НА СНИМКАХ:
Рюрик - неизвестный истории князь- варяг (предположительно, швед), приглашенный русскими князьями править Русью с 862 года, основатель династии Рюриковичей, закончившей свое существование со смертью царя Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного, в 1598 году.
Олег Вещий - брат жены Рюрика,князь Новгородский и Великий князь Киевский в 1882 году, перенесший туда столицу Руси, осуществлявший разведывательную деятельность, выманивший из Киева правящих там князей Аскольда и Дира и убивший их. Регент малолетнего сына Рюрика - князя Игоря.
Хан Батый (Бату) - монгольский полководец и государственный деятель, сын Джучи, внук Чингисхана. После смерти отца в 1227 году стал правителем улуса Джучи (Золотой Орды), после смерти деда в том же году был признан старшим среди чингизидов второго поколения. Решением курултая 1235 года Бату было поручено завоевание территорий на северо-западе, и тот возглавил поход против половцев, Волжской Булгарии, русских княжеств, Польши, Венгрии и Далмации. Предварительно организовал на этих территориях активную разведывательную деятельность. Один из приемов его разведки была перепись населения на покоренных территориях.
Иван III Васильевич (в современной историографии также Иван Великий)— великий князь московский с 1462 по 1505 год, государь всея Руси. Объединяя Русские княжества, привлек множество зарубежных специалистов для управления. Именно при нем на Русь пришли польский князь Владислав с Нилка Кащ Неледзевский - предок Григория Отрепьева, и "из Прус" Андрей Кобыла - родоначальник новой царской династии Романовых. Отрепьевы-Смирные и Романовы (Захарьины) стали близкими родственниками.
Портрета Владислава Неледзевского нет, но есть герб его рода - Правдиз.К этому роду в Росси принадлежали многие известные фамилии: Нелидовых, Хрущевых,даже Пушкиных.
Нет портрета и даже биографии Андрея Кобылы. Но зато сохранилась картинка в лицевом летописном своде, под которой написано, что "...великий князь Семен Иванович, внук Даниилов, женился в третий раз, взяв за себя княжну Марью, дочь великого князя Александра Михайловича Тверского. А ездил за ней в Тверь Андрей Кобыла да Алексей Босоволков». Значит, на этой картинке где-то есть изображение Андрея Кобылы "из Прус".
Царь Иван Грозный. Он создал не только особый "отдел" разведки - Опричнину - но и дал ей право осуществлять карательные меры против непокорных власти. При этом государе сыскное дело производилось оригинальным способом - шпионы с мешками на головах (чтобы не видно было лиц - ради конспирации) ходили по базарам и по улицам и подслушивали разговоры среди населения, а затем тащили подозрительных в пыточные камеры.
Ива;н Миха;йлович Вискова;тов (Вискова;тый) — московский дипломат XVI века, русский государственный деятель, посол, думный дьяк, хранитель государственной печати (печатник), с 1549 по 1570 год глава Посольского приказа - Министерства иностранных дел. Вел обширную разведывательную деятельность как внутреннюю, так и внешнюю.Но как только Иван Грозный узнал, что Висковатый не разделяет разгрома Новгорода,где погибло почти все население, которое царь посчитал оппозицией, он его тут же казнил.
Василий Шуйский - последний из рода Рюриков, севший на русский престол во время Смуты в 17 веке, предварительно оклеветав и казнив Лжедмитрия Первого, против которого вел шпионскую деятельность и сообщал о всех его действиях польскому королю Сигизмунду.В истории России Шуйский - это, наверное, единственная царствующая особа, которая занималась шпионажем против собственной страны в угоду польским и шведским интервентам.
Лжедмитрий Первый - Григорий Отрепьев. Шпионаж и доносы полякам было главным его делом во время организации Смуты боярской думой, которую оставил править рядом со своим сыном, царем Федором Иоанновичем, Иван Грозный. В этой думе было пять человек, но они едва не уничтожили Россию в борьбе за русский трон.Но сев на него, главный изменник Лжедмитрий как царь Дмитрий Иванович,стал истинным патриотом и отказался далее сотрудничать с польским королем Сигимундом, предлагая ему взамен обещанных земель деньги. За что и был страшно растерзан слугами Шуйского.
Филарет Романов - отец первого царя из династии Романовых - Михаила. Один из главных организаторов Смуты в России в 17 веке. Дипломат и изощренный разведчик. Создал вокруг себя во время правления Годунова обширную шпионскую сеть, в которую входили и его ближайшие родственники, известные бояре, и представители православной церкви.Сеть действовала и под самым носом у Годунова, в монастырях московского Кремля, и на южных окраинах России.
Петр Первый - российский император, глава русской разведки.
Марта Скавронская - талантливая ученица знаменитого шпиона и создателя разведшкол пастора Глюка.В будущем жена Петра Первого под именем русской императрицы Екатерины Первой.
Иоганн Эрнст Глюк — немецкий лютеранский пастор и богослов, педагог и переводчик Библии на латышский и русский языки.Разведчик. Агент нескольких королевских домов в Европе и Петра Первого и Скавронской в России. Был женат на Христине Рейтерн, на одной из родственниц которой женился впоследствии русский поэт и воспитатель цесаревича Александра Николаевича, будущего императора Александра Второго, Василий Жуковский. Потомки Глюка и Рейтернов создали в России в 19 веке масонскую сеть, в которую был втянут император Александр Первый.
Царевич Алексей Петрович - сын Петра Первого.Испугавшись угроз отца, попав в сети мачехи, бежал в Европу, где поневоле стал раздавать государственные секреты, надеясь на спасение. Но искушенные разведчики Петра нашли и выманили из-за границы несчастного цесаревича и вернули в Россию. Где он был казнен. Европейские короли не стали помогать Алексею и обрекли его на гибель, точно также, как они это сделали с семьей Николая Второго Романова после Октябрьской революции в России.
Рыжая синеглазая финская девушка - по описанию похожа на любовницу царевича Алексея, пленную финку Ефросинью Федорову, которая была приставлена к нему в качестве шпионки и блестяще справилась со своей задачей, не пожалев страстно любящего ее Алексея и отправив его на смерть своими показаниями на следствии. За что была щедро вознаграждена Петром Первым.
Борис Петрович Шереметев - первый граф в России. Дипломат, фельдмаршал. Разведка штаба его армии в июле 1702 года в Мариенбурге (Лифляндия) захватила пастора Глюка и Марту Скавронскую.
Петр Андреевич Толстой - дипломат, сподвижник Петра Великого, один из руководителей его секретной службы (Преображенского приказа и Тайной канцелярии). Провел разведывательную операцию по выманиванию царевича Алексея из Неаполя.
Иоганн Рейнгольд Паткуль - разведчик, швед, русский резидент. Был выдан шведам польским королем Августом Вторым и казнен шведами - заживо колесован, а затем четвертован, несмотря на горячее участие в его судьбе Петра Первого.
Андрей Яковлевич Хилков (1676 — 1718) —князь, резидент Петра I при дворе Карла XII в Стокгольме. Шведское правительство арестовало разведчика после начала Северной войны и объявило князю Хилкову, что оно согласно разменять его на шведского резидента в Москве Книпера, но впоследствии отказалось от этого, и князю Хилкову пришлось прожить в плену 15 лет и умереть на чужбине. Шведы очень сурово обращались с ним. Но даже будучи под арестом он слал депеши Петру Первому о положении шведов.
Александр Данилович Меншиков - сподвижник Петра Первого, командующий армией конницы во время северной войны. Разведка штаба его армии затребовала у разведки штаба армии Шереметева передать Марту Скавронскую, после чего она была вывезена в Москву.
Дом пастора Глюка в Мариенбурге, где жила Марта Скавронская. Современные историки после изучения документов о деятельности пастора склонны считать этот дом немецкой разведшколой по углубленной подготовке агентов для работы в различных государствах.
Шведский король Карл Двенадцатый - во время Северной войны
Польский король Август Второй - во время Северной войны.
На этих снимках показаны портреты, без преувеличения можно сказать, цвета русской разведки с начала объединения Руси в единое государство. Той самой разведки, которую Фридрих Энгельс с ненавистью называл "иезуитским орденом русской разведки", который правил Россией и благодаря которому она всегда добивалась успехов во внешнеполитической деятельности, особенно по расширению своих территорий.Энгельс предлагал русским революционерам уничтожить этот "орден". Сталин запретил печатать его статью в России, жестко раскритиковав ее.
ПЕТР И МАРТА: ЛЮБОВЬ ПОД КРЫЛОМ ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ
Пьеса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Петр Алексеевич Романов - Петр Первый, император российский, глава русской разведки
Марта Самуиловна Скавронская – Екатерина Первая – императрица российская, жена Петра Первого, воспитанница разведчика пастора Глюка
Иоганн Эрнст Глюк – немецкий лютеранский пастор и богослов, воспитатель Марты Скавронской, германо-лифляндский разведчик
Христина – жена пастора Глюка
Тиль – майор, комендант крепости Мариенбург
Вульф – капитан крепости Мариенбург
Жена капитана Вульфа
Штик-юнкер крепости Мариенбург
Офицер штаба Шереметева в захваченном Мариенбурге
Петр Андреевич Толстой - сподвижник Петра Первого, дипломат, один из руководителей Преображенского приказа и Тайной канцелярии, разведчик, затем заключенный тюрьмы на Соловках
Иван Петрович Толстой – сын Толстого, заключенный с ним в тюрьме на Соловках
Иван Петрович Измайлов – генерал-майор, губернатор Архангельска в 1727 году
Ворсонофий – епископ Соловецкого монастыря-тюрьмы
Воробьев – начальник Соловецкой тюрьмы
Солдаты из команды охраны заключенных Толстых
Монахиня
Монахи Соловецкого монастыря
Александр Данилович Меншиков – фаворит Петра, глава армейской разведки в штабе армии конницы
Служанки-охранницы Марты Скавронской в доме Меншикова в Петербурге
Борис Петрович Шереметев – граф, фельдмаршал, руководитель армейской разведки в главной военной канцелярии штаба армии пехоты и артиллерии
Мехмед-паша – великий османский визирь
Петр Шафиров – вице-канцлер, переговорщик в Прутском походе Петра Первого
Георг Первый – король Англии
Чарльз Уитворт – первый и чрезвычайный посол Англии в России в 1711 году
Священник Исаакиевской церкви в Петербурге
Корнелий Крюйс – вице-адмирал, посаженный отец на свадьбе Петра Первого и Марты Скавронской в 1712 году
Анна – дочь Петра и Марты в детстве
Елизавета – дочь Петра и Марты в детстве
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
1727 год. Май. Архангельск. Кабинет в доме губернатора Ивана Петровича Измайлова. Входит посыльный с тайным письмом – высочайшим указом. Измайлов берет пакет, вскрывает, читает и с изумлением тихо говорит сам с собою в пустом кабинете.
Измайлов:
Не верю я своим глазам:
Любимец и наперсник
Русского царя,
Его ближайший, исполнительный
Сотрудник,
И первый резидент среди
Кровавых турок,
Сенатор с чином
Тайного советника,
Бессменный голова
Коммерц-коллегии
И тайной канцелярии –
Толстой -
Здесь, у меня в застенке,
С сыном!
И это тот, который
Смертный приговор
Царевичу подписывал,
Допреж же выманив
Его из южного Неаполя,
И был осыпан
Царской милостью,
Безмерно:
Богатство, орден
Первозванного на грудь
И графский титул…
Теперь он в заключении
На Соловках,
В том месте,
Где построен ад,
Откуда нет спасенья!
О Боже, но что они едят?
Надо послать им
Хоть какое угощенье…
Толстой, Толстой,
Сколь испытали мы с тобой
По заграницам,
Летая для царя, как птицы,
И проникая в щель,
Куда не залетит и воробей…
Все – для него,
Для нашего отечества,
За что ж теперь
Остался ты без чести
Да и без жизни в нашей
Адской келье,
Если честно?
(Продолжает читать манифест Петра Второго):
"В стране мятежники
Открылись,
Которые, забыв закон
Петра Великого
И завещание Екатерины
О наследниках престола
По избранью,
А не только по рожденью,
Задумали лишить
Престола сына императора,
Отца Петра Второго, Алексея,
Который полностью
Оправдан от клевет,
О чем весь свет
Сегодня извещен:
Царевич Алексей
Оправдан и прощен,
Его ж мучители,
Такие, как Толстой
И иже с ним,
Задумали отправить
Сына Алексея
В дальние и чуждые
Края,
Чтобы избрать
Им нужного царя
Идя супротив повеленья
Деда нашего,
Великого Петра"…
Измайлов:
Так вот какая тут беда!
И странно, что на
Плечах осталась голова
Цела
У нашего Петра
Андреича -
Да, видно, только потому, что
Пощадила матушка
Екатерина,
Которая с ним в сговоре была,
И шведов помощь отвела,
Которые в Неаполь
Поспешили,
Да что-то там не так решили,
А как пришли,
То корабли с царевичем
Уже уплыли!
Большая умница была
Екатерина…
А как добра!
Решила
Заживо сгноить
Сообщника в сырой могиле
Соловка!
Сама-то раньше умерла,
Но старика приговорила,
Ему же восемьдесят два,
И так уже пора,
Но вот решили мучить
И сынка.
Ивана-то за что?
Уж, говорят, цинга
Его почти что сожрала!
Так пусть страдальцу
Отнесут гостинец от меня –
Лимоны помогают…
Сцена вторая
1727 год. Лето. Тюремная камера Соловецкого монастыря. На топчане, на полусгнившей перине, сидит Петр Андреевич Толстой. На другом топчане лежит его сын Иван и тихо стонет.
Петр Андреевич:
Терпи, сынок,
Конец наш, видно,
Недалек,
Тебе бы щей сейчас
Горячих,
Отваренных на сахарных
Костях,
Болезнь бы, смотришь,
Отступила,
Сухим же хлебом
Как ее, проклятую, лечить?
Екатерина, видишь,
Как уговорила
С тобою нашу жизнь
Дожить,
Жаль, я ее не постегал на дыбе,
Она же ведьма
В чистом виде!
Вот кто сюда бы
Должен с нами лечь
И гнить,
Но дьяволицу, знать,
Не устеречь,
Нечистые ей помогли утечь
Без казни и мучений.
Ты, сын мой, знаешь,
За что короновал
В императрицы
Петр эту неизвестную
Нам птицу,
После того, как в блуде
Прожил с ней восемь
С лишним лет?
Иван:
Но это всем известно,
За не женские заслуги в
Боях за северные земли,
Так, отец?
Петр Андреевич:
Оно-то так,
Да если глянуть вглубь,
То оторопь и страх возьмет
Любого,
Храброго героя.
Иван:
Да что ж там
Страшного такого?
Петр Андреевич:
Язычество и колдовство,
А также сандомирские
Нечистым подношенья…
Иван:
Как, дети
В залог к чертям пошли?
Петр Андреевич:
Конечно,
Аль уж незаметно было,
Что как Екатерине
Понести,
Так, значит, на войну
С супругом ей идти,
И сам сочти –
Сколь раз туда она живот
Носила,
Столь раз
Победу одержала
Наша сила,
А детки где?
Выходит, всех убила
На войне!
А император объявил,
Что заслужила
Его жена Екатерина
Корону, равную его
Венцу,
За что –
Никто не понял.
А тебе скажу –
За колдовство
Императрицей сделал
Он ее,
Да под венцом церковным!
Ты думаешь, святоши наши
Венчали ведьму,
Ничего не знамши?
А если знали,
То кто же они сами?
Иван:
Меня уж оторопь берет,
Отец,
Привиделось тебе
Такое в этой соловецкой
Яме,
Ты, может, от обиды
И от горя страшное
Воображаешь?
Петр Андреевич:
Какое там…
Послушай дальше.
Пройдя все войны,
Одержав победы
И уничтожив Карлу
И Мазепу
И тысячи врагов
Помельче,
Отняв России земли,
С чего бы вдруг
Наш Петр стал
Сильно волноваться
О женской чести
Новоявленной
Императрицы?
Они всю жизнь
Друг другу изменяли,
И смеялись
Между собой
Над каждым адюльтером.
И вдруг – на плахе
Жалкий Монс,
Любовницы царя старинной
Брат.
Смешно!
Но волокут на плаху
И рубят голову,
А Петр засовывает
В банку
Монсовы останки
И тащит Катерине посмотреть!
Императрица видит плаху
Для себя.
Все поняла,
Но ведьмочка была
Хитрей Петра,
Поэтому прикончила царя
Допрежь, чем палача рука
Топор у ней над головою
Занесла.
Иван:
Но если император
Был согласен
Колдовством
Одерживать свои победы,
Зачем решил казнить
Жену потом?
Петр Андреевич:
Затем, что подошла
Пора
Держать ответ
Пред белым светом
За все свои дела,
За Русь,
Которая святой слыла,
И чтоб порочной не была,
Перед Европой чтобы
Оправдать себя,
Хотел он кровью
Ведьмы искупить
Великие грехи,
Но кровь пролил свою,
Отравленную ядом…
Иван:
Последние слова его:
«Отдайте все…»
Не предназначены ль
Екатерине?
Петр Андреевич:
Ей? Нет.
Боюсь, что назначенье
Этих царских слов
Совсем другое:
Раз завоеванные
Земли не отмыл
Он ведьмы кровью,
Значит, во искупленье
Призвал вернуть
Обратно то, что взял
Нечистым чародейством,
Он сам, скорей всего,
Колдун,
И, может, было у него
Виденье
России страшное паденье
За грех его гордыни
Непомерной.
И вот начало бед –
Династии-то нет!
А чем закончится
Война у трона –
Ни я, ни ты уж не увидим
Снова…
Иван:
И это очень жаль, отец,
Но, может, ТАМ
Ее мы встретим,
И ТАМ она ответит нам
По всем статьям!
А главное – за Алексея…
Петр Андреевич:
Пусть отвечает Алексею,
Меж ними этот спор,
А не меж нами,
Хотя послал проклятье он
Толстым – до двадцать
Пятого колена.
В ответ за все свои мученья.
Иван:
Вон он, в углу стоит
И плачет,
Ему ведь тоже больно было,
Жалко…
Петр Андреевич:
Не я его увечил,
Не я и врал, выманивая
От врага в Неаполе,
Я письма приносил,
Писал же царь,
И Ефросинью, финку пленную,
Готовую от мести
Русских всех со света сжить
За издевательства, насилья,
В годы с тринадцатого
По двадцать первый…
В Финляндии которые назвали
Годами «большой ненависти»,
«Большого гнева» или
«Большой злобы».
К войне прибавилась чума,
Когда из окон
Выбрасывали
Еще живых на умерщвленье,
А в это время
В Остроботне, которую
Петр повелел снести
Заради приграничной
Полосы от шведов,
Насиловали женщин
Финских,
На одну ложились –
Сколь могли,
Священники бежали в Швецию,
И было не к кому
Колени преклонить
Девицам,
Ставшим без вины нечистыми,
И грех постыдный отмолить.
Их семьи выгоняли
На улицу, в леса, в поля,
Оттуда им была одна
Дорога –
В Петербург на рынок,
Где их скупали в крепость
Наши баре.
Вот рыжей Ефросиньюшки
Судьба,
А полюбилась девка сыну государя.
Хоть ростом и мала, еще рыжа, как ржа
На пушке,
Зато глаза – такие синие,
И как он плахи не увидел
За этой финской синью!
Война она и есть война,
И отличается одним усильем-
Убить врага!
Неважно, где, как и когда…
Иван:
А, говорят,
Уж больно некрасивая была!
И в платье пажа
За Алексеем по Европе
С братом поспешала…
Петр Андреевич:
Да понимаешь ты,
Не в этом дело –
Шпионкою она была,
Она и погубила Алексея,
За что Петром была
Сполна награждена –
Три тысячи рублей –
Это не мелочь!
В российском сыске-
Наикрупнейшая награда!
Сцена третья
(Дверь кельи-камеры открывается. Входит монахиня, лицо ее прикрыто низко платком. Она ставит на ветхий стол поднос и уходит).
Иван:
Отец, что принесли нам?
Может, яд
В серебряной посуде?
Такого раньше не давали…
Петр Андреевич:
Может, и яд.
Но что нам думать?
Одно ведь наше дело – помирать!
Вставай, давай-ка поедим.
Да тут записка!
От друга моего Измайлова,
Он нынче губернатором
В этих отверженных краях,
А было время, мы в Европе
С ним делали дела
Для родины и для царя…
(Откидывает салфетку. Под ней два блюда, на одном хлеб, на другом лимоны).
Петр Андреевич:
В записке мне поклон
И уваженье,
Мое ему за то
Нижайшее благодаренеье.
Воздаст ему Господь
За сына моего леченье.
Иван, лимоны от цинги –
Спасенье!
Их с кожицей сгрызи…
(Дверь снова открывается. Солдат вносит серебряные кубки и ставит их на стол рядом с подносами. Толстой наливает напиток из кубка в кружку и подносит его к губам сына. Иван с трудом глотает церковное вино. Толстой тоже выпивает и продолжает тихо говорить, немного захмелев).
Петр Андреевич:
Хочу, я сын,
Тебе открыться
В подозреньях,
Которых никому еще
Не говорил.
А душу гложет мысль
Про нашу церковь.
Петр уничтожил Алексея,
Который, как он думал,
Нам вернет святую Русь,
Бояр поставит в управленье.
А все совсем не так.
Как мог его сынок,
Такой же, в общем-то,
Безбожник, как околдованный
Отец,
Побыв под наущеньем сына
Глюка,
(Христиана),
Большого Катькиного друга
(И даже названного ею братом)
Которая приставила сыночка-
Лютеранина,
К царевичу
Слугой, точнее-
Камер-юнкером,
Любить родную старину?
Любил он только финку,
Ефросиньюшку свою,
Хотя крещеную,
Но лютеранку до корней волос.
Поэтому
В Европу Алексей сбежал,
Готовый подчиниться Папе
И всем заморским королям.
Стань он царем,
Сегодня все мы были б униаты!
Но дело разве в нем?
Иван (слабым голосом, посасывая лимон):
А в чем?
Петр Андреевич:
Совсем, мой сын, в другом.
Тут дело страшное таится,
Затеяно Петром,
Воспето Феофаном,
Его сообщником
В делах ужасных.
Известно – человек он жуткий,
И по наружности – зловещий,
А по натуре – он наемник
И засланный авантюрист.
Он пишет проданным пером,
Которым пишут протестанты
К необращенным иностранцам,
И можно бы назвать его дельцом,
Но он же метит выше!
Он проповедует цезаропапизм,
Считает, император и пантифик-
Одно лицо в богослуженье.
И вот уже Россия то приемлет,
Что император – две главы –
И государства, и поместной
Церкви.
Иван:
Да в чем тут ужас,
Батюшка, скажи!
Петр Андреевич:
А вот послушай.
С времен правленья Рюрика
Была разведка на Руси,
И первым ей начальником
Стал его шурин, брат сестры –
Олег, которого зовем мы
Вещий.
После него разведкой стали
Править
Великие князья,
Потом – цари.
Петр также взял разведку на себя.
И, судя по тому, что
Почти тыщу лет
Ни один царь не отдает
Бразды правленья сыска,
В России будет так всегда.
И пусть бы правил русский царь
Страной и церквью,
Но отказавшись навсегда
От грешного сыскного дела.
Иван:
А почему же грешного, отец?
Петр Андреевич:
А потому, мой сын,
Что ни один сыскарь-
Разведчик
Не может клятву
Даже кровью дать,
Что где-то и когда-то
Не изменит,
Хотя б для дела!
А если тот сыскарь-
Сам царь?
И изменяет, и клятву
Богу нарушает,
Невинных, как вот мы с тобой,
Он до смерти терзает
За свою ж вину…
Тогда что это означает?
Иудин промысел,
А значит,
Церковь русская
При признанном цезаропапизме –
Уже от православья далеко,
Тут нужно размышлять…
Иван ( с ужасом):
Иудаизм?
Считаешь ты, что
В наше православие
Крадется вера инородцев
С решением царя,
Одновременно – сыскаря,
Возглавить церковь?
Петр Андреевич:
Да, да, такая мысль ко мне
Пришла
После страданий наших
От царя Петра…
Его «великие» дела
России обернутся пораженьем,
Хотя б через века.
Пока же музыка с погоста
Еще едва слышна…
Сцена четвертая
Неслышно открывается дверь потайного входа в камеру, куда заключены Толстые. Входит епископ Ворсонофий, который руководит Соловецким монастырем. Петр Андреевич стоит на коленях рядом с нарами сына и молится. Ворснофий подходит к нему и кладет руку на голову, произнося заупокойную молитву.
Петр Андреевич (без слез, с каменным лицом):
Скончался утром
Без мучений,
В беспамятстве,
А накануне так молил
Об облегченье,
И, видно, Бог
Услышал и послал
Ивану
Тихую кончину.
Ворсонофий:
Мужайся ты,
Измученный страдалец,
Отцу потеря сына – ад,
Но все под Богом ходим,
Придет черед других,
Все будем ТАМ,
Молись, крепись…
(В дверь входят солдаты и , обернув тело умершего в истлевшее одеяло, несут его из камеры).
Петр Андреевич (утирая слезы нечистой ладонью):
Не помогли Ивану
Губернатора лимоны
И твое вино,
Епископ Ворсонофий,
Не помогло…
Но все равно
Спасибо вам за то,
Что перед смертью сын
Испил немного
Человеческих напитков
И чистый хлеб
Сквозь силу проглотил,
Господь воздаст
За ваше милосердье.
Ворсонофий:
Увы, Измайлова добро
Наказано –
Он по навету за эти
Скудные гостинцы
И записку
Уже не губернатор,
И в Петербург отъехал, чтобы
Быть призванным к ответу.
Да и меня к ответу призывают,
Но места этого покуда
Не лишают,
Так что останусь здесь,
На Соловках,
Но к тебе,
Прости уж, брат,
Я не приду,
Вина не принесу,
Ты перед Богом
Наберись терпенья
И жди, когда закончатся
Твои мученья.
Прощай…
Петр Андреевич:
Постой, одно лишь слово:
Ивана за оградой похоронят?
Ворсонофий (тяжело вздыхает):
Да…
(Уходит через потайную дверь, которую снаружи тут же начинают заколачивать).
Петр Андреевич:
О, Господи,
Прости грехи мои
И их врагам моим прости,
Хочу без всяких чувств
Уйти,
Вся наша жизнь –
Один лишь тлен,
И сколько не живи,
И сколько не греши,
Любой из нас – лишь тлен,
Хоть самый жалкий нищий,
Хоть и царь,
Не пожалевший сына,
Ни своего, ни моего,
Господь нам всем судья!
Перед кончиной
Прилягу я на эту сгнившую
Перину,
Вот она – вся,
Неправедная жизнь моя
Среди червей и крыс,
А дальше – только темнота…
(Ложится, потом с трудом снова встает и садится, опираясь руками на нары)
Петр Андреевич:
Без чувств хочу я умереть,
Но чувства сердце разрывают,
Хоть от кого сейчас
Хотел бы слышать я ответ:
За что отдал я собственного сына
На дикое мученье,
Безвременную смерть?
Служил я русскому престолу-
Это честь,
Но ведь до той поры,
Пока был сгублен Алексей,
Он сын Романовых –
Лопухиных,
А кто идет за ним?
Тот, кто меня сюда сослал,
Он – внук Петра!
Да ведь с одной же
Только стороны,
С другой он – немец,
Как ни посмотри!
Выходит, я помог
Отсечь головушку
Последнюю
Династии Романовых,
Теперь на русский трон
Придут едва ли не цыгане –
Князья Готторпские или
Потомки Вельфов,
Ну и конечно же,
Скавронские – евреи –
Вот будет маскарад
В династии царей рассейских,
А кто-то этому
Уже сейчас безмерно рад,
Готовится крутить и так, и так
Народом местным…
И я все это сделал!
Иль Бог моей рукою вел,
Но почему тогда сюда завел?
Нет, стар я, чтобы все понять,
Мне надо только боль унять
И много на себя не брать,
А умереть без мыслей и без сожалений…
Сцена пятая.
Январь 1729 года. Соловецкий монастырь. Камера, где отбывали заключение Толстые, пуста. Тело умершего Петра Андреевича только что вынесли для похорон. Ворсонофий велел вырыть для него могилу внутри монастырской ограды, на западной стороне Преображенского собора, на самом почетном месте захоронений в монастыре. Но могила осталась пустой, начальник тюрьмы Воробьев велел нести гроб с телом узника в холодную.
Воробьев (Ворсонофию):
Как скоры вы, монахи,
Решать вопрос
Без государственной бумаги!
Запрос о погребенье
Пойдет в архангельское
Управление,
Оттуда – в Петербург.
А тело пусть стоит под стражей
До получения приказа.
(Монахи крестятся и расходятся по кельям).
Сцена шестая
Конец марта 1729 года. У осыпавшейся могилы, вырытой братией для Толстого еще в январе, стоят Ворсонофий и Воробьев.
Воробьев:
Но вот, ответ получен
От учрежденного суда:
Оставшиеся от усопшего
Предметы
Отдать монастырю,
Покойника ж захоронить
В ограде, где вырыта
Была ему могила сразу.
Несите гроб и закопайте,
А то три месяца под стражей,
Уж хороните тут,
Бумага раз пришла!
Ворсонофий:
Да нет, служивые,
Несите гроб обратно!
Сомнение меня взяло:
Нет разъяснения в письме
Суда –
В ограде монастырской
Хоронить,
Иль за оградой,
К Ивану, сыну, отнести?
Воробьев (подумав):
А правда есть в твоих
Словах,
Непросто все у нас на Соловках,
Здесь каждый шаг
Обязан быть описан,
Несите гроб в холодную,
Пусть постоит,
Пока очередной запрос
Не будет писарем написан.
(Солдаты несут гроб обратно в холодную).
Ворсонофий (подумав, машет рукой):
А, может, закопаем,
Пора предать прах заключенного
Земле,
Но если вдруг ответ придет –
Захоронить не здесь,
То откопаем и отнесем к Ивану.
Воробьев:
Тогда сюда, солдаты,
Гроб несите,
В могилу опустите
И прикопайте так – слегка,
До той поры, пока
Дождемся нового ответа!
(Солдаты опускают гроб в могилу и закапывают).
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сцена первая
1702 год. Лето. Южная Лифляндия (современная Эстония). Крепость Мариенбург. Дом пастора Эрнеста Глюка. Его жена и дети собирают вещи и завязывают их в узлы. Им помогает восемнадцатилетняя Марта Скавронская – воспитанница пастора, сирота. Все ближе раздаются разрывы снарядов русской армии, которая под командованием фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева наступает на Мариенбург.
Глюк:
Просить у Шереметева
Мы будем мира
И выхода из города
С смиреньем.
Я паству приведу,
Поставлю на колени,
Я знаю, этот фельдмаршал
Нам позволит
Из города пройти по коридору
Сквозь строй солдат,
Которые нас никого не тронут.
И хорошо, что Марта теперь- Крузе
А не Скавронская,
Евреев не щадят нигде…
Марта:
Да, уж и свадебка была,
Ну на смех курам,
А все же жалко трубача,
Он так себе и думал,
Что женился,
Теперь, наверное,
Уже в могиле
Отмечает торжество,
Ведь рядом с ним – друзья,
Их множество,
Зажечь бы свечи
На этот праздник
Будущих скелетов!
Христина (жена пастора):
Ах, Марта,
Усмири язык,
Перед солдатами
Не склонишь головы –
Так будет тебе
Свадебное утро
До самой следущей зари!
Глюк:
Да, девушка,
Молчи,
Сосредоточься,
Соберись,
Молись
И вспомни нужные слова
На тайном языке,
А как настанет час,
То покажи свое
Искусство –
Тогда спасешь всех нас…
Пойдемте,
Народ уже собрался
С узелками,
Ждет!
Все выходят из дома на улицу. Среди жителей Мариенбурга – комендант крепости майор Тиль.
Майор Тиль:
Послушайте меня вы,
Горожане,
Пленить и истребить
Идет нас страшный враг,
Который и травинки не оставил
После себя в других местах.
Я предлагаю сдаться
Им без боя
И мирного просить нам коридора,
Через который выйдем мы
Лишь с этими вот узелками,
Мы не покажем им себя врагами,
Пойдем с опущенными головами,
Тогда останемся в живых.
Голоса из толпы:
Да, мы согласны с вами,
Так и пойдем
Навстречу русским,
И, может быть,
Нас всех отпустят?
Майор Тиль:
Я рад, что поняли меня,
И с графом Шереметевым
Уже договорился я
Сдать нашу крепость
Без сопротивленья,
Он принял это предложенье
И приготовил коридор,
Через него сюда войдут
Его солдаты,
А мимо них пройдет
Народ Мариенбурга
На свободу…
Но я не вижу капитана Вульфа,
Его жены, еще штик-юнкера,
Да где они?
Не будем ждать,
Пошли, пошли
За мной к армейскому обозу…
(В этот момент грянул страшный взрыв. Это капитан Вульф, проникнув на пороховой склад с женой и со штик-юнкером, взорвали бочки с порохом. Земля содрогнулась под ногами жителей крепости и русских солдат. Обломки зданий стали падать на их головы. Пастор Глюк, перепачканный землей и известью, велел жителям Мариенбурга, своей пастве, идти за ним к штабу фельдмаршала Шереметева. По пути он приказал Марте снять с себя верхнее платье и оставаться лишь в одной длинной белой рубахе, которую вынул из узла своей жены. Четыреста человек подошли к обозу фельдмаршала. Пастор выступил вперед и стал просить фельдмаршала не убивать его паству, которая не виновата в том, что произошел такой страшный взрыв).
Шереметев (не слушая Глюка):
Вот договор о добровольной
Сдаче
(бросает разорванную в клочки бумагу на землю)
И все вы пленены!
А город, взятый штурмом,
Я отдаю на разграбленье
Победителям,
Чтобы мои солдаты
Восполнили ущерб,
Который нанесли им вы.
Что скажете еще?
Вы, пастор,
Забирайте паству
И под охраной
Отправляйтесь в Псков,
Там, как рабов,
Всех продадут по сходной
Для времен войны цене
Хозяевам в работы,
Запомните же вы,
Как тут взрывали порох,
Пытаясь русской армии
Вредить!
(К фельдмаршалу подбегает офицер и что-то шепчет ему на ухо, показывая в толпу горожан, среди которых выделяется фигура Марты в длинной белой рубахе).
Шереметев:
Кто эта девушка?
Она больная?
Глюк:
Марта Крузе,
Вдова парнишки-трубача,
Из армии врага,
Потеряла мужа
И страдает,
Себя не помня…
Шереметев:
Отведите в штаб ко мне
Сию девицу,
Посмотрим там
На эту птицу,
Что перья ощипала на себе.
Зачем?
(Офицер выводит Марту из толпы и ведет ее в штаб. Здесь, перед дверью дома, он останавливает ее и внимательно разглядывает. Марта смотрит ему в глаза и что-то шепчет непонятное, еле шевеля губами. Офицер замирает, а потом снимает с себя мундир и набрасывает на плечи девушки. Толпа с изумлением наблюдает за происходящим, а Глюк смотрит в сторону, будто ничего не случилось. Пленных уводят, Марта остается у Шереметева в штабе, где находится разведка его армии).
Шереметев (офицеру):
Подойди-ка,
Сердобольный,
И скажи:
Ты девок пленных
Всех до одной
Намерен
Наряжать
Вот так,
Как нарядил
Безумную еврейку?
Она тебе кто – мать?
Она плененная злодейка!
Ну, признавайся,
В чем тут дело?
Что обещала – денег?
Офицер (стоя в одной рубашке перед фельдмаршалом, стыдливо опустив голову, отвечает)
Офицер:
Я, господин фельдмаршал,
Сам не понимаю,
Что случилось:
Как глянула она в глаза,
Так показалось,
Что жена моя
Стоит раздета и разута
Перед солдатами,
Пришла душа тут в ужас,
Вот я и натянул на плечи
Ей мундир со своего плеча,
Сейчас сниму обратно,
Виноват…
Шереметев (внимательно глядя на Марту):
Да глуп ты брат,
А служишь в штабе,
Где разведка,
Пойдешь в обоз,
Мундир себе верни,
Дай ей солдатскую шинель,
Да порваней найди.
Иди.
(Марте)
Ну что, красавица,
Пошли,
Да глазоньки-то опусти!
Еще раз зыркнешь –
Кнута сама проси.
(Оборачивается и грозит хлыстом)
И не шепчи
Там по-еврейски -
Язык отрежу…
(Марта, уже в грязной, рваной солдатской шинели идет за Шереметевым в дом, низко опустив голову. В правой руке она крепко зажала какой-то предмет).
Сцена вторая.
Штаб фельдмаршала в одном из уцелевших после взрыва домов. Войдя в свой кабинет, Шереметев садится на стул за стол и, сцепив пальцы на руках, подпирает ими подбородок и внимательно смотрит на Марту).
Шереметев:
Ну, где училась
Колдовству?
У пастора?
Мне ты не ври,
Если не хочешь пыток
Здесь перенести,
Предупреждаю!
И руку покажи,
Что прячешь?
Еврейский амулет,
Подаренный на счастье,
Иль чего похуже?
(Хочет протянуть руку, но не может расцепить пальцы. Секунду думает, потом смеется)
Ах ты, чертовка!
А ну-ка, разомкни
Замок – убью!
Марта:
Нет, не убьете,
Так будете сидеть,
А я сбегу!
Шереметев (устало):
Куда тебе бежать?
Тут выжженное поле,
Представила, что ты –
На воле?
(Встряхивает головой и разжимает пальцы. Протягивает руку к Марте, которая с изумлением смотрит на фельдмаршала):
Как видишь – ты ведьма,
Я – ведьмак,
Вещичку отдавай,
Что там – кристалл
Или блестящий шарик?
Шалить тебе я тут не дам,
Ты в Псков со мной поедешь,
Беседовать мы будем там,
И пастора возьмем в беседу,
Он ждет нас, правда?
(Зовет адъютанта и приказывает):
Под караул ее,
И глазу не спускать!
Бесед не заводить,
Амурничать – ни-ни,
Узнаю – под арест
Самих отправлю!
Давай, бери, веди,
Да как-нибудь
Не навреди,
Я ведь вас знаю,
Чуть что – и юбку задери.
Не позволяю!
Просто стереги!
А ты ( обращается к Марте)
Свой шарик забери.
И береги,
Но не шали!
(Марту уводят под арест. Шереметев задумчиво сидит на стуле и говорит сам с собой).
Шереметев:
Серьезных птиц я отловил,
Работы будет с ними
Много,
Сумеем ли завербовать?
Да кто они –
Нам только это
Предстоит узнать,
И правду ль скажут?
А наши сыскари
В Европе
Совсем замаялись,
Хилков, Матвеев,
Кауниц и Паткуль –
Сейчас над ними
Страшная опасность,
Мы можем потерять
Весь цвет разведки,
Ни мне, ни Меншикову
Император не простит
Таких потерь
Сегодня, в разгар войны!
Если б еще Меншиков
Не интриговал,
А то все так и норовит
Меня задвинуть!
Но, видно, Бог услышал
И послал
Мне этих тайных птиц.
Пойду,
На домик пастора взгляну
Да разузнать пошлю
Того, кто поумнее,
Что этот Господа слуга
Тут делал?
(Снова зовет адъютанта):
Штаб собери,
Да пленницу ты накорми,
А то уморишь нам девицу,
Но близко к ней не подходи
И разговоров глупых не веди,
Чуть дернется, подержим
На цепи,
Пусть уж простит
Невиданная птица!
Найди мне лучших офицеров,
В дом Глюка отведи,
Чтобы получше осмотрели,
И что нашли – все принесли!
Да в Псков скачи,
Скажи, чтоб Глюка там
Арестовали,
Без паствы в штабе одного
Держали!
А я пойду часок посплю,
Вот ловкая чертовка –
Все ж усыпила!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая
1703 год. Апрель. Шлиссельбург – крепость при истоке Невы из Ладожского озера, в 60 верстах от Петербурга. Бывший Орешек, затем Нотебург.
Празднества по случаю отремонтированной яхты на Неве. Здесь большое скопление народа, веселье, крики. Но царя среди гуляющих нет – он ходит по Неве на яхте с ограниченным числом приближенных, среди которых только что прибывшие из Москвы граверы, специалисты по созданию карт морских торговых путей. Петр не веселится – он, переходя от одного борта к другому, делает какие-то наброски на листах бумаги и передает их граверам. На берегу беседуют граф Шереметев и губернатор Петербурга Меншиков.
Шереметев:
В поход, как видишь,
Я собрался,
Решающий удар
По Шведу нанести
Мне Петр велит.
А каково мне быть
Сейчас в военной страсти?
Ты знаешь-
Вот только что
Похоронил супругу,
В тридцать четыре года
Женщина вдруг убралась,
Остались малые ребята,
А мне-то снова воевать…
А тут еще, ты знаешь,
Александр Данилыч,
Меня намедни
Чуть ли не убили!
Меншиков:
Да кто посмел?
Шереметев:
Уж больше месяца тому,
Как тронулся я из Москвы
Наехал вдруг в Твери
А банду из матросов,
Извощик мой кричит –
Дорогу уступи!
Но тут один матрос,
Схватив дубину,
Извощика стал ею бить.
Шлю денщика для разговору –
Он видит – пьяны все,
И снова в драку,
Да начали стрелять!
Смотрю – бегут к моим саням,
И тут же тащат из саней на снег.
Я им кричу – кто я,
Какой я человек,
О они – что я гунсхват и шельма!
Стрельнули прямо в грудь,
Но, видно, пыжем вместо пули.
Поверишь, и в боях такого
Страху не терпел,
А русские, которые меж ними
Были,
Ну ни один не заступили,
Хотя кричал им – всех
Перевешают,
Коль вы дадите
Им меня убить!
Меншиков:
А что ж охрана?
Убежала?
Шереметев:
Да ехал я безлюдно,
Четыре денщика
И четверо извозчиков,
Отбился сам,
Хотя на мне рубаху изорвали
В клочья!
Меншиков:
Ну ничего, царю доложим,
Отловим всех
И уничтожим
В твоем штабу на дыбе…
Кстати, как там колдунья
Наша?
Ты ведь убываешь
К военному театру,
Так передай ее в мой штаб,
Сам знаешь, таких шпионов
У нас мало,
Да еще трудно им приходится
В такое время
Сказки добывать,
Может, пора твою колдунью
В дело запускать?
Шереметев (недовольно):
Ну все ты знаешь!
Держу я птицу при себе –
Так, значит, надо…
Меншиков:
А с Глюком разлучил ее зачем?
Ты в январе еще
Его в Москву отправил
И доложил царю
О проповеднике лукавом,
Куда его он дел?
Не говори, я знаю,
Уже сказали сыскари мои –
Сначала в заключенье
В Ипатьевском монастыре
Держали,
А сейчас привычным делом занят –
Служак готовит
Для посольского приказа,
Набрал мальчишек на Москве,
Таких же колдунов
Нам наплодит, как Марта.
Ну хорошо, ты угодил царю,
А половину-то отдай мою!
Делиться нам, фельдмаршал,
Надо!
Шереметев:
Отдал бы, коли был уверен -
Не для потехи заберешь
Невиданного зверя,
Которому и шкурку
Нельзя попортить,
Цены ты этой женщины не
Знаешь…
Меншиков:
Граф, за кого меня
Ты принимаешь?
За дурака? Скажи мне прямо!
Я про твою колдунью
Знаю все, причем давно –
Мои людишки зорко
Наблюдают
За Скавронской,
За каждым шагом
Этой потайной девицы,
Хотя, признаю,
Она умело на глаза кидает
Им пелену,
Когда надоедают.
А ты подумай граф,
Уйдешь в поход,
И на кого оставишь
Шпионский этот плод,
Который созревает,
Да вдруг кому-то в руки
Упадет?
Шереметев:
Сам понимаю,
Ей постоянная нужна охрана
Из верных нам людей,
А то такие случаи бывают –
Свои ж матросы
Едва
Не кончили меня!
Меншиков:
Ну вот, сам понимаешь,
Меня ж в бесчестье
Обвиняешь,
А и того не знаешь -
Давно невеста
У меня в Москве страдает,
Не год, не два,
И детки есть уже,
Жениться ж царь не разрешает!
Я нахожусь в отчаянии
От этого дурного положенья,
И горько слышать мне
Такие подозренья,
Когда вся душенька
Уж изболелась о Дарьюшке
Моей!
Шереметев:
Арсеньевой – все знают!
Не велика тут тайна…
Меншиков:
Так помоги…
Шереметев:
Да ты в себе ли?
Какое дело тут
Задумал ты?
Не промахнись,
Данилыч,
Меня ты в новое
Несчастье не втяни!
Петр Алексеич
С Монсихой уже на людях
Ходит,
Какой построил ей
Дворец!
Нам скоро падать на колени
Пред новою царицей,
А ты чего задумал?..
(Вдруг раздаются крики, народ бежит к воде с шестами, мужики толкают лодки в реку, прыгают в них, отплывают и шарят шестами по дну).
Меншиков:
Кричат – посол саксонский
Утонул!
Кенигсек,
Посланник Августа Второго,
Пойдем-ка, мы с тобой,
Борис Петрович,
Делать сыск к нему домой,
А тело вряд ли здесь найдут.
Похоже, про новую
Царицу ты явно
Поспешил…
Сцена вторая
Квартира саксонского посла Кенигсека. За столом сидят Меншиков и Шереметев. Перед ними лежат какие-то предметы, аккуратно прикрытые парчовым лоскутом. Больше в помещении никого нет. Солдаты стоят снаружи.
Шереметев:
Данилыч, живы будем,
Как государь нагрянет
И на находки эти взглянет?
Ведь может и прибить…
Меншиков (поеживаясь):
Да, он таков,
Но милостив Господь
И, может, руку отведет
На ту, которая при деле…
Так Марту отдаешь?
Шереметев:
Ну что теперь поделать?
Чуть позже заберешь,
Как кончим это дело.
Меншиков:
Договорились, по рукам,
Не обмани,
Не разрушай игры!
А, вот идет и сам,
Ох, Боже, помоги!
(Шереметев и Меншиков встают. В комнату входит Петр).
Петр:
Пристало нам посланников
Топить,
Дел больше нет, как их поить
Едва ль не до смерти,
А почему не усмотрели?
Ну - сыскари!
Что там нашли, давай-ка,
Покажи!
Меншиков:
Пожалуйста, мейн Герц,
Смотри,
Какие-то каракули…
Шереметев:
Еще вот медальон,
Портрет в нем
Мы не рассмотрели,
Не успели…
(Меншиков ( отсутствующим взглядом смотрит в окно. Петр открывает медальон и, быстро закрыв, кладет себе в карман, берет со стола первое попавшееся письмо, читает и бросает на пол).
Петр:
Все вещи сжечь,
В посольство Польши донесение
Составить,
Приказ в Москву отправить –
Монс – под арест,
Домашний, но не
Во дворце,
Оттуда – вон ее и без вещей,
А новый дом теперь в казне.
Меншиков:
Исполнено все будет,
Государь!
(Петр быстро уходит, но вдруг возвращается и говорит замеревшим от страха Шереметеву и Меншикову)
Петр:
Достойный человек
Еще при нем погиб –
Каптенармус
Бомбардирской роты
Алексей Петелин,
Велю без нас не хоронить,
Сам почести отдам ему –
Как настоящему герою.
Шереметев:
Так точно, все исполним,
Ваше вели…
(Он не успевает договорить, как царя уже нет в комнате).
Шереметев (продолжает докладывать):
…чество!
(Поворачиваясь к Меншикову, спрашивает)
Мы еще живы?
Меншиков ( с усмешкой)
Ну да, чуть было
Нас с каптенармусом
Не схоронили…
Шереметев:
Да за «подарочки» такие
Которые нашли мы,
На плаху можно угодить,
О, Господи, прости!
Да жги же, жги
Проклятые ты эти
Письма,
И не смотри!
Меншиков:
А то я их не видел!
Зачем тогда разведка,
Шереметев?
Шереметев:
Но раз ты видел,
Значит, ОН
Их тоже прочитал
Заране,
Так вы с царем все знали,
И как-то утонул
Посланник кстати…
Меншиков:
А проку сколько было
От него, сам знаешь,
Не сделал совершенно
Ничего
Для подписанья договора
С Августом Вторым,
Разведка наша все
Организовала.
И Кенигсек,
И Аренштедт,
И В Петербурге
Вецлебен –
Никто не смог решить
Наитруднейшую задачу
И заключить союзный договор
Наш с польским королем.
И только Долгорукий
С Паткулем в Варшаве
Добились своего,
Теперь идет к концу
Решение задачи,
А Кенигсек, как видишь,
Искал другой удачи –
Под юбками у Монс.
Царь знал, конечно,
Теперь вот доказательства
Мы жжем.
А ты, Борис Петрович,
Готовь-ка к передаче
Марту в мой штаб!
Шереметев:
Я в Ям приеду,
Привезу ее,
Оттуда заберешь.
Меншиков:
Послушай, а, может,
Заодно и дом спалим?
Чтобы никто не шарил
После нас…
Шереметев:
Вполне резонно говоришь,
Давай, пали!
(Поджигают квартиру и уходят).
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Сцена первая
1703 год. Июль. Ям (будущий Ямбург –Т.Щ.) под Петербургом. Здесь сейчас находится Александр Данилович Меншиков, который руководит заготовкой леса для строительства кораблей, строительством порта и выплавкой металла для изготовления пушек. В это время в Петербурге для него достраивается двухэтажный дом, куда он собирается привезти свою будущую молодую жену с маленькой дочкой, рожденной вне брака. Меншиков даже распорядился построить рядом с домом церковь, где предполагает венчаться. Все его мысли с невестой, которая томится без него в Москве. Но посыльный приносит ему письмо от государя из Шлиссельбурга. Меншиков читает сам:
Меншиков (читает еле слышно):
«Мейн Герц. Три дня
Мы были на озерах:
Огромной важности дела,
Но не смогли доделать –
Проклятые ветра
Заставили поворотить обратно,
Сижу, как узник, в башне,
Так ты уж приезжай
К нам завтра,
Нужда большая
Видеться с тобой,
Да лошадей гони
Штук двадцать.
Тебе здесь нужно
Что-то посмотреть,
Да и денек-то
Завтра тут гулящий.
Прошу – чтоб
Непременно – завтра!
И ты не думай, что
Здесь нездорово,
Именно здорово,
Хотя – ветра.
Но больно видеться
С тобой охота».
Меншиков:
Ему – здорово,
А мне – хоть голову
Под камень,
И что там уж такого,
Что надо посмотреть?
Ну знаю, промерял дно
Вокруг, рисует чертежи
Купцам,
Которых манит
Из Европы он везти товар
По этим водным тропам,
Все флаги чтобы – к нам!
Ему морские эти карты
Всю душу истрепали,
А я, значит, терпи!
И Шереметев с ведьмой
Где-то запропали,
Ведь обещал, мошенник,
Неужто обманул?
Тогда мне просто – караул!
(Вдали из лесной чащи показывается карета фельдмаршала Шереметева с многочисленными всадниками-охраной).
Меншиков:
Ну, слава Богу,
Едет граф.
Надеюсь, не один,
И если так,
То уж разок еще
Стерплю Петру,
А там – такое дело
Проверну,
Завидно будет и чертям!
(Карета подъезжает, из нее тяжело выходит Шереметев и зовет кого-то за собой. Выходит Марта Скавронская. Приседает перед Меншиковым с низко опущенной головой).
Меншиков (отходит в сторону с фельдмаршалом):
Борис Петрович,
Ты побойся Бога,
В чем девушку привез,
В каких обносках?
На ней же рваная
Солдатская шинель.
Ты платья не нашел для ней?
Хотя бы у чухонки
Вырвал в лавке,
Или твои солдаты
Разучились товары
Добывать
Из-под военной палки?
Шереметев:
В чем пленена была,
В том и доставил,
Не барыня она,
А пленная шпионка.
Я в штаб тебе ее привез,
Для нового допроса,
А ты мне про одежу!
Да и сама помыла
И заштопала шинель,
Любой солдат возьмет
Теперь.
А надо – сам ее одень!
Меншиков:
Ну ладно, ладно,
Мне некогда, поверь,
Вот (показывает письмо)
Царь зовет,
Я убываю в Шлиссельбург,
Ты – тут,
Сам управляйся с лесом
И со всем армейским интересом,
Вернусь – и сразу в штаб,
В свой новый дом,
Который в Петербурге
Уж ждет меня
И милую мою невесту.
Надеюсь, милость у царя
Появится же наконец-то!
Шереметев:
Да, жди!
Я в монастырь прошусь,
А он велит жениться!
Вот какова Петрова
Милость –
Все наизнанку,
Все противу натуры…
Езжай, езжай,
Мой милый,
Привет там передай.
Смотри, не упади в трясину!
Меншиков (Марте):
Не вздумай убежать,
Приеду - разберемся,
Поедешь в Петербург,
В мой штаб,
А там, Бог даст, и дальше…
(Кидается к Шереметеву и пытается поцеловать его, но тот уклоняется и машет вслед)
Шереметев:
Ну вот еще,
Меня слюнявить,
Езжай уж сам
В... цареву баню!
Сцена вторая.
1703 год. Июль. Шлиссельбург. В одной из башен расположился походный штаб Петра. Царь сидит в качалке, которую по его просьбе привез ему Меншиков. Александр Данилович в одной рубашке стоит у окна и потягивает вино из одного из царских бокалов.
Петр:
Ну, как обед,
Как жареная утка?
Меншиков:
Я ничего подобного
Не ел еще,
Мейн Герц…
Петр:
Да брось,
Всегда так говоришь,
А знаю – жирного
Не ешь,
Так вон попробуй
Каши с ягодой,
Ее здесь
Столько, что не перебрать.
Ты видел мои карты?
По ним граверы будут
Рисовать
Морские тропы
Для Европы
В Россию –
Сбывается мечта!
Меншиков:
Ваше величество,
Но Карл покоя нам
Не даст,
Его ведь земли захватили…
Петр:
Они всегда же наши были,
Нет, это шведы ухватили
У князей земельку,
Да и названье крепости –
Орешек,
Звучит разве по-шведски?
Потом еще – войну же
Продолжаем,
Готовится там Шереметев
К последней, третьей
Вылазке,
Послы по всей Европе
Наши трудятся
Без отдыха…
Меншиков:
Все это знаю,
Но вот насчет послов…
Толстой без устали
Шпионит среди турок,
Из донесений видим мы,
Как изменяют армию они…
Петр:
Я дал ему семнадцать
Поручений,
Работы – непочатый край
В Османии проклятой!
Меншиков:
Мой штаб все время
Получает донесенья
Из самого гнезда врага-
От шведов,
Там в Стокгольме
Князь Хилков –
Золотая голова
С невероятной хитростью
Лисицы
Секреты Карла добывает,
Но ведь его за это
Посадили
Под арест!
Пока – домашний,
Однако он и из дому
Шлет донесенья.
Петр:
Хилков – посол,
Никто не может посягать
На его жизнь и на свободу!
Меншиков:
У Карла, обозленного
На нас,
Свои законы
Супротив посольской воли,
Увы, мой государь,
Он Хилкова нам не отдаст!
А кроме
Беда нависла и над Паткулем,
Он много сделал,
В отличие от Кенигсека,
Саксонского и польского посла,
По составленью
Договора с Августом,
Который предстоит вам
Подписать…
А, кстати, где?
Петр:
В Воронеже,
Представь себе,
На нашей территории,
Чтоб очевидно было –
Хотя теперь
Живем мы с Польшей
Мирно,
Но на постах нам
Далеко видать!
Меншиков:
Так у меня есть предложенье:
Дать в помощь Паткулю
Шпиона,
Да такого,
Чтоб никому его ни в жисть
Не разгадать!
Петр:
Я вижу, штаб твой
Бдит,
Не дремлет,
Я это одобряю.
Но Шереметев
Тут тебя опередил,
Он Глюка ведь пленил,
Его завербовали,
И он в Москве готовит
Сразу трех шпионов
Именно для Швеции.
Меншиков:
Мейн Герц!
Он нас всего наполовину
Ублажил…
(Петр с изумлением смотрит на Меншикова)
Петр:
А это – как?
Наполовину?
(Хохочет)
Меншиков (по-кошачьи подкрадываясь к царскому креслу):
Вторая половина
У меня,
И уж поверь,
Она на многое сгодится.
Петр:
Про женщину ты говоришь?
Меншиков:
Да, да,
Глюк не один пришел к нам,
С ним была еще девица,
Забавная такая птица –
Шпионка, выучена
Лучше, чем послы,
С которыми в шпионстве
Соревноваться трудно.
Петр:
Да чем же она лучше?
Меншиков:
Она – колдунья.
Умеет сделать
С каждым так,
Что на глазах
Пребудет пелена,
Сама ж уйдет,
Как будто не была!
Петр:
Да этой чертовщине
Обучают
Всех лазутчиков
Евреи – знатоки
Древнейших книг
На их волшебном языке.
Вот все и колдовство ее,
Я сам, скажу тебе секрет,
Прошел эту науку –
Для интереса,
Но слишком много сил
Из тела и души
Снимает это колдовство.
А ну его!
Предпочитаю пытки!
Меншиков ( упавшим голосом):
Так не нужна шпионка?
Петр:
Ну почему?
Приеду и взгляну,
Наверное, отправлю
К Глюку, на Москву,
Поди, она скучает
Здесь
По своему учителю?
Меншиков (повеселев):
Не знаю,
Сегодня Шереметев
Лишь привез,
В солдатской и изодранной
Шинели,
Девица, между прочим,
Молода и хороша,
Но старику – какое дело!
Петр (подозрительно):
Так он ее скрывал?
Зачем?
Меншиков:
Пытал,
Словесно, не на дыбе,
Себе он планы, видно,
Рисовал
Ее засылки
К шведам иль полякам,
А, может, к немцам…
Она ведь говорит
По-шведски, по-немецки
И даже на французском…
Петр (уже заинтересованно):
Вот даже как!
Тогда уж точно
Я взгляну
На твой товар.
Меншиков (радостно):
Когда, мейн Герц?
Петр:
Да на неделе
Приеду в Петербург,
Там и взгляну.
Сцена третья.
1703 год. Август. Дом, где располагается Меншиков, в Яме. За столом сидит Марта Скавронская, опустив голову. У маленького окошка стоит Меншиков.
Меншиков:
Послушай, Марта,
С тобой мы много говорили,
Ты очень умная девица,
Сказал бы больше –
Бриллиант.
Марта:
Но вам не нравлюсь…
Меншиков:
Да прекрати ты,
Послушай же меня:
В тюрьме хотела б
Жить ты
Иль в тереме – царицей?
Марта:
А лучше иногда в тюрьме…
Меншиков:
Ну помоги же мне,
Прошу тебя,
Я отплачу, чем хочешь –
Камнями, соболями,
Там целый короб приготовлен,
Лишь скажи –
Пойдешь к царю
И сделаешь, как я скажу?
Марта (вздохнув):
Пойду,
Мне все равно, куда идти…
Меншиков (внимательно смотрит на Марту):
Ты не финти,
А то пойдешь в болото
Змей кормить!
Марта:
Давно я поняла,
Чего хотите вы,
И сделаю все, как смогу,
Но будет нелегко –
Он сам шпион!
И наши все приемы знает,
Как мне увлечь его?
Меншиков:
Слова-то подбирай…
Ты о царе болтаешь!
Я знаю, Глюк в своем
Гадюшнике
Учил всему вас,
Тому, о чем простая баба
И не подозревает,
Так что не жмись,
Раскрой свои секреты
Русскому царю!
И, так и быть, тебе
Я кое-что порасскажу,
Но только пикнешь –
Удавлю!
(Хватается за голову)
А мне б жениться,
Ты же знаешь,
Как я страдаю!
Иди, готовься, уезжаем.
Да переоденься, что ли,
В платье, там, в коробе
Найдешь,
А, впрочем, и шинелешка
Сойдет
В дороге.
Марта (выйдя на улицу, тихо шепчет):
Ну да, так царь
Тебя оставит
Твоей невесте!
Еще не год, не два
Не три – четыре
Будешь плакать!
Не так-то просто
Излечить
Безумие и ярость
Любви,
Когда она царя пихает
Не различать –
Мужчина ты
Или
Девица дивной красоты,
Терпи, мой принц, терпи!
Но раз уж обещал ты
Царский терем,
То, может, сокращу
Твои страданья,
Жди!
(Разжимает ладонь и подбрасывает кверху блестящий хрустальный шарик, который вдруг застывает на мгновение вверху, а затем плавно опускается ей обратно в руку).
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Сцена первая.
1703 год. Сентябрь. Петербург. Новоселье в новом доме Александра Даниловича Меншикова. Присутствует царь Петр Первый со свитой. Вокруг стола бесшумно ходят слуги, подавая кушанья. Среди них Марта Скавронская, которая держится в отдалении. Однако Петр замечает ее и подзывает Меншикова.
Петр (разламывая жареную утку с грибами, которую ему обязательно подают на каждый обед):
Вон та, что ль,
Протеже твоя?
Давай, веди сюда.
Меншиков:
Как догадались, государь?
Петр:
По талии, что с мой кулак,
Да по походке –
Ходит – как?
Словно плывет
Моя большая лодка
В штиль –
Подол не колыхнется!
И сразу видно –
Хитра и по-кошачьи
Осторожна.
Посмотрим ли еще – умна?
(Меншиков кивком головы подзывает Марту. Она подходит и почтительно приседает, опустив голову. Петр перестает заниматься с жареной уткой, кладет обратно кусок на тарелку, вытирает руки салфеткой, предварительно опустив их в чашу с водой. Меншиков становится за спиной у Марты и бледнеет, чувствуя от нее запах крепкого солдатского табака и пороха! Он видит, что и царь, внимательно глядя на Марту, вдыхает ее странный, не женский, запах).
Меншиков (натужно улыбаясь, шепчет Марте на ухо):
Повешу!
Через час…
Петр (вставая, обращается к Марте):
Свечу возьми
И проводи
Меня ты в спальню,
Устал с дороги.
(Марта снова почтительно приседает, берет со стола подсвечник со свечой и идет за Петром в покои Меншикова).
Меншиков (глядя им вслед):
Охранницам-служанкам
Я велел помыть ее,
Отпарить в травах
И натереть заморскими
Маслами,
Они же в бочке с порохом
Ее держали
И куревом солдатским угощали?
Что за напасть!
(Зовет охранниц, те быстро подходят)
Я приказал вам Марту
Вымыть, турецким дымом
Окурить,
А вы табак смолили
И вообще, ее вы мыли?
Первая служанка-охранница:
Да мыть-то мыли,
И благовоньями курили,
Но девушка от нас ушла,
А как – мы не видали,
Как будто с нами не была,
Куда ходила – мы не знаем!
Меншиков:
Сам в погреб
С порохом пойду,
Там, может, что-нибудь
Пойму!
(Вдруг останавливается и говорит):
Нет, не за чем идти
К солдатам,
Все понял я,
Петр даже от меня
Терпеть не может
Заморских ароматов,
И хорошо он
Чувствует себя
В солдатской хате
Или когда
Сам порох в пушку засыпает,
При этом ноздри раздувает,
Как конь на скачках,
Вон харя-то
Обожжена,
Вся в рыжих пятнах от огня!
Еще досталось и боярам,
Которые теперь,
Словно пятнистые олени,
По пристаням гуляют,
Все щеки с пороха сгорели!
Но я каков дурак,
Ведь баба обошла меня
В разведке!
(Обращается к служанкам-охранницам)
За ней идите
И рядом с дверью сторожите,
Вдруг позовет - она
Иль царь,
Тогда ко мне стрелой летите!
(Охранницы убегают. Меншиков садится за стол рядом с креслом, на котором сидел царь, и брезгливо отодвигает блюдо с жареной уткой подальше от себя. Велит лакею принести себе мороженого с ликером, тихо говорит себе):
Подслушивать дуры две царя
Не смогут –
Ведь эти оба
Сейчас друг другу
Все выскажут
На иностранных языках.
Какие ж знают оба?
Она - немецкий, польский,
Шведский и французский.
Царь – с детства по-немецки
Говорит, и выучил еще
Голландский, аглицкий,
Французский…
Так, немецкий, значит,
Общий их язык...
Или французский?
Попробуй тут,
Подслушай!
Сцена вторая.
Спальня Александра Даниловича Меншикова. Посередине комнаты стоит Марта, за столом сидит царь Петр. Говорят на немецком.
Петр:
Зовут-то тебя как?
Марта:
Марта, отец был
Самуил Скавронский.
Петр:
Что Самуил –
То видно и без
Представленья.
Ты, говорят,
Имеешь дело
С призраками,
Которые тебе
Исправно служат?
Когда освоила
Науку колдовства?
И как тебя
В Лифляндии
Не вздернули за это?
Ведь церковь
К ведьмам там строга…
Ах, да – твой покровитель,
Этот пастор…
Марта ( с волнением):
Он жив?
Петр:
А почему царь
Должен знать
О пленнике безвестном?
Ты кто ему?
Уж не любовница?
Или – так, служанка?
Марта:
Воспитанница,
Он выучил меня,
Любил, как дочь…
Петр:
Так ты – девица
Или – как?
Марта:
И так и так…
Петр (хохочет):
Ну как же это –
Так и так?
Марта:
Я замужем была
Два дня
За трубачем,
Но он ушел!
Петр:
А ты осталась
Ни при чем?
Марта:
Ну… не совсем…
Петр:
Ладно, разберемся.
Давай вернемся
К призракам
И к ворожбе,
Она знакома,
Слышал я, тебе…
Марта:
С потусторонним миром
Знакома с детства,
С трех лет,
Когда меня отец
С собою брал
Копать могилы мертвецам,
Орудовал лопатой
Мой Самуил,
Я ж разгребала землю
Детскими руками,
В которые
Скелеты попадали
И были вместо кукол
Мне,
И с ними я играла.
Они рассказывали много
О том, как там живется им,
За гробом,
Как ссорятся они,
Как любят,
И иногда хотела
Целовать я их безносые…
Петр ( в волнении):
Иди сюда
(показывает ей на постель)
И здесь мне говори,
Не останавливайся,
Но ты так пахнешь!
(Срывает с нее юбки)
Вот сейчас – замри!
(Марта тихо вскрикивает)
А, ну тут я вижу,
Ты еще девица,
Теперь вставай.
(Петр встает, одергивает на себе кафтан).
Петр:
Запомни – мы еще
Не обо всем договорили,
А вот за этот разговор
Возьми оплату – гульден,
Как всем цыганкам на базаре
Платят.
А без оплаты будет
Все неправдой!
(Уходит. Марта встает и одевается. В комнату вбегает Меншиков).
Меншиков:
Ну что,
Уважила ты государя?
Марта:
Не знаю,
Вот гульден дал –
На память.
И обещал еще
Поговорить.
Меншиков (разглядывая монету):
Ну хоть что-то…
Сцена третья.
1703 год. Декабрь. Дом Меншикова. У него в гостях царь Петр. Они сидят вдвоем в огромном зале для приемов.
Петр:
Гора большая с плеч долой:
В Воронеже
Подписан с Польшей
Мирный договор,
Хотя я Августу не верю,
Но этот документ
Поможет нам
В атаках против шведов.
Теперь – в Москву,
Там очень много дел.
К тебе я на минуту.
Колдунью позови свою,
С собой ее возьму-
Вижу, согласно ты киваешь,
Ну, брат, что делать –
На войне как на войне,
Ведунья мне нужна в Москве!
(Служанки-охранницы приводят Марту. Она, увидев царя, низко приседает, опустив голову).
Петр (на немецком):
За сказками твоими
Прискакал,
Но вижу, ты не рада?
Марта (на немецком):
Мой государь,
Мне видеть вас-
Всегда отрада,
Но я не сказку говорила вам,
А правду…
Петр (смутившись):
Ну вот доскажешь
Мне ее в Москве,
Ведь мы еще
Не обо всем договорили,
Да только в чем же
Ехать-то тебе?
(переходя на русский – Меншикову)
Несчастная совсем раздета,
А на дворе зима,
До своего дворца
Не довезу девицу эту,
Немедленно экипируй,
А как – ты знаешь сам!
(Меншиков быстро уходит наверх со служанками. Обратно они идут с большим коробом, наполненным дорогими платьями и шубами. Марта подходит к коробу и равнодушно перебирает одежды. И вдруг взволнованно говорит по-русски)
Марта:
Не вижу здесь
Моей шинели!
Верните – без нее я не уеду!
(Видит маленькую коробочку, достает и открывает ее. Она наполнена драгоценными камнями)
А это – не моё!
И чье – не знаю!
(Петр берет самый крупный камень, поднимает его так, что он светит в глаза Марты, и сам молча, неотрывно, неподвижным взглядом смотрит на нее. Проходит несколько мгновений, и Марта падает в обморок. Служанки и присутствующий офицер пытаются привести ее в себя. Петр достает из кармана флягу и наливает в рот девушки какой-то напиток. Она открывает глаза, наполненные слезами).
Петр (смеется):
Катенька, но я же пошутил!
(Марта встает и с недоумением смотрит на Меншикова. Тот опускает голову, давая ей понять, что теперь она – Екатерина. Она с почтением приседает и говорит)
Марта ( на немецком):
Да, мейн Герц!
(Петр берет ее под руку и уводит за собой, накидывая ей на плечи дорогую шубу. Сзади служанки несут короб, в который Меншиков незаметно подкладывает старую солдатскую шинель. Проводив гостей, облегченно вздыхает).
Меншиков:
Ну как ни посмотри,
Кругом сплошные колдуны,
Однако, будет им
Заняться чем в Москве!
Ну, шуткуны!
А церковь?
Она ведь против
Магнетизма … животного,
Где поднимаются наверх
Все силы темные извне,
Из тьмы болотной,
И разрушают дух любого
Человека, кто смотрит
На блестящий шарик…
Однако наш разведчик
Паткуль
Животным магнетизмом
Овладел вполне,
Он переполнен злобой
К шведам,
Такой лисой прикинется
Везде,
Или ягненком,
Что языки развязываются тут же,
Сам Кауниц,
Австрийский канцлер,
Завербовался,
И не подозревая,
Что Паткуль окрутил его,
Вот кто колдун – я это понимаю!
Однако же попы…
До чародеев могут и добраться!
(Шепчет)
И первым будешь ты!
(Подумав)
Но Паткуль тут
Меня опережает!
Проклятый Сигизмунд,
Сторонник наш
В войне со шведом,
Вдруг
Выдал им
Разведчика!
Но мог ли он
Расправиться так
С русским дипломатом?
И Петр просил его
Вернуть...
Но все так странно!
Героя Паткуля ждет
Страшное четвертованье.
И Хилков заперт,
Мается у Карла,
Не понимаю...
Но, может, хитрость
Тут особая -
С деньгами,
С этой Мартой,
Или как ее там?
Неужто же она -
Придворный фактор,
Который именно
Еврейскими деньгами
Сажает королей
В Европе на престол?
А я, дурак, не понял
Сразу,
Старался, извивался,
Как ублажить Петра
В моей же спальне!
Путь Марты же
Усыпан-то деньгами -
На корабли, на стройки
В Петербурге,
И на победную войну,
Да, видно, не одну...
Вот так птицу
Внедрили через плен
В Россию,
А Петр еще надумает
На ней жениться,
Коль много подадут.
Екатериной
Не зря назвал -
То Медичи печать!
Красивая же
Получается картина!
Но Петр и сам ведь
Полукровка,
И к Марте,
Что вполне возможно,
Его толкает
Кровь матери -
Нарышкиной Натальи,
Еврейской караимки!
Но не поспоришь, нет -
Как во всем мире
На деньгах
Делаются и дела в России!
Служанка (возвращается со двора):
Бедняжка, как упала,
Будто подкосили!
Доедет до Москвы?
Найдет ли силы?
Меншиков:
Не понимаешь, дура,
Так молчи!
Царь взглядом лишь
Одним
Прибьет!
Служанка:
Да в тяжести она,
Вот и упала,
Как царь о прошлый
Раз уехал,
Так она и падать стала
И есть табак-
Наверно, будет малый!
Меншиков:
Да как же так –
С одного раза и
Попала!
Ну это она точно нашептала,
И где же –
На моей кровати!
(Служанкам):
Кровать из спальни
В печь!
Теперь мне на нее не лечь
Ни с одной бабой.
Как все-таки себя
Надо стеречь
От сглаза!
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ
Сцена первая.
1711 год. Июль. Королевский дворец в Лондоне. В тронном зале лишь двое – король Георг Первый и чрезвычайный посол в России барон Чарльз Уитворт.
Георг Первый:
Вы знаете, мы отказали
Карлу в помощи
В его войне с Петром.
Пусть с турками решают сами,
Кому и где ходить судами,
Барон, с трудом я понимаю,
Откуда у русского царя
Успехи на войне?
Еще Горсей нам доносил –
Народ, как и цари, в России –
Варвар!
Бояре там плетут интриги,
Казаки то за этих, то за тех,
Откуда же тогда успех
У дикарей
В такой неразберихе?
Моя предшественница Анна
Подозревала,
Что там приносят жертвы,
Презрев законы христианства,
Не кем-нибудь,
А царскими детьми!
Барон Уитворт:
Хотите вы сказать,
Ваше величество,
Что нынешняя царская
Сожительница,
Еврейка по происхожденью,
Из множества детей
Рожденных,
Имеет только мертвых?
И их рождения и смерти
Имеют совпаденья
С сраженьями Петра?
Георг Первый:
Да, да,
Мне доносили именно
Об этом
Мои шпионы.
Но вы не замечали
Во дворце царя
Чего-нибудь такого…
Барон Уитворт:
Ваше величество,
Простите,
Но Стюарт Анна,
Предшественница ваша,
Семнадцать раз рожала…
Мертвецов!
Георг Первый:
И Англия при этом
Процветает,
Хотите вы сказать,
Не изменяя законам,
Нам завещанным Христом?
Барон Уитворт:
Рождение наследников –
То тайна свыше:
Вполне возможно,
Что Господь
Им указание дает
Гораздо раньше,
Чем их час придет
Сидеть на троне.
Кто это знает…
Георг Первый (тревожно озираясь):
Потише говорите,
Здесь стены слышат
Протестантскими ушами
Служителей,
Которые всегда готовы
Прибегнуть
К инквизиции.
Им только повод дай.
Барон Уитворт:
Так я и говорю
О странностях двора
Царя Петра.
Его необрученная жена
Всех удивляет
Странностью наряда:
Всегда обвешана она
Огромной кучей бриллиантов
И амулетов,
Которые звонят,
Как будто бы колокола,
Когда она идет к обеду…
Георг Первый:
Она хотя бы крещена?
Барон Уитворт:
Вот этого не знаю –
Петр все о ней скрывает,
Но в плен взята
Как лютеранка,
Известный пастор Глюк
Ее наставник,
Но быстро умер
Он в Москве,
А отчего – никто не знает.
Георг Первый (очень тихо):
Но я хочу опять о жертвах.
Известно,
Что жена (иль кто она) Петра
В походе Прутском родила…
Барон Уитворт:
Семь месяцев беременной
Она пошла
С ним в этот путь ужасный,
Какая б женщина решилась
Убить младенца на войне
По собственной вине?
Как видим, царь не
Возражал –
Он одобрял и даже призывал
Ее идти с ним против турок!
Но если это было
Жертвоприношенье,
То напрасное –
Сейчас грозит обоим плен,
На Пруте у русских
Ситуация ужасна!
Герог Первый:
Это понятно, я в курсе,
Но вспомните, что в мае,
Когда она рожала,
Петр мирный договор
Составил с польским королем
И с тыла он себя
Обезопасил.
Барон Уитворт:
Однако в войну втянуть
Речь Посполиту
Петру
Не удалось ничуть,
И все пути к нему теперь
Открыты
Для турок, хана крымского,
А также шведов.
Нетрудно видеть-
Чья будет победа!
Георг Первый (задумчиво):
Так жертва – или не жертва?
Сцена вторая
1711 год. Июль. Лагерь русской армии на реке Прут. Он окружен турками и войсками крымского хана, силы которых вчетверо превосходят силы русских. Петр Первый в растерянности ходит по лагерю, говорит сам с собой. Там и тут раздается вой офицерских жен, которые также вышли в поход за мужьями, как и Екатерина. Она уже оправилась от родов и время от времени выходит из палатки государя в накинутой на царское платье, обвешанное бриллиантами и амулетами, старой солдатской шинели, полученной еще при ее пленении в 1703 году. Наконец, Петр заходит в палатку, следом за ним идет Екатерина. Он садится на походный стул, она пристраивается рядом, берет его голову и начинает тихо говорить на древнееврейском , поглаживая голову царя. Гипноз подействовал. Он засыпает. Екатерина выходит из палатки и направляется туда, откуда раздаются отчаянные причитания женщин. Она подходит к плачущим, подзывают каждую к себе по отдельности и, отстегивая бриллиант, заставляет женщину долго смотреть на него и что-то шепчет при этом одними губами. Через несколько мгновений женщина берет у нее из руки камень и медленно уходит к себе в палатку. Екатерина подходит и к офицерам, в которых она замечает волнение, с ними она проделывает то же самое, затем. Раздав все драгоценности и амулеты, Екатерина подзывает к себе Петра Шафирова. Она отводит его в сторону и, гладя по щеке, что-то долго шепчет ему. Но из палатки за ними внимательно наблюдает Петр. Он старательно прислушивается, но слышит только слово Кафа, которое Екатерина часто повторяет. Шафиров уходит к генералам, Екатерина направляется в палатку. Петр, выдвинувшись из тени, хватает ее за плечо.
Петр:
Что с женщинами?
Екатерина:
Спят, устали же кричать.
А их мужья спокойно
Наблюдают
За тем, как движется
Противник.
Петр:
А что Шафиров?
Екатерина:
Его послать
Ты должен с миром
К проклятым туркам.
Но дав ему те подношенья,
Что я скажу.
Пока же вынем соболя
И деньги
Из коробов,
Ты сходишь к генералам,
Письмо напишешь,
Что готов отдать им все,
Что они просят…
Петр:
Конечно, я отдам!
Только не плен!
Ты представляешь,
Чем грозит России он?
Наш полон –
Это ее паденье.
Екатерина, ты же
Видишь,
Что мое нынешнее
Положенье –
Сродни тому, что было
У моего брата Карла
Под Полтавой!
И он – в плену,
В Бендерах окопался,
А Швеция живет без короля,
Как жаль, что дам ему
Я выйти от осман
По договору, вот мое
Проклятье!
Екатерина:
Ты успокойся.
Я генералов позову?
Петр:
Зови!
Сцена третья:
1711 год. Конец июля. Лагерь Османской армии. Сюда прибыла русская делегация во главе с вице-канцлером Петром Шафировым. Ее путь лежит в палатку к секретарям визиря, который не собирался принимать русских. Но вдруг положение резко меняется, делегации велено свернуть к палатке великого визиря Мехмеда-паши. Сюда же заносят короба с подношениями. В них – великолепные ружья и пистолеты, а также соболя и золотые монеты. В палатке русским предлагают сесть.
Мехмед-паша:
Поручено султаном мне
Вам повторить все то,
Что требовал он
Перед этим страшным
Боем:
Расторгнуть договор с августом,
Не вмешиваться в польские дела,
Признать Станислава Лещинского,
Отдать назад все, взятое у Карла,
Срыть Петербург до основанья,
А главное – вернуть Азов
И срыть все крепости на нем…
Шафиров:
Все это обсудить
Мы и пришли,
Но сначала – не примете ль
Подарки вы от государя?
(Вице-канцлер вынимает из короба дары, при этом что-то шепчет себе под нос непонятное. Сопровождающие его генералы словно уснули, сидят неподвижно, а визирь смотрит на действия Шафирова, как завороженный. Наконец, он стряхивает с себя завороженность соболями и блестящими серебром и камнями ружьями и предлагает Шафирову пройти в палатку к секретарям для написания договора. Тот уходит. В палатке секретарей он находится очень долго. В результате визирю приносят договор, в котором значатся совсем другие пункты - они касаются только интересов турок, но не шведов. То есть, противник оставляет русским все завоеванное кроме Азова, крепостей и кораблей в проливах. В это же время Шафиров отправляет письмо Петру Первому с просьбой немедленно прислать ему в турецкий лагерь 150 тысяч рублей золотом для великого визиря. Кроме того он сообщает, что Мехмед-паши требует оставить его и сына фельдмаршала Шереметева в залог выполнения договора в Стамбуле).
Сцена четвертая
Лагерь русской армии на берегу Прута. Петр подписывает присланный Шафировым договор.
Петр:
Не знаю, как сумел
Шафиров
Такой составить договор,
Ну никому бы было
Не по силам,
А он вот смог…
(Подозрительно смотрит на Екатерину)
Скажи мне, наконец,
Что это – Кафа?
Екатерина:
Это всего лишь
Истинное имя Петр.
Что значит, камень…
Петр:
Конечно же, алмаз…
Екатерина:
Ах, напомнил:
Собрать пора мне
Наши камни
У офицерских плакс,
Пора им просыпаться,
Сейчас ведь выдвигаемся
Назад,
В Россию?
Разве ты не рад?
Петр:
Я рад, скорее надо
Убираться,
Ведь лошади и люди мрут,
Корой приходится питаться
Всем,
Я армию теряю не в сраженье,
А с голоду,
Такое горькое мне пораженье!
Однако я отдал бы больше
По договору
Туркам,
О чем они не знают,
Но надо нам спешить,
Сейчас же Карл уже спешит
За объясненьем,
Как бы там головы
Переговорщиков не полетели!
Сцена пятая.
1711 год. Август. Королевский дворец в Лондоне. В тронном зале снова король Георг Первый и дипломат барон Уитворт.
Георг Первый:
Мне кажется,
Мы в прошлый раз
О жертвах с вами говорили,
Быть может, мы шутили,
Но Карлу точно не до шуток,
Так?
Прочел я договор Петра и турок –
О Швеции там нет ни слова,
Карл, разъяренный,
В турецкий лагерь прискакал,
Но, к сожаленью, опоздал.
Когда ж ругаться стал,
То турки вовсе «вон» ему сказали.
Печальна участь короля,
В конце концов
Судьбу его решат
Его аристократы…
Барон Уитворт:
Но и судьба великого визиря
Непроста,
Карл обвинил его во взятке,
Махмед-пашу
Могут казнить!
Георг Первый:
Царь Петр, я думаю,
Уж в Петербурге,
Хотя и проиграл на Пруте,
Не так и много,
Один Азов отдал,
А земли шведские никто не тронет.
И вот скажите,
Дорогой барон,
Как это два последних
Года
На Петра,
Как из мешка
Все сыпались победы.
Ведь взяты Рига,
Ревель, Аренсбург,
Кексгольм и Выборг,
Ниеншанц,
Приведены в покорность
Эстляндия,Ливония,
Карелия…
Где взял он столько денег
На российские успехи?
Барон Уитворт:
Царь Петр –
Великий дипломат,
И у него сильна разведка.
Ведь даже в лагере осман
Он своего имел шпиона,
Когда на Пруте пропадал,
А знал, что Турция уж
Уступить готова –
Ее войска, когда повыбились
Из сил,
Вели себя ужасно –
В истерике атакой за атакой
Пытались лагерь русских взять,
И все напрасно.
Тогда как русские вели
Себя спокойно,
Будто бы волшебный кто-то
Уложил их спать…
Был у царя Петра
Шпион – он дворянин,
Из шведов –
Паткуль некий.
Вот кто был волшебник?
Но Август выдал его шведам,
И те жестоко казнили
Дипломата дважды:
Сначала колесом прошлись,
Потом четвертовали!
Мне этого разведчика
Так жалко,
Таких в Европе мало…
Но, кажется,
Убили, чтоб молчал,
Но вот - о чем?
О чем он слишком много знал?
Георг Первый:
То есть, вы намекаете на то,
Что никакие жертвы ни при чем,
И дело в дипломатии,
В разведке,
А женские секреты
Обученной еврейки – это все ничто?
Барон Уитворт:
Кто знает, мой король,
Кто знает…
Только сама признает
Ведовство,
Если костер под нею запылает,
Но где сейчас найдешь
Такой костер?
Да и свою наложницу
Царь Петр так прячет,
Что никакими хитростями
Не достанешь.
Однако, он объявил ее
Своей женой
После похода,
Велел всем так считать,
Хотя и не венчался…
Георг Первый (в раздумье):
Вы знаете, барон,
История показывает,
Любое ведовство на троне-
И за любые деньги-
Кончается печально –
Гильотиной.
Так что еще посмотрим,
Насколько устоит
Екатерина
При Петре в России.
ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ
Сцена первая
1711 год. Зима. Петербург. Покои Екатерины в Зимнем дворце. Она лежит на кровати, нездорова. Петр сидит у ее изголовья. Он волнуется.
Петр:
Ну отчего ж ты, Катенька,
Занемогла?
Жестокая зима
Вдруг стала не по силам,
Или грызет тебя
Какая-то кручина?
Екатерина:
Да после родов страшных
Там, на Пруте,
Никак все не оправлюсь я,
И в том непроходящая
Тоска моя,
Что лучик наш погас
Шестой в звезде моей,
А два и вовсе раньше
Погасили
Неведомые силы.
Петр:
Ты молода, здорова,
Будут сыновья,
А дочки наши –
Миру загляденье!
Екатерина:
И Анна, и Елизавета
В плену людского
Осужденья,
Ты знаешь,
Как их называют?
Еще и это доставляет
Невыносимые мученья…
Петр(встает и ходит по комнате, задумавшись):
А знаешь что –
Я на тебе женюсь!
Тогда,
У алтаря,
Проблемы с дочками-
Принцессами решу.
Да ты-то выйдешь за меня?
А то ведь стар, изношен,
Больше не игрив,
И подойдет тебе,
Красавица моя,
Такой жених?
Екатерина:
Так как же царь, -
И женится на простолюдинке,
Дворяне и родня твоя
Такой брак не признают,
Ведь этого нельзя,
Я понимаю…
Петр:
Поженимся мы тайно,
Не как царь и служанка,
Как адмирал Михайлов
И дальняя его родня-
Михайлова Екатерина.
Ты согласна?
Екатерина:
А что же будет дальше?
Петр:
Страну поставим
Перед фактом:
Мы – муж, жена,
И дочки – наши
После алтаря
Будут иметь законный
Статус.
Так ты согласна?
Екатерина:
Да!
Сцена вторая
1712 год. Февраль. Маленькая Исаакиевская церковь неподалеку от дома Александра Даниловича Меншикова. Проходящие мимо люди думают, что тут венчается обычная пара горожан. Но сегодня здесь венчается русский царь Петр и его подруга Екатерина. Однако священник называет жениха контрадмиралом Петром Михайловым. Посаженным отцом - его начальник вице-адмирал Корнелий Крюйс. Среди немногочисленных гостей – моряки, кораблестроители и их жены. Две крошечные прелестные девочки несут шлейф невесты – пятилетняя Анна и трехлетняя Елизавета. Обойдя с матерью вокруг аналоя, они становятся законными детьми венчающейся пары. Когда свадебная процессия, выйдя из маленькой церкви, двинулась к Зимнему дворцу, тут только прохожие поняли, что эта была царская свадьба. Усадив жену и детей в карету, Петр что-то шепнул Екатерине.
Петр:
Пока вы будете плестись
Неспешным шагом,
Я вас опережу,
Там у меня сюрприз,
Его я покажу, как только
Во дворец войдете.
Екатерина (прижимая к себе девочек):
Что за сюрприз?
Нам это не опасно?
Петр:
Нет, я приготовил
Вам подарок,
Он – прекрасен,
И сделан он
Вот этими руками,
На верфи выточил
Я люстру сам –
И специально для
Тебя, Екатерина,
В ней шесть свечей,
Я сам ее повешу
Для гостей!
Шесть огней
Будут гореть
Над свадебным столом,
Но это – только наша тайна!