Глядя на него сзади, мы видели следующее: узко, весьма объемно, узко. То, что весьма объемно, было его животом после того как, воспользовавшись полным доверием хозяев Леська – только месяц назад расставшийся с материнскими сосками – слопал здоровенную селедку. Уж ему одному было ведомо, как удалось открыть дверцу шкафа, где на нижней полке лежала та самая селедка. Так Леська начал свой жизненный путь в новом доме.
Леська – на самом деле Рекс – чистокровная немецкая овчарка, но поскольку он появился у нас еще совсем щеночком – величественное и я бы даже сказала грозное Рекс ни на язык, ни на слух (естественно, наш) не ложилось. Так вместо Рекса сначала появился Ресик, а потом и Лесик.
Итак. Засыпал Леська неизменно на моих руках. Захотев спать, он преследовал и канючил до тех пор, пока я не бросала все свои дела и не клала его к себе на колени. После непродолжительного кряхтения и выискивания удобного положения, он, наконец, укладывал свою голову на мою ладонь и сладко засыпал. А потом его можно было переложить хоть в птичье гнездо – просыпался Лесик только хорошо выспавшись.
Не знаю, что там говорят ученые про собачью память, но Лесик, видимо, хорошо помнил, что вырос у меня на коленях, потому что будучи уже Рексом солидного размера и веса, вспомнив свое сладкое, безоблачное детство, все так же кряхтя, неоднократно пытался залезть на руки. Правда, это было сложно – не удавалось найти центр тяжести, и долго балансируя на моих коленях, он в конце концов сваливался.
Старожилу коту Леська не особенно нравился. Его детская шаловливость выбивала много повидавшего на своем веку Ваську из состояния заслуженного им покоя. Но ссориться он не хотел и всячески старался улаживать неприятные ситуации мирным путем. Он или уходил, или выставлял вперед лапу, предупреждая зарвавшегося нахала, что не намерен терпеть его выходки, иногда угрожающе шипел, но нахал не унимался и однажды схлопотал.
Услышав душераздирающий Леськин вопль, я побежала к нему. Жалобно скуля, он тер лапкой левое ухо, на котором Васька оставил три кровавые полоски. Кота, конечно, не ругали – он и так долго терпел, а несчастного хулигана я взяла на руки, где он скоро и уснул.
Надо отметить, что Васькина наука даром не прошла. Заметив его еще издали, Леська бросал косой обиженный взгляд и обходил стороной.
К тому времени Рекс уже заметно подрос, энергия била ключом, ловкость совершенствовалась, но того, на ком можно было все это испытать, не было. Поскольку Васька очень доходчиво доказал, что с невоспитанными малолетками не дружит, Леська обратил свой взор на кур и был удивлен тем, насколько это интересно. Он неожиданно поднимался на задние лапы и прыгал ошарашенной курице на спину. Та поднимала дикий крик и неслась к курятнику. Остальные, испугавшись уже ее крика, тоже начинали кричать. На этот переполох прибегал петух и носясь между курами в поисках возмутителя спокойствия, распушив перья и выпятив грудь, вопил еще громче.
Но это развлечение чуть не закончилось для Рекса слезами, потому как петух стоял горой за свой курятник. И вот однажды он стал свидетелем Леськиной забавы. Спасло Леську только то, что он бежал быстрее. Правда, и после этого у него еще рождались непроизвольные движения в сторону проходящей мимо курицы, однако помня бег наперегонки с разъяренным петухом, он благоразумно делал шаг в сторону.
Глядя на все его проделки, мы с братом однажды поняли, что Леську пора учить. И начали с самого интересного. Для кого интересного? Наверное, для нас, но прыжки через барьер не разочаровали и Рекса, поскольку это все равно было интереснее, чем «сидеть», «лежать» и так далее. Тут пригодились и его сноровка и неуемная энергия. Он очень быстро все это освоил и также быстро охладел – как и всякого подростка, однообразие его утомляло. Другое дело, если все – то же, но за что-нибудь вкусненькое. А самое вкусненькое для Леськи в ту пору было сырое яйцо.
Я держала в руке сырое яйцо, в котором предварительно проделывалась дырочка и Рекс очень успешно за два-три прыжка (прикладываясь после каждого) вылизывал из него все содержимое. Проделывал он это со вкусом и очень виртуозно, ибо ни разу не раскусил яйцо, видимо соображая, что иначе пришлось бы есть вместе со скорлупой.
Если вы думаете, что учеба Леську сильно изменила, то ошибаетесь. Любопытство и буйство энергии еще толкали его на необдуманные поступки. И однажды он серьезно провинился.
Уж не знаю где нашел, – может, мы забыли запереть калитку, но принес Рекс во двор дохлую курицу. Держа ее в зубах, он шагал широко расставив ноги и по всему было видно, что ему самому это жутко противно. Поскольку шел он, опустив голову, то заметил меня в последний момент. И по тому, как резко остановился и выронил свой трофей, было совершенно ясно, что вопрос – хорошо или плохо то, что он совершил – перед ним не стоял. Но чтобы еще больше усугубить ситуацию и навсегда отучить от подобных поступков, я стала усердно его стыдить. С каждым моим словом Леська опускал голову все ниже и наконец, не выдержав позора, засеменил в свою будку. А мне вдруг стало его очень жалко. Я подошла к будке, присела на корточки и тихонько позвала: «Лесик…» Он, не глядя на меня, демонстративно повернул голову в другую сторону. Я тоже переместилась в ту сторону, но Леська снова от меня отвернулся. И вот сижу я на корточках и ругаю уже себя за то, что была так жестока. Не знаю, сколько так просидела – наверное, ровно столько, чтобы Рекс понял, что я тоже раскаиваюсь. Тихонько, так же не глядя на меня, он стал вылазить из будки. Надо заметить, что я – на корточках и он – сидя на своем хвосте – были уже одного роста. Так вот, умостившись рядом со мной таким образом и понимая, что я страдаю, чтобы утешить меня и в то же время не уронить собственного достоинства, отвернув голову в сторону, он очень мягко положил свою увесистую лапу ко мне на колено. От радости, что прощена, я обняла его, а он от всей души лизнул меня в щеку.
Вы знаете, когда я говорила о том, что наука Рекса не сильно меняла, я, наверное, была не совсем права. Вспомним хотя бы Ваську и петуха. А был еще один случай.
Чтобы развести кроликов, папа купил крупную породистую крольчиху, посадил ее в клетку и, увидев гуляющего во дворе Рекса, кивнул головой в ее сторону, мол – видишь, какая красавица? То, что кивок был приглашением, Рекс понял, но к чему приглашение – понял неверно. Не успел папа и глазом моргнуть, как крольчиха была у Рекса в зубах. Но что с нею делать дальше он не знал и потому в нерешительности застыл, чем воспользовался папа, ударив его ручкой веника, которым перед этим выметал клетку. Конечно, поразмыслив, никого в этой истории винить нельзя. Рекса потому, что, во-первых, – его пригласили, а во-вторых, – он никогда не видел такого диковинного зверя и к тому же – инстинкт. А папа очень хотел спасти крольчиху, которую Рекс добровольно отдавать не хотел. Но как бы там ни было, а наука вышла обоюдная. Папа понял, что реакция у Рекса отличная – достаточно кивнуть, а Рекс – что не всякое приглашение есть приглашение на охоту и что кролик – мирное, ласковое животное, которое нужно любить.
Спешу обрадовать: крольчиха выжила и привела семерых крольчат, а Рекс полностью себя реабилитировал.
Поскольку кроличья клетка была на ножках, когда папа открывал ее, Рекс поднимался на задние ноги, становясь передними в клетку и начинал всех подряд облизывать, то есть и крольчат, и крольчиху, и никто из них не разбегался и не прятался от его длинного шершавого языка, словно понимая, что это – любовь!
По тому, с какой скоростью и амплитудой двигался из стороны в сторону его пышный, достойный выставки хвост, можно было точно определить, что Леська на седьмом небе от счастья. Он периодически оглядывался на нас, словно приглашая разделить его радость, и при этом уши прижимал к голове так, что морда выражала – ну крайнюю степень умиления.
Надо сказать, что произнося слово морда, я каждый раз ловлю себя на мысли, что это не соответствует действительности. Эта морда могла выразить и радость, и грусть, и удивление, даже нечто похожее на движение мысли – таким глубоким и сосредоточенным бывал его взгляд. Впрочем – почему бывал – он и есть, а прошедшее время мы употребили потому, что говорили о его ушедшем детстве. Да – ушедшем, ведь теперь гордое имя Рекс ему вполне соответствует, хотя Лесик он часто слышит и сейчас.