ПЕРЕХОД: ЕРУНДОПЕЛЬ
Все у нас по распорядку. Подъем около семи, желающие идут махать рукам и ногами на зарядку на солнечной палубе. Питание трехразовое в двух ресторанах, кухня прекрасная.
Из развлечений — кино, вечерний обязательный концерт (тут есть своя группа, что называется, песни и танца, колесит на борту весь сезон).
Ну и тихие игры: классическое лото со специальными талончиками за победу, по которым в конце круиза разыгрываются мелкие призы и суперприз — бесплатный тур в будущем году.
Как правило, это на всех теплоходах так.
А на «Радищеве» есть изюминка.
Здесь еще играют в забавную игру «Ерундопель».
Тут есть такая аниматор для взрослых Светлана, у нее великолепные интеллектуальные игры, какие я очень люблю.
«Ерундопель» - это игра, в которой нужно занть или угадать значение слова, которое настолько неизвестно, что походит на полую чушь, а на самом деле - имеет свое точное значение.
Таких слово много. В частности тот же «ерундопель» - это, оказывается, салат из икры, рыбы и овощей.
В этой игре много зависит не только от знаний, но и от ощущения слова, интуитивного поиска его места среди трех ответов. Наитье и чувство слова позволяют играть с известным успехом.
ГОРИЦЫ: «ЖАЛЬ, МОЙ НЕМЕЦКИЙ ДЕДУШКА СЮДА НЕ ДОШЕЛ»
Пришли в Горицы, Шексна.
Оказывается, на Шексне были места, где бурлаками были только женщины, таскали баржи.
Интересное дело - туерная тяга для пароходов. Это цепь, проложенная на сотни километров по дну Шексны. Специальные буксиры поднимали ее на борт с носа, тяговыми лебедками гнали до кормы, потом она опять уходила в воду. Такой стальной «канат», вытягивая который шли буксиры и тянули за собою баржи против течения.
Мы подошли в Горицы одновременно с «Антоном Чеховым», который привез немцев. Вот ведь раболепство до сих пор живо: их высадили и отправили на экскурсию первыми, задержав нас на полчаса.
Мы маялись на жаре, обойдя уже жиденькие киоски на пристани — тут живут сувенирами и почему-то норковыми и бобровыми шубами, наверное, зверофермы.
На деревянном крыльце магазина, неспешно подойдя, прихрамывая на забинтованную лапу, улеглась в тени косматая и очаровательная собаченция. Через нее переступали, ругали вполголоса, а ей было по-барабану. Она только иногда приоткрывала внимательный и умный глаз и снова засыпала.
Она была тут дома, а мы все — понаехавшие.
И так ей было хорошо на этом сквознячке, на дереве, в тенечке, что весь пароход завидовал...
Вообще, собаки, спящие тут повсюду в тени — это особое население здешних пристаней и городков. Они выходят встречать теплоходы, хотя ясно, что вряд и что-то этим лохмам обломится. Они никого не кусают, впрочем — и не радуясь тому, что столько народу приперлось сразу.
По Кирилло-Белозерскому монастырю немцы ходят внимательно, все фотографируют, ругаются шепотом по-своему, когда кто-то торчит у них в кадре незапланированный.
Конечно, они никогда не видели таких запущенных крепостей Божьих с таинственными, совсем не западными, кельями, бесчисленными церквями (в их монастырях обычно один собор), с двором набитом золотом одуванчиков на зелени травы.
Они что-то по-своему лопочут.
А мне так и слышится:
- Эх, дедушка-то сюда не дошел!..
В церкви святого Кирилла, основателя монастыря, за конторкой со свечами сидит косматый седой монах. Вида грузного, но не шибко свирепого.
В тишине ставим свечи, молимся. И вдруг за спиной громкий голос этого самого деда-монаха:
- Мадам, а ты чего тут расселась?
Все оглядываются, ища мадам.
Мадам — это, видимо, послушница, пожилая тетенька, грузная, присевшая на скамейку у двери церкви. Стоять ей тяжело. Она что-то лопочет в ответ и начинает подниматься со скамьи.
- Да ладно! Куда ты! - грохочет монах, - Сиди! Посиди!...
Эхо улетает куда-то за иконостас.
Мадам неловко садится обратно на скамейку.
Все ясно. Монаху просто скучно. Он шутит и развлекает себя, как может.
На пристани у Сиверского озера, что прямо под стенами монастыря все отдыхают. Ветерок, тень от стен и деревьев, прохлада с воды. Некоторые наши даже полезли купаться, хотя водичка тут даже в июне бодрит и весьма.
Три туристки, видать о чем-то бытовом.
- Как мн надоела эта прислуга! Господи, как надоела! Я решила, что выгоню и лучше сама потихоньку буду убирать квартиру...
Пауза. Потом одна из двух соседок по бревнышку:
- А я бы кого-то лучше наняла, если бы могла... За деньги убираться, чем сама.
- Вы не понимаете! Вся эта прислуга так надоедает...
Два мира, две судьбы, один теплоход.
В Горицах увидел две медали: СССР - «За материнство» и николаевскую «За безупречную службу в полиции». Надо будет на обратном пути прицениться и, вероятно, купить.
ГОРИЦЫ: ДИОНИСИЙ - ГЛАВЫНЫЙ ШАБАШНИК РУСИ
Дополнительная экскурсия, за денежки, в Ферапонтов монастырь.
Сухой эпиграф из Википедии: «Дионисий (ок. 1440—1502) — ведущий московский иконописец (изограф) конца XV — начала XVI веков. Считается продолжателем традиций Андрея Рублева».
...Ферапонтов монастырь - легок и прост. Очень тонкий силуэт над озером, и ему удивительно идут ромашки на зеленой траве.
Просто не знаешь, на что смотреть и куда оборачиваться - все на виду, как на ладошке. Слава Богу, нам впервые за весь тур отвалили времени просто с избытком. Все посмотрели, не спеша, обошли по тропинкам храмы, сбившиеся в кучу, как цыплята вокруг наседки.
Храм здесь расписывал Дионисий с двумя сыновьями и двумя учениками. На все потратил 34 дня, как посчитали местные изыскатели. В эту пору он был очень модный художник, как сказали бы сейчас. И, похоже, работал подобно Зурабу Церетели: его коронным ходом было, как мы поняли, писать лики, а фигуры — это уже ученики и сыновья. За день расписывали по сырой штукатурке (ошибиться просто нельзя) примерно 10 квадратных метров стены. Очень любопытно, что когда шла работа, в храме был иконостас, и Дионисий со ученики вынуждены были его аккуратно обходить росписями.
И на левом пилоне есть очаровательное, трогательное место: ученики тянули там окантовку полотенец, как раз до белой части столба (белой, потому что там был фрагмент иконостаса и росписи не делалось), и кисточка дважды соскользнула с грани пилона, чиркнув самым кончиком, буквально волосками, за край фрески — и на беленой грани пилона остались два коротких росчерка. Видимо, не тверда была рука ученика. Больше я такого в храме не нашел.
Интересно, как выглядел Дионисий?
Судя по росписи, был он шумен в душе. Это невозможно рисовать продуманно, это, скорее всего происходило примерно так: оговаривались общие расположения и сюжеты фресок, может быть, даже детально. Не по тому, что именно рисовать, а кто именно и где должен быть изображен.
Скорее всего, проконтролировать изображение было просто невозможно: по штукатурке не поправишь. Но Дионисий явно работал наверняка, авторитет его состоял не просто в том, что он был великим живописцем, а в том, что он безошибочно мог создавать фрески, к которым невозможно предъявить чисто религиозные, канонические, претензии. Никто не требовал от него сколоть работу, переделать, закрасить, начать по-новой. Хотя фрески в чем-то очень светские. Во «Сне Марии» нянька идет на цыпочках, чтобы не разбудить ребенка. Пантократор смотрит не строго, а скорее с легким недоумением: что ж мы там делаем, внизу, на созданной его отцом земле? Архангел у входа в храм устал бесконечно записывать входящих и выходящих. Богородица не печальна, а скорее светла, ей нравится ее младенец и она думать не желает о том, что ему предписано, он просто ребенок...
Мне кажется, Дионисий просто никого не пускал в храм, пока не закончит роспись. Наверное, первым утром все пятеро молились, еще до восхода солнца. Начинать надо было с первыми лучами: был август, дни северные уже шли на короткую сторону счета, а успеть надо было изрядно.
Двери храма запирали изнутри, запасясь свечами на тот случай, если фреску надо было закончить - а остановиться нельзя! - после захода солнца. И начинали.
Монастырский устав в Ферапонтовом монастыре расписывал время монахов: 12 часов на молитву, 6 на работу, 6 на сон. У Дионисия и его учеников не было даже такой роскоши, скорее всего, работали они по восемнадцать-двадцать часов. Мастер шел впереди, разбрасывая лики по очередному сюжету и быстрой линией намечая силуэты фигур, а сыновья и ученики в четыре руки дописывали остальное. Отсюда и многофигурность: работу нельзя было делать последовательно, только параллельно, а леса были узки и тесны, невозможно сразу двух-трех человек поставить на одну часть фрески, толкались бы локтями, спинами, тянулись бы друг через друга. А это ошибки, ошибки, ошибки, не возможные к исправлению. И Дионисий разбрасывал фреску сразу всю.
Он был очень понимающим в собственном ремесле человеком, знавшим, что нельзя исчезать бесследно, если хочешь, чтобы тебя звали на новые росписи. Он был кочевым художником, артель его кормилась с фресок. И потому он и оставлял обязательно надпись о том, когда начата роспись, когда закончена. А главное — кем.
И оставлял на видном месте, как вот тут, в соборе, на арке северного входа в храм...
Кроме молвы, ему нужна была еще и уверенная поддержка, поэтому вплетены в надпись имена иерархов церкви. Это как рекомендательное письмо.
А запершись в храме он творил, талантливый, в общем-то, богомаз. Все сделано словно одним росчерком...
Удивительная воздушность и простота. Он даже не мог позволить себе большого многоцветья и радуги оттенков, у него просто не было на это времени. Но в том и гениальность, что несколькими, очень мягкими, цветами, голубым и песочным — цветами неба и земли, он, собственно, и открывал простую красоту обыкновенной жизни святых людей, лики которых наверняка были лицами обычных его современников — монахов, послушников, и просто встреченных им в пути таких же талантливых ремесленников, как и он...
По легенде Дионисий ходил здесь по берегам озер и собирал цветные камушки, потом растирал их и замешивал на яичном желтке. Это и были его краски.
Из-за этого тут художники за многие годы растащили все цветные камни, а они, говорят, были.
Но вряд ли богомаз так делал. Времени у него на этот долгий процесс просто не было, да и краски надо было сразу много.
Анализ показал, что краска из Индии. Отчасти это объясняет и ее не сильное разнообразие. Дорого.
Но то, что замешивал на яичном желтке — правда.
Здесь на лето можно снять домик или половину, это обычное дело. В сувенирных лавочках у монастыря висят рукописные объявления с номерами телефонов сдающих. А что, тоже промысел.
Экскурсовод рассказывал про Тутаев. Там есть храм Вознесения. Там, если верить рассказу, частенько бывают космонавты: исповедуются перед полетом.
Интересно!
(Продолжение следует)