Нас мало. Нас, может быть, трое…
Пастернак.
Нас мало, но мы в тельняшках.
Присказка.
Наша компания: Паша Птоломеев, Жора Горчичников, Юра Миазмов, Игорь Орбитов. Раньше в нее входили еще Чебышев со Сковородниковым, но они как-то со временем самоустранились. Быт засосал. Чебышева в новую семью, а Сковородникова в вялую, но тотальную пьянку. Пить он начинает часов в шесть утра и, с тремя дневными перерывами на краткий и тревожный сон, пьет до двенадцати ночи. По чуть-чуть. Моя мама называет это состояние «всегда подшафе». И еще – «алкоголик во фраке», правда, она так всю нашу компанию называет, вы, говорит, алкаши во фраках. Потому что под забором не валяетесь.
Но это не так – валяемся.
Вот, буквально, на прошлой неделе я лежал в большой грязной луже как свинья, и разве что только не хрюкал. Хотя, может быть, и хрюкал, надо у людей пораспрашивать, они расскажут. Лужа эта знаменитая, она к нам перекочевал из романа Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души», если я ничего не путаю. Но могу – память уже не та, ослабленная многолетними тяжелыми пьянками, перемежаемыми запланированными запоями. К нам много чего перекочевало из Гоголя, например, городничий. Или это из Салтыкова-Щедрина? Нет, из Гоголя, все-таки. Такая сволочь только из Гоголя могла перекочевать. Больше неоткуда. Фамилия его – Капустница. И прямо к нам.
В прошлом году, он, допустим…
А, ладно, что сейчас об этом говорить… капустница, она, и есть капустница.
Или, возьмем дорожное покрытие…
Нет, не будем брать. Дураки и дороги уже в зубах навязли.
На остановке встретил Сковородникова с Толиком Маслосбойниковым, стоят, кумекают, где денег взять на опохмелку. Поздоровались. Поговорили. Денег-то у меня все равно нет, но отчего ж не поговорить. Как, спрашивают, дела? Хорошо, отвечаю. Где трудишься? Там же. Ага. А вы? А мы чего, мы теперь на инвалидности. Сковородникову дали вторую рабочую группу и Маслосбойникову точно такую же. Стоят, улыбаются. По девять тысяч двести рублей на брата. А по какому, говорю, поводу? По голове, отвечают, контужены в горячих точках, сам знаешь. Я знаю, один всю жизнь по лагерям и тюрьмам, а другой просто придурок без затей, и все. «В горячих точках» ага, у них самая горячая точка – пивной ларек «Три богатыря» у пешеходного моста через овраг. Там и контузили первый раз, лет тридцать назад обоих.
А если честно? интересуюсь.
Если честно – то закосили, конечно.
Ну и молодцы.
Постояли еще и разошлись. А напоследок Сковородников мне крикнул, комнату свою я продал! Кому? Не знаю. А живешь где? У матери.
Хорошие ребята.
Матери его в этом году восемьдесят четыре с половиной года.
Я в киоск книжный пошел, а удальцы дальше рыскать по микрорайону.
В киоске лысый и бородатый Николай Николаевич сидит, какую-то вкуснятину разогрел и трескает. Запах – хоть святых выноси, стыдно перед святыми за такие запахи еды. Но им, чай, не привыкать, и не такое чуяли. На то они и святые. Чтобы нам запахи вареных потрохов прощать.
Но в отличие от другого киоскера – Барабульки Зосимова, что снимает закуток в крытом павильоне номер семь на рынке, Николай Николаевич, почти Максим Максимович – чист, глуп и искренен. Сидит, ест, чавкает, вяло интересуется у клиентов, ничего не нашли? А Барабулька – шустр, нагл и туп. Я, хвалится, в бизнесе уже тридцать лет, начинал козырной шестеркой у Вольфрама Тындытного, ну ты его знаешь, конечно.
А я не только его знаю – я их всех знаю.
И большим разнообразием они не отличаются, цель единственная – обмануть, втюхать и навариться как можно слаще и гуще.
А с Николаем Николаевичем что, с ним все нормально – черная борода, зимой и летом, так называемая, «разгрузка», они ее обожают, и примиренческая позиция в жизни, примерно, как у нас всех.
Походил я по его скромному помещению, окинул взглядом развал книжек, пожал на прощанье руку, и поплелся домой, через хлебный магазин, плюс бутылку подсолнечного масла.
Вечером все заснуть не получалось, вертелся-вертелся, не мог понять в чем дело. А потом дошло, стотонная бетонная плита, придавившая меня как бы сверху и немного слева – это два корефана-алкаша, что встретились утром на остановке.
Они же мои ровесники.
Я же их всю жизнь знаю.
Ну не всю, а лет по тридцать пять каждого.
И вот вам результат.
Идиотизм и инвалидность.