Право на жизнь и право на смерть

Ника Лавинина
   Наш патриарх не дремлет и стоит на страже христианских ценностей. Каждый человек имеет право на жизнь – даже ещё не рождённый. А значит, должен родиться. И даже больше – обязан. Поэтому патриарх выступил с инициативой полного запрета абортов и противозачаточных средств. Стране нужны новые граждане. А уж как они будут жить – никого не касается. Выкручивайтесь, люди, как хотите…

   Однажды святейший патриарх принимал дорогих гостей. Его завтрак отличался безупречным вкусом, как и большинство его публичных выступлений. На стол подали: икру с гречневыми блинами; лососину с сыром пармезан и авокадо; копчёную осетрину; рулет из фазана; телячий студень; паштет из зайчатины; пирог с голубыми крабами; жареного рябчика; утиную печень; форель в шампанском; спинку косули; копчёную утку; жаркое из оленины; торт с белым шоколадом; корзиночки с ягодами в желе; свежие фрукты.
   Гости полакомились на славу и сердечно поблагодарили святейшего. Кто-то пошутил насчёт чревоугодия, но тут же осёкся.
– Пост скоро!
– Тем более, надо хорошо поесть, чтобы потом было о чём вспомнить.

   Патриарх даже не взглянул на словоблудов. Он спокойно вымыл руки и обратился к верующим:
– Воздержание от скоромной пищи является непременным условием Великого Поста. Важно достичь внутренних перемен. А это очень тяжело. Если в человеке не происходит перемен к лучшему, то он становится хуже. Цель поста заключается в том, чтобы прервать внутреннюю спячку. Для этого требуются и мужество, и сила, и острота ума. Воздержание в пище мобилизует разум и чувства, обостряет волю. Молитва, сопровождаемая постом, помогает человеку увидеть свою греховность. Да поможет нам Бог!
– Аминь всем сердцем! – отозвались православные у зомбоящиков.
   Некоторые убеждённые христиане даже не ели растительного масла по средам и пятницам. Но по-прежнему ругались с родными, били детей и подсиживали коллег.

   Однажды патриарх решил выпустить книгу о Владимире Красное Солнышко. Но вот вопрос – как писать? Если правду, то под каким соусом подать насилие над женщинами, княжеский гарем, жестокие шутки и прочие мерзости крестителя Руси? А если ложь, то вольнодумцы, вроде журналиста Александра Невзорова, поднимут на смех. К тому же, чтобы написать книгу, необходимо время, а у патриарха оно расписано буквально по минутам.

   Когда после напряжённого трудового дня святейший взглянул на свои любимые часы «Breguet», было далеко за полночь. У них имелось волшебное свойство – исчезать на официальных фото, а потом так же неожиданно появляться. К счастью, часы находились на месте и ясно показывали, что пора спать. Но внезапно патриарх почувствовал сильнейший голод. Что за наваждение? И вдруг рядом раздался голос:
– Народу необходима идея!
   Владыко перекрестился и прочёл молитву. Но дух не отставал:
– Я похож на демона? Согласен. Но меня почему-то называют святым равноапостольным князем. Интересно, почему?
   Патриарх демонстративно отвернулся и призвал на помощь ангела-хранителя.
– Хочу стать национальной идеей, – продолжал дух, – для этого мне нужен глашатай. Поэтому я и пришёл.
               
   Патриарх дал понять, что не рад ночному гостю. Тот покрутился ещё немного на месте и исчез. Но свято место пусто не бывает.
– Кто там ещё? – устало спросил патриарх.
– Ваше святейшество, это я – депутат Госдумы Елена Мизулина. Мне нравятся все ваши инициативы. Давайте закроем бэби-боксы, запретим аборты и узаконим право мужчин бить своих жён.
   «Нет, мне определённо надо выспаться», – подумал патриарх и отправился отдыхать. Спокойной ночи!

    Как я отношусь к инициативе патриарха? Боюсь залететь, но не хочу делать аборт. Это убийство сущности, и мне страшно. Верю, что мёртвое дитя будет преследовать меня потом всю жизнь.
– Пап, а как ты относишься к запрету абортов?
– Я против детоубийства и против запрета.
– Как ты себе это представляешь?
– Думать головой и предохраняться. Но если отменить право на аборты, начнутся злоупотребления со стороны недобросовестных врачей и даже криминал. Мы уже такое проходили – в эпоху Сталина. А в Румынии всё это было совсем недавно. Так вот, во время строжайшего запрета на аборты в стране резко подскочила детская смертность. Акушеров катастрофически не хватало. Младенцев регистрировали только через месяц после рождения. Приюты были переполнены больными и ущербными детьми. Некоторым из них для поправки здоровья переливали ВИЧ-инфицированную кровь. Разговаривал как-то с одним коллегой – его молодость пришлась на режим Чаушеску. Он по секрету рассказал, как похоронил двухнедельного сына. У малыша даже не было свидетельства о рождении! Жена этого доктора впала в ступор. Позднее у неё развился маниакально-депрессивный психоз, и однажды она бросилась на мужа с ножом. Её пришлось поместить в психушку. Вот такая цена – за идиотский закон. Мой коллега участвовал в митингах против режима Чаушеску и говорил, что с удовольствием расстрелял бы этого изверга.

– Добрый человек, ничего не скажешь!
– В конце жизни он стал невозможным циником и брюзгой. Но я понимал, почему. У него перед глазами стояли похороны маленького сына.
– Но разве аборт лучше?
– Я этого не говорю. Убийство происходит в обоих случаях. Но если ввести запрет на прерывание беременности, будут рождаться дети, которые обречены на смерть. Криминальные аборты отнимут тысячи материнских жизней. Судьба нежеланных детей ужасна. В лучшем случае их ждут приёмные семьи. В худшем – скрытая ненависть в родной семье: подавление личности, убийство души.
– Я знаю таких детей! У нас есть девочка в классе – над ней постоянно все издеваются. Однажды я побывала у неё дома. Несколько раз в комнату заглядывала бабушка и говорила, что громко смеяться неприлично. «Это ещё что! – сказала девочка, – в детстве мне запрещалось кричать и плакать. А если не удавалось произнести какую-то букву, со мной не разговаривали часами». Полный и строжайший запрет на любые чувства. Так из неё вытравляли отца…

– У меня полно таких пациентов. С ними всегда проблемы. Они не доверяют врачу, не верят в полное выздоровление.
– И что ты делаешь?
– Применяю лёгкий гипноз, даю позитивную установку. Но всё это, к сожалению, ненадолго. Человек возвращается к своим негативным переживаниям, и переломы срастаются медленнее, чем обычно. Часто такие пациенты становятся клиентами моих коллег-онкологов.
– Жуть! Получается, негативные мысли материализуются?
– Ещё как! У меня перед глазами полно подобных случаев.
– Рак – это такие дикие страдания, что лучше смерть!
– Я тоже так думаю.
– И ты, пап? А как же клятва Гиппократа? Ведь жизнь человека священна…

– Да, пока это можно назвать жизнью. Я помню, как умирал отец. Это было чудовищно – метастазы по всему телу. Страдал невыносимо. И однажды попросил меня помочь ему… умереть.
– И ты согласился?!
– Нет. Я колол ему сильное обезболивающее, и он отключался. Но наступил момент, когда и оно перестало действовать. Отец кричал ночи напролёт и умолял дать ему уйти спокойно. Но я решил не поддаваться искушению – облегчить страдания отца. И поплатился за это. Перед смертью отец проклял меня и назвал живодёром.
– Ну и пусть! Всё равно ты молодец!
– Тогда я тоже был рад, что проявил характер. Но потом я столько раз видел, как умирают люди! И каждый раз вспоминал отца и его проклятие. Оно сбылось – никогда с тех пор я не знал покоя. И не мог простить себе, что довёл папу до крайней степени отчаяния. Проклятие – это ведь значит, что все аргументы исчерпаны. Христианские проповедники говорят, что главное перед смертью – примириться с Богом, а эвтаназия – страшный грех. Но уход отца я никак не могу назвать благочестивым. Это была, скорее, крайняя степень ожесточения…
– Успокойся, пап. Не мучай себя, не вспоминай!
– Не могу! Такое не забывается. Я убеждён, что у каждого человека должно быть право на жизнь… и право на смерть.