По старому полусгнившему, поросшему мхом желобу бежала вода. Журча и сверкая на солнце своей чистотой, она падала в покосившийся сруб колодца, от времени затянутый илом и серебристым песком.
В водной глади отражались деревья и голубое небо, и там же появился силуэт мужчины. Голова его была седа. «Да, — думал он, — шестьдесят — это много или мало?» С возрастом время бежит все быстрее и быстрее, хотя это легко объясняется с математической точки зрения. Сороковник вообще пролетел незаметно. А сейчас все чаще вспоминается детство и юность. Мужчина стоял у родника. Да, сколько он бежит из этой горы, сколько повидал на своем веку, и не одном.
После окончания восьмилетки был выпускной, встречали рассвет. А вечером пришли сюда, на родник. Кругом были естественные горы и рукотворные сопки, оставшиеся со времен строительства старой, царской железной дороги. Внизу бежал Тырбыл, по берегам которого буйно цвела черемуха. Дурманящий запах её долетал и сюда.
Развели костер, на который поставили ведро с гусем, которого поймали тут же. Они плавали возле котлована.
Да, строили раньше люди — на века, да ведь чем: все вручную и на лошадях.
Новоявленные пытались разобрать котлован себе на коттеджи и кранами, и бульдозерами, так ни одного куска гранита не откололи.
В ведре варился гусь. Первый раз попробовали вино. Надя принесла медовуху. Она почему-то била не в голову, а в ноги. Всем было весело. Как молоды мы были!
Все друг друга перебивали, только и слышалось: «А ты помнишь», «а ты помнишь, как вы с Витей на школьном вечере твист танцевали»... С пластинки неслось:
Селена-эна-а,
Селена-эна-а, а мы давали.
Это был фурор. Танцевать нас научил Витькин старший брат, который приехал из Братска.
Тут кто-то вспомнил, что старожилы говорили — здесь Колчак закопал свое золото.
Поэтому в роднике такое большое содержание серебра. Даже указывали точное место возле раздвоенной сосны и в колодце находили обрез и саблю. Раньше люди специально приезжали лечить глаза, да и так попить.
Сидели почти до утра. Костер выхватывал лица из темноты, сейчас уже многих из этих лиц нет.
...Мужик попил прозрачную, холодную воду из ладошек и лег в траву. Деревья особенно красивы на фоне голубого неба. На вершине столетней лиственницы соколиное гнездо. В лощине сплошным ковром цвели огоньки, пахло пихтой.
Почему-то вспомнился запах конного двора, когда мы, пацаны, зимой после школы бежали в конюховку. Там уже по темному мужики распрягали уставших лошадей и заносили пропитанную насквозь конским потом сбрую и хомуты, развешивая их на большие, деревянные штыри по стенам.
В печи трещали дрова. Мужики дымили самосад. До сих пор не могу понять, как они, прошедшие фронт, — у Леона была простреляна грудь насквозь, а Кузьма пришел без ноги, несли столько юмора и доброты.
Когда появились первые телевизоры, Леон «травил»: «Смотрю в телевизоре — кот, час смотрю — кот, два смотрю — кот. Выхожу во двор, а он и вправду на антенне сидит».
«Да, — вторил Кузьма, — вот когда я летел на самолете из Красноярска в Канск, смотрю — Ивановка. Думаю, до Спасовки два километра, прицелился, бросил костыль в окно, и прямо попал в свой дом, как раз в трубу». Мы, пацаны, сидели с открытыми ртами.
Зимой сугробы всегда наметало выше заборов. Мы катались на лыжах, скатывались с одной сопки и почти выезжали на другую. У всех лыжи одевались на валенки. Первый раз лыжи на ботинках увидел на районных соревнованиях... Но все эти «щеглы» на ботинках остались сзади.
А как мы самозабвенно играли в футбол, мы гоняли его с утра до вечера. Все были нападающие. Помню, приехали в райцентр на «Кожаный мяч». Играли с «Шахтёром» посёлка угольщиков. Как они ухмылялись: «Мы вам закатим одиннадцать штук». Эти «технари» явно перефинтили, игра закончилась 0—0.
Затем с «Ураганом» из Заозёрного. Вот уж, действительно, название совпадало с командой. Но и с ними сыграли 0—0. Мы компенсировали недостаток техники настырством.
Как немцы. Недаром говорят — в футбол играют все, а побеждают всегда немцы.
«Ураган» выиграл у «Шахтёра» 4—1 и поехал на край.
Митька был старше нас года на два-три, всегда таскал нас за собой. Когда появлялись первые проталины и подснежники, шли в лес топить серу. Поджигали сосновую смолу, и она капала, превращаясь в серу. Летом уходили далеко в лес за груздями. Они пахли лесной свежестью и земляной сыростью.
Зимой стояли морозы под пятьдесят, ночью на улице было слышно, как звенят звёзды.
...Девятый и десятый класс заканчивал в Бородино, он тогда ещё не был городом.
Учился в одном классе с «технарями» из «Шахтёра». Перед выпускными экзаменами на 1 мая познакомился с девушкой на мосту перед Спасовкой, напротив котлована, за которым, как всегда, журчал родник.
Вскоре на столетней лиственнице возле родника мы вдвоем вырезали сердце и внизу написали «ГеЛи», что означало по две первые буквы наших имен.
Уже не за горами будет внукам столько, сколько было нам тогда.
Шестьдесят — это много или мало? Молодые скажут — много, пожилые скажут — нет. Пото¬му что в душе нам сорок.
... Высоко в небе парит сокол, охраняя свое гнездо, а может клад.