Искусы Эроса. Глава 1. Линка
В повести «Искусы Эроса*» - попытка проследить взаимоотношения двух близких людей и понять, почему с годами их покидает чувство влюблённости. Рассказ - от первого лица, но это не автор, сей «персонаж» стал помощником в раскрытии внутреннего мира героев. Время действия 1987-1991 годы.
Глава 1. Линка
- Да не спеши ты домой, подождёт твоя домашняя рутина, - пробую уговорить Линку, - давай пройдемся по скверу, присядем во-он на ту лавочку под липкой, взглянем на себя со стороны…
- А я уже и взглянула. Смотри, разве не модно одетая женщина? В коротком пальтишке, черные брючки, черная шляпа с короткими полями. Будто бы все тип-топ, да?
- Но несколько седых волос, наглеющие морщинки у губ, да?
- Ага. Ну, никак лицо не подчиняется! Ведь хочу, ужасно хочу, чтобы беззаботно-радостным было! Ан, нет. Да и глаза… Недавно с Антоном в лес по ягоды ездили, так женщина, что в поезде напротив сидела, комплимент сделала, молодо, мол, выгляжу, а вот о возрасте…
- Не догадалась?
- Не сразу… Глаза выдали.
Лина, Ленок… Нет, мне больше нравится звать её Линка, с этим польским «ка» на конце, хотя в русском частица эта и придаёт имени… Наташка, Манька, Сашка… нечто пренебрежительное. А меня зовёт она Аннуш, (причём, «н» всегда немножко тянет), а почему именно так, точно не сказала, бросив: ты, мол, похожа… но на кого, не уточнила.
Живем с ней в одном подъезде, знакомы уже больше года и не сказать, что стали уж слишком близкими подругами, - как-никак она моложе меня на восемь лет, - но других со мной и с ней - тоже, поэтому и тянемся друг к другу, встречаемся, болтаем об увиденным-услышанном, о мужьях, - я о бывшем, поэте, она о настоящем, писателе, у которого «характер испортился», - вот уже с полгода не помогает ей ни-и в чём, грубит, и даже писать бросил.
Мы сидим как раз напротив детской площадки. Суета разноцветных детишек, их вскрики, смех… Как же успокаивает меня такое! Хочу и Линку увести от грустных мыслей, но кажется, она слишком глубоко нырнула в свою «тему».
- А тут еще эта моя раздражительность, утомлённость…
- И пожаловаться тебе, бедненькой, некому, - усмехаюсь, слегка погладив по плечу.
- Конечно некому. Антону как-то сказала: устаю, мол, а он: «Ты сама находишь себе дела, поэтому и перенапрягаешься».
- А, может, он прав?
- Ну как он может быть прав, Аннуш? – оборачивается ко мне и глаза её вспыхивают лёгким возмущением: - Ведь завтраки-обеды-ужины, дети с уроками, дача с огородом, родной город босоного детства – по выходным, где старенькая мама, которой нужна моя помощь…
- А на работе - «этот десятый канал, который уже достал», и который… - подхватываю её перечисления, улыбнувшись.
- Ага. И зачем согласилась вести его? – Встает со скамейки, поправляет поля шляпки: – Но в то же время как было не согласиться? «Доверяю тебе раскрутить его» обрадовал начальник.
- А ты и обрадовалась.
- Да не обрадовалась я, а…
- А что «а»?
- А то «а», что надоело вытягивать беспомощные сценарии, вот и ушла туда, где их нет…
- «А на десятом аппаратура еще не освоена, помощники неопытные» - цитирую её, чтобы как-то успокоить мою экспрессивную подругу, но она вдруг вопросом обобщает:
- И я должна со всем этим справиться, да еще не перенапрягаться?
Браво, Линка! Ты – прелесть в этом коротком ярком пальтишке и шляпке, - словно задиристый петушок… или курочка. И смотреть на тебя, слушать так забавно! А, впрочем, как всегда. Ты для меня – персонаж… правда, не знаю: чего? Рассказа, повести? Но напишу ли, хватит ли, так сказать, «материала»?
- Ты представляешь! Антон-то вчера…
Она впархивает в едва приоткрытую дверь и сразу устремляется на кухню:
- Но вначале, пожалуйста, завари кофе.
Да-а, что-то случилось у Линки, лицо – в огне, в глазах – молния, а в руке уже моя любимая кофейная чашечка, которая под угрозой, - вот-вот уронит! – и, пытаясь её спасти, беру поднос, осторожненько конфискую её, ставлю на него, а Линка тут же разводит освободившиеся руки в стороны и опять слышу:
- Ты представляешь!? Сижу, припаиваю отвалившийся провод к антенне…
- А кроме тебя некому? – пытаюсь сбить её с темпа.
- А кому? Сыну некогда, а у мужа руки растут не оттуда, не умеет он и этого…
Ура-а, получилось! Она присела, поправила на подносе уже расставленные чашки, ложки, помолчала и:
- Так вот, сижу, паяю, входит он… со шторой в руках: «Погладь, а то повесила не глаженую». Не знает, что штора отвисеться может.
- И впрямь, - улыбаюсь.
- Ну, я и отвечаю: ладно, мол, поглажу, вот только с антенной… - И протянула ко мне руки, словно показывая ту самую антену. - А он и швырнул мне штору в лицо! Да еще ногой – по антене, стулом – об пол…
Линочка!.. Бедная моя. Как же тебе сочувствую! Обалдел твой Антон что ли?
- Обалдел! – словно услышала: – Теперь не буду с ним разговаривать… два дня!
Ой, Линка, думаю, не выдержишь, такое я могла, но не ты. А, впрочем…
И всё же не разговаривала она. Два дня. А когда на третий прямо с утра забежала ко мне, и я спросила: так в чем винил её муж, то и впрямь оказалось, что раздражала его невыглаженная штора.
- Наверное, слукавил твой Антон, - засомневалась я.
- Слукавил. – И снова попросила кофе. - Не в шторе дело, а в том, что «не исполнила «свой женин долг», как изволит выражаться, не пришла к нему по его желанию.
Да-а, подружка, положеньице у тебя… как и у меня когда-то, но об этом ей пока не скажу.
И еще несколько слов о Линке. Интересна она мне еще и тем, что весьма и весьма увлекающаяся особа. То, натащив в квартиру сучков, дощечек и коряг начнет вырезать из них нечто сюрреалистическое и пугающее, то из пластилина… и почему-то именно из темно-зелёного, налепит бюсты любимых артистов и писателей, а из гипса – странных животных, еще не открытых зоологами: рыбину на курьих ножках или наоборот - курочку с плавниками. Когда с восторгом показывает мне свой очередной шедевр, я теряюсь: ну что сказать то? И обычно ограничиваюсь улыбками, короткими репликами или междометиями: ой… ого… да-а… ой, какая… чудо!.. но никогда не скажу «фу», - боже упаси обидеть мою креативную подругу! Но если, увлёкшись, неосторожно воскликну: а это, мол, что за зверь, то Лина сразу бросится объяснять замысел своего творения, а я тогда замолчу и сделаю вид, что да, мол, ой, мол, ну как же чертовски интересно!
А творений у Линки много, в тесноте лепятся они на всех полочках и тумбочках, и если вдруг кто-то приостановится над «плодами её творчества», то она, торопливо стряхнув пыль со своего детища, с радостью одарит им счастливчика. Правда, далеко не все задумки реализует до конца, и поэтому еще много озадачивающих начинаний, но так ведь… Понять могу: ну да, не зацепилось, не пошло. Ведь главное – не «конечный результат», а поиск, путь к этому самому «конечному» и можно… Но, кажется, отвлеклась я от Линки.
Но самое-самое её увлечение, которое зело… вельми… ну, в смысле очень меня интересует, так это её записки. Правда, делает она их от случая к случаю на девственно чистых перевертышах рекламных листков, но, когда читаю их… а показывает их мне всегда, ибо совершенно не дорожит ими. Так вот, когда вчитываюсь в эти небрежные каракульки, то нахожу в них нечто… Да нет, пишет она, конечно, неважно, язык банален, но схваченные моменты любопытны, так что всегда подмывает тут же переписать её, только что прочитанное, и… Короче, зацепившись за её короткие наброски, попытаюсь из этих эмоциональных письменных… да и устных выплесков написать то ли повесть, то ли рассказ, - на что «материал» потянет, - и в подмогу, персонажем номер два, возьму себя, - будто рядом была, незримо, - а поэтому от Линкиного оригинала мало что останется, но так ведь… Так что писать будем вместе с ней.
Она – на дачном участке. В голубых спортивных штанишках, в оранжевой майке, в красной кепке с огромным козырьком, из-под которой выбиваются светлые завитушки и поблёскивают темные глаза. Живая, яркая мишень для наблюдения. Глаз не отвести. Особенно, когда начинает злиться и отшвыривать от себя длинные пряди картофельной ботвы. И сейчас поведу с ней диалог... но для читателя обозначать начало фраз тире-знаками не буду, - зачем разбивать плавно льющийся текст? Итак…
Линка, похоже, что картошку берёшь ты штурмом.
Да. И одна. Третий день. За счет отгулов копаю эту дурацкую картоху!
Вот и хорошо. Копай себе, да копай, не думая о муже.
Копаю её, копаю, но всё равно крутится одно и то же, крутится, как с заевшей пластинки: конечно, мог бы Антон половину забот взять на себя, ведь два года уже не «служит» как изволит выражается, свободного времени до хрена, но всё читает, читает! Он, видите ли, «самообразовывается». А я кручусь. С восьми утра и до одиннадцати вечера. И только в те минуты, когда наконец-то!.. ложусь спать, ощущаю себя счастливой.
Ну да, и тогда тебе уже не до эротических забав, а он…
А он… Да и не хочу, не хочу привычки в том, что называет «жениным долгом»!
Вот и не думай больше об этом, задуй, загаси свои грустные мысли, или… закопай вот здесь, вместо картошки.
Кстати, о картошке. Дура! Зачем сажала её! Куда теперь дену?
В подвал, Линочка, в подвал.
В подвал, который - в поле, и из которого могут украсть? Бывают же такие тупоголовые, как говорит сын и которые… как говорит муж, любят себя изнурять.
Глядя на тебя, вижу: уже изнурила.
Спина устала кланяться. Стать на колени и ползти с лопатой от куста к кусту?
Смешно будет - на тебя… Брось, не копай, побереги себя… для «женина долга».
А потом на коленях и-и - к «женину долгу»? Нет, надо копать стоя, а то стыдно будет.
Перед кем стыдно то?
Стыдно перед собой. Выкопаю её, а там... А там - будь, что будет. Покрадут эту картошку, померзнет она, но все ж...
Ну вот, видишь? Значит, прав твой Антон: вечно ищешь себе…
«Сама ищешь себе работу!» Ну да, ищу. И на кухне ищу, и на работе ищу, и когда по магазинам бегаю…
Опять заводишься?
Завожусь… Кыш, кыш, мои мысли нахальные!
И опять… Вот она наклоняется… вот с усилием давит ногой на лопату… выбрасывает очередной комок с клубнями, становится на колено, выбирает их из земли, кидает на межу, встаёт, наклоняется, давит, выбрасывает… Ох, Линочка, хотела бы помочь тебе, но… Ну, ладно, скоро кончишь, всего два ряда осталось.
Уф!.. Наконец-то последний куст. Слава богу! Теперь – под наши березы, спиной - на травку. И лежать буду целый час!
Ой, так уж и час? Через пятнадцать минут подхватишься.
Не, час не получится, домой пора. Скоро темнеть начнёт, так что во время ходьбы буду отдыхать и успокаиваться.
Но ведь было, было у тебя целых пять дней полного одиночества, солнца, тишины с шелестом берёз, озорных облаков, бирюзы неба!.. И уже идёшь своим любимым логом.
А в логу-то травка еще по-летнему изумрудна и над ней облаками - вершины желтеющих берез, подсвеченных заходящим солнцем. Остановись, вглядись в эти парящие березы, но только, пожалуйста, не заплачь от восторга, не надо!
Да-а, березы на взгорье такие красивые, что даже плакать от умиления хочется… а, может, от усталости. Но нет, не заплачу, в душе даже радость вспыхнула, - ведь победила же себя! Одна!.. выкопала всю картошку!
Ну да, ведь тебе обязательно нужны…
Ведь человеку просто позарез нужны победы! И не прав Антон, когда говорит: «Главное – не перенапрягаться».
А теперь она – на кухне. Обрезанные джинсы, клетчатая рубашка, лицо хмурое, волосы – в разные стороны… Что-то беспокоит её… со своим скарбом не в ладу, - сковородку суёт под полку наугад, вилку на полку – тоже… Линка, оглянись, твой Антон на кухню вошёл… ой, даже приобнял и:
- Ну, хватит, раскрепостись!
Да что ж ты так? Стряхнула руки, шарахнулась в сторону.
- Зато вы с сыном всегда раскрепощены! Ничего вас не касается! – А-а, это о кране на кухне, который опять течет. - Вы только и озабочены, как бы ни нарушили вашу комфортность! - Чего завелась то на него с пол-оборота? - Вы у нас - баре, а мы с дочкой плебейки у вас в услужении!
Что несёшь? Видишь, он улыбнулся и снова хочет приобнять.
- Ну тебя! Не успокаивай! Ты не умеешь этого делать. Лучше уходи.
Что ж гонишь? Человек ещё не завтракал.
- Вот… Салат, яичница.
В ванную? В зал, на балкон?
- Господи, хоть бы одной побыть!
Успокойся, Линка, он уже переодевается, сейчас уйдёт.
Слава богу!
Из-за тебя уйдет.
Из-за меня… Плохо. Я - стерва? Я - истеричка?
Да нет. Но…
Но как же плохо, что вот в такие дни после работы домой идти не хочется!
Но сегодня-то выходной.
Съездить на дачу? Там тишина, ложок, березки... Приеду, поздороваюсь с «растеньицами», как говорит мама, остепенюсь.
И впрямь, махни туда, природа всегда утешает.
И уже едет, в окно смотрит.
Блин! Слезы - вот-вот!
Ничего, Линок, сейчас выйдешь, пойдешь... Ходьба успокаивает. Только не спеши, гляди по сторонам, видишь, вон-он там рябинка краснеет, подсолнухи над заборами тарелками жёлтыми виснут, а дымком-то как пахнет!.. Посмотри, какие стволики у молодых берёзок трогательные!
Но в листве уже оранжевые косички замелькали, да и в изумрудной траве…
И всё равно красиво.
Красиво, но грустно.
Да, грустновато, но… Берёзоньки, не грустите! Вот нагрянет весна и опять оживёте, на ветвях ваших снова в радости залепечут на ветру молодые листочки, а я… нет, а Линка… Линка-а, не надо грустить. Лучше садись на свою старую кастрюлю и прореживай петрушку.
Да-а, хорошо-то как!
Вот, видишь… А теперь поищи грибы в березовой рощице, ведь она - чудо! Да еще заходящее низкое солнце стволы перламутром подсветило, а листья - изумрудом.
Ура! Уже и штиль в душе заискрился.
Ну, я же говорила!
Ой, кажется, по логу замелькала кепка Антона, зачем это он?
Наверное, мириться пришёл. Видишь, даже бидончик воды принёс:
- Вот… по пути захватил. – Теперь бродит по огороду, срывает помидоры, молчит. Но подошёл: - Ты домой скоро?
- А что?
- Да пораньше бы уйти.
Не хочешь пораньше? Не хочешь – с ним?
- А почему пораньше? - И не взглянула даже: - Ты иди, а я еще…
Ничего не ответил. Ни слова не сказал. Ушёл.
Ну и пусть уходит, пусть, пусть!
Но почему и сама заторопилась, чего испугалась?.. А-а, солнышко за рощу покатилось, с востока тучки поползли и вокруг – ни души. Но, может, для тебя это даже и хорошо - легкий стресс, может, тебе и надо…
Странно. Даже благодать в душу опустилась.
И уже как же не хочется тебе уходить из этой тишины, да? От этих вечерних запахов, от быстрого наползания ночи, да? Но надо...
Почти час!.. сижу на бетонной плите, а этого треклятого автобуса нет и нет.
Опять заводишься?
Да не завожусь я, а просто смотрю вокруг.
И смотри. Ведь вначале-то небо потемнело, дома посерели, а потом желтыми квадратами ве-есело так вспыхнули освещенные окна, деревья стали силуэтами, а небо вдруг начало светлеть, будто все его тёмные краски слились на землю…
А мои не все… слились. Но это посветлевшее небо с огромной луной что-то высветлило и во мне.
Вот, видишь? И автобус как раз… А автобус этот с молчаливыми и усталыми пассажирами всегда успокаивает.
Ага, все эти люди, хотя и не смотрят на меня, но сочувствуют и желают добра.
Да, да! И мелькающие под фонарями ярко-зеленые пятна деревьев – тоже.
И огни наползающего города, в котором…
В котором, конечно же… конечно, меня ждут.