По-разному она приходит, в разном возрасте, по-разному уходит, но одна ее особенность характерна для всех случаев: ничто в жизни человека не оставляет после себя столько тепла и света, как первая любовь.
Ко мне она пришла в четвертом классе деревенской школы. Благодаря ей школьная жизнь совсем не тяготила, а даже наоборот – я всегда с нетерпением ждала первое сентября.
Впервые свое неравнодушие к однокласснику я проявила следующим образом.
На каникулах, после четвертого класса, для нашего, можно сказать, уже пятого «А» учительница организовала экскурсию на молзавод. Так как дорога проходила мимо моего дома, я забежала во двор и, надергав прямо в подол платья великолепных, почти с кулак абрикосов, вернулась к ребятам. Как я и ожидала, со всех сторон потянулись руки, но самые спелые и крупные перекочевали к Саше.
Конечно, никакого представления о любви у меня тогда не было. Я и себе, наверное, не смогла бы ответить, почему так поступила. Помню только, что после этого мне стало хорошо и весело.
На каникулах Саша иногда ходил к своей бабушке в соседнюю деревню как раз по той же дороге. И если удавалось заметить, когда он шел туда, то возвращения я ждала, сидя на низенькой скамеечке у самой дороги с книгой в руках (как бы для чтения).
Это сейчас я улыбаюсь, понимая весь комизм ситуации: по разбитой, местами вообще без асфальта деревенской дороге то и дело снуют машины, обдавая густыми облаками пыли, солнце жжет, а я самым усердным образом изучаю программу пятого класса!..
Но тогда это было не просто серьезно, это была уже почти драма.
Заметив Сашу еще издали, я утыкалась носом в книгу, сердце странным образом колотилось не только в груди, но в ушах и горле. И с ужасом я чувствовала, что от моих щек уже вполне можно зажечь спичку.
Столько невероятных усилий и все зря! Я ни разу не осмелилась поднять голову. А он молча, как если бы мы вообще не были знакомы, проходил мимо, совершенно не удивившись несоответствию места характеру моего труда.
Как-то уже в конце пятого класса шла я по школьному двору, а навстречу Саша с двумя друзьями. Поравнявшись со мной, один из них и говорит:
– Ага, Олька, а Сашка тебя не любит!
Я хотела только одного: земля разверзается и поглощает меня вместе с моим позором!..
Было страшно появляться в школе, казалось, что все тайком показывают на меня пальцем, – она влюбилась! Это «влюбилась» было не просто позором, это было почти преступление. И все пережитое, казалось, навсегда вычеркнуло из моей жизни не только слово «любовь», но и самого Сашу.
Время шло, подходил к концу уже седьмой класс. Весна была в разгаре, и мы, девочки седьмого «А» и «Б» классов, многие с букетами сирени в руках, собрались у спортплощадки, чтобы поддержать своих ребят, играющих в баскетбол. Будучи ярой болельщицей, я стояла у самой кромки поля. И так случилось, что Саша, поймав мяч, повел его буквально в нескольких сантиметрах от моих ног, подняв голову, чтобы видеть щит.
Удар был в самое сердце: быстрые, ловкие движения, разгоряченное смуглое лицо заливает малиновый румянец и глаза!.. Темно-голубые, совершенно под цвет весеннего неба, состоящие, казалось, из отдельных кристалликов, переливающихся различными оттенками голубого.
Это длилось мгновение. Но все, что я так тщательно скрывала от себя, вдруг вырвалось с такой неудержимой силой, что, зажав ладонью рот, чтобы не закричать на весь белый свет, я шептала, не помня себя от счастья:
– Люблю, люблю, люблю!!!
Боже мой, какое это было удивительное время. Сколько открытий, незабываемых, неповторимых мгновений...
Где-то с середины восьмого класса нас уже стали допускать на школьные вечера с танцами. Это были самые счастливые дни в моей тогдашней жизни.
Заметив, что Саша направляется ко мне, я начинала с кем-нибудь оживленно разговаривать, а если возможности такой не было – смотрела в противоположную сторону, изо всех сил пытаясь скрыть, что только этого и ждала.
И вот рука опускалась на его плечо и все окружающее исчезало...
Поднять голову было для меня задачей непосильной, поэтому глаза, как правило, изучали пуговицы на его рубашке или воротничок и подняться выше подбородка уже не решались. А однажды произошло удивительное и незнакомое: изучая таким образом воротничок, я вдруг заметила почти скрывшуюся под ним, на смуглой, еще мальчишеской шее, крохотную родинку. И... непонятно откуда взявшаяся волна нежности буквально захлестнула меня и понесла в неизведанное и прекрасное. Казалось, что эта маленькая темная точечка существует сама по себе, вне тела, я любила ее. Хотелось трепетно и благоговейно прикоснуться к ней губами.
Ах, как прекрасен был каждый день. Даже слезами своими – прекрасен!
А Саша, казалось, и не замечал моих душевных мук. Хотя...
Уже где-то в восьмом классе он стал выделять меня среди других девочек, но своеобразно. Это у нас называлось «цепляться»: то ручку заберет, то тетрадь, а я гоняюсь за ним по классу, пытаясь отобрать, но так умело, чтобы тетрадь подольше оставалась у него в руках. Затем тетрадь он «случайно» ронял и все начиналось сначала, пока в класс не входила учительница.
– Ну, посмотри, что ты с нею сделал, – говорила она Саше, когда я, раскрасневшаяся, растрепанная вылезала из-под парты.
Я «возмущенно» смотрела на Сашу, а он молча, спрятав под ухмылкой смущение, смотрел в окно.
Это была игра. Мы подсознательно, стремясь друг к другу, нашли единственный, скрытый от чужих глаз и от собственного сознания способ более близкого общения.
Девятый класс принес перемены.
Я как-то подхватила грипп и несколько недель не появлялась в школе. Одноклассницы, пришедшие навестить, удивили:
– Приходи скорее в школу, а то твоими инициалами Сашка изрезал уже почти всю парту.
А руки, как я потом увидела, исписал.
Но странно: стоило мне почувствовать его интерес ко мне, как мой стал явно угасать.
Помню, однажды вечером я возвращалась то ли из кино, то ли со школьного вечера, а Саша молча шел сзади. И, хотя дорога была неблизкая, я ни разу не оглянулась, а у самых ворот вынесла приговор:
– Я буду встречаться только с тем парнем, которого буду любить!..
На следующий день Саша должен был ехать на какие-то спортивные соревнования, но он не поехал, а поздним дождливым вечером стоял у моих ворот. Он не звал меня, но когда собака стала лаять, у меня сомнений не было – он. Я молча вручила ему (как знала, что придет) весьма обширное, писавшееся чуть ли не всю ночь, письмо с объяснением, почему не могу с ним быть.
До сих пор самой себе не могу объяснить тогдашнего поступка. Просидеть всю ночь только затем, чтобы сказать на многих страницах, что не люблю?..
В это время мною стали интересоваться другие ребята, но, никому не отдавая предпочтения, я в то же время не задумывалась и над тем, что переживал Саша. А он переживал драму неразделенной любви.
Бывало такое, что, стоя у доски за спиной учительницы, Саша нес какую-то чепуху, смотря мне в глаза, или замолкал. И тогда учительница поворачивалась, смотрела на него, потом, по его взгляду, на меня, снова на него, отрешенно улыбающегося, совершенно безучастного к происходящему и... И толстенная самодельная указка разлеталась вдребезги!
А перелом наступил где-то весной уже последнего десятого класса, когда Саша, не таясь, стал встречаться с одноклассницей, моей подругой. Хотя сейчас слово «подруга» я бы не употребила.
И тут, казалось бы, уже угасшая любовь разгорелась во мне с невероятной силой. Боясь даже смотреть в его сторону из страха выдать себя, я ловила каждое слово, интонацию и по ним представляла себе выражение его прекрасных, часто грустных глаз.
Учителя возмущались открытостью любовных отношений Саши и Светы. Бывало, на переменке, после очередного «разгона», выйдя в коридор, они отходили в сторону и, почти нависая над Светой (Саша был значительно выше), он что-то горячо говорил ей, по-видимому, успокаивая. А я стояла в другой стороне, до боли закусив губы, чтобы не закричать:
– Зачем же ты так, у меня на глазах! Мне же больно!
Но зла я ни на кого не держала, по-прежнему дружила со Светой, считая, что она лучше, раз он с нею.
Незаметно подошел выпускной вечер. Саша все время танцевал с подругой и только к утру пригласил меня. Мы молчали. Его грустные глаза были устремлены куда-то в пространство поверх моей головы, но сердце!.. Оно стучало под моей ладонью словно колокол!..
Однако рассвет с ним встречала не я.
Так мы и разлетелись. Все трое поступили в вузы. Они в одном городе, я – в другом. А через несколько месяцев, узнав Сашин вузовский адрес и написав письмо, я получила ответ. Вот несколько строчек:
«Я ли тебя не любил?.. При встрече с тобой я терял голову, терял речь. А ты? Вспомни! Ты только смеялась надо мной».
Честно говоря, я не помню, чтобы смеялась.
Институт через полгода я бросила, убедившись, что металлургия не мое призвание, и поступила в Одесское музыкальное училище. А спустя еще полгода Саша бросил свой, и мы иногда встречались на танцах в Доме культуры, когда я приезжала на выходные или каникулы к родителям.
Сначала он приходил с моей бывшей подругой (она же провожала его в армию), наши отношения со Светой как-то сами собой исчерпались, а после армии я увидела его с незнакомой девушкой.
И все же!
Несмотря ни на что, через пространство зала, сквозь плотную стену танцующих наши глаза находили друг друга. Иногда мы даже танцевали, и тогда его сердце билось по-прежнему. Что-то необъяснимое упорно толкало нас друг к другу, и такое же необъяснимое не позволяло быть вместе.
А как-то уже поздним вечером Саша прикатил ко мне на мотоцикле. Мы немного покатались и подъехали к дому. Разговор не клеился. После нескольких ничего не значащих фраз он, улыбнувшись какой-то странной вымученной улыбкой и глядя в сторону, как бы в шутку сказал:
– А если я женюсь?
Тогда я и приняла это за шутку. А продолжить разговор возможности не было: у нас были гости, решались серьезные вопросы, и меня уже несколько раз звали домой.
Я не знала, что это было наше последнее свидание. Через некоторое время друзья сообщили, что Саша женился.
Я долго думала, но и сейчас не нахожу ответа – почему он не сказал: «Я женюсь». Почему сказал: «А если?»..
Потом мы еще раз встретились с ним на автостанции – мама провожала меня в Одессу. Проходя мимо нас к своей машине (Саша работал шофером), он тихо произнес:
– Здравствуй, Оля!
Затем, не спеша, сел в кабину, положив руки на руль, на какое-то мгновение застыл, глядя перед собой, и вдруг резко повернул голову в мою сторону. Я не успела отвести взгляд и, как в детской игре кто кого пересмотрит, мы молча и долго смотрели друг другу в глаза. Мы прощались...
Опустив голову на руки и на мгновение замерев, он рванул машину и скрылся за углом, который, я понимала, уже навсегда разделил наши судьбы.
На серой пыли у моих ног постепенно проявлялось кружево из темных точек беззвучных слез.
Время шло, и столько лет не дававшая мне покоя любовь постепенно угасла, уступив место чистой и светлой памяти. Спустя долгие годы, я, кажется, поняла, почему, несмотря на то, что время первой любви было уже давно позади, а нас по-прежнему тянуло друг к другу: нам было трудно расстаться с юностью, с тем, что мы подарили друг другу со всей щедростью, на которую были способны наши сердца. Но юность была в прошлом и ему должна была принадлежать. Ибо не могут сорванные цветы снова зацвести в вазе. Мы пытаемся продлить их жизнь, подливая воду, но наступит день и они все равно увянут, оставив в памяти след своей красоты.