«Дюрер – больной», - написал художник в 1510 г., изобразив себя обнажённым. На животе он нарисовал жёлтый кружок и сделал пояснение: «Там, где жёлтое пятно и куда указывает мой палец, там у меня болит». Рисунок находится в Кунстхалле, Бремен
Стастотерпец. Рисунок пером, на котором. 47-летний художник представил себя в виде страждущего Христа.(1522). До войны автопортрет хранился в Бремене (Кунстхалле), теперь находится в ГМИ (Москва)
Весну 1528 года он встретил в постели. Он страшно исхудал и ослаб. Если ему становилось чуть лучше, он рвался из дома, к друзьям. Агнес удерживала его силой. Никогда прежде они так не ссорились. Пиркгеймеру был и вовсе закрыт вход в дом Дюрера. Агнес считала, что его общество вредно мужу. Теперь, когда она могла поставить на своем, Вилибальда она к Альбрехту не пустит.
Им оставалось обмениваться записками. Дюрер писал другу о том, как обстоят дела с «Четырьмя книгами о пропорциях», сообщал о планах на лето, на осень, иногда подтрунивал над Вилибальдом.
Пиркгеймер, которого трудно было разжалобить и пронять, разрыдался над неразборчивой запиской, над недописанными словами, над слабой, дрожащеи линией. «Стал похож на сноп соломы», — тревожно говорили друзья. Врачи только пожимали плечами и не могли ни объяснить близким, чем он болен, ни помочь ему.
Лежа, Дюрер читал корректурные оттиски своего трактата «Четыре книги о пропорциях». Спешил. Ему хотелось увидеть эту книгу напечатанной. Он не успел. Болезнь, которая поначалу казалась просто страшной слабостью, вдруг стала стремительно развиваться.
Альбрехт Дюрер скончался в прекрасный солнечный день 6 апреля 1528 года на пятьдесят восьмом году жизни, оставив после себя жену и двух братьев. Он создал несколько десятков картин, без счета — гравюр и рисунков, выучил нескольких учеников и написал несколько книг. Его друзья горько оплакивали его смерть. Ближайший из них, Вилибальд Пиркгеймер, написал по-латыни стихотворную элегию. Ему было привычнее писать прозу, сочинять трактаты, памфлеты и письма.
Потрясенный мучениями, которые выпали на долю его друга в последние дни жизни, он жестоко укоряет Агнес за то, что она постоянно попрекала мужа, не пускала его к друзьям, терзала его жадностью, сварливостью и ханжеством.
В этих строках звучит бесконечная и потому, вероятно, ревнивая любовь к другу. Многие объявляют упреки эти несправедливыми. Вероятно, в них действительно не все правда, возможно, есть преувеличения. Но и без этого письма Пиркгеймера мы ощутили, что Дюрер в семейной жизни не был счастлив. Достаточно вспомнить страницы, написанные им после смерти матери.
Дюрера начали прославлять уже при жизни. Он был еще в самом расцвете сил, когда о нем стали писать. И с тех пор никогда не переставали.
Один из исследователей Дюрера сказал: «Скромная могила Дюрера завалена горой книг». Это действительно так. К пятисотлетию со дня рождения Дюрера, которое весь мир отмечал в 1971 году, было подсчитано, что уже вышло более десяти тысяч работ, ему посвященных. С тех пор это число увеличилось. Для того чтобы прочитать все, потребовалась бы целая жизнь. Но и на то, чтобы прочитать те, без которых не была бы написана эта книга, понадобились годы.
Когда друг Дюрера Иоаким Камерарий перевел на латинский язык и издал трактат «Четыре книги о пропорциях», он предпослал ему предисловие, в котором есть такие строки о Дюрере:
«Природа создала его прежде всего для живописи, и поэтому он занимался изучением этого искусства с напряжением всех своих сил... О художник, достойный такого успеха! Как живы и выразительны его лица, как привлекательны его портреты, как безошибочны, как похожи, как правдивы. Могила Дюрера в Нюрберге.
Эпитафия его друга" Вилибальда Пиркгеймера Верность, любовь, чистота, простота, добродетель и вера,разум, искусство, талант скрылись под этим холмом».
Вилибальд Пиркгеймер, написал по-латыни стихотворную элегию. Ему было привычнее писать прозу, сочинять трактаты, памфлеты и письма. Скорбь подсказала ему слова искренние, прочувствованные, простые. Вот отрывки из нее:
«Столько лет уж со мной теснейшей связанный дружбой,
Ставший моей души частью немалой, Альбрехт,
С кем и беседы вести мне так сладко, так радостно было.
И любые вверять милому сердцу слова,—
О, почему ты ушел так внезапно от скорбного друга
И безвозвратным путем прочь поспешаешь от нас?
Я ни чела не успел, ни руки любимой коснуться,
Ни обратиться к тебе с грустным последним «прости».
Только лишь ты простер недужное тело на ложе,
Как торопливая смерть тотчас тебя унесла.
О, упований тщета! О, неведенье будущих бедствий!
О, сколь нежданно для нас гибнет и падает все!
Дюрера милость судьбы наделила обильно дарами:
Веру и верность дала, и красоту, и талант,—
Все было отнято вмиг дерзновенной поспешностью смерти...
Только всеобщей хвалы ей не под силу отнять,
Ибо пребудут вовек и доблесть, и слава Альбрехта,
Ярко сверкая, доколь звезды на небе блестят…
Будем молиться о нем, чтоб молитвой смягчить
громовержца,
Коль не бессильны мольбы благочестивых друзей.
И на могильном холме не преминем пролить благовонья,
И в плетеницы сплетем розы, фиалки, нарцисс.
Сон блаженный вкушай, о счастливый! Ибо не знает
Смерти доблестный муж, что опочил во Христе».
Он дописал элегию, но почувствовал, что горя своего еще не выразил до конца. Вслед за элегией он принялся сочинять эпитафию. Она прозвучала так:
«Кистью искусной своей весь подлунный мир изукрасив,
Все наполнив вокруг созданной им красотой,
Молвил Альбрехт: «Расписать лишь небесную твердь мне осталось!» —
Землю покинул и вмиг к звездам направил свой путь».