отдыха. Весной 90-го Владимир Иванович поинтересовался: «Константин! Как думаешь, мне в Гурзуфе понравится?».  Как я понимал, его больше волновала возможность  вписаться в нашу московскую компанию «ветеранов». Не воспринимая его намерений серьёзно, я считал их ни к чему не обязывающим трёпом.
         Каково же было моё удивление, когда в середине нашего с Шурой «Помидором» двухнедельного летнего отпуска в Гурзуфе объявился Владимир Иванович. Сначала мы приютили его у нас в квартире на улице Строителей. Но после того, как у него случился краткосрочный роман с молодой любвеобильной хозяйкой, Владимир «от греха подальше» от нас съехал и подселился к своим новым молодым приятелям Александру и Олегу, также впервые заехавшим в крымский посёлок.
        Два весёлых молодца из Химок едва познакомившись с Владимиром Ивановичем,  сразу стали друзьями «не разлей вода». Разновозрастное трио объединяла общность интересов – музыка, напитки и девчонки, которые одинаково охотно «поддруживали» и с «возрастным» Владимиром и с вчерашними школьниками Сашкой и Олежкой. В Москве штаны на бёдрах оба юнца поддерживали, приторговывая на Арбате всякой всячиной.
        В гурзуфский коллектив отдыхающих Владимир Иванович влился совершенно естественно, хотя разительно отличался от большинства формой одежды. По Гурзуфу в любое время дня и ночи он рассекал в расшитом драконами шёлковом халате до пят,  заграничной панаме и с небольшим кожаным кофром через плечо. В  «косметичке» у Владимира постоянно имелись  бутылка «Гуцульского крепкого напитка», гранёный стакан и прошлогодняя  газета китайских коммунистов «Жэньминь Жибао» на русском языке, статьи из которой он звучно декламировал на аллеях в  минуты отдохновения к общему восторгу окружающих.  Владимир Иванович быстро обрёл два постоянных места дневного отдыха, в которых я его обнаруживал при необходимости: лавка на одной из аллей, служившая штабом их троице, и положенный под стену променада в непростреливаемую лучами солнца мёртвую зону лежак, на который ослабленный напитками Владимир уходил подремать – позагорать во всей своей экипировке.
         За пристрастие к «Гуцульскому», на этикетке которого гордо красовалось разъяснение «Изготовлен из лучших сортов яблочных спиртов», Владимира Ивановича скоро окрестили «Гуцулом», что его совершенно не обидело. Утром на аллеях привычно слышалось: «А вон и «Гуцул» в пальто со своей косметичкой!», и появлялся Владимир в окружении своих клевретов. Олежка с ассигнованными старшим товарищем деньгами сразу отправлялся на дачу к бессменному «хозяину» коктейль-холла «Пифу» за «Гуцульским», и очередной день  троицы бодро начинался.
         Любимец  дам - гурзуфский старожил Володя «Осташка»  взял трио под своё крыло и представил их свежеприехавшей компании девчушек из Орла. Дальше определить было трудно, кто над кем взял шефство, но с какого-то момента при Владимире состояла то одна, то другая симпатичная молодая женщина, проводившая с ним дни и ночи. В кильватере вожака постоянно просматривались оба младших приятеля. 
         В один из дней, отдыхая под «Грибами», Владимир свёл знакомство с возвращающимся с пленэра московским художником  Лавинским, своим тёзкой и ровесником. У них сразу нашлись общие интересы, и Владимир Иванович со товарищи зачастил в гости к своему новому знакомцу в Коровинский Дом Творчества.
         У  нас с Шурой отпуск заканчивался, и тепло распрощавшись с «Гуцулом» во время традиционного «отплызда», мы улетели в Москву.
         Когда  Владимир Иванович не появился на работе и через две недели после моего возвращения, я забеспокоился, но у отдельской табельщицы выяснил, что к полному отпуску за текущий год  он присовокупил ещё три недели отгулов, скопившихся за истекшее время.
         Встретились мы с ним в первую субботу сентября на традиционной московской Гурзуфской стрелке у Памятника Маяковскому. Владимир Иванович прибыл при фотоаппарате «Зенит-Е» и последовательно запечатлел на плёнку все события и перипетии этого замечательного дня. Николай «Африканыч» вместе с Валеркой Оболенским арендовали речной трамвайчик и устроили «пьяный пароход» в Москве. Компания из семи десятков отдыхающих полдня крейсировала по фарватеру Москвы-реки с эпизодическими остановками на пристанях вблизи магазинов для пополнения запасов спиртного. Приехавшие на «стрелку» гости из Вильнюса, Киева, Минска, Кривого Рога и других долов и весей Союза резвились на пароходике в лучших традициях Крымского отдыха. «Гуцул» фотодокументировал весь вояж, и с трудом высадившись на твёрдую землю, мы закончили праздник в мастерской его друга Лавинского  в одном из Арбатских переулков.
        С последующего понедельника Владимир Иванович вышел на работу, но каждый день уходил с обеда и ехал на Арбат к Сашке с Олежкой, где вместе с юными друзьями активно «вдувал» иностранным и отечественным туристам картины местных художников. Базой трио являлась мастерская Лавинского, где они держали свой товарный запас и отмечали особо успешные сделки. В один особо добычливый день, плотно отпраздновав удачу, «Гуцул» по дороге домой зацепился ботинком за булыжную мостовую Арбата и разбил о камни физиономию. Отсидев на больничном  неделю, он появился на работе  и написал заявление «по собственному желанию». Больше на заводе я Владимира Ивановича не видел.
         Последний раз мы встретились на Арбате в середине 90-х; сильно нетрезвый  «Гуцул» восседал возле стенда с разноплановой «мазнёй» и выглядел натуральным Арбатским аборигеном. Узнав меня с трудом, он обрадовался и предложил продолжить веселье в грузинском ресторанчике напротив, но я спешил и «не мог соответствовать».
         На память с той Гурзуфской стрелки осталась пачка фотографий, на одной из которых запечатлён и сам фотограф в обнимку с «Осташкой».