Маленькая жизнь

Дачный роман

Электричка зашипела и выпустила из себя порцию пассажиров. Потянулись вниз, к поселку, разнокалиберные по возрасту люди. Большинство все-таки пожилые. Катили за собой тележки, тащили, сгибаясь, сумки, пакеты, коробки с рассадой, мешки с саженцами. Некоторые свернули в станционный магазинчик «Масленок». Возле него двое запущенных мужиков, лет под сорок, пили портвейн. Серое длинное туловище электрички поползло за поворот. Оттуда раздался гудок.
— Дачники, мля, — сказал один алкаш другому, передавая захватанную пальцами бутылку. — Делать им нечего мотаться туда-сюда.
Но им, дачникам, было что делать. Это была их земля. Их законные шесть соток. Они не давали умереть с голоду еще каких-нибудь пятнадцать лет назад. Они были символом вечной тяги русского человека к труду на себя. На своей земле. Поэтому два раза в сутки на маленьком полустанке из душной переполненной электрички выбирались на воздух три-четыре сотни человек. Глубоко вздыхали и шли по знакомой до последнего кустика тропинке, через лесок, к себе в поселок. И опять на станции наступала тишина, только на песчаном карьере урчал экскаватор, и доносилась откуда-то из поселка песня:

Лето — это маленькая жизнь порознь.

Тихо подрастает на щеках поросль.

Дом плывет по лету, а меня нету.

Лето — это маленькая жизнь…

* * *

— Ну, вот оно, твое хозяйство, — круглый и загорелый, председатель кооператива в майке и белой хлопчатобумажной кепке снял замок с калитки и пропустил вперед себя средних лет мужчину. Они зашли на небольшой, заросший травой участок, в глубине которого стоял маленький зеленый домик.
— Вот, принимай, располагайся, устраивайся. Бани тут, правда, нет, но мыться и на речке можно. Водопровод подключим сегодня, кстати. Ты точно не пьешь? — безо всякого логического перехода спросил председатель.

— Только в нерабочее время и под хорошую закуску, — ответил известной цитатой его собеседник.
— Ладно, располагайся, потом давай в правление. Я там буду.
Председатель выкатился с участка. Человек прошел к домику, не без труда провернул ключ в скважине и ступил в пыльный жаркий полумрак. Кровать с панцирной сеткой, стол, пара стульев, старинный комод, потрескавшаяся печь. Это теперь было его жильем. Возможно, последним. Впрочем, здесь была тишина, в ней человек нуждался больше всего. Правда, посидев в этой тишине с минуту, он отчетливо ощутил своей, почти звериной, интуицией отголоски, остатки какой-то беды. Она не то когда-то уже случилась здесь, не то маячила на временном горизонте. Но еще через минуту человек уже вынимал гвозди из досок, приколоченных крест-накрест к ставням, распахивал окна, мастерил веник из густорастущей вокруг полыни. У него впервые за долгое время появился свой дом, и он возрождал его к жизни.

* * *

Кабинет главы администрации поселка, в чей округ входил и дачный кооператив, являл собой смесь советского стиля и влияния 21 века. Старая заслуженная полированная мебель времен Брежнева соседствовала с жидкокристаллическим монитором компьютера и плазменной панелью телевизора. Сам глава сидел на новом кожаном, с высоким верхом, кресле, а два его крупногабаритных гостя скрипели старыми стульями, обтянутыми цветастым репсом.
— Ну, и каково будет резюме, почтенный Аркадий Андреевич? — спросил один из гостей, полный мужчина с обрюзглым лицом, но с цепким умным взглядом.
Глава еще раз пролистал стопку бумаг, побарабанил по столу пальцами, потянулся было к телефонной трубке, но передумал. Достал из пачки «Парламента» сигарету, прикурил, посмотрел в окно и наконец сказал:
— Ну… добро. Начинаем оформлять.
Мужчины, как по команде встали, пожали главе руку и вышли. Через минуту от здания администрации, мягко урча, отъехал темно-серый «Лексус» с номером 666.

* * *

— Мама! Ну, иди скорее, я не могу уже держать! — почти истерично кричала издерганная женщина куда-то вглубь двора. Она изо всех сил прижимала старое полотенце к отверстию крана, из которого густыми потоками сочилась рыжая вода.— Дали воду, называется, — ругалась женщина, — тут вон, все прогнило насквозь. На хрен бы вообще эта дача обосралась. И так проблем выше крыши.
Из-за угла вывернула мама, лет около шестидесяти, полная, но не утратившая обаяния, плавными движениями и с поставленной дикцией опытного педагога:
— Не психуй, Наташа. Что за манера сразу истерики закатывать?
— Сейчас затопим участок, я на тебя посмотрю, как ты не будешь психовать. Чего смеешься, держи полотенце, я попробую перекрыть. Смеется, как эта…
— Девушки, помощь нужна? — у калитки стоял тот самый человек, который час назад заселился в сторожку.
— Ой, помогите, пожалуйста, — хором заблажили обе.
Через полчаса кран открывался и закрывался, пропуская уже очистившуюся от зимней ржавчины воду.
— Огромное Вам спасибо! А то прямо беда. Дача старая, все старое, руки приложить некому. Мужиков нет у нас в семье, — с интонациями опытной свахи плела свои сети мама Натальи.
— Ну, если что, обращайтесь. Я в доме сторожа живу. Ваш новый сторож. В кооперативе.
— А звать-то Вас как?
— Имя у меня редкое. Ян. Папа поляк был.
— А Вам идет. А я Светлана Михайловна. А это — Наташа. Дочка. Хорошая она у меня, только не везет ей, — наладилась мама на все ту же тему, а Наташа, покраснев, стала зачем-то вытирать старый таз.
— Ну, я пойду. Зовите, если что…

* * *

Двое на станции допили портвейн. Хотелось еще, но денег не было. Зловредная продавщица Римма в долг не дала.
— Эх, жизнь бекова, нас гребут, а нам некого, — выдохнул вместе с дымом «Примы» длинный мосластый 42-летний Волоха. Он вернулся из колонии в Оловянной сюда, в пригород Читы, всего три месяца назад. Работы в поселке не было, в город ездить — накладно, вернее, не на что: сорок рублей в один конец. Приходилось перебиваться мелкими работами на участках или кражами. Вот и сейчас Волоха ткнул под бок своего собутыльника:
— Слышь, Быча, кому спишь? Кончай ночевать, рогами о бабках шевелить надо. Аля-улю, э?
Быча был на десять лет моложе и в тюрьме пока не сидел. Но также не имел работы, да и не стремился ее иметь. На портвешок и «Приму» подкидывала то мать с пенсии и огородных заработков, то старший братан — путевой ремонтник. «Пей, только не воруй», — говорил брат, отмусоливая пару раз в месяц сиреневую пятисотрублевку.
— Короче, дело такое. Я там надыбал участок один, в кооперативе этом сраном. Там емкость есть, по ходу — дюралька, бак топливный с самолета. Вдвоем упрем, поди, ночью. Это как минимум штука, а то и больше. Ваньке Цзяну сдадим. Так что давай, отрывай жопу, пойдем зафиксируем, где она. А как балдоха зайдет — помоем.

* * *

— Значит так, Ян Станиславович, — председатель кооператива уже сменил майку на военную рубашку и расстелил на самодельном столе план дачного поселка. — Главная головная боль у нас — это зареченские. Шерстят по ночам, только шуба заворачивается. Металл тащут, в дачи забираются, дрова воруют. Летом, конечно, поспокойнее, все-таки люди кругом, а вот осень-зима прямо беда. Хорошо, что у тебя разрешение на ствол есть. Деньги выдадим — купишь. На себя оформишь. Да, и собак пару надо завести. Смотри, где самые проблемные точки у нас: вот дорога, которая ведет из Заречной через кооператив прямиком до Каменки. Воровайки по ней и уходят. В Каменке китаец живет. Ванька Цзян. Еще с 90-х годов. Вот он и скупает металлы.
— А что не посадили?
— А кому это надо? Да и платит он, наверное. В общем, не наше это дело. Наше — чтобы не таскали ничего. Ты вот что, пока светло, карту возьми, обойди поселок, прогуляйся, ну и посмотри, что к чему. Ты человек военный, так что разберешься.
— Вопрос у меня: а что это за развалины рядом со сторожкой?
— Лагерь там был пионерский. Давно еще, при Советской власти. Потом закрылся, ну и растащили его. А сторожка твоя — это флигель прежний. А у лагерного сторожа был большой дом. Капитальный. Только сгорел он в нем заживо. Говорят, жена сожгла. Ты на территорию лагеря не ходи. Всякое про нее болтают. Впрочем, скоро его восстанавливать будут. Я слышал в зареченской администрации — спонсоры какие-то нашлись. Аж с Америки. Ну, давай, завтра зайдешь расскажешь, как и что. А мне пройтись по должникам надо — за свет деньги собрать.

* * *

Наконец-то он выспался. И хотя ночью было холодно и комары атаковали кисти рук и лицо, зато можно было полностью отдаться всепоглощающему сну, не боясь удара кулаком по лицу или ременной пряжкой по чему придется, и не услышать этого ненавистного гортанного голоса: «Э, чэртыла. Падъем, да?»

Он ушел из части, сам не зная как. Просто сперва, словно в гриппозном бреду, брел по задворкам, а затем как-то незаметно для себя оказался по ту сторону колючей проволоки. И только когда увидел нарядно раскрашенные ЗиЛы и КамАЗы на площадке хранения за колючкой, понял — он уже вне пределов этой территории зла. Теперь ему оставалось идти, и как можно дальше. Услужливая память подсказала — дачный поселок в пятнадцати километрах. Там он бывал в детстве у школьного приятеля. Там есть ручей. Там можно выжить. Он шел напрямик, через лес, ломая хребты. Перед каждой поляной, лужайкой, перед каждым открытым местом замирал и, как заяц, глазами и ушами обшаривал пространство. Но леса были пустыми, и потому он добрался до укромного местечка, где из каменной чаши бил небольшой фонтанчик источника. Песчаное дно играло на солнце золотыми крошками. Подумав, он обустроил шалаш не у самого водопоя — сюда могли прийти за водой дачники, а выше, в большой впадине на склоне, как специально огороженной гранитными валунами. Хотелось есть. Но голод пересиливало чувство безысходности и необыкновенной тоски. Он ушел в никуда, и теперь ощущал, как неотвратимо надвигается на него предел его короткой 18-летней жизни.

* * *

День кончился незаметно, как всякий день в самом начале лета, когда хлопоты и заботы не дают разогнуться настоящему хозяину до самого темна. И только когда далекая сопка перестала сиять медью заката, а над участками закурились дымки бань, движения и звуки стали затихать. Тихо всплескивала вода на перекатах, лаяла вдалеке одинокая собака и еле слышно опять доносилась песня про то, что «лето — это маленькая жизнь». Затем ее прервали позывные «Маяка».
Ян после генеральной приборки и купания в Ингоде отдыхал, вытянувшись на сиротской кровати, застеленной армейским одеялом, — армия не отпускала его и после увольнения в запас. Сейчас он ни о чем не думал, перед усталыми глазами мелькали эпизоды прошлой жизни. Вот бесконечные марш-броски и подъемы-перевороты на турнике в училище. Вот шампанское и новенькие золотые погоны. Вот робкая девочка, трогательно вздыхая, позволяет расстегнуть на себе простенькое платьице. Вот пищит в одеяльном свертке смешной кругленький человечек. Вот горы ходят ходуном и земля набивается в рот. Вот на предельно низкой высоте идут Су-24. Идут так низко, что можно разглядеть все подвесное снаряжение под крыльями: ракеты и топливные баки. Стоп! Топливные баки! Сегодня, когда он обходил поселок, на окраинной улочке заметил на крыше бани топливный бак из дюраля. Явно старый — еще от МиГ-23. А поодаль его жадно рассматривали два субъекта — никак не дачники. Увидев Яна, они неторопливо пошли вдоль по улочке, вроде как прогуливаясь. И сейчас редко когда подводившая интуиция сказала ему — подъем!

* * *

На смену постоянной сонливости пришло чувство голода. Родниковая вода, промыв на несколько раз пустой желудок, теперь вызывала тошноту. Голодные спазмы выворачивали организм и гнали его из логова прочь. Разум уступил место инстинкту выживания. Он выбрался из своего, ставшего уже родным укрытия и двинулся в поселок, ориентируясь в темноте на огни дальних домов и шум поездов. Он уже не жалел себя. Чувство острой жалости и бешеного бессилия уступило место тупому равнодушию. Теперь он существовал одними инстинктами и все больше терял способность размышлять. И только картины недавнего кошмара все еще кололи сознание.
Вот нарядный стол и рядом немногочисленные друзья. Вот сборный пункт, стрижка, баня и привыкание к жаркой, неудобной форме. А вот за автобусом захлопывается пасть ворот, и он с пятью такими же робкими, наголо остриженными и от этого лопоухими переступает порог гулкой прохладной казармы, где пахнет хлоркой и мокрыми полами. Вот первая ночь и красные круги перед глазами — от получасового стояния в полуприсяде. Он смог вытерпеть эти полчаса и не получить табуреткой в грудь. Но на тридцатом по счету «упоре лежа» сломался и изо всех сил зарядил кулаком в нагло ухмыляющуюся носатую рожу. Затем мгновенное избиение, медсанчасть, задушевная беседа с особистом, на которой он предпочел отмолчаться. А на следующую ночь все повторилось, только теперь для него одного. Других призывников больше не трогали — они уже уяснили свое место в казарменной иерархии и молча играли роль рабов для тех, кто прослужил дольше всего на полгода. После третьей ночи он опять был бит и опять за то, что заехал кулаком в ненавистное паскудное лицо. И только тогда сломался.
Поселок засыпал. Еще где-то звучала музыка, фары припоздавшей «Хонды» шарили по склону сопки, но сумерки становились все гуще. Теперь он шел не прячась, всматриваясь в окна дач. Он искал те из них, где сегодня пусто. Но по причине пятницы почти везде горел свет.
Вот, наконец, и темный провал на окраине светлой череды домов. Дача пуста. Он понаблюдал за ней минут десять — нет, огонь не вспыхнул, никто не вышел из бани или оштукатуренной белой избушки. Стараясь ступать как можно тише, скользнул к калитке и нащупал на ней навесной замок. Потом переместился к плотному дощатому забору и уже был готов рывком подтянуться, но тут на плечо сзади легла ладонь. Дыхание сорвалось и в виски ударил поток страха.

* * *

— Быча! Быча, твою мать! Ты где? — орал Волоха, держась за палисадник у дома, где жил его будущий подельник, — выходи, мля, хорош ночевать.
— Чего разорался-то, — Быча появился откуда-то сзади, — я до Титихи ходил, спирта взял.
— О! Красава. Щас полирнемся и — на дело.
Они дошли до старой черной бревенчатой водонапорной башни. Аккуратно, при свете зажигалки разбавили наполовину спирт водой, затем присели тут же на влажные бревна, по очереди опрастали пластиковую бутылку. Волоха занюхал свою порцию спичечным коробком, Быча достал половину луковицы. Покурили.
— Ну что, помудохали? — и подельники двинулись по мягкой песчаной дороге, испещренной рубчатыми протекторами самосвалов.

* * *

Председатель кооператива Николай Иванович отдыхал после бани, натерев пчелиным ядом поясницу и обернув ее старым пуховым платком. Маленький телевизор показывал очередной детективный сериал, в углу на тумбочке начинал шуметь электрический самовар. На крытом клетчатой клеенкой столе в миске блестел помидорами и маслом овощной салат, рядом дымилась тарелка с картошкой. В холодильнике дожидалась своего часа холодная чекушка. Николай Иванович блаженствовал: грядки были политы, редис прополот, навоз раскидан, боль в спине постепенно проходила. Если бы не завтрашний приезд жены — он был бы счастлив в полной мере. Жена создавала ненужную суету и придумывала сотни разных дел, исполнения которых требовала немедленно. Но сегодня в душе и в доме царил покой.
Николай Иванович достал из морозилки 250-граммовую бутылочку, сел, слегка охнув, на табурет — спина отошла еще не до конца, нацедил ставшую густой от холода водку в граненую рюмку на короткой тонкой ножке, не торопясь выцедил содержимое, утер губы ладонью и подцепил ложкой разваренный картофельный кусок с приставшими волокнами тушенки. И тут со стороны калитки услышал: — Иваныч! Тревога!!!

* * *

— Солдат? — спросил пойманного у пустой дачи парнишку Ян, хотя это было и так ясно — новенькая, но уже замоленная «цифра», стрижка наголо, разбитые губы, ссадина на скуле и синяк во весь левый глаз. У пойманного бойца перехватило горло, он только и смог кивнуть.
— Ну-ка, двигай сюда. Не будем тут светиться, — сказал Ян и поволок пленника в заросли черемухи у железнодорожной насыпи. «Бить будет. А может, и убьет. И пусть», — без эмоций и как–то даже лениво подумалось беглецу.
— Сядь тут и не дергайся. Ты мне все дело чуть не испортил. Молчи, что бы не случилось, понял? И не бойся. Ничего я тебе не сделаю. Сейчас гостей дождемся, потом пойдем ко мне — пожрать дам. Голодный, наверное?
Интонации этого мужика, одетого в камуфлированный комбинезон с капюшоном, были каким-то свойскими и успокаивающими. За несколько дней ада в казарме он уже отвык от такого отношения и сейчас, боясь прослезиться, опять кивнул.
— Старшие били? — полуутвердительно спросил он, — хотя какие, к черту, у вас могут быть старшие, год всего-то и служите.
— Дагестанцы, — выдавил из себя первое за сутки слово беглец.
— Вот уроды, — пробурчал Ян, вглядываясь в сумерки и к чему-то прислушиваясь. — Ладно, разберемся. Тебя как звать-то?
— Степан…
— Все, Степка, сиди и, что бы ни случилось, не вылазь, понял? Я тут гостей жду. Все, сидим молча.
Луна уже висела над ближайшей сопкой и дарила косые призрачные тени деревьям. В тишине вдруг стали ощутимо усиливаться мягкие шаги — кто-то шел по рыхлой грунтовке. Ян приложил палец к губам. Степан кивнул и сжался еще больше.
Из темноты вылепились две фигуры, приближаясь к калитке, где полчаса назад Ян поймал солдата. Повозившись у калитки, сдернули чем-то навесной замок и просочились в проем. Ян неслышно двинулся за ними. Фигуры остановились у брусчатой бани, и один из них подсадил второго. Оказавшись на покатой крыше, он простукал белеющий в темноте топливный бак от истребителя, попинал ногой, попытался приподнять.
— Не очень тяжелый, но изнутри что–то держит. Наверное, кран. Надо в баню лезть.
Однако взломать врезной замок на банной двери им не удалось. Из темноты раздался негромкий, но властный голос:
— Замерли, ребятки, монтировку бросили, потом легли, и морды в землю. Считаю до трех, причем два уже было. Потом стреляю на поражение.

Быча замер и послушно хлопнулся животом на тротуарную плитку, которая была уложена возле бани. Волоха же замахнулся монтировкой и заорал:
— Отошел нах…! Башку проломлю! — и, не разглядев при свете луны в руках сторожа никакого оружия, пошел в атаку. Монтировка обрушилась на голову, вернее, должна была обрушиться, но Ян резко ушел влево, схватил Волоху за рукав вооруженной руки, дернул на себя, затем крутанул его вокруг своей оси и бросил лицом вниз. Пяткой берцев наступил на запястье — кисть разжалась, и в следующее мгновение монтировка улетела в темень зарослей малины. Еще через пару секунд брючный ремень зафиксировал заведенные за спину руки.
— Сука, падла, че творишь-то? — сипел, извиваясь, как гусеница, Волоха, — ты че, мусор, что ли? Ну, отпусти пацанов, все, поняли мы, сюда больше не сунемся.
— Ты вообще тут больше никуда не сунешься. Это я тебе обещаю, — спокойно ответил Ян, и в это время уже за забором раздался крик:
— Стоять! Упал! Руки за голову!
Рывком поставив Волоху на ноги, Ян потащил его к выходу. Чтобы тот не тормозил, пришлось задрать связанные руки почти до лопаток.
— Пи…р, мля, больно! Отпусти, козел!!!
За калиткой лежал Быча. Пока Ян обезвреживал Волоху, он на четвереньках добрался до калитки и рванул по дороге, но был свален подсечкой и истошным криком. Это Степан не высидел в кустах. Сейчас он сидел верхом на Быче и крутил ему руки за спину.
— Отлично, боец! — подошел к ним Ян, — выношу благодарность. В темноте этого не было видно, но Ян почувствовал, что солдат улыбнулся.
Быче руки связали бельевой веревкой с дачного участка — ремня у него не было.
— Ну, граждане воровайки, в колонну по одному, вперед марш. Шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству.
— Ну, точно мусор, мля. Сука, — хрипел Волоха.
— Ошибаешься, бродяга. Мотострелковые войска.
— Кадет х…ев, — сплюнул Волоха сукровицу.
— Прощаю ввиду твоей малограмотности и тяжелого детства. Все, вперед.
По дороге двинулись теперь уже четыре тени.

* * *

Заядлый дачник и рыболов по прозвищу Свисток (фамилия его была Свистунов, но и внешность, и поведение как нельзя лучше подходили под эту кличку), вдоволь набросавшись спиннинга, но не вытащив ничего, кроме куска пенопласта, мирно дрейфующего по реке, и выругав полную Луну, отправился домой. Идти через территорию лагеря не захотел: еще десять лет назад по поселку гуляли слухи, что ночами тут бродит призрак заживо сгоревшего сторожа. Свисток особо не верил в россказни. Но сейчас, когда каждый куст или столб на развалинах лагеря выглядел жутковато, он выбрал другую дорогу.
Подойдя к окраине улицы, Свисток услышал звуки. Там явно шла драка. Подкравшись поближе, он увидел, как метнувшаяся из кустов черемухи фигура подножкой сбила наземь выскочившего из калитки человека, а затем с территории участка вышел еще один, толкая впереди себя человека с явно связанными руками. Свисток отступил в тень старой березы и рванул в сторону правления кооператива, рядом с которым жил председатель.

* * *

В это же время на окраине Читы в элитном коттеджном поселке, в сауне, расположенной в цокольном этаже солидного особняка, блаженствовали трое мужчин. Двое — полных, рыхловатых, заплывших ранним жирком и один — сухой, жилистый, с ежиком седых волос, тонким прямым носом и поджатыми губами. Казалось, ему не нравится то, что сейчас происходит.
Выйдя из парилки, все трое окунулись в отделанный изумрудной плиткой и подсвеченный изнутри бассейн, а затем, завернувшись в белоснежные махровые простыни, расселись в плетеные кресла возле такого же плетеного столика. Один из толстяков проворно наполнил округлые бокалы коньяком, худощавый неприязненно посмотрел на это и демонстративно налил в высокий стакан минеральной воды без газа.
— Ну, так у нас не принято, Патрик! Хорошее дело всегда надо хорошо обмыть. А то удачи не будет, — запротестовал второй толстяк.
— Я много бывать в России, — подбирая слова, медленно выговорил худой, и акцент выдал в нем иностранца, — и видеть, что вы очень много обмывать, но только удачи как нет, так и нет, — язвительно улыбнулся он в конце фразы и отпил глоток воды.
— В нашем случае все будет о`кей, — уверил его тот, что был на разливе, — у нас всегда все о`кей.
— Я хотеть верить, господа, но как это говорить у вас: не скажи «поп», пока не прыгнешь? Я хотеть знать, как долго будут готовы документ на землю?

— Патрик, дон`вори! Мы сделали все, что могли. Документ будет на этой неделе.
— Тогда, господа, я иметь честь кланяться. Мне пора в хотель.
— Патрик, джаст э момент. Сюрпрайз! — сказал «бармен», и, как будто по неведомому сигналу, дверь распахнулась — и у бассейна показались три крашенные блондинки, на которых из одежды были только банные шлепанцы.
— Рашн герлз! — шумно объявил, словно в цирке, второй толстяк, — презент! Плиз, Патрик!
Патрик брезгливо оглядел упитанные телеса всех трех девиц, легко поднялся из кресла и учтиво произнес:
— Я быть благодарен, господа, но я имеет неважный самочувствий. Я ехать спать. Гуд бай! — и он покинул сауну. Девицы недоуменно переглядывались.
— Я тебе говорил — он бабами не интересуется, — сказал один из оставшихся.
— Педик, что ли?
— Да нет. Я не так выразился. Он любит баб. Только помоложе. Очень молодых. Ты меня понял?
— Я думал, он только зарабатывает этим.
— Хрен ты угадал. Девки, свободны!

* * *

Чертыхнувшись и так и не закусив, Николай Иванович прошлепал к калитке. Там уже пританцовывал от нетерпения Свисток.
— Иваныч, драка там!
— Чего ты опять свистишь? Какая драка? Полночь на дворе!
— Там, у дачи громовской. Ну, где летчик этот живет.
— Вот етит твою через коромысло. Кто дерется-то?
— А я знаю? Четверо вроде их…
— На кой хрен я сторожа взял? Черт-те что в поселке творится. Началось в деревне лето! Ну, пойдем глянем.
— Может, милицию вызвать?
— Посмотрим…
Но только председатель и Свисток отошли от правления, в глаза им ударил свет фонаря.
— Свои, Иваныч, — раздался знакомый голос. Навстречу шел Ян, ведя впереди себя двух мужиков со связанными руками. Позади ступал еще кто-то, незнакомый. Он не подошел к фонарному столбу, а остался ждать в тени.
— Задержаны при попытке кражи емкости для воды. Бак там дюралевый самолетный.
— Да знаю, знаю. Как это ты их прихватил?
— Вечером обход делал. Смотрю — двое крутятся у дачи. Явно не дачники по виду. Решил подежурить — и вот, клюнули.
— Ну даешь, етит твою через коромысло! А там кто у тебя?
— Знакомый. Случайно оказался. Помог вот этого взять, — толкнул он Бычу.
— Ладно, Ян, ты иди, отдыхай, я тут уж сам разберусь.
— А заявление? Я бы написал.
— Завтра, завтра. Все — завтра. Я их пока в правлении закрою. Не сбегут. Молодец, Ян, а я еще сомневался.
Как только сторож с солдатом скрылись в проулке, Волоха развернулся к председателю:
— Ну что, Иваныч, не узнал?
— Поговори мне еще! Свисток, а ты давай до хаты. Не до тебя сейчас.
Подхватив удочки, Свисток исчез в ночи.
— Узнал, узнал, Вова, — теперь Николай Иваныч говорил совсем другим тоном.
— Ну а хрена ли стоишь? Развязывай, давай. Откуда такого бодрого сторожа взял?
Председатель развязал Волоху, тот распутал Бычу.
— Смотри, Иваныч, — растирал он кисти рук, — вякнешь кому или мусоров подтянешь — мы молчать не будем. Сколько мы тебе кабеля принесли в том году? А железа? А счетовода из ревизии кто отмудохал перед отчетом?
— Да знаю я все. Валите — отмажу. Но и вы не попадайте больше. Сторож этот из вояк. Грамотный. Это вам не дядя Петя!
— Ну, смотри, мы тебя предупредили!
Волоха и Быча зашагали в сторону станции. Председатель постоял, плюнул. Вернулся в дом и в два глотка осушил чекушку прямо из горла.

* * *

— Да ты не спеши. Ешь спокойно! — посмеиваясь, подкладывал Ян Степке бутербродов. Тот глотал их судорожно, как получивший подачку у магазина бродячий пес. Наконец, допив чай и утерев ладонью испарину со сгоревшего на солнце лба, он осоловело откинулся на спинку стула. Глаза его закрывались против воли.
— Э, нет, так дело не пойдет. Теперь марш мыться. Во дворе кран с водой и шланг. Раздевайся полностью, никто тебя сейчас не увидит. Форму завтра постираешь, а пока на вот, — Ян выложил из рюкзака камуфлированную футболку, спортивные штаны и белье. Степка с трудом преодолел притяжение стула и, прихватив мыло с полотенцем, заковылял во двор. Спустя пять секунд зажурчала вода.

Ян прибрал со стола, вышел на крыльцо и закурил, глядя на освещенные низкой луной колючие сопки. Армия опять вторглась в его жизнь, вероломно и неожиданно. Она уже отняла у него жену, ребенка и право на нормальное существование в обществе. Теперь он был изгой, достойный только охранять чужие дачи, и со временем превратится в угрюмого отшельника. Впрочем, сейчас он об этом и не жалел — его душа и разум нуждались в тишине. Правда, сегодняшнее приключение подсказало ему — тишины и спокойствия он тут не найдет. Но, с другой стороны, он ощутил себя действительно нужным.
Степан, освеженный и переодевшийся, с полотенцем на плече вынырнул из тени.
— Ложись на мою койку, отсыпайся хорошенько. Завтра будем думать, что нам делать.
Ян извлек из-за печки сверток, и в его руках он превратился в спальный мешок. Подумав, вынес его на улицу и долго лежал без сна, слушая редкие звуки дачной ночи. Огонек его сигареты, то вспыхивая, то еле тлея, отражался в оконном стекле.

* * *

С утра у Натальи все валилось из рук. Она не любила эту дачу. Сколько помнила себя — с раннего детства родители каждый год выбивались из сил, чтобы превратить участок из пяти соток в нечто пригодное для проживания и выращивания скромного урожая. Ей до тошноты надоели и этот поселок, и духота с давкой в электричке, и пауты с комарами, и никак не желающие завязываться помидоры. Правда, дом отец успел построить — двухэтажный, с мезонином, резными наличниками и верандой. В нем всегда было прохладно и после мытья полов приятно пахло мокрым деревом. Наталья с удовольствием использовала бы свой отпуск для поездки, например, на Арахлей или даже Байкал. Но она не могла оставить одной свою заполошную, болтливую и во многом беспомощную мать. Так они и куковали все лето, выжимая из давно истощенной земли последние соки.
Правда, вчерашнее приключение с краном и неожиданным помощником внесло в дачное обитание привкус ожидания чего-то хорошего. Поневоле она мысленно возвращалась во вчера и вспоминала Яна. Больше всего ее поразило — какие у него безмерно усталые глаза на молодом лице. Но тут с лица мысли соскальзывали на подтянутую стройную фигуру, и затем в голове начинался хаос, от которого ей становилось не по себе. Она уже давно была одна — с тех пор как с помощью матери выставила из их квартиры мужа — романтика, бездельника и пьяницу. Она познакомилась с ним через Интернет и была сперва очарована умением общаться, энциклопедическими познаниями, манерами в обращении. Но потом прошел год и другой, ее поэт-романтик предпочитал сутками шариться во всемирной Сети, выдавая свое ничегонеделание за поиск смысла бытия и обещание вот-вот разродится не то романом, не то сценарием, который принесет моментальную всемирную славу и большие деньги. Правда, дальше философствования за бутылкой дешевого портвейна дело не пошло — и будущему гению отказали от постоя. Детей они не нажили, причина бесплодия была именно в муже. Искать мужика для удовлетворения физиологической потребности Наташа не умела, и потому сейчас, вспоминая Яна, злилась на себя за неконтролируемые эмоции. Но при этом признавалась, что хотела бы его увидеть.

* * *

Председатель правления восседал за столом, пребывая в самом неприятном расположении духа. Вчерашнее происшествие с зареченскими ворами и выпитая чекушка отзывались в организме угрызениями совести и покалыванием в печени. «Черт бы побрал этого вояку, надо было же ему влезть в эту канитель. Чего я, дурак, какого-нибудь пенсионера не взял. Теперь выкручивайся перед ним».
Словно в ответ на невеселые думы председателя, в дверь постучали. На пороге стоял Ян, как всегда свежий, побритый, в начищенных берцах, отглаженной футболке и камуфлированных брюках.
— Здравия желаю, Николай Иванович!
— Здоров, Станиславович!
— Я по поводу вчерашнего. Милиция была?
Председатель замялся.
— Ты, это, садись. Пиво будешь?
— С утра-то? Нет, спасибо. Ну, что по поводу этих вороваек?
— Тут видишь, какая ситуация получается. Ну, посадят их, хотя вряд ли, конечно, чего там, жестянку хотели спереть. Ущерб-то незначительный. Так потом или они, или дружки их придут. Напакостят, сторожку твою сожгут, например. Уже было такое: собак как-то наших потравили, у меня теплицу раскурочили всю. Тут же анархия полная. Вот ты шуганул их — теперь они долго не появятся.
— Так вы их отпустили, что ли?
— Ну а что мне оставалось? Да и не поехали бы среди ночи менты из–за такой ерунды.
— Дело ваше, конечно, только на будущее, я думаю, надо договориться: если я получаю деньги за охрану, я отвечаю за поселок. И действую методами, которые сам посчитаю приемлемыми. Идет?
— Да погоди ты. Успокойся. Так-то оно так. Но ведь ты же тут один, понимаешь? Ну, прошелся вечером попозже по поселку, посмотрел что и как, если кого заметил — спугнул. А хватать и тащить — это уже не наше с тобой дело.
— Извините, Николай Иваныч, но в таком случае, получается, что люди платят за услугу, которой нет фактически?
— Ну, почему — нет? Но и на рожон лезть не надо. Вот сейчас купим ружье — в округе все сразу будут знать, что сторож вооружен, и сами не полезут. А сейчас ты иди, я пойду прилягу, что-то печень пошаливает.

* * *

Уже начало припекать. Утренний туман превратился в облака, и те сейчас растягивались по небу едва видимой пеленой. Из-за заборов пахло цветущей черемухой. Стучал по рельсам грузовой поезд. Ян шел от председателя и обдумывал содержание разговора. Что-то ему не нравилось. Скорее всего — как растерянно и испуганно забегали глазки у Николая Ивановича. Он явно что-то не договаривал. Тут был не просто страх мести, а какой-то свой, тайный, интерес. Уж больно активно уговаривал его председатель не напрягаться при исполнении своих обязанностей.
«Ладно, разберемся», — подумал он и тут же был остановлен раздавшимся сзади голосом:
— Здравствуйте, Ян!
За невысокой темно-зеленой калиткой улыбалась Светлана Михайловна — в сарафане и белой панамке, какие носили пляжницы лет тридцать назад.
— Утро доброе!
— Вы из правления?
— Да. Ходил на доклад.
— Ну заходите. Завтракать будем. Я блинов напекла.
Ян не стал раздумывать. Вчера ему понравилась дочка Светланы Михайловны, больше всего тем, как смущалась, совсем как юная студентка. Да и вообще, заняться пока было нечем, беглый боец отсыпался после скитаний, а для приведения в божеский вид земельного участка он еще не разжился инструментами.
В кухоньке было прохладно, тикали старые настенные часы с гирями на цепочке, пахло свежезаваренным чаем и травами — их засушенные пучки свисали со стен.
— Чай у меня особый, — хвалилась хозяйка, разливая кипяток в прозрачные кружки, с мятой и чабрецом.
Чай и правда пах травами и был приятен на вкус. Затем Яну придвинули тарелку с блинами и пододвинули соусик со сметаной.
— Наташа! Доча! Иди чай пить!
Наталья появилась в кухонном проеме и, увидев Яна, замерла.

— Ой, здрасьте, — только и сумела сказать она и покраснела.
— Садись, давай, чего встала? Забыла, что ли, уже, кто нам вчера помог кран починить?
— Нет. Я просто… — тут она смутилась и стала сосредоточенно намазывать блин сметаной. Некоторое время в кухне была тишина.
— Ян, а Вы надолго сюда приехали, в смысле устроились?
— Пока не знаю.
— А раньше где работали?
— Я военный. Теперь уже в отставке. До генерала не дотянул. Только до капитана.
— Ну, ничего, не всем же быть генералами, — щебетала Светлана Михайловна, — а семья ваша где?
— В другом городе. Мы разошлись. Давно.
— Ой, надо же, — как-то без особого сожаления сказала женщина и продолжила, — а жара-то какая сегодня будет! Тут пляж есть небольшой. Песочек там, течения нету. Сходили бы искупались. Вот и Наталью бы с собой взяли, а то одной страшно.
Наталья в это время пила чай, опустив голову, как стесняющийся маленький ребенок.
— Я не против. Только схожу домой за полотенцем и всем прочим. Наташа, давайте через час?
— Давайте, давайте, — ответила за Наталью мама.
— Ну, тогда я не прощаюсь. Спасибо за блины! Давно таких не ел.
— А вы приходите таки почаще — на обед, на ужин. Все-таки, не всухомятку питаться.
Когда Ян ушел, Наташа резко вскинула голову:
— Мама, ну что ты начинаешь-то?
— А ничего! Помолчи! Мужик-то какой, ты посмотри: и руки золотые, и симпатяга, и видно, что не пьет. А сложен как? Да и ты ему нравишься, уж я-то, старая ворона, все вижу. И скажи мне еще, что он тебе безразличен?
Наталья опять вспыхнула и пошла в огород.

* * *

— Вот падла, весь ливер мне отбил, мазута гребаная, — ругался Волоха, разрезая вдоль огурец и посыпая его солью.
Сейчас они с Бучей сидели в небольшой запущенной избушке у зареченского «авторитета» — сорокасемилетнего Архипа, который лет пятнадцать обитал на забайкальских зонах за кражи и грабежи. Он откинулся полгода назад и, скучковав вокруг себя местную шпану, промышлял тем, что умел. Вот и вчера он отправил своих подмастерьев на «дело», и они скрутили все четыре колеса с микроавтобуса, принадлежащего владельцу продуктового магазина Джамалу. Разгневанный азербайджанец с тепловозным ревом носился по поселку в поисках утраченного, а Архип, прикупив спирта и закуски, угощал приятелей.
— Да, ты, Волоха, без люлей, как без пряников, — беззлобно посмеялся он, разбавляя спирт прямо в стаканах. Этот кадет, поди, из десантуры?
— Сказал — из пехтуры. Мабута, блин…
Ладно, сейчас расслабимся, а потом пойдем посмотрим, что там за чудо-богатырь выискался.
— Главное, по нему не скажешь, что боец.
— Ну а чего ты хотел? Вояки и есть вояки. Чему-то же их учат все-таки. Но сам знаешь насчет лома и приема.
Все трое разом проглотили резко пахнущую жидкость и стали жевать огурцы.
— А вообще, братва, не тем вы занимаетесь. Мелочовка все это. Давайте о крупняке рогами шевелить. Мутить надо что-то правильное.
— На том берегу, у парома, палатка стоит. Пряники там, муяники разные, консервы, макароны. Но главное — они водкой торгуют нелегально. И по ходу — самопалом. После выходных налички там не меряно. А сидит баба одна. У нее вечером поздно кассу барыга снимает. Из Читы приезжает. Может, ее выхлопать?
— Стремно, — заерзал Буча, — там народу, как вшей, пасется. Да и наши рожи уже примелькались.
— Буча, а ты с детства такой недоделанный? — Архип прикурил «Беломор». — Зачем самим-то хлебальниками сверкать, вон, шпаны сколько без дела по поселку шлындает. Наколку дадим, разжуем, что и как, и долю отломим.
— О! За это надо накатить! — оживился засмуревший Волоха.
— Наливай тогда, чего сидишь.

* * *

— О, боец, да ты совсем мертвый! — вгляделся Ян в побледневшее осунувшееся лицо Степки. — И температура у тебя. А ну, открой рот. Да, ангина. Вот не было у бабы хлопот, так купила порося.
— Я пойду, наверное, товарищ капитан! У вас своих дел хватает. Спасибо вам за все.
— Ну, ты еще завещание напиши, солдат. Куда собрался-то? Сейчас раствор приготовлю — будешь полоскать горло раза три в день. Держи таблетки — температуру собьем. Да и антибиотики придется попить. Ангина — это серьезно. Потом, сердце посадить можно. Лежи и лечись, а поправишься — будем думать, как дальше жить. Смертельного пока ничего нет. Ты бы матери позвонил, ей, наверное, уже сообщили из части о твоем уходе.

— А можно?
Ян протянул мобильный телефон и вышел из избушки. Когда вернулся, Степка заметно повеселел. Он пил заваренный малиновым листом чай, морщась при каждом глотке.
— Мать сказала — прокурор приезжал военный. Сказал, что разберутся и наказывать строго не будут, просто переведут в другую часть. Только скорее надо…
— Пара дней ничего не решит. Лечись, а мне надо отлучиться тут по делам. Справишься один?
— Конечно! Спасибо вам большое, товарищ капитан!
— Вольно! Расслабься.

* * *

На территорию бывшего пионерлагеря «Солнышко» вполз массивный темно-зеленый джип. Позади шел еще один — поменьше. Из головной машины вышли два толстяка: глава поселковой администрации и сухопарый американец, недавно отдыхавший в бане с толстяками. Из второй машины лихо высыпали четверо спортивных парней — явно, охрана.
— Ну, вот, Патрик, вот это и есть та самая территория. Все как по заказу: лес, воздух, вода, тишина. Красота, правда?
— Вы, русские, часто хвалить ваша природа. Но такой же лес есть и в Вермонте, и на Аляска, и в Канада. Тут не хорошо что — много человек вокруг. Что это есть?
— Это есть дачи. Дачный поселок. Загородные резиденции, если угодно.
— Они не походить на загородный вилла.
— Это уж точно. Но нам-то какая разница? Поставим забор, будет охрана — никого постороннего сюда не пустят.
— Вы гарантировать мне полный приват… полную безопасность?
— На сто процентов, Патрик! Мы свое дело сделали. Теперь ваша очередь.
— О`кей! Сейчас я буду звонить, и вам будут переводить первую часть транша. Когда вы приступать к работа?
— Уже завтра.
— Вэлл. Я буду пронаблюдать — и Патрик пошел к джипу.
— Вот пендос засраный, — пробурчал вслед ему один из толстяков. Второй одернул: — Тише, мудак. Услышит!
— Да достал он меня, чмо старое.
Все это время глава администрации топтался на почтительном расстоянии и только теперь подошел к бизнесменам.

— Значит так, своих я в поселке предупредил: ментов там и прочих, сюда никто лезть не будет. Но сами понимаете, надо подогреть людей, чтобы интерес был.
— Сколько? — хором сказали оба.
— Думаю, тысяч по триста на человека. Всего — миллион.
— Ох, и кровосос. Ладно, завтра решим.

* * *

День накалился до температурного максимума. Временами слабый ветерок поднимал и закручивал в короткие смерчевые завихрения горячую дорожную пыль. На востоке росли башни облаков. В поселке стояла тишина, в которую изредка вползал стук поезда.
Ян и Наталья возвращались с пляжа. Сегодня там, кроме них, никого не было. Наталья плескалась на песчаной отмели у берега, Ян пару раз форсировал Ингоду. Когда он выходил из воды, Наташа с тайным удовольствием рассматривала его сухую жилистую фигуру, рельефные мышцы, обтянутые уже загоревшей кожей. Потом они долго лежали на песке, подставляя солнцу то животы, то спины. Они почти не разговаривали, но ощущали, как все прочнее и толще становится завязавшаяся ниточка взаимного притяжения. Ян рассказал несколько смешных историй из армейской жизни. Наталья предпочла больше слушать, чем говорить, да и рассказывать было особо не о чем. Разве что о себе?
Теперь они шли по улочке мимо небольших, словно игрушечных дачных домиков, ощущая запах уже зацветающей сирени. Иногда их плечи касались, и они чувствовали горячую кожу друг друга. Наталье хотелось только одного — идти вот так рядом, молча и бесконечно долго. В этом сейчас состояло ее представление о счастье. Внезапная встреча в самом начале лета словно смыла с нее панцирь, в который она заковала себя после развода с мужем и похоронила в себе надежду на простое женское счастье.
— Ян, может, пообедаете у нас? Мама там всего наготовила…
— Спасибо, Наташа, но это будет уже чересчур. Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством. Лучше давайте я как-нибудь приготовлю настоящие кавказские шашлыки.
— Ой, сто лет не ела шашлыков.
— Значит, скоро ваше столетие кончится.
— А вы все равно приходите обедать. Мама очень рада будет. Знаете, нам каждый новый человек в радость, а то все вдвоем и вдвоем. Уж сколько лет подряд.
И тут, не зная как, Наталья начала рассказ о своей жизни и выговорилась вся до дна. Ян слушал ее, внимательно, не перебивая. Они уже давно прошли мимо Наташиной дачи, прошли и мимо служебного домика Яна, незаметно для себя оказались в сосновом бору бывшего лагеря. Тут, среди запаха сухой хвои, в тени буйно разросшейся и начинающей зацветать сирени, они сели на уцелевшую скамью.
— Ну вот, теперь ты про меня все-все знаешь, — сказала Наташа, — извини, я что-то разболталась. Надоела, наверное?
— Ну, что ты! Наоборот, я хочу знать о тебе все.
— Все-превсе? — заглянула она ему в лицо с какой-то детской улыбкой. — А зачем?
— Понимаешь… — Ян медленно подбирал нужные слова и никак не мог их подобрать, — в моей жизни было очень много всего, наверное, больше все-таки хорошего. Я вообще считаю, что все, что с нами происходит, происходит не случайно. Но вот такого, как сейчас, у меня, наверное, никогда не было — возможности просто быть самим собой и не думать, что будет завтра.
— Мне сейчас тоже очень хорошо, — еле слышно выговорила Наталья, — такое ощущение, что я нашла что-то, что давно потеряла и очень долго не могла найти…
Их пальцы уже давно переплелись на колене у Яна, ее голова лежала у него на плече. Оба замолкли, ощущая, как бьются их внезапно счастливые сердца. Над головами держали небо мудрые столетние сосны.

* * *

— Ну что за урод ты такой, а? Ну чучело и есть чучело! До седых мудей дожил, а ума не набрался! Председатель называется! Такие председатели идут к ****и матери! — надрывалась невысокая кругленькая, крепко сбитая жена Николая Ивановича, председателя правления. Она явилась с электрички потная, красная, таща тяжелые дерматиновые сумки с провиантом. Мужа застала крепко храпящим на кушетке на веранде. Рядом стоял табурет, на котором стояли на треть опустошенная бутылка водки и тарелка с ломтиками колбасы. Сейчас он только крутил головой и жадно пил из пластиковой бутылки минералку.
— Огород не поливал, теплицу не доделал, воду не закачал. Алкаш несчастный!
— Да погоди ты, Рая, тут такое!
— Да чего тут годить-то? Дорвался до свободы, нажрался, а теперь погоди!
— Заткнись, я тебе сказал! — по-бульдожьи рявкнул председатель.
— О! О! Еще рот свой открывать будет! Пьянь чертова!
— Да замолчишь ты, наконец, или нет?

Николай Иванович хрястнул кулаком о табуретку. От удара слетела и покатилась бутылка, оставляя за собой прозрачный водочный след.
— Твою мать!
— Чего тут у тебя случилось-то?
Николай Иванович закурил «Яву».
— Друзей-то наших помнишь с Заречной? Вовку да этого…как его…
— Пашку, что ли?
— Ну! Мы тут сторожа взяли. Он их в первый вечер прихватил — они у Громова хотели бак алюминиевый от самолета стащить. Скрутил их, как детей, и ко мне приволок. Прямо ночью. И потребовал ментов вызвать. Показания, говорит, дам, вороваек этих сажать надо. Я его кое-как сбагрил, а потом Вовка заявил — если ты меня сдашь, я молчать не буду. Дача-то наполовину из того, что он принес, обустроена. Так что начнись что — я же первый и попадаю.
— А чего начнется-то?
— А то. Сторож этот принципиальный оказался. Узнал, что я отпустил их, прямо волком на меня стал смотреть. Сказал, что в следующий раз сам сдаст их куда надо. А мало ли кто еще придет — на нас, считай, пол-Заречной работало.
— Так уволь его!
— Легко сказать! Претензий к нему нет. Уже слух пополз по поселку, что он воров задержал. Да и утверждало его собрание общее. Так просто взять и уволить не получится.
— Ну, учить тебя, что ли? Ну, сделай так, чтобы напился он, или подкинь ему что-нибудь ворованное, делов-то?
— Ой, все мы задним умом крепки. Но убирать его надо — это однозначно…

* * *

Свисток пробирался по тропке между ивовых зарослей у берега Ингоды. Рыбацкий зуд постоянно толкал его на поиски все новых укромных местечек для установки закидушек и корчаг. Рыбалка была его единственной страстью, скорее, даже частью жизни. Он и жил так — от зимней рыбалки до летней. И сейчас Свисток шел до небольшой бухточки, чтобы оценить — улыбнется ли ему там удача.
Тропинка протянулась по прибрежной части бывшей территории лагеря. Когда-то тут стояли большие спальные корпуса, на футбольном поле раздались гулко-звеняще удары мяча, в беседках флиртовали пионеры старших отрядов, на качелях и каруселях визжали малыши. Весь дачный поселок жил по лагерному распорядку — утренние сигналы подъема разносились по всей округе, как и горн к обеду и отбою. Было, лагерные шерстили участки, набивали животы малиной, смородиной и незрелыми ранетками, дачные пацаны, играя в тимуровцев, устраивали на них засады, но в целом все привыкли к такому сосуществованию. Но сейчас Свисток двигался вдоль развалин медицинского корпуса, пепелища на месте сторожки и куч мусора, который уже успели натащить с начала весны ретивые дачники. Неподалеку высилась водопроводная башня, сложенная из бревен и возвышающаяся над соснами, она была больше похожа на башню древнего сибирского острога. Вокруг нее густо разрослись черемуха и сирень. Внезапно Свисток остановился и стал вглядываться в заросли. Ему показалось, что среди них бесшумно передвигается что-то странное, небольшое и как бы бесплотное. Так и есть! Свисток отчетливо разглядел, как за мощный ствол столетней сосны скользнул теневой силуэт, напоминающий ребенка. Но поблизости никого не было, кругом царили полная тишина и безлюдье.
Силуэт показался с другой стороны дерева, и Свистку почудилось, что полупрозрачная фигура вперилась невидимыми глазами в него. Рыбак попятился задом и, зайдя за угол развалин директорского дома, рванул в поселок.

* * *

— Ой, как же мы засиделись, — очнулась первой Наталья от полусонного блаженного состояния. Солнце уже почти свалилось за хребет на другом берегу Ингоды. Жара спала. От реки потянуло свежестью. Облака, так и не принеся дождя, растаяли, и горизонт сиял чистым золотом. Чуть выше остывало темнеющее небо.
— Мама потеряла меня, наверное… Как за маленькую, всегда переживает.
— Ну, она же знает, что ты со мной, — Ян тоже встал и потянулся до хруста в костях. — А я бы еще сидел и сидел.
— У нас все лето впереди. Пойдем?
— Секунду.
Ян увидел на бывшей спортплощадке турник. Попробовал столбы — они были все еще крепкими. Подпрыгнул и стал резкими махами раскачивать тело. Еще пара секунд, и он описал на прямых руках окружность. Затем на втором обороте расцепил пальцы и, сделав сальто, мягко спружинил на густую траву.
Наташа зааплодировала.
— А я в детстве тоже любила солнышко крутить. А еще могла колесо делать. Сейчас уже не могу. Старая стала.
— Это кто тут прибедняется? Нашлась старушка! Это я, по сравнению с тобой, уж точно старик. Как-никак пенсионер почти.
Наташа захохотала в голос.
— Дедушка, пойдемте ужинать, я вам манную кашку сварю.

— Шпасибо, внученька, — заковылял Ян, хромая на обе ноги сразу.
В это время из-за его спины раздался противного тембра сиплый баритончик.
— Ох, е…ть, кого я вижу! Здравствуй, хрен мордастый!
На спортплощадку из кустов вышли Волоха, Буча, Архип и два молодых шпаненка.
— Ну че, — обратился один из шпанцов к Наташе, — снимай штаны. Знакомиться будем…

* * *

Часом раньше приговорившие трехлитровку самогона Архип с гостями, а с ними два зареченских юных воренка курили на понтоне паромной переправы. Сам паром дышал на ладан и вот–вот должен был быть снят с эксплуатации по причине опасности для жизни. Но пока он, скрежеща и громыхая, таскался с одного берега на другой, переправляя пассажиров пригородной электрички. На том берегу среди молодых сосенок весело желтела палатка-навес. Под ним приземистая полная тетка неопределенного возраста в бермудах и разбитых шлепанцах бойко отпускала дачникам фасованные крупы, консервы, конфеты, печенье и сигареты. Но чаще всего, когда подходили мужики, она ныряла куда-то под импровизированный прилавок и из прогретых внутренностей капронового китайского баула выуживала теплые бутылки с водкой. Стоила она тут чуть не в полтора раза дороже, чем в городе, но, как правило, к «шинкарке» приходили уже за добавкой, выкушав сперва городские гостинцы, так что особого значения цена не имела.
— Вы не зырьте на нее, как эти. Хрена ли уставились? Палево голимое.
— Ты каво этих бакланят-то взял? — сплюнул в мутную воду реки Волоха.
— А ты им че, рисовать картины будешь, как на делюгу идти? Пусть прикинут хрен к носу, пробьют обстанову. Им же дорогу делать. Не нам же, старикам.
— Короче, зяблики, — придвинулся к молодым Архип, — зарисуйте себе главное: завтра без нас будете отступной ход пробивать. На пароме с кассой же не ломанетесь? Нет! Потому вон там, за насосной будкой, лодку надувную припаркуете. Выбираете момент, когда баба одна останется. Наверняка будет кассу подбивать. Засекаете, когда никого рядом не будет, ей в бестолковку, кассу в зубы и брысь в лодку. И с потной сракой — вниз по течению. Ментовских катеров у нас нет, так что уходите по течению на тот берег. В лагерь заброшенный. Лодку сдуваете, сейчас покажу, где спрятать. Лаве тоже курканете, там тайник будет. И это, не дай бог, хоть рубль закрысите, — по пальцу каждому откочерыжу, в натуре, вы меня знаете.
— Да ты каво, Архип, за кого держишь-то нас? Мы крысы, что ли? Сказал — долю отломишь, мы тебе верим. Ты у нас в почете, если что.
— То-то, бесенята!

* * *

Николай Иванович только к вечеру отошел от похмельного синдрома. Хорошо, что жена догадалась привезти из Читы пива. Отлежавшись на веранде и сполоснувшись в летнем душе, он теперь отпивался горячим чаем, громко швыркал и вздыхал.
— Чего вздыхаешь-то как мерин? — уже беззлобно подначивала его жена.
— Да брось ты, Рая. У меня все сторож этот из ума не выходит. Как бы тут чего не вышло на самом деле.
— Ты где его надыбал-то вообще?
— Да сам пришел. По объявлению. И как раз — к собранию. Ну и глянулся всем. Молодой, крепкий, непьющий, да еще военный в отставке. Все и разом заорали — берем, берем. Договор заключили, между прочим.
— Да пусть подотрется этим договором. А ты вот что сделай, — и Рая, придвинувшись к плетеному садовому столу, перешла на шепот.

* * *

Наташа испуганно и поспешно шагнула к Яну. Он незаметным движением освободился от ее захвата и сказал:
— Стой спокойно. При возможности беги в поселок, но чтобы никто из них за тобой не рванул. Разберемся. Это же так, синева местная.
— Э, герой, мля! — Архип усердно разыгрывал перед приятелями роль пахана, хотя на душе у него было стремновато. По зоне он знал вот таких спокойных парней, невозмутимых, не наглых. Они держались особняком, но трогать их Архип сам не советовал никому. В любой момент в них могла стремительно развернуться пружина внутренней силы. Но сейчас Архипу было не с руки отступать.
— Иди, герой, разговаривать-то все равно придется. Ты моих людей обидел. Да ладно, рамс есть рамс, дела-то людские. Но ты по ходу хотел на красную педаль надавить. А это западло. Ответить бы надо.

Ян уже разметил своеобразный «сектор обстрела». Никто поодиночке особой опасности для него не представлял, но если навалятся всем скопом — придется круто. А противники уже готовились к бою. Правда, имевший неприятный опыт Волоха явно тормозил. Да и Буча не рвался на передовую.
— Так, мужики, — спокойно сказал Ян, — я сторож, да? У меня есть свои обязанности. Я их исполняю. В чем претензии?
— Ты зачем пацанов хотел мусорам сдать? — Архип нагревал себя для начала активных действий.
— А я не воспитатель, лекции читать мне некогда, да и не мое это дело. Все, я думаю, отношения выяснили?
— Тут ты хрен угадал. А штраф заплатить не хочешь? Лавешек нет — бабу давай. Баба нам сойдет.
Ничего не отвечая, Ян сделал вид, что уходит, но сам, сделав два шага и слыша, как прибавили ход нападающие, мгновенно схватил примеченный заранее кусок кирпича и силой метнул в морду Архипа. Ребристый осколок обожженной глины влепился в нос и раздробил хрящ. Потоком хлынула почти черная кровь. С воем Архип схватился за лицо и рухнул на колени.
Ян сделал шаг в направлении Волохи, но тот уже улепетывал по футбольному полю к выходу. За ним несся и Буча. Два пацана, как парализованные, смотрели на валяющегося, окровавленного Архипа.
— Так, бойцы, берите своего раненого товарища и тащите домой. Тут он нам никак не нужен. И скажите ему, что стреляю я куда лучше, чем кидаю камни. На будущее.
Ян взял Наталью под руку, и они пошли по тропинке.

* * *

Когда стемнело, председатель правления доковылял до дальнего участка кооператива. Здесь жил одинокий Филин — так промеж себя называли дачники живущего тут со времен, кажется, основания поселка нелюдимого, угрюмого Филинова. И в советские времена и после них он занимался разведением кроликов. Жил безвыездно, круглый год, держал на цепи здоровенного кавказца. Когда собака издыхала от старости или болезни, брал другую и кормил сырым кроличьим мясом. Мясо же он сдавал скупщикам, а из меха сперва шил шапки, а потом просто продавал шкурки. Длинный, нескладный, заросший черной бородой, с горбатым длинным носом, он был своего рода местным пугалом, которым мамы стращали непослушных пацанов. Разные ходили слухи про Филина, никто не знал, сколько ему лет и кем он был до того, как осел в небольшом, но добротном домишке на берегу Ингоды.

Услышав надрывающегося кавказца, Филин, щурясь, вышел на крыльцо.
— Дик, фу! Пошел!
Медведообразный пес, ворча, удалился в вольер.
— Иваныч? Чего пришел? — вместо «здравствуйте» спросил Филин.
— Проблемы у нас.
— У тебя, наверное? У меня-то их нет как раз.
— Зря ты так думаешь.
Спустя минуту они сидели за столом в избушке Филина и чокались водкой, принесенной председателем. На закуску Филин выложил холодную вареную кроличью тушку.
Выпили. Помолчали.
— Новый сторож тут у нас объявился.
— Ну, видал я его.
— Проблемы он создал нам.
— Тебе!
— Нам! Он в первый же вечер Вовку зареченского прихватил. Ну, только не делай вид, что ты его не знаешь. Это который тебе кабель таскал, изоляторы, кирпич, железо, когда ты крольчатник новый строил. Да и вообще много чего таскал. Одних дров сколько привозил.
— Так не мне одному-то!
— Я же не отказываюсь. Я к тому, что сторож этот их хотел ментам сдать. А я отпустил. Он на принцип пошел. Если, говорит, еще поймаю, сам сдам в ментовку. И ведь поймает и сдаст. А Вовка, тот мне в лоб заявил — если меня сдаст этот ваш сторож, я и тебя сдам и всех, кому материалы таскал. А это, друг мой ситный, скупка заведомо краденого. Много за нее, конечно, не дадут, но скандал, сам понимаешь. Меня из председателей турнут, тебя из правления, а вот тут и все всплывет: и куда деньги на благоустройство дороги ушли, и сколько мы на самом деле за свет платим, и еще много-о-о-о-го чего. Так что сам думай!
— И чего? Ты мне что предлагаешь? Завалить, что ли, сторожилу этого? Так я не по мокрой части. Я всегда за другое отбывал.
— С ума сошел, что ли? Давай так: ты заявишь, что у тебя кролики пропали. Скажешь — пошел в лес за травами, скажем, лекарственными. Собаку с собой взял, чтобы побегала. Пришел — а кроликов нет. А потом мы шкурки и кишки подкинем сторожу в ограду или рядом. Ну, и найдем, типа, случайно. Вот и все. Скажем — дела возбуждать не будем. Но ты, братан, помалу сваливай отсюда. Кооперативов много возле Читы, где-нибудь да пристроишься.
— А я, типа, крайний, да? Другого-то потерпевшего у тебя нет?

— Филин! Мы с тобой столько соли сожрали вместе — консервный завод построить можно было. Кому я еще доверюсь-то?
— Ладно, хрен с тобой. Уболтал, черт красноречивый. Наливай!

* * *

Третий день на территорию бывшего лагеря завозили стройматериалы и оборудование. Мало кому известный, но, судя по всему, богатый фонд «Мир без границ» расщедрился на круглую сумму, которая должна воплотиться в летний пансионат для детей из неблагополучных семей. Сам фонд находился на территории США, в Забайкалье его представлял мистер Патрик О`Нил, бизнесмен, религиозный деятель и известный коллекционер предметов искусства. В Чите он нашел единомышленников в лице некоего «Центра свободных инициатив». Там заправляла делами стареющая женщина, сделавшая себе имя в перестроечные годы и затем скатившаяся в оголтелый прозападный либерализм. На получаемые изредка из-за океана гранты она рьяно защищала то опального олигарха, отбывающего наказание в колонии на территории Забайкалья, то права сексуальных меньшинств, то уличала все избирательные кампании в нарушении законодательства. Впрочем, поток грантов с Запада хирел, и потому Марина Абрамовна судорожно ухватилась за возможность заработать на сотрудничестве с господином О`Нилом.
Рабочие, прибывшие из восточных окраин бывшей советской империи, уже обнесли территорию площадью в 30 гектаров гофрированным листовым забором, загружали накопившийся за два десятилетия мусор в самосвалы, тянули электропроводку, вкапывали скамейки, спортивные снаряды и грибки и устанавливали беседки. Специалисты из финской строительной фирмы монтировали быстрособираемые домики — кампусы, душевые комнаты, летнюю эстраду и закрытый павильон. На обособленном участке земли за еще одним забором строятся брусовый двухэтажный дом со множеством комнат и рядом — сауна с мини-бассейном. На недавно установленной в бетонный фундамент вышке закрепляли чашу спутниковой антенны. Сверкали огни электросварки, стучали молотки, дымила полевая кухня. За всеми работами следили откормленные молодцы в черной униформе и черных же беретах, с укороченными карабинами «Сайга» за спинами. Временами заезжали два читинских партнера господина О`Нила — те самые важные толстяки. Сам Патрик отбыл в Европу и обещал вернуться к открытию первой смены. А тем временем юристы, работающие на двух толстяков, не вылезали из Министерства социальной защиты, составляя списки детей из социально не адаптированных семей. Их интересовали в первую очередь дети не старше 13 лет, не имеющие родителей и находящиеся на иждивении у бабушек или других родственников, желательно, таких же потерянных личностей. Документы у представителей Фонда были в порядке, а чиновники министерства радовались возможности провести этих детей в отчете о проделанной работе, не затратив ни копейки скудных бюджетных средств, которые в основном шли на премии и доплаты за «работы в особо сложных условиях». Но если бы кто-то из них знал, какая участь ждет детей, то, вместо оформления бумаг, они бы тут же вызвали полицию и ФСБ.

* * *

Ангина схватила Степку за горло всерьез — сказались перепады дневных и ночных температур, истощение и ледяная вода из ключа. Ян уже ходил в зареченскую аптеку за антибиотиками и полосканием. Только на третий день краснота в горле стала спадать, но по вечерам температура поднималась до 38,5°С, а слабость не позволяла перемещаться никуда, кроме как до туалета и умывальника.
Когда Ян возвращался из аптеки, то возле местного гастронома заметил своих недавних знакомых. Нос Архипа был обмотан марлей и загипсован. Они с Волохой сидели в тени сосен возле футбольного поля и по очереди прикладывались к бутылке портвейна. Увидев Яна, оба зло посмотрели на него, но сказать никто ничего не осмелился.
— Я сказал — не жить ему, суке, — выдавил Архип, когда Ян уже скрылся за деревьями, — ответит он за мой хлебальник разбитый. Я в зоне никому такого не прощал.
— Да, может, хрен с ним? Он вон какой, ломом подпоясанный.
— Рот закрой свой. Я сказал, значит, ответит. Ты скажи, когда пацаны палатку пойдут бомбить?
— Сегодня. Суббота же. Выручки вал должен быть.
— Ну, смотри!
* * *

Ян миновал небольшой пристанционный перелесок, купил в магазине пару коробок китайской лапши и вошел в поселок. Мимо него сновали самосвалы и трейлеры — в лагере шло строительство. Дорога нещадно трамбовалась протекторами и пылила, закрывая солнце.
Первым, кого увидел Ян, был, как всегда, быстро семенящий и чуть подпрыгивающий Свисток.
— Это, здорова, тебя председатель срочно ищет. Злой какой-то. Сейчас вроде к тебе пошел. С Филином вместе.
— Филин — это кто?
— Да, зимогор местный. Живет тут уже лет тридцать. Кроликов разводит. При советской власти, говорят, сидел долго. За хозяйственные преступления.
В ограде у Яна, действительно, расхаживали Николай Иванович и высокий угрюмый мужик, небритый, костлявый и нескладный.
— Ты где ходишь? — не здороваясь, напустился на Яна председатель.
— Что случилось? Сейчас день. Моя работа начинается с вечера.
— Ты в поселке должен находиться неотлучно! Или предупреждай меня, если уходишь. Ну да ладно. Тут вот какое дело. Неприятное, так скажем. Вот у нас тут ветеран кооператива. Григорий Сидорович. Так у него к тебе претензия есть. И большая.
— Слушаю вас, — пока Ян ничего не мог понять.
— Ты умника-то, паренек, не включай, — как-то по-волчьи ухмыльнулся Филин. — Слушает он меня. Ты, паря, че, решил: что охраняешь, то имеешь?
— Я вас не понимаю.
— Кролей моих куда дел?
— Каких кролей?
— Каких? Вот этих, мля! — и Филин вывалил из пакета внутренности и серые меховые шкурки. — За туалетом у тебя нашли. Что? Спрятать не успел? Крыса, мля!
Ян с трудом сдержал себя.
— Когда пропали ваши кролики?
— Ой, да кочумай ты мне муму лепить и фуфло рисовать. Я рано утром за травой пошел в лес. Собаку взял. Вот ты и попользовался. Соседи говорят — видели мужика в камуфляже, у дачи крутился моей.
— Так, ладно, — председатель осадил Филина и заговорил тоном ниже, — Ян, оно все понятно, мужик молодой, жрать охота, денег не хватает, ну попутал бес, что уж теперь. Сор из избы выносить не будем, а ты по-тихому заявление мне на стол и иди себе с миром. Лето только началось, кооперативов много вокруг, устроился бы куда-нибудь, Бог даст. Лады?
— Не получится, Николай Иванович! Так получится, что я добровольно признаюсь в том, чего не совершал. Это не в моих правилах — крысой я никогда не был. Будем разбираться, — и он достал телефонную трубку.
— Ты куда звонить собрался?
— В милицию, конечно. Дело такое… подсудное. Кража, как-никак. Пусть приедут, отпечатки пальцев возьмут, опросят свидетелей. А потом кто-то, — тут он уставил взгляд на Филина, — кто-то будет отвечать за ложные обвинения.
— Ты кого буровишь, э? — начал закипать Филин, двигаясь к сторожу.
— Товарищ капитан! — вдруг раздался голос с крыльца. Там стоял Степка, бледный и пошатывающийся.

— Это еще кто? — буркнул председатель.
— Товарищ капитан. Я утром, как вы в поселок ушли за лекарствами, до туалета пошел, а когда руки мыл, то, смотрю, вот этот пакет через забор перелетел. Я до забора добежал, смотрю, вот этот человек быстро уходит к реке. Я его по кепке узнал и по росту.
— Э! Ты чего несешь, сопляк, — взревел Филин, — я за травой в лес ходил, у меня свидетели есть.
— Во сколько это было, Степа? — не слушая Филина, спросил Ян.
— Вы в начале восьмого ушли. Значит, он где-то в половине. Солнце взошло уже.
— Я не понял, это кто тут у тебя?
— Это мой племянник. Приехал навестить, да приболел. Вот я утром за лекарством ему и ходил. В аптеке могут подтвердить, да вот и чек оттуда. И в «Масленке» продавщица — я лапшу брал. Степа, ставь пока чайник.
Повисла тягостная пауза. Председатель не знал, что сказать и как поступить. И даже не обратил внимания на то, что племянник обращался к Яну не по имени, а по званию. Филин собирал в пакет шкурки. В это время в калитку вошел невысокий сухощавый пожилой человек с густой щеткой седых волос и пронзительно-синими глазами.
— Иваныч, здравия желаю! Филин, здорово!
Председатель невнятно выдавил «здрасьте», Филин и вовсе промолчал.
— А где тут некто Ян Станиславович Раевский?
— Это я, — сделал сторож шаг навстречу.
— Громов, Александр Сергеевич, полковник в отставке, военно-воздушные силы.
— Капитан Раевский, тоже в отставке, мотострелковые войска.
— Ну, своих–то сразу вижу. Хоть и войска разные, а семья-то одна. Пришел вот выразить благодарность за спасение имущества. Соседи уже доложили. Этот бак, он не просто емкость, это целая память. Я его из Монголии вывез. Это все, что от МиГа Сереги Смирнова осталось. Спасибо тебе, капитан, от всей души!
Полковник и капитан подали друг другу руки.
— А что это у вас тут за собрание, а, Иваныч? — спросил полковник председателя.
— Да мы так, мимо проходили. Зашли вот узнать, как дела.
— Ну, пойду. А ты, капитан, заходи ко мне вечерком. Поговорим еще.
— Есть зайти вечерком, — улыбнулся Ян.
— Ну, вот и славно, — и полковник вышел за калитку.
Ян пристально посмотрел на председателя.

— Ну, Николай Иванович. Продолжаем расследование, или вот этот гражданин извинится?
— Да пошли вы оба… — и Филин быстро ушел с участка, захватив пакет.
— Ян, ты это… Ну, извиняй. Этот Филин, он странный какой-то. Живет бобылем, ни с кем особо не общается. Мало ли что в голову пришло. Он как-то сам хотел сторожем устроиться, но собрание его не утвердило. Не бери в голову, хорошо?
— Не пойму я Вас, товарищ председатель. То увольняйся, то Филин странный. Такое ощущение, что я вам чем-то тут мешаю.
— Ну, не цепляйся к словам. Всякое бывает. Работаешь и работай. Да, кстати, зайди после обеда. Аванс получи. И забыли все.
Председатель выбрался на улицу и двинулся в сторону правления, под нос он бормотал проклятия в адрес жены, Филина, Волохи, Яна и Громова. Летнее утро казалось ему отвратительным, и больше всего хотелось срочно выпить стакан водки.

* * *

Время близилось к обеду. Прополов и полив грядки, Наталья маялась в ожидании и неопределенности: придет ли сегодня Ян? Прогулка с пляжа, сидение на лавочке в лагере и внезапная схватка с зареченскими уголовниками — все это превратилось в ее душе в уже стойкую зависимость и привязанность. Она несколько раз осматривала с балкончика мезонина улицу, но та была пуста.
— Ну, чего маешься? Возьми да сама сходи к нему. Узнай, не заболел ли? Может, помочь чего надо по дому, по-женски? Да обедать пригласи. Сидя дома, ничего не высидишь.
— Как-то неудобно. Подумает, что я навязываюсь, что на шею сама вешаюсь.
— Дурочка ты! Вы что, дети? По углам друг от друга прятаться. Иди, он рад будет! Вот, оладьей отнеси к чаю.
— Ой, не знаю.
— Ну что, мне самой идти? Сейчас же иди, кому говорю! — в шутку прикрикнула Светлана Михайловна на дочку.
Но в это время из-за забора раздался веселый голос:
— Хозяева! Дайте водички попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!
Наташа опрометью бросилась к калитке. За ней улыбался Ян, как всегда, свежевыбритый, начищенный и наглаженный. Наталья подошла к нему, и они, взявшись за руки, долго смотрели в глаза друг другу. Смотрели молча, без слов, словно заново узнавая знакомые черты. С балкончика на них глядела мать, утирая слезы.

* * *

Волоха сидел все там же, в сосновом перелеске, у футбольного поля, только вместо Архипа рядом на корточках сопели два молодых пацана, которые были на пароме и в лагере.
— Смотри, Сантила, ты отвечаешь за отход. Лодку щас у меня берешь. Херачишь с ней до складов. Оттуда сплавляетесь. Для понта удочки возьмите — типа рыбаки. Пройдете на резинке до парома, там особо не светитесь. Станете на косе, она метрах в двадцати. Рыбачьте до талого. И посматривайте — с косы палатка хорошо видна. Как только торговать перестала — готовитесь. Подловите, чтобы близко никого не было, подойдете и скажете, чтобы лавье сливала. Чтоб не орала, вот это покажете, — и Волоха достал из пакета, где раньше лежали портвейн и закуска, пистолет.
— Ух ты, мля! Настоящий, что ли?
— Сейчас, ага. Пугач это сигнальный. Шпана у туристов отобрала еще в том году. Но похож, скажи? Да баба и не разберется, стопудово обделается. Ну, если хайло раззявит, вы ей аккуратно по тыкве. Один кассу делает, другой пасет. Место стремноватое, но тут все дело в быстроте. Лавэ сняли, стартанули и в лодку. Так что не привязывайте ее, а конец камнем придавите. Ну и сами просекайте, что почем, хрен калачем. Если пассажиров вокруг много будет — не рыпайтесь. В другой раз отработаем. Ну а как на рывок встали — гребете вот досюда, — начертил Волоха в пыли примерную схему местности. Вас по любому сюда вынесет, главное — быстро за поворот уйти, чтобы на том берегу не прочухали, куда вы ломанулись. Вот тут старая будка стоит. Лодку сюда прячете. А дальше будет дерево такое, кривое. Сосна старая. Там дупло метрах в трех. Белый, ты залезешь, как самый шустрый, и бабки туда скинешь. В пакет заверни только. И это, парняги, до распила, чтобы ни рубля не ушло. Не по понятиям это.
— А потом куда?
— А потом до «Масленка» шагайте. Мы с Бучей там будем. Если что, подтвердим, что вы с нами тусовались всю дорогу. Да, какие-нибудь кепки дома посмотрите, которые не жалко. После делюги выбросите. А на деле на глаза натяните.
— У меня две шляпы есть с сеткой от комаров.
— Во! Их и возьмете. Ну, все, пацаны, расход!

* * *

Пообедав у Наташи и договорившись с ней о встрече вечером, Ян отправился обходить поселок. На дачах было оживленно, почти везде суетились, копошились, возились фигуры в линялых трикушках, белых панамах и майках. Обход можно было и отложить до воскресного вечера, но Яну надо было просто побыть одному и поразмыслить над последними событиями.
Несомненная провокация с тушками кроликов была исполнена явно не без участия председателя — слишком сильно он заикался при объяснении, и как-то нехорошо бегали его глазки, избегая прямого взгляда. Интуитивно Ян проводил параллели с задержанными воришками из Заречной и понимал — неспроста Иваныч отпустил их без последствий. «Значит, — думал он, — он имеет к ним какое-то отношение, а после того, как я обещал сдать их в полицию самостоятельно, он решил меня убрать. Почему? Наверное, чтобы не сболтнули лишнего. Вывод: он запачкан в чем-то вместе с ними. Отсюда и будем действовать».
Как и вчера, над поселком к полудню поднялись башенные огромные облака. Но сегодня они расползлись по всему небу, потемнели, набрякли, и с востока уже дул освежающий ветерок, принося ворчание далекого грома.
В это время сторож проходил мимо той самой дачи с топливным баком от истребителя, с которой все и началось. У калитки окапывал развесистую яблоню хозяин. Увидев Яна, он широко, от души разулыбался, и распахнул вход.
— Милости прошу! Ты вовремя. У меня — картошечка!
— Спасибо, Александр Сергеевич. Я — уже!
— А кваску кружечку перехватишь? Квасок у меня не покупной. Домашний!
— Квасок — это да!
Ян сел на плетеное кресло в невысокой беседке, и Громов принес две глиняные кружки. Квас, и правда, оказался отменным, шибанул в нос газом, но растекся по внутренностям кисловатой прохладой.
— Ничего не добавляю: ни изюм, ни хрен. Сусло, дрожжи, хлебушек, но в пропорциях. Жена такой готовила у меня раньше, — сказал он, и вдруг, изменившись взглядом, уставился в никуда. Ян промокнул платком губы.
— А сейчас где она?
— Да уж третий год пошел, как вдовец. Ей бы жить еще да жить, да вот пошла как-то в магазин, и… словом, сбил ее сопляк один. Машиной. Сразу насмерть. Сам пьяный был, и машина папина.
— Нашли его?
— Сразу нашли, а толку? Так все расписали, что сама она чуть ни бросилась под колеса. Понятно, он же сыном крупной шишки оказался. Даже прав не лишили.
— Простите. Вам тяжело, наверное, об этом.
— Да отболело все. Вернее, как окаменел я. А ты, сынок, сам-то откуда?

— Родом из Читы. Закончил Новосибирское общевойсковое. В пехоту попал. Крайнее место службы — Северный Кавказ.
— А я думал, ты из десанта. Только они да мы, вместо «последний» говорим — «крайний раз».
— Я в полковой разведке был.
— Теперь понятно.
— Скажите, Александр Сергеевич, а Вы давно знаете председателя кооператива?
— Иваныча-то? Ну как… избрали мы его два года назад. До него Завьялов был — из бывших, из обкомовских. Вот кремень-мужик. Мы с ним и в 90-е годы тут порядок держали, и потом. А, Иваныч, скажу тебе как офицер офицеру — он как маргарин. Ни вреда от него, ни пользы. Он при Завьялове вроде писаря был. Ну а потом как-то получилось, что выбился в председатели. Меня тогда не было на собрании, как раз после похорон дело было. А ты почему интересуешься?
— Понимаете, товарищ полковник… — и тут Громов перебил его.
— Ты называй меня просто Сергеич. Я так привык.
— Понимаете, Сергеич, что-то тут происходит, — и Ян рассказал полковнику обо всем, что происходило.
— Я тебе так скажу, между нами пока, конечно. Мне тут тоже не все нравится. Но меня долго не было. А вот факт один был. Лежало у меня колесо тут. Хвостовое, от «Аннушки». Я все хотел его приспособить под тачку — землю возить, песок с карьера. Колесо мне ребята с ДОСААФа отдали, со списанной машины. Со стоечкой оно было дюралевой. И вот по весне ранней приезжаю — нет колеса. Хорошо, что бак я на зиму в гараж увожу — это ж память. Я тебе говорил уже. А потом пошел платить за свет, смотрю, у Иваныча в ограде это колесо лежит. Правда, без стойки уже. Ну, я не стал пока сыр-бор подымать. Только вот сосед мой — вон оттуда, справа, как-то штакетника лишился хорошего. И оставил-то всего на сутки. А потом вроде видел штакетник этот тоже у председателя. Но не пойман — не вор, ничего не поделаешь.
— Ну, спасибо за информацию. И за квас! Бог Вам в помощь. Пойду дальше.
— Ты заходи, сынок, почаще. Скучно тут мне.
— Обязательно зайду!

***

Небо уже полностью заволокло серым. Ветер унес стоявший все эти дни зной над поселком, и гроза, судя по звуку, приближалась. Но дождя еще не было, только отцветающая черемуха, сгибаясь от порывов, осыпала улицу белой чешуей.

Возле бывшего карасиного озера, а ныне — заросшего болота, где каждый вечер воздух, казалось, дрожал от хорового пения лягушек, в ограде одной из дач мелькали две юркие фигурки. У ворот стояли видавшие виды тачка и старый велосипед «Урал». Ян подкрался к щелястому забору. Судя по всему, дача в этом году еще ни разу не посещалась владельцами. Грядки и картофельное поле не были засажены, малина — не выкопана. Но на избушке висел замок, и сейчас этот замок, пыхтя от напряжения, пытался сковырнуть одетый в трико и футболку пацан лет десяти. Второй пытался выдернуть из-под старых досок металлическую сетку от кровати. Дача стояла на отшибе, и потому воришки не боялись быть застигнутыми. Ян бесшумно проник через полуоткрытую калитку и в следующее мгновение уже держал за шиворот обоих.
— Отпусти, б…, козел н…уй, — трепыхался один. Второй молча сопел и не дергался. Затем вдруг извернулся, футболка осталась в руках Яна, а сам пацан, перемахнув через забор, загрохотал велосипедом по каменистой улице.
— Э, Гапон, меня сдашь — тебе не жить! — раздался его прощальный вопль.
Тот, кого назвали Гапоном, сплюнул и выдохнул:
— Вот п…ор, а?
— Да, хреновый у тебя подельник. Не по понятиям поступил.
— Да хрена ли ему эти понятия?
— Ну, пойдем.
— Куда Вы меня?
— Ну как? В правление. Будем думать, что с тобой делать.
— А мне ничего не будет. Я малолетка, — с сознанием своего превосходства сказал Гапон, — да не держи ты меня, не убегу я. Меня там знают все.
— Там, это где?
— Да в правлении. Там же Барыга у вас главный?
— Кто такой барыга?
— А ты че, не местный, что ли? Че тогда докопался?
— Местный, местный. Сторож я. Просто новенький.
— Закурить дай, а, новенький?
— Не курю. А, может, ты есть хочешь?
— А ты типа накормишь?
— Не вопрос. Пойдем ко мне.
— А не вломишь?
— Отвечаю!
Вскоре Гапон, или Димка Гапонов, дул чай и хватал из банки куски тушенки. Степка все еще отлеживался после ангины и сейчас наблюдал за пацаном, прекрасно понимая его состояние.

— Батя у меня помер еще той зимой. Выпил чего-то там такого. Мать с Саврасом живет. Он тоже синяк, но бабки есть. Ворует. Но меня из дома гонят они часто, когда бухают. Я там третий лишний, в натуре.
— А больше никого нет у тебя?
— Сестра. В Чите. Уже замужем.
— А к ней чего не поедешь?
— Она сама с родаками мужа живет.
— Ладно, будем думать. Наелся?
— Ага. Спасибо!
— Дим, а почему ты председателя Барыгой назвал?
— Так он барыга и есть. Все, что старшаки наворуют или у нас, или у вас тут, он все покупает. Ну не всегда, но так много чего ему можно продать. Я ему по осени фонарь продал уличный, ништяковский такой. Тоже на даче снял. Правда, он всего полтинник дал, сука. Жлоб. Ладно, пойду я.
— Погоди. Вот тебе, — тут Ян достал сто рублей и дал пацану, — хоть на пару дней хватит, купи себе лапши да хлеба.
— О, ништяк, душевно благодарю!
— Сигареты только не бери. Не вырастешь.
— Лады!
Дима ушел, а Степан попытался прибрать со стола, но пока еще не мог.
— Завтра мать приедет за мной, дядя Ян. Так что денек всего потерпеть осталось.
— Ну чего болтаешь, какой там терпеть. По мне так хоть все лето живи, но тебе же на службу. Ты звони мне или пиши до востребования на Читу, если что. А после армии заезжай!
— Конечно. Вы столько сделали для меня… Я…
— Ладно, без эмоций!

* * *

Гроза явилась из-за хребта внезапно. Заплескалось под ураганными порывами сохнущее белье, река пошла мелкой рябью, пригнулись ивы и березы, понеслись пыльные смерчи вдоль улиц, и тут громыхнуло и полыхнуло — мощно, победно, раскатисто. Попрятались в свои домики огородники, строители в лагере набились в вагончики, а под понтоном паромной переправы матерились Сантила и Белый, накрывшись еще не надутой лодкой.
— Откуда, мля, гроза эта еще свалилась? Всю масть перебивает.
— Да ладно, не бзди. Она не надолго. Когда гроза, то всегда ненадолго.
— Так никакой кассы не будет. Кто в такую погоду пойдет покупать?
— Каво ты барагозишь, э? Уже скоро вечер. Она наторговалась, поди. Щас кончится эта мутота — и причалим.
Гроза, и вправду, утихла и двинулась армадами сизых туч на Читу. А над Заречной как будто ничего и не было, опять засветлело и засинело. Сумерки вновь превратились в день.
Обсохнув, зареченские парни надули лодку и двинулись поперек Ингоды. На том берегу призывно желтела торговая палатка, и около нее опять скопились покупатели. Каждые несколько минут продавщица быстрыми вороватыми движениями совала в страждущие руки бутылки с дешевой водкой. Все три ящика опустели.
Белый и Сантила причалили к каменистой косе, размотали удочки и стали методично забрасывать снасти в воду. Ждать оставалось совсем немного…

* * *

Джип побарахтался в луже, рыкнул мотором на пониженной передаче и выбрался на сухое место. Водитель посигналил — и недавно окрашенные в бледно-зеленый цвет ворота распахнулись. Внедорожник стал пробираться по свеженасыпанной гравийке среди сосен к новенькому брусовому дому под изумрудной крышей.
Дом был почти готов — оставалось только установить биотуалет, провести водяное отопление для холодного сезона, врезать замки и завезти мебель.
В холле, где от пустоты было гулко и пахло свежим деревом, расхаживал Патрик О`Нил. Как всегда, его сухое жесткое лицо источало скепсис.
— Хай, господин О'Нил!
— Дьен добри, господин Саржин.
— По Вашему лицу вижу, что Вам опять что-то не по нраву?
— Нет. Не обращайт вниманий. Просто, как у вас говорят, шалить печень. Это всегда так у меня в России — другая пища и вода.
— Как Вы находите дом?
— Ошень большой, но мне казаться, что не слишком удобная планировка. И нато строить еще один ограждений. Еще один рубеж.
— Отделить дом от остальной территории еще одним рубежом охраны?
— Ес! Именно это я иметь в виду. Максимум конфедишионал.
— Все будет сделано. А мы уже закончили отбор кандидатов на летний отдых. Вот списки: 150 человек. Из них у половины, вместо родителей, опекуны: дедушки с бабушками. Как Вы и просили — в основном из самых глухих уголков Забайкалья.
— Это есть хорошо. И не забыть — максимум изоляции. Чтобы никаких мобильных телефонов и прочьего!
— Да откуда у них мобильники, господин О'Нил. Они и простых-то телефонов в глаза не видели.
— Когда планируете начать завоз?
— Я думаю, уже на следующей неделе. Капмусы полностью готовы.
— О'кей!

* * *

Ян ждал Наталью у старой водонапорной башни. После грозы сильно пахло сиренью и полынью. Солнце перебралось за ближнюю сопку и уже не палило. В прибрежных зарослях заклубилась мошкара. Над поселком опять закурились дымки из банных труб. Вода всплескивала на ближайшем перекате.
Наталья оделась по-походному. Они с Яном решили переправиться на пароме через Ингоду и прогуляться до ближайшего распадка, где раньше росло много дикой малины и смородины. Увидев Наташу, Ян почувствовал, что уже сильно привязался к этой женщине — простой и открытой, как сама Россия. У него в жизни было не так много привязанностей, и он одновременно радовался и боялся своих чувств к ней. Что касается Натальи, она была просто счастлива. Это счастье было тихим и спокойным. Ей было хорошо от той мысли, что у нее есть Ян.
— Смотри-ка, лагерь-то застраивают. Двадцать лет безхозным простоял. Интересно, что тут будет?
— А мы сейчас узнаем, — Ян подошел к трем хорошо одетым мужчинам, стоявшим у свежего брусового коттеджа.
— Добрый день! Не подскажете, что за объект тут будет?
Сухощавый господин (его хотелось назвать именно так) при этих словах быстро прошел в дом. Двое упитанных мужиков уставились на Яна с явным неодобрением.
— А почему Вы интересуетесь? Вы, вообще, кто?
— Я сторож местного дачного кооператива. Моя сторожка как раз впритык стоит к этой территории. Потому и спрашиваю.
— Ничего особенного. Обычный летний лагерь. Для детей.
— Неужели на бюджетные деньги?
— Вам-то какое дело?
— Собственно, никакого. Просто полюбопытствовал.
— Ну тогда всего доброго. И в следующий раз имейте в виду, что территория закрыта для посторонних лиц.
— Спасибо. Учту.

Уходя, Ян, словно невзначай, окинул взглядом собеседников, и они поняли, что он запоминает их лица, а также номер джипа, который стоял неподалеку. Им это очень не понравилось.

* * *

Председатель правления, крепко повздорив с женой, прихватил бутылку водки и отправился к Филину. Больше приятелей у него в поселке не было. Филин тоже встретил гостя без особого восторга.
— Ну, что на тот раз придумал, мудрила-мученик?
— Чего лаешься? Я к тебе с не пустыми руками.
— Да на хрен бы твоя бутылка нужна, я с тобой после сегодняшнего вообще никаких дел иметь не хочу.
— Ладно, Филин, ну я ж не знал, что у сторожа этого пацан какой-то живет. Только пацан-то завтра, как я понял, уедет. Краем уха разговор слышал.
— И чего?
— И ничего. Раз на раз не приходится. В другой раз, может, повезет. Я задницей чую, что повяжет он кого-нибудь из Заречной и нас с потрохами сдадут.
— Ну тогда тут не кроликов подкидывать надо. Есть у меня идея.
— Ну?
— Ты когда взносы собираешь?
— В понедельник уже. Да еще на ремонт подъездной дороги тоже.
— Сколько в целом соберется на круг?
— Да почти триста тысяч.
— Делаем так. Караулишь, когда он уйдет на обход. В это время ему придется подкинуть деньги. Куда-нибудь, чтоб он сам не нашел. Потом изобразить надо, что правление взломали. Но, кровь из носу, должны быть отпечатки пальцев этого героя. Вызови завтра его в правление, попроси помочь что-нибудь сделать — замок новый врезать, что ли, ну или еще чего сам придумай. Тогда ты его точно не увидишь. А деньги… половину можно будет на него списать. Поделим пополам.
— Что-то, кажется мне, опасное это дело.
— Нормальное дело. Ментам только цинкануть правильно надо. Эпизод один уже был с кроликами? Был! А тут свидетелей подберем, которые подтвердят, что видели его ночью у здания правления. Я могу подтвердить, Свисток, например, за бутылку все, что угодно, скажет, ну, может, жена твоя. Мы со Свистком типа с рыбалки шли, а жена твоя выходила на двор ночью и видела, как он крутился там.
— Ну давай, попробуем. Только насчет денег… может, не стоит, половинить?

— Э, нет. Это наша плата за риск. Дурак, ты подумай сам — лавешки сами в руки просятся. А то, что менты его загребут, — стопудово. Кто он такой? Ни родины, ни флага. Им-то какая разница? Главное — палку срубить за раскрытие.
— Хорошо. Тогда во вторник?
— Заметано. Наливай.

* * *

— А я еще с детства про этот лагерь много что слышала. Тут когда-то давно мальчик один утонул. И, говорят, что его тень бродит где-то здесь до сих пор. Свисток, ну Свистунов, клялся, что видел его. А еще рассказывали про призрака сторожа лагерного. Вроде бы сожгла его тут заживо жена в доме, и вот, душа его так и не нашла покоя, — рассказывала Наталья Яну местные байки, пока они шли по тропке в сторону парома. Вдруг из кустов внезапно выдвинулась фигура в длинном брезентовом плаще с капюшоном.
— Здоровайте! — это был Свисток собственной персоной.
— Здрасьте! — поздоровалась Наташа, а Ян молча пожал руку.
— Гуляете?
— Да. На тот берег хотим сходить.
— А я тут корчаги поставил, да чувствую — зря. Сегодня какой-то мордоворот погнал меня отсюда, мол, территория частная, проход запрещен.
— Лагерь тут, говорят, открывают детский.
— Что еще за нафиг?
— Сам не знаю. Судя по всему, на частные деньги.
— Я бы еще понял, если бы турбазу или коттеджный поселок. Но — лагерь? Сейчас? Не, что-то тут не то. Ну, ладно, пойду, может, что-то попалось. В последний раз.
Свисток зашуршал брезентом в зарослях ивняка, а Ян с Наташей, наконец, выбрались на галечный берег. За поворотом уже виднелась громада понтона.

* * *

Закончив торговлю, продавщица в желтой палатке стала пересчитывать выручку. Вышло чуть больше пятидесяти тысяч рублей. Львиная доля была сделана, конечно, на торговле водкой. Народ, узнав, что торговли больше не будет, разошелся по дачам, только три пацана все еще бултыхались у берега. Внезапно перед продавщицей возник молодой парень в черной футболке и черных спортивных штанах. На голове был накомарник с опущенной сеткой В руке зияло дуло пистолета, направленное в живот продавщице.
— Кассу моментом, сука! Заорешь — получишь пулю!
Руки у нее тряслись, когда она сваливала разномастные купюры в пакет.
— Живее, мля! И телефон давай сюда! Ну! Все, сиди молча, за тобой наблюдают.
Грабитель рванул в сторону берега, затем по воде зашлепали весла. И тогда продавщица испустила протяжный вопль, разлетевшийся по реке:
— Пооооомоооооогиииииииитттееееее!!!!
Этот крик услышали и Ян с Натальей.

* * *

Ян увидел, как два человека спешно вытолкали резиновую лодку на воду, корячась, залезли в нее и стали отчаянно работать веслами, выбираясь на стремнину. На паромном причале противоположного берега причитала, размахивая руками, продавщица:
— Помогите! Ограбили! Всю выручку! Всю! Ой, да мужчины, сделайте что-нибудь!
Но редкие свидетели на мосту и на берегу просто наблюдали, как лодка уходит за поворот.
— Наташа! На тот берег! Все выясни, успокой тетку, и вызывайте милицию. Телефон с собой?
— Да! Ян, осторожно, умоляю! Что ты хочешь делать?
— Все, давай к ней. Некогда сейчас.
— Ян! — он уже рванул в сторону прибрежной тропы.
Он бежал, выбирая путь так, чтобы его не было видно со стороны реки, и сам постоянно держал лодку с грабителями в поле зрения. Они изо всех сил работали веслами, выгребая к берегу. Ян уже сообразил, что причаливать парни решили у водонапорной башни. И точно, именно в этом месте лодка шоркнулась днищем о гальку. Ян крадучись, беззвучно стал подбираться к ним.
— Сдувай быстрее, мля!
— Так помогай! Крути вот эти клапаны!
Лодка сплющилась, Сантила и Белый свернули ее в рулон и засунули в вентиляционное отверстие башенного фундамента. Затем, осмотревшись по сторонам, Белый достал пакет, сложил его пополам.
— Иди помоги!
Сантила встал у ствола древней приземистой сосны, А Белый вскарабкался ему на плечи, подтянулся на толстом суку и, забравшись на него, держась одной рукой за ствол, запихал пакет в дупло. Спрыгнул, отряхнул руки и, еще раз осмотревшись, скомандовал: «Все, чешем до поселка».
— Мля! Шляпы-то надо выкинуть! Волоха сказал же!

— Я тебе выкину. Батя мне потом хозяйство оторвет. Суй сюда же, где и лодка.
— Ну, смотри, чтобы базаров потом не было левых!
— Не бздеть. Пошли.
Но едва они двинулись по тропинке к поселку, бесшумной тенью из-за кустов выскользнул Ян.

* * *

Кто-то из дачников принес валокордин, продавщице накапали лекарства в кружку и разбавили водой. Она сидела на складной табуреточке, шумно дыша и держась одной рукой за левую сторону груди.
— Я чуть не померла же! Аж в глазах потемнело. Как этот пистолет увидела.… Ой, ужас, просто ужас!
— У них что, пистолет? — Наташа побледнела.
— Да. Большой такой. Черный.
— Господи! Они же его пристрелят!
— Кого? — толпа, собравшаяся на месте преступления, зашумела.
— Да Ян побежал за ними. Сторож из кооператива с той стороны. Мне срочно надо на тот берег!
— Пойдем, дочка, — паромщик уже сбегал вниз к пристани.
Следом двинулись еще два мужика.
— Мы с тобой. Сама не лезь. Куда они поплыли?
Наталье казалось, что паром движется по реке ужасно медленно, что он просто застыл на месте, не справляясь с течением. И только когда его железный борт лязгнул о причал, она бросилась бежать по громыхающему понтону. Мужики еле поспевали за ней.
— Подожди ты! Не несись как угорелая!
Но она все бежала, и этот мост казался ей, как и река, бесконечным…

* * *

Волоха отпил из темно-зеленой бутылки остатки портвейна и швырнул ее в канаву.
— Слышь, Быча, мы не зря тут стрелу забили шпане, а? А если их пасти кто-нибудь будет?
— Да кто успеет? Пацаны резкие, быстрые.
— А что-то очком чувствую — надо свалить отсюда. Пойдем вон туда, — махнул он в сторону зарослей дикорастущей облепихи на склонах песчаного карьера. Оттуда все хорошо видно, там и подождем пацанов. А если что, тьфу-тьфу-тьфу, так и ломанемся. Вот только куда?
— Давай думать.

* * *

Сантила ничего не успел понять, когда улегся носом в траву. Следом также аккуратно улегся Белый.
— Очень тихо, пацаны, и без движений. Убить не убью, но руки сломаю — это точно, — раздался сверху вкрадчивый и даже доброжелательный шепот.
Сантила попытался дернуться, но в позвоночник уперлось колено и опять пригвоздило его к влажной траве.
— Это, мужик, давай краями разойдемся. Мы тебе кассу сдадим, все чики-пуки, короче, ровно будет. Тебе зачем головняки эти? Мы же не одни работаем, сам знаешь. Братва… — и тут он заткнулся, когда сильная ладонь вдавила его лицо в траву.
— Очень много текста, пацан. Давай без этого. Не люблю.
Ян в несколько движений вытащил шнурки из кроссовок у обоих грабителей, рывком поставил их на колени и прочно привязал левое запястье Сантилы к правой руке Белого. Затем обыскал обоих и вынул из-под футболки одного из них пневматический пистолет.
— Серьезные вы ребята, как я посмотрю. Вооружились.
— Да каво ты. Это же пукалка простая. Слышь, мужик, ну не будь козлом…
— Так! Крайнее предупреждение. Потом будет больно. В этот вечерний час я с вами шутить не собираюсь. Теперь резво, в темпе вальса, шагаем в обратном направлении. Шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству. Шагом марш!

* * *

У парома собралась уже довольно большая толпа. На одном берегу стоял полицейский «УАЗ», на другом — старший наряда опрашивал пришедшую в себя продавщицу.
— Двое, да, двое их было. В шляпах таких, с сетками от комаров. Я и понять ничего не успела, только слышу: «Давай деньги!» и пистолет увидела. А потом он в лодку — прыг, а там второй еще ждал, и погребли по реке вон туда. Ну и сразу за ними мужчина побежал. Он с девушкой был. Девушка сперва со мной тут возилась, а потом за ним побежала. И двое дачников с ней.
— Твою мать, мне еще только трупов тут не хватало! — дернулся лейтенант и заорал своим коллегам: «В лагерь давайте быстрее. Там, по ходу, один вооружен!»
Полицейские бросились туда, куда указал им старший. Но навстречу им уже понуро брели неудавшиеся грабители, сзади их конвоировал Ян. А следом откуда-то слева выскочила Наташа. Не обращая ни на кого внимания, она бросилась к Яну с криком: «Живой?», стала безудержно целовать его лицо.

* * *

Патрик О`Нил говорил из своего гостиничного номера по телефону. После длинного дня он расслаблялся в ванне, покрытой белоснежной пеной. Рядом стояла наполовину пустая бутылочка из-под минеральной воды «Перье». Местные напитки американец не жаловал. Даже в ресторанах заказывал лишь фруктовые десерты, каши и изредка немного мяса.
Ему недавно исполнилось 60 лет, и он с каждым годом все тщательнее следил за своим здоровьем. Ни грамма лишнего веса, никаких допингов, вроде алкоголя или табака, не говоря уже о наркотиках. Воспитанный в семье, известной своими твердыми республиканскими традициями и нормами, он с успехом окончил Гарвардский университет и, по протекции своего дяди — известного юриста, стал работать в одной из крупных корпораций Детройта. Всю жизнь он был вынужден ограничивать себя во всем, следуя цели, вбитой в голову его родителем. Его ждало равномерное движение по карьерной лестнице и постепенное увеличение уровня жизни. Однако сознание, с детства стиснутое в жесткие рамки, определяемые сперва семьей, затем элитной закрытой школой для мальчиков, потом престижным колледжем и, наконец, университетом, в течение жизни претерпело необратимые изменения. Отказ от простых радостей жизни к сорока годам превратил его в законченного извращенца. Патрик О`Нил не был гомосексуалистом, но он также не любил и женщин. Неудачный брак с дочерью успешного киномагната усугубил его отвращение к половозрелым особям. И Патрик поймал себя на мысли, что его очень возбуждают неразвитые тщедушные детские тела. Он удовлетворял свою страсть в тайных притонах Лос-Анджелеса, вылетал для этого в маленькие и вечно бунтующие страны Латинской Америки, прошерстил все подпольные заведения Таиланда. А в середине 90-х годов непаханой целиной для него и ему подобных оказалась Россия. Тысячи бездомных, беспризорных детей были готовы на все ради нескольких сотен рублей или просто угощений. К тому же на родине Патрика началась усиленная борьба с извращенцами, зато в бывшей «Империи зла» власть, занятая лихорадочной борьбой за обогащение и контроль над нефтью и газом, не обращала внимания на подобные мелочи. И вот однажды познакомившись в одном притоне с неким крупным польским контрабандистом, он через него заимел контакты в России. К тому времени О`Нил уже знал, какой доход дает распространение детской порнографии. Обороты в этом теневом бизнесе немногим уступали пресловутой «нефтянке», а количество потребителей такой продукции росло постоянно. После многоходовой комбинации, зарегистрированный на подставное лицо Фонд «Открытый мир» заполучил право долгосрочной аренды территории бывшего пионерского лагеря возле Читы. Патрик предпочел бы Подмосковье или среднюю полосу России, но, как уверили его нанятые аналитики, Забайкалье было самым безопасным местом. Уровень коррупции тут не уступал слаборазвитым американским странам, а за сравнительно скромные суммы можно было решить практически любые проблемы. Скоро в укромном уголке по его планам должна была заработать глубоко законспирированная фабрика по производству детской порнографии.

* * *

— Какие люди! — протянул изумленно лейтенант из патрульной группы, — Будилов! И Беляев с тобой! Пацаны, вы же в тот раз на волоске висели. Не помогло? Ну, пеняйте на себя, — и он поднес переговорное устройство рации ко рту.
— Погоди, лейтенант, дело есть, — придержал его руку Ян.
Стоявшая вокруг толпа смотрела на сторожа восхищенно. Раздавались одобрительные фразы. Наталья, успокаиваясь, всхлипывала и не сводила глаз со своего друга.
— А вы кто?
— Пойдем, — пригласил Ян офицера и, когда они отошли к небольшой заводи, где по мутной воде скользили клопы-водомерки, пугаясь колышущихся теней от ивы, представился: сторож кооператива «Сосновый», капитан запаса Ян Раевский. Дело такое, лейтенант. Этих двух я знаю хорошо, — кивнул он в сторону Белого и Сантилы, на которых уже надели наручники и усаживали в «собачник», — сами бы они на такое дело не пошли. Тут с ними жиганы местные мутят, я их как-то поймал на краже на даче одной, правда, председатель ход делу решил не давать. Так вот, они потом со мной тут счеты решили свести, и вот эти гаврики с ними были.
Ян рассказал офицеру о стычке и о спрятанных деньгах и лодке.
— За деньгами явно придут. Это просто исполнители. И придут очень скоро. Вот тут можно всю цепочку и накрыть. Правда, шума много мы тут все подняли.
Лейтенант загорелся. Он только недавно надел погоны, и теперь перспектива раскрытия организованной группировки захватила его полностью. Они сели с Яном в машину, и Ян успел сказать в ответ на недоумевающий взгляд Натальи:
— Наташенька, иди домой! Я приду и все расскажу. Только иди по поселку. Не через лагерь.

«Уазик» отъехал вглубь соснового леска. Продавщицу увез домой явившийся за выручкой предприниматель. Народ разошелся по дачам. Вечер вступил в свои права, солнце уже ушло за хребет, подсвечивая снизу редкие сизые тучи. Шумела вода у моста, и где-то опять слышалась песня про то, что «лето — это маленькая жизнь».
— Давай вон туда, — приказал лейтенант водителю, и машина забралась в заросли молодых сосенок. Ян и лейтенант вышли из салона, офицер распахнул двери «собачника».
— У вас есть пять минут. Договоримся — помогу, чтобы до суда отпустили домой. Зачтется как активная помощь следствию. Может, условно получите. Но сейчас каждая секунда на вес золота. Итак, с кем работаете? Быстро! Ну?
Белый был уже готов открыть рот, но Сантила наступил ему на ногу. Заметив это, Ян выволок Белого из машины, отвел в сторону и сказал:
— Пацан, я не мент. Я бывший армейский офицер. Я таких много видел. Вижу ведь, что нормальный ты парень, просто не тех людей выбрал в друзья. Ты мне скажи, и все. Я уж о тебе побеспокоюсь. Мать есть?
— Есть, — выдавил сипящим голосом Белый.
— Вот она тебя ждет, наверное. А ты тут пишешься, как блатота на палочке. Ты же не блатной. Скажи, тот, второй грабил? А ты только на стреме был, да? Кивни просто: да или нет?
Белый кивнул, шумно сглатывая слюну.
— Вот видишь. Ты почти не при делах. Теперь еще вопрос — и я поговорю с ментом насчет тебя. Скажи, вас послали те, кто в тот раз на меня наехал?
Белый опять кивнул.
— А за деньгами они должны прийти?
— Да. И за лодкой.
— Сегодня?
— Наверное.
— Все, иди в машину, я про тебя не забуду.
Подведя к «УАЗу» Белого, он нарочно громко сказал лейтенанту:
— Не колется, гаденыш! — и еще заметно подмигнул.
— Ну, ничего. У меня там расколется. Еремин, везите их в отделение, я своим ходом приду. Будь на связи, — и, закрыв опять отсек для задержанных, негромко сказал: Езжайте вдоль берега, не по поселку. И быстрее. По ходу, нам повезет сегодня.

***

Портвейн кончился, но взвинченный ожиданием организм требовал еще и еще.

— Да, мля, сколько же можно, а? Ну где они, — бесился Волоха на песчаном бугорке. Быча сидел неподвижно — его хорошо развезло после вчерашнего, и все волнения подельника были ему безразличны. Волоха убил комара на шее, пнул банку из–под пива и направился в «Масленок». Вернулся оттуда еще злее.
— Сука жирная, не дает в долг. Говорю ей — сегодня отдам. Всего- то семьдесят рублей сраных. Нет, мля. Ни в какую. Манда!
Побесившись так, он увидел, что Быча спит сидя, пустив слюну из полуоткрытого рта.
— Вот еще тоже, чмо болотное. Мне одному, что ли, все это надо?
Наконец, не выдержав, Волоха решил — надо идти проверять тайник.
— Может, пацаны спецом кругаля дали? Через Каменку идут?
Решительно отряхнув штаны, Волоха направился к водонапорной башне.
В пристанционном лесу уже поселились сумерки. Но выйдя к поселку, Волоха попал в полосу закатного света. Как на ладони, четко он видел и дачные домики, и зеленую крышу правления. Волоха даже видел, как около нее копошится фигурка председателя.
— Мудак, мля, — сплюнул он и стал спускаться по крутой песчаной тропе, забирая влево. До башни и тайника оставалось менее трети километра.

* * *

Придя домой, Наташа заперлась в баню и дала волю слезам. Когда она услышала про пистолет, ей показалось, что светлое летнее небо почернело, как перед бурей, и вот-вот обрушится на нее многотонной тяжестью. До этого момента она и предположить не могла, что Ян стал ей так дорог. До этого она чувствовала к нему тягу, симпатию и подумывала о серьезных отношениях, но думала о них, как о чем-то далеком и не вполне определенном. Но сегодня Наталья поняла — она любит этого немногословного человека с открытым лицом и прямым взглядом. Он казался ей воплощением того, что в ее понимании называлось «настоящий мужчина». Ее не смущало ни его прошлое, ни отсутствие перспектив, ни статус. Любая бы из ее подруг покрутила пальцем у виска и посоветовала искать обеспеченного устроенного мужчину через Интернет или на вечеринках для тех, кому за 30. Наталья пару раз знакомилась по объявлениям. В обоих случаях то были женатые мужики, ищущие разнообразия и отдыха от монотонного супружества. На вечеринке в ночном клубе ей подвернулся вроде бы интересный мужчина лет 33, который оказался хроническим алкоголиком. Больше никаких попыток она не предпринимала.

— Ты там живая? — нарушив сумбурное течение Натальиных мыслей, запертую на крючок дверь дергала мать.
— Ты моешься, что ли? Я же не топила еще сегодня. О, а что у нас с лицом? Так, ну-ка рассказывай.
Наташа добросовестно изложила все, что случилось сегодня на пароме.
— Знаешь, дочка, я скажу так. Он мужик, конечно, хороший. Но вот то, что в каждую бочку как затычка лезет, это не то что надо. И из армии его пнули, наверно, за это. И тут уже успел с председателем закуситься. А это значит — от природы такой человек. Только благополучия с таким характером не построишь. Тебе все-таки о детях надо думать. А с этим какие дети? Сторож, он и есть сторож.
— Мама, ты сама говорила, что он… что я…
— Говорила, да. А вот сейчас поняла — не то это. Так что ты его особо не приваживай больше. Я вот что тебе скажу: я тут своей коллеге позвонила, Нине Петровне. Помнишь ее? Вот она завтра в гости приедет. С сыном. А сын у нее — одинокий. И женат не был. Вот и познакомитесь.
— Мама, а тебе делать больше нечего? Может, я как-нибудь сама все решу для себя?
— Ты уже нарешала. У других уже по двое-трое детей, а ты все принца ждешь. А принцы, милочка, принцесс выбирают. Ты это учти.
Не желая слушать мать, Наталья схватила ветровку и выскочила за калитку.

* * *

Над Ингодой уже стлался легкий вечерний туман. С болота доносилось беспрерывное кваканье. Сосны на дальнем хребте почернели. В прибрежных сырых зарослях звенели комары. Отмахиваясь от них и отплевываясь от мошкары, Волоха пробирался к башне. Ее мощные бревенчатые стены уже виднелись сквозь густой ивняк.
Первым делом Волоха, с третьей попытки, забрался на сосну. Пошарил в глубоком сухом дупле и извлек на свет свернутый в несколько раз черный пакет. Тяжело спрыгнул на землю и остановился в размышлении: забрать лодку сейчас или оставить. Выпитый недавно портвейн раззадорил аппетит, и Волохе хотелось скорее на станцию, чтобы успеть купить до закрытия «Масленка» еще несколько бутылок. Сунув пакет в карман, он собрался закурить — и тут сзади раздался негромкий ехидный голос:
— Курить вредно. Пора бросать. В тюрьме с куревом напряженка.

Волоха обернулся, как ужаленный в зад. На тропинке стоял безмятежно улыбающийся Ян. Волоху аж передернуло от бешенства.
— Слушай. Ты чего докопался до меня? Иди сторожи поселок. Я туда больше не полезу. Понял? Отвали от меня насовсем, а?
— Конечно, отвалю. Вот сейчас деньги сдадим государству, протокол составим и — отвалю.
— Э, ты кого буровишь, а? Какие деньги? Какой протокол?
— А те, которые у тебя в правом кармане лежат, в пакете.
— Да пошел ты к бую! Это моя заначка!
— 50 тысяч? Как накопил-то? Ты же не работаешь нигде.
— А вот это не твоя забота. Понял? Вали отсюда. Если щас дернешься — тебе точно не жить. Я не один работаю, как ты понимаешь. А против твоих приемов всегда найдется лом.
— Тааак, гражданин Евдокимов. А это угрозы физической расправы, — с другой стороны из кустов выдвинулся, отряхивая форму, лейтенант полиции, — На, примерь, — и он кинул Волохе наручники.
— Да вы че, суки, а? Вы че творите-то?
— Спокойно стой! Дернешься — ляжку прострелю, пресекая сопротивление.
Лейтенант затянул на Волохе наручники и повел его в поселок. Ян двинулся следом.

* * *

Председатель правления кооператива смотрел телевизор, когда зазвенел звонок. Он недовольно сморщился и позвал жену.
— Иди открой. Если ко мне — меня нету. Надоели все до чертиков.
Жена вернулась перепуганная.
— Там твой сторож этот. Говорит, тебя в правлении полиция дожидается. Открыть им надо помещение.
Николай Иванович похолодел.
— Так. Я заболел. Радикулит. Сдвинуться с места не могу. Все поняла? Иди отдай ему ключи, пусть сам откроет. Что там случилось-то?
— Говорит, поймали кого-то из зареченских. Мент, вроде именно тебя требует срочно.
— Твою мать! Ты понимаешь, чем это закончится? Иди сама срочно туда, отвлеки их. А я в город. Отсидеться там надо. Завтра в больницу лягу.
— Ты рехнулся, старый черт? Что я тут одна буду делать?
— А если посадят меня, тогда что? Или выкрутись как-нибудь. Скажи, знакомый меня увез в город. В больницу.
Раиса засеменила по дороге к правлению. В это время, матерясь и роняя вещи, председатель метался по даче.
— И автобусы, главное, уже не ходят. На такси теперь тратиться придется из-за него. Вот же сволочь какая. Взял на свою голову работничка.

* * *

У крыльца правления Раису уже ждали. Она издали рассмотрела и полицейского, и Волоху и настроилась на самый серьезный лад. Как только все они вошли в полутемное прохладное помещение и включили свет, Волоха пошел в наступление.
— А ты че смотришь, свинья? Думаешь, я молчать буду, да? У самой рожа в пуху. Смотрит тут, стоит…
— Товарищ милиционер, это чего он меня оскорбляет? Я его первый раз вижу!
— Евдокимов, ты рот закрой, — посоветовал лейтенант, — а Вы, гражданка, сходите домой за паспортом — будете понятой. И ты тоже, — обратился полицейский к Яну.
— Да у меня документ всегда при мне.
Когда Раиса выкатилась за дверь, Волоха взревел:
— Гражданин начальник! Я хочу сделать заявление!
— И какое?
— Вот эта баба и ее муж, который тут работает председателем правления, постоянно покупали у меня краденые на других дачах вещи. Стройматериалы там и прочее. По дешевке. И не только у меня, вам вся Заречная подтвердит.
— При свидетелях надо будет подтвердить. Под протокол.
— А это мне зачтется?
— Посмотрим. Так-то на тебе сейчас организация вооруженного грабежа в составе группы.
— Э, какой грабеж? Меня пацаны попросили сходить за деньгами, обещали сто рублей дать. А откуда эти деньги, я не знаю.
— Какие пацаны-то? Беляев, что ли, с Будиловым?
— Да не знаю я их. К магазину подошли, попросили, ну, мне делать нечего — решил сходить.
Лейтенант, ухмыляясь, рассматривал развернутый на столе и закрепленный с четырех углов камешками план кооператива. На какое-то время наступила тишина. Волоха лихорадочно обдумывал свое положение. Ян с полузакрытыми глазами откинулся на спинку стула. В стекло стучался, треща крыльями, мотылек, и издалека доносились позывные «Маяка». Ян глянул на часы — было 22 часа.

Тишину нарушил появившийся на пороге Громов. При его появлении Ян встал — сработал выработанный долгими годами службы рефлекс.
— Здравия желаю, товарищ полковник.
— Здорова, капитан! Здравствуйте, лейтенант.
Полицейский тоже поднялся и отдал честь.
— Смотрю, тут у вас улов?
— Так точно, — полицейский докладывал по всей форме, — задержан при попытке изъять деньги, отобранные в результате грабежа подельниками, из тайника. Преступление фактически раскрыл сторож вашего кооператива.
— Ну тут я и не сомневался. Армия есть армия.
— А вам, товарищ полковник, знаком этот гражданин?
— По имени не знаю. Но личность так-то знакомая. Видел я его и в поселке, и возле магазина на станции. А куда вы председателя-то, Иваныча, отправили? Я иду с реки, смотрю — он, прямо как молодой, чешет по дороге в Заречную. И сумка при нем большая.
— Как? Супруга сказала, что он в город уехал. В больницу. Днем его какой-то знакомый отвез.
— Ну, на больного он не сильно похож был, честно скажу. Если только — на страдающего поносом. Уж больно резво семенил.
В это время вернулась жена председателя.
— Скажите-ка, гражданка …
— Анисимова, — испуганно-угодливо подсказала Раиса.
— Так вот, гражданка Анисимова. Во сколько ваш муж уехал в город и на чем?
— Да до обеда еще. Этот… радикулит его прихватил. Сказал — в больницу поедет на уколы.
— А на чем он уехал?
— Так друг за ним приехал. На машине. А в них я не разбираюсь. Белая такая.
— А вы знаете, что за дачу заведомо ложных показаний я могу привлечь вас к уголовной ответственности?
Раиса поперхнулась, затем растерянное выражение ее лица сменилось на злобно-сварливое:
— Доворовался старый черт!

***

Свисток, как обычно, пробирался по берегу, таща по реке рыболовные санки. Страсть к рыбалке и в этот раз не удержала его у телевизора, и сейчас он чавкал сапогами по прибрежной илистой жиже. «Дойду до парома, да и обратно», — решил он, цепляясь свободной рукой за ветки на особенно скользких местах. Из-за хребта показалась Луна, и хотя до полной фазы оставалась еще неделя, ее свет рельефно высветил кусты, деревья и коряги. Остановившись, чтобы закурить и дымом разогнать лезущую в глаза и рот мошкару, Свисток заметил, как впереди, недалеко от тропинки, ведущей в лагерь, скользнула какая-то странная полупрозрачная фигура.
«Началось. Опять какая-то чертовщина. Видимо, не зря говорили, что место это проклятое». Свисток уже надумал повернуть назад, как вдруг увидел еще одну фигуру — столь же бесплотную, только выше ростом. Судя по очертанию, на существе был какой-то длинный балахон с капюшоном. Эта вторая фигура внезапно остановилась, затем совершенно бесшумно двинулась в сторону рыболова. Выпустив из рук леску, на которой держались санки, и чуть не проглотив окурок, Свисток бросился прочь, поднимая тучи брызг и ошметки грязи. Ледяной ужас гнал его прочь, и он несся, уже не разбирая тропинки, светлеющей под лунным светом.

* * *

Грузно осевшая на табурет Раиса, придерживая пухлой ручкой левую грудь, одышливо и суетливо частила:
— Я ему, товарищ милиционер, давно говорила — не связывайся ты с этой шпаной! Под монастырь тебя подведут. Так нет — все без толку. Зальет свои шары — и ничего не соображает! Ему все равно, а мне теперь отдувайся! И вот с этими ворюгами связался на свою голову.
— Ты потише барагозь тут! С ворюгами! — встрепенулся на лавке Волоха. — Ты сама сколько раз говорила: то бочку тебе, то фигню-мигню всякую. Сама же брала — только шуба заворачивалась. Я твоему уже сказал — сядем все!
— Евдокимов, достал! — уже серьезно сказал лейтенант. — Утихни пока. До тебя очередь дойдет, не бойся. А вы, гражданка Анисимова, скажите ваши с мужем телефоны — и свободны. Пока свободны — учтите! Мужу передайте, чтобы не прятался от нас, а то усугубит свое положение. Написали? Все — идите. Да, и в ваших интересах ничего никому не говорить.
Когда Раиса, сейчас напоминающая надувной матрац, из которого наполовину выпустили воздух, выбралась за порог, лейтенант продолжил допрос Волохи.
— Кто еще с тобой в деле был, кроме этих зябликов?
— Начальник, ты меня на шеш-беш не бери. Я за фуфу такие прогоны держу — не первоход все-таки. И ты мне темнуху не лепи, я свой положняк знаю.
— Ладно, на очной ставке посмотрим, как ты будешь петь у меня.
Лейтенант вызвал машину и, прицепив наручниками Волоху к замочной скобе на старом сейфе, позвал Яна и Громова с собой на улицу. Над поселком уже висела прозрачная июньская ночь. Луна подсвечивала редкие полоски облаков на западе. За лесом разрезали темноту прожекторы электровоза. В башне негромко выл насос, закачивая воду в резервуар. С территории лагеря доносились голоса ночующих тут рабочих.

— Ну, какие у тебя будут соображения? — спросил лейтенант, закуривая, — как будешь работать дальше с таким председателем?
— Как работал. Все равно пока деваться некуда.
— Я б тебе предложил… у нас хоть и реформа, и переаттестация, а людей не хватает толковых. Может, подумаешь? Ты же офицер.
— Спасибо, лейтенант! Но я еще от тех погон в себя не пришел.
— Ну, думай.
Громов, до этого молча поправлявший расшатавшиеся перила крыльца, сказал:
— А ты, Ян, особо не заморачивайся. Я вот что думаю — собрание общее будем собирать. И по Иванычу решать надо, и вообще, есть несколько мыслей. Ладно, товарищи офицеры, я — на боковую. Режим, так сказать. А вам удачи! Ян, завтра зайди с утра!
— Есть зайти с утра!
Пожав руки,  Громов ушел. Навстречу ему высветил ночь фарами полицейский УАЗ. Волоху вывели из правления и усадили в машину.
— Спасибо тебе, капитан, — протянул Яну руку лейтенант. — Ты все-таки подумай насчет моего предложения. Ты же прирожденный опер.
— Ну, спасибо! Хорошо, созвонимся. Ты держи меня в курсе — что и как по этому делу. Да, и парнишка есть тут один, малой совсем. Ворует по дачам. Мать и сожитель пьют.
— Знаю я его. Опять ворует, значит? Хорошо, будем оформлять лишение родительских прав. Пацана хоть в интернат пристроим — сытый и одетый будет.
— А не знаешь, что тут будет? — кивнул Ян в сторону территории лагеря.
— Не знаю. Если честно, глава администрации, как я знаю, просил нашего начальника сюда особо не лезть. Какие-то важные инвесторы вроде бы. Ты посматривай на всякий случай.
— Хорошо. Ну давай, удачи.
Ян запер правление и вдруг вспомнил про Наталью. Было уже очень поздно, но он почему-то захотел ее увидеть. Весь прошедший огромный день сейчас навалился на Яна всей тяжестью событий, и ему вдруг стало необходимо видеть глаза девушки, которую он так внезапно нашел одновременно с началом лета.

Улица плавала в густой тьме. Луна уже скрылась, и теперь мрак разбавляли лишь редкие огоньки в оградах дач. Было тепло и тихо. Даже поезда не нарушали этот ночной покой. Внезапно через половину неба скользнул ослепительно-белый метеор. Ян улыбнулся — он уже давно перестал загадывать желания.
На втором этаже Наташиной дачи горел светильник. Ян не знал, как поступить — постучаться или позвонить по телефону? Но Наталья уже сама бежала к калитке по выложенной плиткой дорожке.
— Я знала, что ты придешь! Господи, как же я испугалась за тебя! Я ни сидеть, ни стоять, ни лежать не могла. Как же ты нужен мне! — выпалила она все это на одном дыхании и крепко обняла Яна за шею. Так стояли они молча, слушая ночь и биение сердец друг друга. Не было ни слов, ни мыслей, ни желаний. Было лишь безмерное счастье. Но в эту минуту на улице показалась быстро передвигающаяся фигура. Ян не видел, кто это — слышались лишь топот и тяжелое дыхание. Фигура быстро приближалась…

* * *

Архип ждал до полуночи. Нетерпение сменилось раздражением, раздражение — тупой злобой. Сильно хотелось выпить, да и пожрать. Денег не было даже на сигареты. В окрестных лавках Архип был должен кучу, по деревенским меркам, денег, поэтому соваться туда было бесполезно. Занимать тоже было не у кого — среди приятелей бывшего зэка были только законченные пьяницы.
— Волоха, сука, задавлю же, вафля гребаная. Не дай тебе Бог, если кинуть меня собрался. Все, вешайся.
Уже около одиннадцати вечера Архип, мающийся с похмелья, через «не могу» выбрался из дома. На улице ему сразу попался Хомяк — толстый, но не в меру подвижный и веселый мужичок, любитель портвейна и местных разведенок.
— Хомяк! Халя-баля!
— О! Здорово, Архип!
— Филки есть?
— Откуда? Вчера с Танькой с Заводской улицы посидели. То-се, фуе-муе. Сегодня голый Вася нарисовался.
— Ты Волоху не видел? Или шпану его?
— А ты что, ничего не знаешь, что ли?
— Чего случилось-то?
— Взяли сегодня Волоху менты. И пацанят этих двух.
— Где?!
— Да на дачах. Шпана там продавщицу на том берегу грабанула. Тыщ пятьдесят, говорят, взяли. Их сторож местный прихватил, а менты уж потом приехали. И сторож как-то и Волоху к этому делу приписал.

— Ну, тварина! — взревел Архип. Еще никого так ненавидел он в своей 47-летней жизни, как этого, такого непонятного и чуждого ему человека. Он был олицетворением совсем другой жизни, с иными правилами и законами. Архип где-то на уровне подсознания ощущал свою ущербность, но воспитанный законами он признавал только свой путь единственно правильным. И потому, даже за три года до полувекового юбилея, руководствовался инстинктами, а не разумом. Вот и сейчас он полез на чердак и из-под кучи хлама вытянул завернутый в мешковину обрез двустволки. Напихав в карманы побольше патронов, он шагнул в сторону дач.

* * *

Услышав топот, Ян отодвинул Наташу так, что она оказалась у него за спиной. Темная фигура, еле различимая при слабом свете огоньков с участков, приближалась.
— Стоять! — скомандовал Ян. Фигуру словно подрубили — она резко затормозила и, прижавшись спиной к забору, села на корточки. Луч фонаря высветил лицо Свистка.
— О! Ты чего носишься по ночам?
— Уф! А ты чего так пугаешь-то? — Свисток еле поднялся и сейчас судорожно цеплялся за штакетник ограды.
— Ты от кого-то? Или — за кем-то?
— С лагеря. Санки пускал по реке. Рыбачил, короче. И тут такое…
— Что «такое»-то?
— Я тебе говорил, что лагерь этот — проклятое место?
— Что-то говорил, да и не только ты.
— Я там опять видел… в общем, там призрак ходит. Сторож, который сгорел. Я очень хорошо его видел. Он погнался за мной. И с ним еще второй — поменьше.
— Это, наверное, тот мальчик, который тут утонул. Я тебе рассказывала, — прошептала Наташа.
— Вы что, серьезно верите в это?
— Я видел, говорю тебе, видел это сам! Я не пьяный, хочешь — дыхну?
— Ну, тогда пойдем и посмотрим, что там происходит.
— Я — нет! Все, я туда больше не ходок. Река большая, есть где рыбачить. И так чуть с ума не сошел.
— А я бы пошла, — засмеялась Наталья. — Давно хочу на привидение настоящее посмотреть.
— Куда ты собралась, моя дорогая? — из-за ограды Натальиной дачи раздался голос ее матери.

— Мам, мы прогуляемся с Яном. Ночь такая замечательная!
— А не поздновато для прогулки? — тон Светланы Михайловны неприятно удивил Яна. Она же его демонстративно не замечала. — И к тому же тебе завтра вставать рано. Не забывай, у нас гости. Между прочим, человек специально ради тебя едет. Жених, можно сказать.
— Мама! Прекрати! Я тебе уже все сказала!
— Ну, смотри сама. Только одно дело — в сторожке жить, а другое — на машине ездить и за границей отдыхать.
Силуэт Натальиной мамы скрылся в темноте. Свисток исчез еще раньше.
— У тебя, оказывается, есть жених?
— Это мамины фантазии. У ее подруги какой-то сын есть. Холостой. Ну, вот они и решили…
— А я думал, она меня на эту роль назначила.
— Сперва — да. А потом начала: «Да зачем тебе этот сторож? Ни кола, ни двора».
— А ты сама как думаешь?
Вместо ответа Наташа взяла Яна под руку и крепко прижалась к его плечу. Так шли они по ночному поселку, согретые друг другом и меньше всего на свете желающие расстаться именно сейчас.

* * *

Архип отлично знал поселок и ориентировался в нем как днем, так и ночью — одинаково. Не один год он в межсезонье промышлял тут, выковыривая замки, разбирая бани и теплицы, вынося нехитрую кухонную утварь, чтобы сдать ее на металлолом. Сейчас он легко нашел сторожку Яна и, запихав два патрона в стволы, затаился под развесистой черемухой.
Ян и Наталья приблизились к лагерю. Здесь было еще темнее — вокруг стояли двухсотлетние сосны. С реки доносился плеск. Черными стремительными силуэтами проносились над головами летучие мыши.
— Не страшно?
— Не-а. С тобой — нет.
Они шли теперь друг за другом по узкой тропке к месту, указанному Свистком. Справа еле светлела поляна — когда-то тут было футбольное поле. И вот на этой поляне вдруг невесть откуда образовалось темное продолговатое пятно высотой около полутора метров. Оно словно заметило Яна с Натальей и снова растворилось в воздухе.
— Ты видел? — Наталья дышала часто и сжимала ладонь Яна.
— Видел. Но пока ничего страшного не нахожу. Может, собака.
— Не похоже.
— А ты серьезно веришь в привидения?

— Честно — не знаю. Но лучше пойдем отсюда.
Они двинулись обратным путем. Наташа сказала:
— Завтра гости у нас. Если честно, видеть их не хочу. Пойдем на пляж, если ты не занят?
— Конечно. Пойдем на весь день. Я запасу нам перекусить.
Наталья только хотела обнять Яна и прижаться к нему, как в тишине поселка лопнул тугой выстрел…

* * *

В ночи пригородного поселка этот выстрел был отчетливым и хлестким, словно пастушьим бичом хлестнули по тысячеваттной лампе. И тут же следом раздался второй.
— У сторожки, — моментально сообразил Ян, — бежим.
Они неслись по проступавшей в тени сосен светлой песчаной тропинке. Где–то вспыхнули огни, и послышались голоса — это рабочие в лагере тоже услышали стрельбу.
Когда Ян, прикрывая собой Наташу, выбегая на поселковую улицу, он увидел, как из кооператива по дороге бежит темная фигура.
— Наташа, я за ним. Ты — ко мне. Там солдат у меня, посмотри что и как, и ждите меня.
— Ян! Нет! — крикнула Наташа, но Ян уже исчез в густой тьме.

* * *

Патрик О`Нил не мог уснуть. Он злился на себя, его раздражало нарушение установленного им же железного распорядка дня, который был призван сохранить ему отменное здоровье до глубокой старости и обеспечить доступ к плотским удовольствиям. Причиной бессонницы стали фотографии, которые сегодня передали ему на флэшке. Несколько десятков русоволосых, рыжих, смуглых забайкальских детишек простецки смотрели в объектив, не подозревая, какая им уготована участь. Особенно запомнились Патрику тонкая бледная 12-летняя блондинка с глазами цвета июньского неба и смуглая полукровка, с явной примесью степных кровей, лет девяти. Сейчас, ворочаясь в постели, он мысленно представлял их рядом. До заезда в лагерь оставались сутки.

* * *

Ян, двигаясь почти беззвучно, настигал убегающую фигуру. Она двигалась медленнее, по тяжелому дыханию было видно, что человек выбивался из сил. У подъема в гору он остановился, вытер лоб и тут заметил приближающегося Яна.

— Стоять, сука! Не подходи! Пристрелю! — он впихал два патрона в стволы и, уже не контролируя себя, нажал на спусковой крючок. Из ствола вырвался яркий в темноте сноп, и эхо выстрела растеклось по окрестным сопкам. Но еще раньше Ян ушел влево, распластался за валуном, преграждающим въезд к тупичку, где был старый общий колодец, и нащупал шероховатый холодный камень. Он метнул его в человека, который целился сейчас в его сторону. Камень попал точно в обрез, стрелок от неожиданности опять нажал на спуск — и картечь разлетелась, уйдя веером в небо. Ян, как часовая пружина, вылетел из укрытия и, опережая Архипа, рвущего из кармана очередной патрон, выбив обрез, повалил уголовника на землю. Тот, чувствуя, что в этот раз вляпался серьезно, сопротивлялся изо всех сил. Яну пришлось нажать большими пальцами в точки за мочками ушей, после чего Архип обмяк и покорно позволил связать себе руки.

* * *

Наталья толкнула калитку и побежала к сторожке, но у самого дома споткнулась обо что-то мягкое. Она присела и скорее ощутила, чем увидела, лежащего на земле человека. Он лежал на спине, и, коснувшись его груди, женщина ощутила теплую липкую жидкость. Поняв, что это, она истошно закричала.
Вокруг стали вспыхивать огоньки на дачах, к сторожке уже бежали люди. Вскоре толпа окружила лежащего солдата. В свете фонарей нельзя было определить: жив он или нет, и только оказавшийся среди дачников бывший хирург понял — парень был убит с первого выстрела. Картечины порвали его сердце и легкие. Архип, затаившись за забором, перепутал его с Яном — на солдате была куртка, в которой убийца видел Яна раньше. Да и не знал он про еще одного жителя сторожки.
Наталью отпаивали водой и корвалолом, когда кто-то выдохнул: «Смотрите, ведут!»
Под свет фонарей Ян втолкал Архипа со связанными сзади руками. Тот оглядел толпу и криво усмехнулся:
— Че, товарищеский суд, что ли?
Повисшую после этой фразы невольную паузу разорвал женский вопль:
— Сволочь! Ребенка убил и еще смеется! Мужики, что вы стоите — убейте его!
Толпа заколыхалась, но Ян громко заявил:
— Прошу всех разойтись. Не затаптывайте место происшествия. Я вызвал полицию. Пусть все будет по закону.
Его интонации убедили людей больше чем слова. Многолетняя привычка командовать сотней людей сделала свое — люди беспрекословно разошлись. Наташу, впавшую в оцепенение, Ян отвел в свой домик. В круге света от фонаря лежало уже безучастное ко всему тело парня, который успел прожить лишь 18 лет. Ян был подавлен — он чувствовал себя виновным в гибели этого солдата. Ему предстояло видеть ужас в глазах матери, которая должна была приехать уже сегодня, и, хотя раньше приходилось хоронить бойцов, он никак не мог привыкнуть к смерти. Тем более к такой вот нелепой — посреди мирного дачного поселка, теплой летней ночью, созданной для мечтаний, любви и спокойного здорового сна.
Ян сидел на крыльце и не почувствовал, как от забора бесшумно скользнули две тени — высокая и небольшая. Они исчезли в темноте сосновой рощи.

* * *

Остаток ночи прошел в хлопотах. Приехал уже знакомый лейтенант и увез Архипа, пробормотав что-то вроде: «Лучше б ты его пристрелил», санитарная машина увезла труп Степки, Ян еще долго давал показания следователю, а потом через силу позвонил матери убитого солдата. Выслушав долгий нечеловеческий вой в трубке, он, как мог, успокоил ее и только потом заметил, как на востоке появилась серая полоса и стала наливаться голубым и золотистым светом — наступал рассвет после неимоверно длинной ночи. И эта ночь опять напомнила Яну о войне. Он понял, что уход из армии не изменил ничего: война шла по всей России, выстрелы и взрывы грохотали в больших городах и маленьких селах. Обезумевшее от нищеты и безысходности население, подстрекаемое умелыми дельцами от шоу-бизнеса к обогащению любой ценой, теряло рассудок и готово было на все ради сиюминутных удовольствий. Война была объявлена самим себе, и линия фронта проходила через души и умы жителей когда-то Великой Империи.
Только когда все небо стало светлым и горихвостки в зарослях черемухи стали выпевать свое привычное: «Витю видел», Ян вспомнил о Наташе. Она лежала поверх одеяла и остановившимся взглядом смотрела куда-то сквозь бревенчатый потолок.
— Ты как? — спросил ее Ян, садясь рядом на кровать и касаясь ее руки.
Она долго молчала, прежде чем смогла разлепить спекшиеся губы:
— Я не понимаю. Ничего не понимаю. Я жила, жила, как все. Потом — ты, совсем не похожий на остальных. И тут же такое началось: драки, стрельба, теперь вот убийство. И все это за каких-то несколько дней. Может, ты притягиваешь несчастья? Честно, у меня в жизни никогда не было столько всего, сколько за эти дни.
— Я понимаю тебя. Меньше всего хотел бы, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Но, понимаешь, я там, на войне, привык отвечать не только за себя. Когда-то мы давали присягу. Может, это смешно, но я привык действовать по ней. Это уже на уровне рефлексов.
— А может быть, пора понять, что тут не война и можно жить по-другому. Вот вчера ты бросился за этими, которые ограбили продавщицу. Но разве это твоя работа? Пусть их ловят те, кто получает за это деньги. И если бы ты вчера не поймал их, то Степа был бы жив.
Ян ничего не ответил. Он отошел к окну и смотрел, как из-за сопки показывается нестерпимо яркий, как расплавленный металл, краешек солнечного диска. Молчание уже становилось тягостным, когда Наташа сказала:
— Я могу тебя понять. Но, прости, наверное, я не готова ждать тебя каждый день, не зная, жив ты или нет. У меня нет столько сил. Я простая, обычная женщина. И больше всего мне хочется тишины и спокойствия. Прости.
За спиной Яна хлопнула дверь. Он постоял еще какое-то время, затем лег на кровать и приказал себе заснуть.

* * *

Три автобуса, скрипя рессорами, пробирались по проселочной дороге. Сидевшие в них дети прилипли к окнам — никто из них раньше не выезжал никуда из своих деревень и сел, и сейчас все вокруг: встречные машины, поезда, дома, вызывало самый живой интерес.
Впереди колонны шел джип с коллегами американца О`Нила. Еще в одном внедорожнике ехали охранники. Персонал был привезен еще раньше — утром. Особый интерес представляли воспитатели. Русские партнеры Патрика провели гигантскую работу, выискивая среди уволенных за несоответствие бывших педагогов наиболее беспринципных и алчных. Уволенные за воровство, рукоприкладство или сексуальные домогательства, они теперь обрели работу инструкторами летнего отдыха в международном фонде «Открытый мир». Перед отъездом с каждым из них была проведена индивидуальная работа — всем было приказано делать лишь то, что предписано инструкцией, и не видеть дальше собственного носа. Моральное внушение было подкреплено солидными «подъемными», так что о конфиденциальности можно было не беспокоиться.
Сам главный вдохновитель и организатор сейчас пребывал в гостиничном «люксе» в состоянии крайнего возбуждения. Он ждал звонка от русских партнеров, которые должны были доложить ему о полной готовности.

* * *

Над площадкой у здания правления висел гул голосов. Возбужденные событиями этой ночи дачники кучковались в ожидании начала общего собрания. Наконец члены правления вышли на крыльцо, и взявший на себя роль председателя Громов поднял руку. Толпа стихла.
— Товарищи! — уверенно начал полковник, — как вы знаете, вчера на территории поселка были совершены два преступления: вооруженный грабеж, а затем убийство. Оба преступления раскрыты, а преступники задержаны. И задержаны не полицией, а нашим сторожем Яном Станиславовичем Раевским. Ян, ты где там? Выйди, покажись!
Ян шагнул из прохладной темноты правления. Толпа зааплодировала. Ян вдруг увидел в первых рядах мать Натальи все в той же белой панаме, со смешно подкрашенными губками.
— Так вот, товарищи. Вчера, во время следствия по грабежу, выяснились кое-какие факты. В принципе, информация давно поступала к нам. Выяснилось, что наш председатель Николай Иванович Анисимов был связан с группой лиц, которые регулярно совершали хищения на дачах. Он покупал у них по дешевке то, что воровали с ваших участков.
Толпа загудела, как рой шмелей в кустах дикой малины, куда внезапно вторгся медведь.
— А доказательства-то есть? — ехидно спросил Филин и сплюнул в дорожную пыль.
— Есть, Филинов, есть. И, кстати, про то, как вы Яна убрать хотели, обвинив его в краже твоих кроликов, тоже есть. Ты жди, до тебя дойдет очередь!
— Делать мне не хрен, что ли, больше? — пробубнил Филин и стал выбираться из толпы.
— Так вот, товарищи. Тут у нас, у правления, возникла мысль: а не пригласить ли нам в управляющие, в председатели Яна Станиславовича? Он бывший капитан армии, молодой, грамотный, свободный. По-моему, лучшей кандидатуры не сыщешь. Живет, опять же, прямо тут, в поселке. Ну что, голосуем?
Над толпой мгновенно вырос лес рук.

* * *

— Ты, главное, не сомневайся! — Громов позже втолковывал суть еще не пришедшему в себя Яну. — Ротой командовал, на войне был, так неужели же дачниками командовать не сможешь? И авторитет у тебя теперь о-го-го какой! Легенды уже ходят даже на том берегу. Хорошо себя поставил, грамотно.
— И все-таки я на это не рассчитывал, — ответил Ян, наблюдая, как косая тень от оконной решетки перечеркивает пополам карту дачного поселка. Полоса пролегла точно по тому месту, где была обозначена сторожка Яна, словно делила его жизнь на то, что было до этой ночи, и ее остаток.
— И правильно, что не рассчитывал. Как говорится, готовься к худшему, а надейся на лучшее. Во всяком случае, по деньгам ты только выиграешь. Ну и мы все, — указал он взглядом на прочих членов правления — трех крепких пожилых мужчин, — всегда рядом. Поможем, подскажем. Руки в поселке не было — это точно. А проблемы есть. Кстати, одна из них — сторож новый, — улыбнулся полковник.
— Да вы что? Я смогу совмещать. Пока никого не надо искать. После всего, что было, я сам должен все довести до конца.
— Ну, дело твое. Совмещать, так совмещать. В общем, вот тебе ключи от правления, от сейфа, с документацией завтра займемся. А теперь отдыхай. Тебе досталось сегодня.
Ян остался в полутемном прохладном помещении один. В окно пытался вылететь упитанный шмель, и его жужжание отдавалось в голове тупой болью до тех пор, пока Ян не распахнул окно и не выпустил полосатого пленника наружу. В окно тут же потянуло зноем, и Ян опять закрыл раму. На душе было странно пусто, и в то же время какая-то отдаленная тоска копошилась в самой глубине. «Наташа», — вспомнил он и тут же словно заново увидел, с каким ехидством посматривала на него на собрании Наташина мать. Правда, после голосования (Ян заметил, что она проголосовала «против») Светлана Михайловна стала смотреть на него уже как-то по-другому, словно о чем-то сожалея. «Ладно, нечего зря себя трепать. Купаться и спать».

* * *

Автобусы выгрузили детей, и их водители, словно чего-то боясь, моментально отбыли обратно. Дети скучковались на площадке у ворот, с одной стороны, замечая качели, карусели, спортивные снаряды и футбольное поле, а с другой — недоверчиво посматривая на здоровых охранников в черной униформе, бритоголовых и угрюмых.
— Ничего себе, как на зоне дубаки, — послышался голос из толпы.
— Сейчас там кому-то будет дубак, — дернулся один из стражей, но был остановлен подоспевшим запыхавшимся начальником лагеря. Это был невысокий мужичок с бегающим взглядом и обвислыми щеками. Несколько лет назад по решению суда его сняли с должности директора детского дома в одном из поселков Забайкалья. В этом доме вовсю процветали блатные понятия, и побеги оттуда совершались постоянно. Сам же директор все время уделял строительству теплиц и свинарников, однако овощи и мясо шли не на стол воспитанникам, а на оптовый рынок.
— Так, рты закрыли все моментом, — пролаял он начало приветственной речи. — Сейчас делимся на отряды, идем в баню, моемся и получаем шмотки. Вопросы?
— А когда кормить будут? — крикнул смешной белобрысый пацан с курносым носом-пятачком.
— Когда будут, тогда и будут, — гавкнул начальник и посеменил обратно в свое бунгало. Его сменила медлительная полная воспитательница одного из отрядов:
— Сейчас мальчики в одну сторону, девочки — в другую. Девочки идут мыться первыми. Мальчикам пока можно пойти на спортплощадку. Напоминаю, за территорию лагеря выход строго воспрещен. Кто попытается выйти — будет наказан!
— Да куда они денутся с подводной лодки? — вставил кто-то из охранников, и все они дружно заржали.
В это время ворота опять растворились, и в лагерь въехал джип российских партнеров господина О`Нила. Он прямиком двинулся к домику начальника.

* * *

Вода в заводи была покрыта пухом и лепестками отцветшей черемухи. Она стояла, временами медленно закручиваясь в причудливые спирали. Ян перемахнул заводь несколькими гребками и вышел на стремнину. Вода тут была прохладнее, она подхватила его и понесла, но Ян, мощно гребя, пересек Ингоду по диагонали и вышел на другой берег в распадок, куда так и не добрались они в прошлый раз с Натальей. Мысль о ней опять ткнула его куда-то под сердце, но он отмахнулся от нее, как от надоевшего паута, который сейчас норовил зайти Яну со спины.
В распадке уже начинали краснеть саранки. Весь он был покрыт густой травой, из которой выглядывали желтые, фиолетовые и синие цветки. По распадку с хребта несся ручей, полноводный от недавнего ливня, и впадал в Ингоду белым пенящимся потоком. Старое костровище, покрытое ржавыми банками, два толстых бревна и пень, играющий роль стола, указывали на чью-то излюбленную стоянку, скорее всего, читинских туристов.
Полюбовавшись распадком, Ян поплыл обратно и, приближаясь к своему берегу, увидел сидящую на песке Наташу. Рядом сидел высокий белобрысый человек с длинной шеей и каким-то детским выражением лица. Сейчас он о чем-то оживленно рассказывал. Ян уловил лишь обрывки фраз:

— Ну и вот, и сейчас меня сделали как бы исполняющим обязанности мастера, но с осени назначат на постоянку, потом диплом делаю и на замначальника сразу ухожу, там все схвачено уже, короче…
Ян выбрался на берег, оделся, не обращая внимания на парочку, и ушел не оглядываясь. Он не видел, как Наталья закусила губу и украдкой посмотрела ему вслед.

* * *

За пластиковым столом на веранде домика начальника лагеря сидел весь состав воспитателей. Раскуривая коричневую сигариллу «Кафе крем», по веранде расхаживал один из партнеров О`Нила. Второй предпочел остаться в кондиционированной прохладе джипа
— В общем и целом, я думаю, вам все ясно. За каждого ребенка отвечаете лично. Чтобы никто за территорию и носа не высунул. И еще: все ваши старые привычки тоже придется забыть. Только не делайте вид, что ничего такого не было. Я имею в виду, упаси Бог вас, таскать продукты отсюда. Контроль самый жесткий — везде видеокамеры. Возмещать будете в стократном размере. Думаю, что повторять мне не придется. Тем более, платим мы вам очень даже нехило. Практически за ничего. Вас никто не заставляет бегать-прыгать с детьми, главное, чтобы не было беспредела. Чтобы все были довольны. Все понятно?
— Да-да, чего там, да ясно все, — раздались в ответ реплики воспитателей.
— Ну и еще одно: не дай Бог, кто напьется. Просто увольнением не отделаетесь, сразу говорю.
— И что, даже открытие лагеря отметить нельзя?
— Никто не говорит, что нельзя. Но после отбоя. И без фанатизма.
В это время отмытые в бане, одетые в секонд-хэндовские вещи дети сидели в столовой и поедали гречку с котлетами. Все изрядно проголодались, потому повариха на раздаче никому не отказывала в добавке.

* * *

По дороге домой Ян встретил Свистка.
— А в лагерь детей привезли, — с ходу сообщил он. — Три автобуса пришло. Быстро они управились со стройкой, хотя кого там, летние домики быстро строятся, — тараторил он без умолку, идя рядом с Яном и немного забегая вперед. — А Наташка-то твоя с каким-то мужиком на речку пошла. Ладно, я побегу, ставки проверить надо. А с этим-то, с жуликом местным ты круто разобрался, уважаю! Пацана только жалко. Ни за что попал!
— Свисток! — не выдержал Ян, ты бы шел уже… ставки проверять.
— Ушел, ушел.
После ухода Свистка тишина поселка казалась особенно ощутимой. Но нет — теперь из-за зеленого металлического забора доносились детские крики и музыка из громкоговорителя. Подумав о лагере, Ян вспомнил и рассказы Свистка и Наташи про местные привидения и им самим увиденное вчера ночью странное существо. Об этом он уже думал, вытянувшись на кровати. Еще мгновение — и Ян уже крепко спал.

* * *

Наташа шла с пляжа в обществе приехавшего в гости вместе с подругой матери ее сына. За неполные два часа общения, когда их чуть не насильно выставили «прогуляться до речки», она узнала практически всю его биографию. Все это время Аркадий не замокал ни на минуту. Он уже обрисовал ей свою роль в деятельности одного из предприятий на железной дороге, где ему светила неплохая карьера. Узнала, что «Хонду», на которой приехал он из города, купил не в кредит, а накопив премии, что скоро хочет ее продать и купить теперь уже в кредит джип, а заодно познакомилась и с полным техническим описанием будущего джипа. Наконец, у нее разболелась голова, и она хотела только одного — чтобы гости как можно скорее отбыли обратно в Читу.
Но мать приготовила ей сюрприз. Когда они с Аркадием вернулись на дачу, в летней кухне вовсю шла готовка.
— А чего так мало погуляли? Денек-то какой, — так же как и сын, без перерыва трещала его мать. — Ну, идите, поешьте. А мы тут мясо решили замариновать. К вечеру шашлык будет — мммм, да какой!
— Наташенька, — Светлана Михайловна лучилась доброжелательностью. — Ты пока приготовь полотенца, мы в баню пойдем, да и постели что-нибудь. Тетя Надя с Аркашей-то у нас заночуют, а утром по холодку и поедут. Аркаше в машине постели, а мы с Надей у меня на диване поместимся.
Когда женщины замолкли, Аркадий начал второй акт спектакля.
— А у вас какая печка на бане? Вот, знаете, лучше всего.., — и он без перерыва начал излагать все, что знал о бане и банных хитростях.
— Мам, я пойду прилягу. Голова разболелась, сил нет, — перебила Наташа Аркадия и ушла к себе в комнату. Мать недоуменно смотрела ей вслед, Аркадий же продолжал читать лекцию.

* * *

Когда совсем стемнело, Патрик O`Нил ответил на звонок по мобильному телефону, а затем вызвал к себе администратора и сдал номер.
— Куда же это Вы, на ночь глядя, — кокетливо спросила его молодящаяся разбитная тетка лет сорока, — самолет-то только днем будет.
— Я ехать поездом. На Дальний Восток.
— Ну, тогда счастливого пути! Гуд лак, мистер О`Нил! Приезжайте еще.
Патрик О`Нил вышел из отеля и сел в серый джип. Но тот повез его совсем не на вокзал. Внедорожник, набрав на пустеющих улицах Читы приличную скорость, скоро достиг городских окраин и направился в сторону Заречного. Патрик лихорадочно молотил челюстями жевательную резинку и нетерпеливо посматривал в окно. Ему казалось, что джип не несется со скоростью семьдесят километров в час, а еле-еле плетется. Начинался новый, очень важный период в его жизни.

* * *

Трех часов сна хватило Яну, чтобы полностью прийти в себя и вычистить сознание от всего, что накопилось в нем за минувшие сутки. Сейчас он просто лежал и смотрел в окно, откуда была видна небольшая часть неба, сосновый бор на территории лагеря и недавно возведенная из профлиста ограда. Почему-то она не давала Яну покоя, ему казалось, что за этой преградой вот-вот может произойти что-то ужасное.
Эта способность предчувствовать события, которые еще не наступили, обнаружилась у него после контузии, которую он получил в августе 1999 года в Дагестане. Тогда, лежа в окружном госпитале и заново воспринимая мир в цветах, красках и запахах, он обнаружил в себе два новых свойства. Как-то в палату зашла процедурная сестра, неся лоток со шприцами и ампулами. Ян за несколько секунд понял, что она вот-вот поскользнется на свежевымытом полу. Так оно и вышло. Как в замедленной съемке он видел, как сестра покачнулась, теряя равновесие, и как соскользнул лоток из ее рук. Нескольких мгновений хватило, чтобы оказаться возле нее, не дать упасть, а заодно и подхватить лоток. Потом он опять лежал на своей койке, превозмогая головную боль, вызванную резким подъемом, и анализировал произошедшее.
А потом были перекресток улицы уже в Чите и шедшая по тротуару молодая парочка с коляской. Мельком глянув на нее, Ян ощутил импульс тревоги. В это время из проулка, вихляя, выкатилась маршрутная «Газель» и двинулась прямо по тротуару. Ян успел оттеснить семью на газон, распахнуть дверцу микроавтобуса и выдернуть ключи зажигания. За рулем был обкуренный водитель.
Потом эти способности у Яна стали развиваться — он, глядя на какое-либо место, мог внезапно увидеть, что произойдет тут в ближайшее время. Он не видел сами события, но чувствовал надвигающуюся беду. Сперва его пугало это его новое качество, но потом он привык к нему. Вот и сейчас из-за зеленой ограды Ян отчетливо улавливал импульсы тревоги.

* * *

Светлана Михайловна накрыла стол на веранде. У мангала хозяйничал Аркадий. Так же активно, как и махая картонкой, он работал языком, выкладывая все о шашлыках и вообще о мясе.
— Вот я всегда беру на Ингодинском рынке, потому что там свинина — чистое мясо, без прожилок, свежая, и всего по 250 рублей, а с утра и по 230 сторговать можно, а в других местах мякоть по 300 рублей и там все равно сала много, — тарахтел он без умолку. Судя по выражению лица, Натальина мать тоже была уже не в восторге от такой общительности, но приходилось соблюдать этикет.
Наташа в это время лежала у себя в мезонине, но и сквозь неплотно закрытые дверцы балкона до нее доносился захлебистый тенорок Аркадия. Сначала она не обращала на это внимания, но затем он стал раздражать ее, и голова разболелась еще больше. К тому же в памяти снова и снова вставал утренний разговор с Яном. Теперь Наташа понимала, что ее поступок был вызван, прежде всего, страхом за него, она успела уже сильно привязаться к этому немногословному надежному человеку и невольно пыталась защитить их будущее от зла, которым был пропитан весь окружающий мир. Сейчас она вспоминала лицо Яна, негромкий голос, тепло его рук и начинала уже ненавидеть себя за опрометчивый поступок. Душевную смуту усиливало присутствие Аркадия, она невольно сравнивала его с Яном и злилась на себя все сильнее и сильнее.
Заскрипели ступени, и в ее комнатке оказалась мать.
— Ты почему себя так ведешь? — прошипела она шепотом. — Люди приехали, Надя специально Аркашку привезла, хоть бы не позорила меня. Выйди, поговори, посиди с нами!
— Мама! Можно я буду делать то, что считаю нужным, а? У меня от твоего Аркадия голова раскалывается. Трещит хуже бабы рязанской.
— Ты прекращай эти капризы, как малолетка, честное слово. Хороший же парень, общительный. Ну, болтлив немного, так ты его тоже пойми — все один и один, поговорить-то не с кем. Вот душу и отводит. Работа у него хорошая, машина, квартира своя. Не пьет, не курит, видно, что не таскается. Что еще надо-то? Или ты все еще по своему сторожу тоскуешь? Так я тебе сказала: ноги его тут не будет. Все, давай приводи себя в порядок — и за стол. Шашлыки готовы.
Оставшись одна, Наталья полминуты посидела на кровати, сжав виски ладонями, а затем решительно начала собираться.
Председатель «Центра свободных инициатив» Марина Абрамовна Зельц испытывала почти оргазм, пересчитывая в десятый раз серо-зеленые стодолларовые купюры. Их было ровно 50 — первая часть платежа за посредничество, а точнее, предоставление «крыши» летнему лагерю отдыха для детей из социально неблагополучных семей. Общественная организация, которую она возглавляла, в последние годы совсем захирела. С тех пор, как из забайкальской колонии этапировали опального олигарха — нефтяного магната, денежные ручейки, питавшие лично Марину Абрамовну за проведение пикетов и выступления в СМИ, пересохли. Прочие инвесторы из США и Европы также утратили интерес к оголтелой антикоммунистке и бывшей работнице райкома комсомола. Слишком незначительной оказалась ее фигура в масштабе края, и никаких методов в политической борьбе, кроме бабских истерик, она предложить не смогла. Даже читинцы, не слишком довольные тем, что происходило в крае и стране, воспринимали госпожу Зельц как инородное тело.
И вот, как неожиданный подарок судьбы, однажды в ее офис, увешанный прозападно-либеральной символикой, втиснулись два упитанных, хорошо одетых мужика. Спустя полчаса она дрожащей от радости рукой подписала договор между своим «Центром» и неким фондом «Открытый мир». Ошарашенная суммой, которая должна была перепасть лично ей, Зельц не обратила внимания на то, что всю ответственность за жизнь и здоровье детей взяла на себя именно ее организация, а фонд лишь предоставлял материальное обеспечение. Но сумма с четырьмя нолями так сладостно щекотала ее, что она поставила росчерки на всех четырех листах, и вот теперь мусолила влажными пальцами пачку долларов. Таких пачек ей предстояло получить еще три. Мысли Марины Абрамовны путались и сбивались, она никак не могла сосредоточиться и решить, куда потратить такую сумасшедшую для нее сумму? Мнилась ей и юркая маленькая иномарка, и новый, во всю стену, телевизор, и даже приглашение в гости чернявого стройного мальчика — танцора из ночного клуба. И вот когда она в очередной раз стала раскладывать пасьянс из бумажек с портретами президента Франклина, в домофон позвонили. Марина Абрамовна взглянула на часы — было около 23 часов.
— Кто? — спросила она тревожно в трубку.
— Виктор, — ответил немного дрожащий голос ее старого знакомого. Марина нажала кнопку замка.

Виктор Черкесов был ее давним знакомым и партнером в деле выпрашивания подачек у западных организаций, ведущих антироссийскую деятельность на уровне поддержки противников действующей власти. Бывший мент, уволенный из органов за то, что был нечист на руку, он покрутился в местных газетах в качестве репортера, а затем, будучи в США, оказался завербованным представителями структуры, финансирующей оппозиционеров. На их деньги он открыл Региональный правовой центр, который вставал на защиту всех пострадавших от произвола правоохранительных органов. По странному стечению обстоятельств, клиентами Черкесова были матерые уголовники, проворовавшиеся чиновники и иногда — начинающие юные грабители, если у их родителей хватало денег. Виктор помогал Марине с оформлением всех документов, необходимых для открытия лагеря. И сейчас он очень поздно явился к ней, причем без предупреждения. Однако когда она открыла дверь квартиры, на пороге стоял вовсе не он, а молодой человек в сером костюме и с цепким, каким-то пронзительным взглядом.
— Марина Абрамовна? — корректно спросил он и, не дожидаясь ответа, распахнул удостоверение. — Федеральная служба безопасности. Разрешите пройти?
Марина Абрамовна охнула и села на пуфик в прихожей.

* * *

«Дура! Какая же ты дура! И куда сейчас прешься? — ругала сама себя Наталья, идя в сторону дома, где жил Ян. — Вот пошлет он тебя сейчас подальше, и будет триста раз прав. Мещанка тупая, первый раз мужчину встретила и тут же закатила истерику. Да если бы не такие, как он, и жить было бы невозможно. Нет, точно мать сказала — я только таких, как этот Аркаша слюнявый, достойна».
Ее уход с дачи не остался незамеченным. Мать грузной тенью стала между Наташей и калиткой и сказала:
— Если уйдешь, можешь не возвращаться. Живи там, куда собралась.
— А это ничего, что дачу отец еще при жизни мне подарил?
— Чего? Да твоего тут ничего нет!
Наталья молча обошла Светлану Михайловну и выбралась за калитку.
И теперь она, нет, не раскаивалась в содеянном, но чувствовала себя неуверенно. Уже днем она поняла, что, кроме Яна, ей больше никто не нужен и вряд ли будет нужен в обозримом будущем. И сейчас, когда послезакатное небо уже светилось бирюзой, а на Западе — ультрамарином, и в нем на фоне пока еще тусклых звезд горела яркая желтая точка Венеры, она ощущала тоску. Такой же вечер был, когда они в теплых сумерках брели с Яном в лагерь. Потом выстрел… нет, об этом вспоминать было тяжело. Наталья остановилась у поворота. Дальше начинался отрезок улицы, освещенный фонарем, и в его конце — сторожка Яна. После нескольких минут колебаний и беспорядочных мыслей, она решительно пошла туда.

* * *

Патрик О`Нил расхаживал по дому на территории лагеря. Не все его тут устраивало, но сейчас предвкушение грядущих событий вытеснило на второй план обычный скепсис, который он давно взял себе на вооружение как основную составляющую отношений с русскими партнерами. Его раздражали эти вчерашние бандиты, которые с помощью денег сумели превратиться во вполне законопослушных бизнесменов, но не смогли изменить повадки и привычки. Ему не нравились их привычки много есть, пить, на глазах друг у друга совокупляться с девками в банях, а также утробно ржать над примитивными шутками. И сейчас он был рад поскорее отправить их восвояси. Впрочем, и они не жаждали оставаться с ним, зная, что вот-вот произойдет в этом коттедже, пахнущем свежим деревом и лаком. Их интересовали только деньги, и они их получили — Патрик поставил свою подпись на документах, свидетельствующих, что завтра они будут богаче на несколько миллионов рублей.
Патрик смаковал ощущения, оттягивая момент встречи с предметами своих вожделений. Наконец, он нажал кнопку вызова персонала. На пороге образовался угодливо-послушный начальник лагеря. Патрик жестом подозвал его к столу и выложил две фотографии.
— Вот эту и эту. Сегодня. Когда все дети уже будут спать. Все делать аккуратно и не грубо. Приведешь не сразу. В очередь.
Кивнув, начальник беззвучно исчез. Патрик в волнении заходил по комнате, постоянно прикладываясь к бокалу с минералкой «Перье».

* * *

Ополоснувшись под краном и согнав с себя остатки сна, Ян собирался на обход территории. Сейчас он уже ни о чем не думал, просто готовился выполнить свои обязанности. Ночь повисла над поселком, земля отдавала свой жар, накопленный за день, по темному небу беззвучно проносились летучие мыши. Набросив камуфляжную куртку, он запирал сторожку, как вдруг интуитивно почувствовал, что на него кто-то смотрит. В проеме калитки стояла Наталья. Она неуверенно сделала шаг навстречу и опять остановилась. Ян сам шагнул к ней, и спустя мгновение она уже всхлипывала в его объятиях. Ян гладил ее по голове, по плечам, а она прижималась к нему все сильнее и бормотала несвязно сквозь слезы:
— Прости меня, а? Ну дура я просто! Я так испугалась за тебя. И потом этот мальчик убитый… я никогда не видела смерть так близко. И такую жуткую. Я очень боюсь за тебя. Потому что… потому что люблю. Понимаешь? Я так давно никого не любила…
— Я прочитал в одной книге замечательную фразу: любовь — это когда не надо говорить «прости». Ты здесь, со мной, и это главное. Все остальное уже в прошлом. Не плачь.
Наталья вздохнула порывисто, как ребенок, и спросила:
— Ты не сердишься?
— Вот глупенькая. Конечно, нет.
— Пойдем погуляем?
— Пойдем. Мне как раз надо обойти территорию.

* * *

— Итак, Марина Абрамовна, теперь ваше будущее, как говорится, в ваших руках. И ваше счастье, что пока ничего страшного не произошло. Но, тем не менее, ваши показания сейчас определяют, что будет с вами дальше. Это уже не политика. Это — уголовщина. Причем в международном масштабе.
Разговор этот происходил уже в одном из кабинетов красивого особняка в центре Читы, где помещалось управление ФСБ. После изъятия из сейфа документов, касающихся отношений с Фондом «Открытый мир», и опознания на фотографии благодетелей, которые одарили ее вчера пачкой долларов, деваться было некуда. Теперь в висках стучало, в сознании сидел страх, нет, не за детей, оказавшихся в западне, а за саму себя. Уже не хотелось ни новой иномарки, ни телевизора, ни мальчика-стриптизера. Хотелось скорее к себе домой, под одеяло — спрятаться, скрыться от этого страшного, хотя на вид очень интеллигентного человека, который говорил вежливо и даже как-то проникновенно, но от этого было еще страшнее.
Марина Абрамовна поняла, что на этот раз вляпалась очень прочно.
— Да, я поняла. Я все напишу.
— Мы и не сомневались. Вот вам бумага и ручка.
Оперативник отвел госпожу Зельц в маленькую комнатку, где не было ничего, кроме стола и стула. Когда за конвоиром защелкнулся замок, она чуть не взвыла от ужаса, но затем принялась старательно строчить.

* * *

Патрик О`Нил выпил пару таблеток: одну успокоительную — его уже вовсю трясло от предвкушения и нетерпения; другую, наоборот, стимулирующую. Когда в дверь негромко постучали, он сжал руки в кулаки, сосчитал до десяти и только потом пошел открывать. Начальник лагеря, стоя на пороге, держал за руку сонную девочку лет 11, худенькую, голубоглазую, светловолосую. Патрик отступил внутрь дома, пропуская их мимо себя.
— Вот, Леночка, — лебезил начальник, — это наш гость, наш главный спонсор. Он из Америки приехал и подбирает талантливых детей.
— Спасибо, Ви есть свободен, — выдавил из себя Патрик и поспешно запер дверь за мгновенно исчезнувшим начальником.

* * *

Шмыгая носом, Марина Абрамовна поставила подпись под фразой: исполнено собственноручно, и вопросительно посмотрела покрасневшими глазами на вошедшего человека.
— Ну, вроде бы все правильно.
— Я могу идти?
— К сожалению, нет. Пока вам придется побыть у нас.
— Это арест? Тогда мне надо позвонить своему адвокату! Верните мне телефон! — Марина Абрамовна была уже готова сорваться на привычную истерику, но ее успокоил вежливо-ледяной тон чекиста.
— Не в ваших интересах сейчас, госпожа Зельц, устраивать цирк. Помните, что вы оказались посредником в очень грязном деле. И вашу роль придется еще до конца устанавливать следственным органам. Так что воспринимайте ваше пребывание здесь как добровольную помощь органам. А телефон вы получите завтра, как только будете нас покидать.
Марину Абрамовну отвели в подвальное помещение и заперли в небольшой комнатке. В соседней находился правозащитник Черкесов.

* * *

Держась за руки, Ян и Наталья брели по поселку. В воздухе пахло прохладой, а от дороги по-прежнему несло дневным жаром. Сейчас они проходили мимо Натальиной дачи.
— Тебя мать не потеряет?
— А она меня выставила, — сказала Наташа и вдруг расхохоталась. Глядя на нее, Ян тоже стал невольно улыбаться.
— Как выставила?
— Видишь ли, я отвергла сына маминой подруги…
— Это тот, с которым ты была на пляже?
— Не напоминай, хорошо? Я думала, у меня голова от него лопнет — рот ни на секунду не закрывал.
— А как же ты вернешься назад?
— А я не вернусь. К тебе приду жить. Пустишь?
Вместо ответа, Ян сжал девушку в объятиях.
— Зачем спрашиваешь, — наконец, сказал он, отдышавшись после долгого поцелуя, — утром и переедешь. Правда, у меня далеко не дворец…
— Зато там есть ты. Я тебе еще не надоела?
— Вот еще одна такая фраза — и…
— Нет, подожди. Я серьезно. Я просто хочу сказать, что… я же простая, обычная, каких тысячи. А ты — это совсем другое. Я не знала, что такие мужчины еще есть.
— Наташа, пойми, я обычный, самый обычный человек. И не забывай, что, по сравнению со своими сверстниками, я в житейском плане — полный ноль. Ни жилья, ни работы с хорошей зарплатой. Я не жалуюсь, раз так случилось, то виноват в этом только я. Но другой жизни у меня и быть не могло. Я сам ее выбрал.
— Ты самый лучший на свете. И тебе меня не переубедить.
Они уже миновали длинную дачную улицу и теперь стояли на берегу. Мимо них неслись куда-то в океан темные воды Ингоды.

* * *

Леночка затравленным зверьком оглядывала комнату, в которой сейчас находилась. Она инстинктивно чувствовала опасность — опыт недолгой, но тяжелой жизни подсказывал ей: беги! Она боялась этого странного и страшного дядьку, который плохо говорил по–русски, и от его взгляда ей было как-то не по себе. Точно так же смотрел на нее один из сожителей матери, когда она еще жила с ней. Этот сожитель не ругался матом, не напивался, как другие мужики, но от его взглядов ей было страшно. И однажды, когда среди ночи ее что-то словно толкнуло изнутри, еще не до конца проснувшись, она почувствовала на своем тельце его шершавые руки. Тогда она закричала что было сил, крик ее вырвался из всего ее детского нутра. От него проснулась пьяная мать, а дядя Вася отскочил от ребенка, как укушенный змеей.
Сейчас она с колотящимся сердцем смотрела, как этот непонятный нерусский дядька, стоя спиной к ней, наливал в высокий стакан какой-то напиток.
На самом деле Патрик О`Нил, еле сдерживая дрожь в руках, ждал, когда в бокале кока-колы растворится таблетка сильнодействующего снотворного. Наконец, когда с поверхности исчезли последние пузырьки, Патрик подошел к девочке:
— Выпить! Это хороший вкусный напиток!

Леночка сжалась в кресле и затравленно смотрела на мужчину, не делая попытки взять стакан.
— Бери! Пей! Не бояться.
— Я не хочу, — прошептала она, вцепившись ручонками в подлокотники так, что костяшки на пальцах побелели.
— Ты не должна говорить «нет»! Ты есть слушаться тут меня! — Патрик уже не срывал своего возбуждения и не контролировал свои эмоции. До этого ему приходилось иметь дело с покорными маленькими секс-рабынями, но сейчас перед ним был настоящий дикий зверек, готовый ко всему.
— Ты не бояться, — стал увещевать он как можно мягче, но его выдавали дрожащие руки, из-за чего содержимое стакана едва не выплескивалось на ковер, — ты пей, и все будет хорошо, — поднес он стакан вплотную к губам ребенка. Девочка вдруг с силой ударила Патрика по руке и молнией выскочила из кресла…

* * *

Ян и Наталья возвращались. В поселке было тихо и по-домашнему спокойно. Сейчас Ян с Наташей шли молча — слова были уже не нужны. Они шли в свой, пусть временный, но ждущий их дом, где предстояло им прожить все это длинное счастливое лето, которое так внезапно подарило им друг друга. За поселком привычно стучали поезда, изредка доносился лай собак, но над всем властвовала безмолвная ночь, опрокинув над миром темно-синий звездный купол.
Однако, когда они шли мимо свежеокрашенных ворот лагеря, истошный детский крик разрежал эту ночь, как лезвие бритвы рассекает шелковую легкую ткань. Ребенок кричал высоко, на одной ноте, крик переходил в визг и, судя по силе звука, приближался. Не задумываясь, Ян перемахнул через ворота.

* * *

Метнувшись к двери, Леночка поняла — она заперта. А сзади уже надвигался побледневший от гнева Патрик. Он попытался перехватить перепуганного ребенка, но девочка истошно закричала и, увидев приоткрытое окно, бросилась к нему. Легко, как козочка, вскочила со стула на стол, со стола на подоконник и вот уже выпрыгнула в окошко, больно ударившись коленками о бордюр клумбы. Впрочем, боли она тогда особо не ощутила — ее гнал вперед ужас перед этим человеком и перед мрачным сосновым бором. Она действовала интуитивно, и ноги несли ее к воротам.

Услышав крик, старший охраны швырнул карты на стол и, заорав: «Все за мной!», бросился на улицу. В свете фонарей он заметил, как к воротам лагеря неслась легкая маленькая фигурка.
— Быстро! Поймали ее, только пасть заткните! — проревел он, кидаясь к рубильнику, чтобы включить дополнительные прожектора. Когда свет залил все пространство перед воротами, начальник охраны увидел, что девочка уже прячется за спину невысокого худощавого мужчины в камуфляже и берцах. Охранники, поигрывая дубинками, подходили к нему с трех сторон. Мужчина легко поднял девочку и посадил на ограду:
— Прыгай и беги! Беги в поселок, на любую дачу! — приказал он, уже отражая первый удар. Белобрысый толстяк со складчатым загривком медленно осел в песок. Второй охранник, выронив свое оружие, согнулся пополам от мощного пинка в пах. Третий кружил вокруг Яна, стараясь зацепить его электрошокером. Начальник охраны, бывший тюремный надзиратель, пользуясь этим, подкрался сзади и обхватил Яна, сграбастав его в медвежьи объятия. Ян резко дернул головой, разбив напавшему нос, и каблуком изо всех сил ударил его по голени. Начальник охраны упал, держась за сломанный нос, но этот самый третий охранник сумел воспользоваться моментом и ткнул Яна шокером. В это же время оправившийся от удара толстяк обрушил дубинку ему на голову. Ян упал, и все четверо принялись добивать его ногами и дубинками.
— Девку! Девку ловите! — проревел начальник, пиная уже недвижимое тело, — уйдет — всем п…дец!
Но в это время через забор на территорию лагеря посыпались люди в пятнистой форме, в касках и с короткими автоматами. В секунду уложив всю охрану мордами в песок, они сковали им руки браслетами. Старший группы подошел к ничком лежащему Яну, нащупал пульс, посветил в глаза фонариком.
— Блин, кажется, приплыл парень, — пробормотал он и громко скомандовал: «Скорую», быстро!

* * *

Поняв, что все пропало, Патрик выскользнул из запасного выхода своей резиденции и побежал по тропинке к берегу. Да, и такой вариант был им просчитан и предусмотрен. Сперва надо было выйти к парому, от него по дороге и, переждав в лесу, утром смешаться с пассажирами электрички. Последний раз он попал в такую ситуацию три года назад в Таиланде — и оказался в базе данных Интерпола, где регистрировались педофилы.

Патрик уже почти покинул лагерь, но тут перед ним бесшумно выросли две тени. Сейчас бы Свисток узнал в них тех самых призраков, которых он так боялся.
— Гуд найт, мистер О`Нил, — вкрадчивым голосом произнесла та тень, что была повыше, и Патрик потерял сознание.

* * *

Автобус с задержанными уехал в Читу. Перепуганных детей успокаивали сотрудники спецподразделения, штурмовавшие лагерь, и специально вызванные психологи. Патрика увезли в черной «Волге» неразговорчивые люди в серых костюмах. Наталья сидела возле Яна, который приходил в себя в доме, который еще недавно занимал Патрик. Прибывшая бригада «Скорой» хотела забрать его в больницу, но он отказался. Кости были целы, а сотрясение мозга и ушибы он привык лечить сам. Наталья молча гладила его руку, а он улыбался сквозь обезображенное побоями лицо. Но оба они знали — все плохое осталось позади. Впереди было одно большое счастливое лето. А за ним — вся остальная жизнь.