Начало: Бабушка, расскажи сказку! http://www.proza.ru/2016/09/26/1422
Отбой! Отбой, отбой... катилось эхом под восточною горой,
которую все звали Роза, как батальонный позывной.
Последние старшины торопились покинуть расположения рот.
И только фонари, как часовые, грустить остались до зари,
печальный свет тихонько проливая, уже с трудом припоминая,
что здесь когда-то был оливковый завод.
Перед модулем в курилке толпились мужики, кто в чем. В ночи клубился дым десятка сигарет на фоне светящегося проема открытой двери модуля. Сыпались остроты. Им вторили смешки.
Те, кто сумели закосить от срочной службы в военных училищах, или сподобились заблаговременно стать прапорщиками, теперь, после отбоя, имели право на личную жизнь. У каждой комнаты она была своя, впрочем, по праздникам случались общие моменты.
Авдеев предвкушал радость преподношения подарков, привезенных им из Союза, для друзей медиков. Интереса к жизни добавляло официальное приглашение на премьеру «Сказки от Бабушки», в роли которой должен был выступать Сараханов. До этого Юрий не был замечен в святотатстве, а лишь в исполнении песен под гитару. Виктор регулярно подвывал хирургу, а порой подменял его за инструментом, если сложность аккомпанемента не превышала трех аккордов на открытом ладу. На этом они и подружились.
До конца июня монополию на шутливые рассказы удерживал Сурначев. Свои приколы Саша излагал в намеренно небрежной форме запойного философа. Такая форма подачи материала во все времена импонировала простому люду, либералам, а так же иммигрантам. Поэтому отдельный батальон на берегу Кабула под Джелалабадом не стал исключением. Только самые близкие друзья анестезиолога улавливали нотки фальши, отлично зная, что от алкоголя тот перманентно уклонялся под любым предлогом, утверждая, что обязан беречь себя для Новосибирска, а для вдохновения ему довольно ватки со спиртом. Тем не менее, и они признавали, что приколы с анекдотами из Сурначева сыпались на ходу, поэтому не препятствовали, когда тот бежал в курилку.
Теперь же было очевидно, что у медиков появилось нечто новое, заметное в сфере искусства вечерних посиделок. Уж если питерские (!) признали Бабушку (Сараханова), знать, она была сильна! Стоит отметить, что хирург с анестезиологом оба были из Новосибирского медицинского института – кузницы непризнанных поэтов, по собственному желанию выдворенных за различные заслуги из лона гражданской альма-матер на факультет военной медицины. Помимо вышеупомянутых городов на советской карте, чистых профессионалов - начмедов и просто любителей искусств, к которым причислял себя Авдеев, поставлял армии Куйбышев, с времен войны мнивший себя в душе четвертой столицей, что не могло ни отразиться на его отпрысках, куда бы их ни забросила судьба.
Виктор прихватил с собой все самое дорогое: две бутылки Жигулевского пива, половинку черного хлеба, с большой земли, и пять засушенных рыбешек воблы.
Открыв дверь в комнату медиков, он с головой окунулся в атмосферу всеобщего обожания.
Накопившиеся профессиональные напряги медиков уступили место дружеским расспросам. Авдеев счастливо грыз остаток финского сервелата, запивая его квасным пойлом из банки с чайным грибом. Пиво (если так можно назвать две несчастные бутылки на пятерых), наспех остуженное под кондиционером, тут же испарилось в раскаленных глотках, вызвав грустные вздохи. Пересохшая вобла сопротивлялась не многим дольше.
- Надеюсь, не женился? – поинтересовался Папа Гена.
- Нет, конечно! – обрадовал всех Авдеев.
- Он всегда относился к женщинам слишком мягко, - с интонацией зазнавшегося паяца бросил театральную реплику Сараханов со своей койки из дальнего правого угла.
Зрители с нетерпением ожидали представления. Все лежачие места были заняты, согласно купленным в разные сроки службы билетам.
- Хорош лыбиться уже, начинай! – бросил добрый доктор Сурначев вместо первых пригласительных аплодисментов, койка которого была от окна второй, на первой возлежал начмед.
- Я сегодня устал что-то, - нагло ответил артист, бросая вызов толпе.
- А ну-ка, ты, старушка с косой, не доставай старого аптекаря! – не зло, исключительно, в качестве вторых длительных аплодисментов перед началом спектакля, вежливо попросил Папа Гена.
- Ну ладно-ладно, - жеманно ответил метр, изображая встающую с койки древнюю старуху с трясущимися руками, потерявшую ориентацию в пространстве, - вижу, что я вам, мальчики, не безразлична, – смерти моей ждете, мерзавцы!
- Витя, садись ко мне, отсюда лучше видно! – позвал Чертолин Авдеева в левый угол у входа, - видишь? - Старуха процентщица! - довольно пояснил Сан Саныч, как заядлый театрал, - прошлый раз была Пиковая дама.
Бабушка, сделав несколько неуверенных шагов, зашаркал тапками к тумбочке Папы Гены и включил на ней настольную лампу, - гасите свет, третий звонок уже, - голосом похожим на Милляра распорядился артист.
Авдеев протянул руку к выключателям.
- Ну-с, о чем рассказать, на этот раз? Фу! Как у вас на сцене разит воблой!
Виктор тащился от души, узнавая интонации, которые показались ему столь пугающими несколько часов назад. То была репетиция, оттачивание авторских приемов.
- Хватит уже про морг и анатомичку, - пробурчал начмед Якушев, - Бабушка, давай про любовь!
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/10/04/1733