«Баю-баюшки-баю,
Колотушек надаю…»
Девочка бережно прижимала к груди грязный сверток. Что-то нелепое, дикое было в хрупкой, изломанной фигурке, в этой застиранной куртке с короткими рукавами. Она часами сидела на скамейке, низко склонив голову над завернутой в старое одеяльце куклой, напевая, разговаривая с ней.
«Дурочка», - от неуместной жалости перехватило дыхание. Люба остановилась рядом с поющей девочкой-подростком.
- Как тебя зовут?
- Ляля, - широко расставленные, мутные глаза сфокусировались на Любе.
- Ляля?
- Ляля, - повторила девочка, протягивая женщине старую куклу со спутанными волосами.
- Это куклу зовут Ляля. А как тебя?
Но девочка уже склонилась над своим сокровищем, что-то тихо напевая.
- Возьми, - Люба, наконец, нашла конфету в своей сумочке.
Ребенок с жадностью выхватил из рук лакомство.
Прочь, прочь, быстрее в уютный дом, подальше от этого маленького монстра.
Наконец-то в съемном жилье стал появляться дух дома, места, куда хочется возвращаться. Эх, выкупить бы у хозяев, свить свое гнездышко, их с Олегом гнездышко. Семья, детки. Детки. Врачи Центра, где их готовят к ЭКО, уверяют, что все получится, что прогнозы весьма обнадеживают. Только кредиты, если Люба не сможет работать, чем выплачивать кредиты? ЭКО – дорогостоящее удовольствие, но это последний шанс. Не стоит об этом думать, только не сейчас. Олег на свободе, работает, живет с ней, даже на ребенка согласился. Пусть маленькие зарплаты, пусть временно, работа в их городке почти роскошь! Женщина торопилась, Олег так любит борщ, надо успеть к его возвращению. Ворчание лука на сковородке заглушил какой-то нечеловеческий вой, раздавшийся совсем рядом. Женщина метнулась к окну. Опять эта убогая. Прижимает грязный сверток к груди и воет. Люба выскочила на улицу. Ноябрьская стылость покусывала оголенные колени.
- Что? Что случилось?
Девочка лишь раскачивалась из стороны в сторону, но вой превратился в тихое поскуливание.
- Ты чья? Где живешь? Кто твоя мама?
От каждого вопроса несчастная вздрагивала и крепче прижимала куклу. Грязные пальчики побелели. Женщина протянула руку в попытке приобнять подростка, но ребенок вдруг дернулся и побежал вниз по улице.
Ну и хорошо, домой, наверное. И как родители отпускают ее одну?
Лук, разумеется, подгорел.
«Баю-баюшки-баю
Колотушек надаю…», - привязалась дурацкая песенка. Олег так и не пришел, не соблазнил ни борщ, ни тихий семейный вечер. Плывущий, пьяный голос по телефону сообщил, что задерживается у друга.
«Баю-баюшки-баю», - а сна так и нет. Почему ночью все мысли становятся такими остро-колкими? Ведь не нужна она Олегу, не нужна, сколько можно врать самой себе? Почему она решила, что ребенок все исправит? Неужели та, случайная фраза о собственном сыне? Только и было ее, бабьего, счастья, те четыре года, что собирала на последние деньги передачи, тряслась в грязных плацкартных вагонах в предвкушении свидания. Какими глазами смотрел на нее Олег! Комната расплывалась, теряла очертания. Старенький хозяйский комод притворился мрачным чудовищем, охраняющим ее сокровище – новенький фарфоровый сервиз, на который ушла вся зарплата. Чудесный, белоснежный до синевы, с маленькими незабудками под серебристым ободком. «Баю-баюшки-баю…» Легкие невесомые шторы, круглый столик у окна, изящный чайник с тонкой ниточкой пара. Какие красивые пальцы у Олега на фоне хрупкого фарфора!
Утро встретило забеленными тропинками, надо же, как рано первый снег. Люба торопилась на смену - два дня с капризными покупателями, вечно недовольным начальством, два дня тяжелых коробок и рези в глазах от отбора «просрочки». Надо же, эта дурочка опять на скамейке! В семь утра!
- Что ты здесь делаешь? Иди домой.
Девочка будто не слышит, качает и качает свою куклу. Ну и пусть, пусть родители занимаются, а она не может опоздать. Пара опозданий и все, ты на улице. Работу здесь не найти, а переезжать не хочется, да и согласится ли Олег? Интересно, где он ночевал? Запретить себе об этом думать, главное на сегодня – работа, все остальное оставим до выходных. Люба давно научилась жить коротким ясным сегодня, будущее оставляя мечтам.
Двое суток вязкого кошмара, двое суток равнодушного голоса автоответчика, сообщающего, что телефон вне зоны, двое суток сочувствующих ответов друзей. Что могло произойти? Где он? Надо же, опять эта ненормальная на лавочке.
- Что ты здесь делаешь? Иди отсюда, уходи от моего дома, - голос женщины сорвался на крик. Девочка даже не взглянула.
- Иди, иди, - Люба дернула ребенка за рукав. Ветхая ткань расползлась под рукой. Безумная посмотрела на женщину с некоторым укором и протянула куклу:
- Ляля бо-бо.
Пластмассовый монстр был без глаз. Люба вбежала в калитку, достала ключи и лишь тогда заметила свет в окне. Дома! Дома! Сердце подкатило к горлу.
- Вот и Любочка моя, - Олег как-то слишком сжал Любу в объятиях.
Все понятно, в гостях Алка и Сашка. Алка всегда нравилась Олегу, с того самого дня, как ее в качестве невесты, представил лучший друг Олега. Статная, с неспешными движениями уверенной в себе женщины, при этом очень веселая, без мятущихся теней пережитого в лучистых глазах. Ох уж эта Алка, магнитом неприступности притягивающая мужчин, Алка, вызывающая недвусмысленные ужимки и у Олега. Ее Олега! Она выстрадала его, вымучила бессонными ночами, слепила его из этих скользящих фарфоровых образов. Сервиз! Олег достал ее сервиз. Скрюченные темные окурки закрывали незабудковый ободок блюдца.
- Сейчас, сейчас, - Люба торопливо сервировала стол, доставая из сумки принесенные продукты. Алка попыталась было помочь, но Люба лишь отмахнулась. Лишь бы не видеть этих танцев Олега, лишь бы не видеть, ей все кажется.
Сын, у нее будет сын, маленькие пальчики с вытянутыми ноготками, как у папы. Олег каждый вечер возвращается домой, прекратились непонятные звонки, пьяные компании. Почему он все время молчит, о чем он думает, щелкая телевизионным пультом? Кажется ли ей или он, действительно, испытывает почти физическое отвращение? Как давно они не были вместе? Что это, забота о малыше или… Хочет ли он этого ребенка? Сегодня она обязательно все выяснит. Бутылка хорошего вина, фрукты, свечи – Люба торопилась, отгоняя мысли об истраченной премии.
- Олег, нам надо поговорить. Из нашей жизни исчезла романтика.
- Романтика? Тебе захотелось романтики? Тебе? Будет тебе романтика, - мужчина грубо повалил Любу на старенький хозяйский диван.
Он не сразу поняла, что он делает, тяжелое тело прижало ее к пружинистой поверхности, что-то холодило ухо.
- Говори, - шипел он, - говори. Только не вздумай прервать разговор.
Горло сжало.
- Алло, привет, Алка, - грубые толчки разрывали тело.
- У тебя странный голос. Может, я позвоню позже? – Догадалась. Алка догадалась.
- Говори, - рычал Олег, проникая все глубже, глубже. Любе казалось, что он пытается выдавить из нее ребенка.
- Нет, нет, я просто простужена. Как у тебя дела?
- Все нормально. Сашка в командировке. Планируем отпуск. Сашу отпускают в конце зимы…
- Говори, говори…
Потолок задрожал, покрылся мелкой рябью. Это уже не рябь, это огромные волны, сейчас они обрушатся на них с Олегом. Теплая липкая жидкость уже добралась до ног. Мужчина устало дышал рядом, уткнувшись в подушку. Внезапная боль пронзила тело Любы. Последнее, что она увидела – маленькую дурочку, заглядывающую в их окно. Девочка держала за волосы оторванную голову куклы.
Баю-баюшки-баю,
Колотушек надаю,
Придет серенький волчок
И утащит за бочок…